Текст книги "Глиняный мост"

Автор книги: Маркус Зусак
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Долгий сон
Ночь была длинной и гулкой от мыслей.
В какой-то момент, встав в туалет, Клэй обнаружил Убийцу, полуутонувшего в диване. Под тяжестью книг и чертежей.
Клэй постоял над ним.
Поразглядывал книги и планы на груди Убийцы. Мост как будто стал ему одеялом.
Потом утро – но утро совсем не утром, а в два часа пополудни. Клэй проснулся нервным рывком, с солнцем на горле, как будто вместо Гектора. Присутствие солнца в комнате было мощным.
Поднялся с кровати в ужасе, заметался. Нет. Нет. Где я? Поспешно вывалился в коридор, потом за дверь и в трусах вышел на крыльцо. Как я мог столько спать?
– Привет.
Убийца смотрел на него.
Он вышел из-за угла дома.
Клэй оделся, они пошли на кухню, и на сей раз он поел. Черно-белый таймер на старой плите едва ли успел перещелкнуть с 2:11 на 2:12, а он уже проглотил несколько ломтей хлеба и изрядное число Убийцыных яиц.
– Ешь еще. Силенка пригодится.
– А?
Убийца сидел, жевал, расположившись напротив.
Знал ли он что-то, неизвестное Клэю? Знал.
Утром из комнаты доносились крики. Во сне Клэй выкрикивал мое имя.
Долгий сон, и я уже за спиной.
Эта мысль преследовала Клэя, пока он продолжал против охоты есть, – и ему придется драться, чтобы отодрать ее от себя.
Хлеб и слова.
– Больше не повторится.
– Не понял?
– Я никогда столько не сплю. Я вообще почти не сплю.
Майкл улыбнулся: да, это был Майкл. Проснулась ли в нем былая сила жить? Или просто так казалось?
– Клэй, все нормально.
– Да не… а… черт!
Он поспешно вскочил и коленом зацепил край стола.
– Клэй… будь добр.
В первый раз Клэй вгляделся в лицо напротив. Это было мое лицо, только старше, и в глазах не было огня. Остальное – темные волосы и даже усталость – были те же.
Он аккуратно отодвинул стул, и тут Убийца поднял ладонь.
– Постой.
Но Клэй уже изготовился шагать, и не просто через порог.
– Нет, – сказал он. – Я…
Снова ладонь. Грубая и мозолистая. Руки рабочего. Он взмахнул ладонью, будто отгоняя муху от именинного торта.
– Тс. Ты думаешь, там что?
Это означало: «Что же заставило тебя все-таки приехать?»
Клэй слышал только насекомых. На одной ноте.
Потом – мысль о чем-то великом.
Он стоял, склонившись над столом. Он солгал, сказал:
– Ничего.
Но Убийцу это не обмануло.
– Нет, Клэй. Там то, что тебя сюда привело, но ты боишься, поэтому легче сидеть и спорить.
Клэй выпрямился.
– Да вообще о чем ты?
– Я говорю, это нормально…
Он оборвал фразу и не спеша окинул Клэя взглядом. Мальчишку, которого не мог обнять или потрогать.
– Не знаю, сколько ты вчера простоял там, под деревьями, но у тебя была причина выйти.
Черт.
От этой мысли обдало жаром.
Он видел меня. Весь день.
– Не спеши, – сказал Убийца. – Поешь. Потому что завтра я тебе должен показать – тебе нужно это увидеть.
Затопек
Что касается Майкла и Эбби Данбаров, то, пожалуй, пора спросить: в чем заключалось их истинное счастье?
В чем заключалась истина?
Истинная истина?
Начнем с художества.
Безусловно, Майкл умел писать хорошо, и нередко прекрасно: умел передать сходство, увидеть предметы особым образом. Мог это все положить на холст или бумагу, но всегда понимал: ему приходится трудиться в два раза больше, чем другим студентам, они все так или иначе успевали быстрее его. А поистине талантлив он был в одном только деле, которым и любил заниматься.
Он хорошо писал Эбби.
Несколько раз он собирался окончательно забросить учебу.
Его останавливало одно – оказаться в глазах Эбби проигравшим. Так что он доучился. Как-то вытянул на хороших письменных работах и приливах мастерства, когда вставлял ее хотя бы на задний план. Кто-нибудь всегда говорил: «О, вон тот кусок мне нравится». И труд, и талант включались только для нее.
Для дипломной работы он нашел выброшенную дверь и расписал обе ее стороны. На одной стороне Эбби тянется к ручке, на другой – уходит прочь. Входит она подростком: девочка в школьной форме, та самая мосластая нежность и бесконечность волос. А на обороте, уходит – на каблуках, с короткой стрижкой, серьезная и деловитая – бросая взгляд через плечо на все, что было между. Получая отзыв, он уже знал, что там будет сказано. И не ошибся:
Идея с дверью – довольно расхожий штамп.
Написано профессионально, и не более того, но признаю, что хотел бы познакомиться с героиней.
И знать, что происходило между этими моментами.
А что бы ни лежало между этими двумя образами, было ясно, что по другую сторону дверей у этой дамы все будет хорошо – особенно без него, как оно и вышло.
Вернувшись в большой город супружеской парой, они сняли небольшой домик на Пеппер-стрит. Номер тридцать семь. Эбби нашла работу в банке – в первом же месте, куда обратилась, – а Майкл работал на стройках и писал в гараже.
Удивительно, как быстро побежали трещины.
Не прошло и года.
Стали очевидны некоторые вещи, например, что все решения были ее идеями.
Снять этот домик, купить эти тарелки с черной каймой.
Они отправлялись в кино, когда это приходило в голову ей, а не ему, и если она, получив диплом, сразу вырвалась вперед, Майкл оставался все там же, на тех же строительных плитах; как будто она была жизненной силой, а он просто жизнью. Начало конца было таким.
Ночь.
Кровать.
Эбби вздохнула.
Он поднял голову.
– Что ты?
Она ответила:
– Не так.
И покатилось: «Покажи как», а в ответ – «Я не могу тебя больше учить» и «Что ты имеешь в виду?» И вот она села в постели и сказала: «Только то, что я не могу тебе все показывать, водить за ручку. Ты должен сам находить».
Майкла потрясло, как хладнокровно она обрушивала на него удары, а темнота тем временем прижималась к окну.
– За все время, что мы вместе, думаю, ты ни разу по-настоящему не…
Она умолкла.
– Что?
Она еле заметно сглотнула, готовясь.
– Не предлагал.
– Не предлагал? Ты про что?
– Ну, не знаю… про все – где нам жить, что делать, что есть, где, когда и как нам…
– Господи, я…
Она расправила плечи.
– Ты никогда не берешь меня, чтобы вдруг. Никогда не даешь почувствовать, что тебе нужно взять меня во что бы то ни стало. А все время это так, как…
Ему не хотелось знать.
– Как что?
Чуть смягчив тон:
– Как с мальчиком, которого я уложила на пол тогда, у себя в комнате.
– Я…
Но дальше ничего не последовало.
Только «я».
Я и ничтожность.
Я и оползание, и вещи, брошенные на спинку стула, – а Эбби еще не закончила.
– А может, и все остальное, как я сказала…
– Все остальное?
Комната казалась сшитой и должна была разорваться.
– Не знаю…
Она снова выпрямила спину для храбрости.
– Может, без меня ты бы и сейчас сидел в нашей дыре с этими, у которых все «говнюки», синие майки-алкоголички и прочее. До сих пор прибирался бы в сраной приемной и швырял кирпичи вверх следующему парню, который кидает дальше.
Он проглотил собственное сердце вместе с немалой порцией темноты.
– Но это я к тебе пришел.
– Когда у тебя собака умерла.
Эти слова больно обожгли.
– Собака. Долго ждала, чтобы спустить?
(Он не думал каламбурить, я уверен.)
– Никогда не думала. Просто вырвалось.
Она сложила руки на груди, но не прикрыла наготы, прекрасная, голая, с такими прямыми ключицами.
– Может, всегда помнила.
– Ты меня к собаке ревновала?
– Нет!
Он опять промахнулся.
– Я просто… Не понимаю, почему ты столько месяцев не подходил к моему крыльцу, а только смотрел, ждал! Надеялся, я это сделаю за тебя – подтолкну, подведу.
– Ты не подталкивала.
– Естественно… Как бы я могла?
Она не понимала, куда девать глаза, и смотрела прямо перед собой.
– Боже мой, а ты и теперь не понимаешь, так ведь?
Последняя фраза прозвучала погребальным колоколом – такая бесстрастная и жестокая истина. Усилие, которого потребовали эти слова, подкосило Эбби, пусть хотя бы на мгновение, и она вновь приникла к нему, ее щека, будто камень, легла на его шею.
– Прости, – сказала она. – Это ужасно.
Но по какой-то причине он решил продолжить. Может быть, чтобы примириться с надвинувшимся крушением.
– Но скажи.
Вкус его голоса. Сухой и крупитчатый, и кирпичи все летели к нему, и он глотал их один за другим.
– Скажи, как мне это поправить.
Дыхание внезапно стало олимпийским видом спорта; где же запропал Эмиль Затопек, когда он так нужен? Почему Майкл не тренировался, как тот сумасшедший чех? Спортсмен, с его выносливостью, конечно, мог бы выдержать такую ночь.
Но мог ли Майкл?
И снова:
– Скажи, и я поправлю.
– Но в этом и дело.
Голос Эбби, прозвучав, горизонтально упал Майклу на грудь. Ни тревоги, ни напряжения.
Никакого желания поправлять или быть поправленной.
– Может, и никак, – договорила она.
– Может, так.
Она закончила.
И вновь начала:
– Может быть, мы просто… не понимали, не о том думали.
Его последний судорожный вдох, глоток воздуха:
– Но я так…
Он осекся, замялся.
– …тебя.
– Я это знаю.
И в ней было столько жалости, но беспощадного рода.
– И я тоже, но, наверное, этого недостаточно.
Добавь она в конце булавочный укол, он истек бы кровью в постели.
Амахну
Следующая ночь оттого, что он так долго и крепко спал днем, выдалась такой же кошмарной и изнурительной, как и прошедшая. Он перебирал содержимое шкатулки и возвращался мыслями к утреннему крыльцу.
Молоко, пролитое на перила.
Артерия у меня на шее.
Он видел Ахиллеса и Томми, Генри и Рори.
И Кэри.
Конечно, он думал о Кэри, и о субботе, и о том, придет ли Кэри в субботу на Окружность. Ему дико хотелось знать, но он нипочем бы не стал ее спрашивать. И тут он прервал раздумья и до конца осознал – вынужденное окончательное признание.
Поднявшись, подошел к письменному столу, оперся ладонями. Ты уехал, подумал он.
Тебя там нет.
Вскоре после рассвета встал и Убийца, и они зашагали по реке, будто по дороге: двинулись вверх по течению.
Сначала был просто некоторый уклон: дно реки полого шло вверх.
Однако через несколько часов уже пришлось карабкаться по осыпям огромных камней, хватаясь за ветки тальника и эвкалиптов. Круто или полого поднималась река, одно оставалось неизменным: очевидная мощь. Берега были как бы перепоясаны. Слишком красноречивая хроника обломков и хлама.
– Вот, гляди, – показал Убийца.
Они проходили участок, густо поросший лесом; ступени солнечного света, висящие высоко в кронах, уводящие во всех направлениях. Под его ногой – вывороченное дерево. В шкуре из мха и листвы.
И вот, подумал Клэй.
Он приблизился к огромному валуну, который, похоже, выдернуло из гнезда. Так они лезли вверх большую часть дня, а обедали на длинном гранитном карнизе. Обозревали округу.
Убийца развязал рюкзак.
Вода. Хлеб и апельсины. Сыр и темный шоколад. Все переходило из рук в руки, но слова почти не говорились. Впрочем, Клэй не сомневался, что мысли у Убийцы были схожие – о реке, о том, как она показывает свою мощь.
В общем, с этим нам предстоит тягаться.
Весь вечер они возвращались. Время от времени один протягивал руку помочь другому, и когда вернулись, в потемках, в речном русле, больше ничего не было сказано.
Но, несомненно, момент наступил.
Если вообще существовало удобное время, чтобы начать, то это было оно.
Не оно.
Пока не оно.
Еще оставалось слишком много вопросов, слишком обширная память – но кому-то следовало сделать шаг, и Убийца закономерно начал первым. Если кому и пытаться намекнуть на общность, то, конечно, ему. В этот день они прошагали вместе много миль, и вот Убийца, глядя на Клэя, спросил:
– Хочешь строить мост?
Клэй кивнул, но не ответил на его взгляд.
– Спасибо, – сказал Майкл.
– За что?
– Что приехал.
– Я приехал не из-за тебя.
Семейная теплота, по Клэю.
Галерея Эбби
Пожалуй, то, что даже плохие времена полны добрых моментов (и счастливых моментов), правда во многих смыслах, и время их разрыва тоже было таким. Еще оставались воскресные утра, когда она просила почитать ей в постели и целовала его своим утренним дыханием, и ему оставалось только сдаться. Он с радостью читал ей из «Каменотеса». Но сначала проводил пальцем по тисненым буквам.
Она переспрашивала:
– Напомни, как то место называлось, где он изучал мрамор и камень?
Негромко он отвечал:
– Город назывался Сеттиньяно.
Или:
– Прочти еще раз, что там сказано о «Рабах».
Страница 265:
«Они были буйными и изломанными – начерно вырубленные, незавершенные, – но грандиозными, бесспорно монументальными, и казалось, будут бороться навечно».
– Бороться навечно?
Она придвигалась к нему и целовала в живот: его живот она всегда любила.
– Опечатка, как думаешь?
– Нет, думаю, он это и хотел сказать. Он и хотел, чтобы мы думали, что это ошибка… несовершенство, как и в «Рабах».
– Ха.
Она целовала его, потом еще и еще, дальше, выше, поднимаясь к ребрам.
– Люблю, как ты это делаешь.
– Что делаю?
– Бьешься за то, что любишь.
* * *
Но за нее он биться не мог.
Или не мог так, как хотелось ей.
Будем справедливы, Эбби Данбар не желала ему зла, но время расширялось, а счастливые моменты становились все короче, и с каждым днем становилось все яснее, что их жизни двинулись разными дорогами. Сказать точнее, Эбби менялась, а Майкл оставался прежним. В ней не было никакой враждебности или злобы. Просто стало скользко цепляться за край.
Потом Майкл часто вспоминал их походы в кино. Думал о мгновениях, когда весь пятничный вечерний кинозал хохотал, и он сам хохотал, а Эбби невозмутимо смотрела на экран. А потом, когда вся рать зрителей застывала в гробовом молчании, Эбби вдруг улыбалась чему-то тайному, касавшемуся лишь ее и фильма. Если бы только он умел смеяться вместе с ней, может, у них бы все наладилось…
Но тут он обрывал себя.
Это смехотворно.
Кино и пластиковый попкорн – как они могут спасти от катастрофы? Это была скорее подборка: лучшие хиты двоих, прошедших вместе, сколько они смогли, в которой звучат последние ноты.
Иногда к ней приходили друзья с работы.
У них были чистые ногти.
Как у женщин, так и у мужчин.
Совсем не похоже на то, что на стройке.
А еще Майкл много писал в гараже, так что у него руки бывали то запыленными, то запятнанными краской. Он пил кофе из кофейника, они – из кофе-машин.
Что до Эбби, то она стриглась все короче, улыбалась, как на службе, и в конце концов у нее хватило смелости уйти. Она могла тронуть его за локоть, будто много лет назад, с ехидной шуткой или с каким-то замечанием. Или, пошутив, улыбнуться и подмигнуть ему – но с каждым разом все менее убедительно. Он отлично знал, что вечером они окажутся на разных территориях кровати.
– Доброй ночи.
– Люблю тебя.
– И я.
Зачастую после этого он поднимался.
Шел в гараж и писал, но руки у него были дьявольски тяжелыми, как будто обмазаны слоем цемента. А случалось, он брал «Каменотеса» и читал несколько страниц, будто лекарство по рецепту: с каждым словом боль утихала. Он читал и писал до рези в глазах, пока истина не становилась рядом, а потом опускалась на него.
Оставались он и Буонаротти.
Один художник в комнате.
Может, если бы они спорили.
Может, этого и не хватало.
Какой-то неустойчивости.
Или просто выяснения.
Нет, был простой и непреложный факт: жизнь повела Эбби Данбар какой-то новой дорогой, а мальчик, которого она когда-то любила, остался позади. Раньше он писал ее, и она любила его за это, теперь это казалось единственной связующей нитью. Он мог изобразить ее смеющейся за мытьем посуды. Или стоящей на берегу моря, с серферами за спиной, скатившимися с волны. Они были, как прежде, хороши и выразительны, эти полотна, но если когда-то в них была только любовь, то теперь – любовь и тоска. В них была ностальгия: любовь и утрата.
Потом настал день, когда она остановилась на полуфразе.
– Какой стыд, – прошептала она.
Пригородная полутишина.
– Это же такой стыд.
– Что?
Как все чаще случалось, Майкл не хотел знать ответ и повернулся к нему спиной. Стоя у кухонной раковины.
Она сказала:
– Я думаю, что, может, мой образ на картинах ты любил больше, чем… ты писал меня красивее, чем я есть.
Сияло солнце.
– Не говори так.
Он умер прямо там же, это он точно знал.
Вода была серой, будто под тучами.
– Не говори так, не надо.
* * *
О том, что все кончено, она сообщила ему в гараже.
Он стоял с кистью в руке.
У нее упакованы сумки.
Картины пусть он оставит себе.
Его бесполезные вопросы она встретила виноватым лицом… Почему? Появился ли у нее другой? Разве церковь, город и вообще всё ничего не значат?
Но даже в миг, когда ярость должна была возобладать над разумом, лишь со стропил свисали нити печали. Они дышали и качались, будто паутина, такие непрочные и в конечном счете невесомые.
Из-за его спины на происходящее смотрела вся галерея Эбби.
Эбби смеется, Эбби танцует, Эбби отпускает его. Ест и пьет и, голая, раскидывается на кровати; а в это время женщина, стоявшая перед ним – не написанная, живая, – объяснялась. Он ни словом, ни делом ничего не может изменить. Всего минута извинений. За всё.
Его предпоследняя мольба – вопрос:
– Он тебя ждет на улице?
Эбби прикрыла глаза.
А последняя, словно рефлекс, такая.
На табурете рядом с мольбертом лежал «Каменотес», открытыми страницами вниз, Майкл потянулся за ним, подал ей, и по какой-то необъяснимой причине Эбби взяла. Может быть, только для того, чтобы мальчик с девочкой приехали за этой книгой через много лет… Они будут ею владеть, и читать, и постоянно упоминать ее, лежа на матрасе посреди заброшенного стадиона, в целом городе заброшенных стадионов – и исток всего этого был здесь.
Она взяла книгу.
Книга у нее в руке.
Эбби поцеловала пальцы и приложила их к обложке, и она была так грустна и как-то по-особому любезна, унесла книгу с собой, а дверь за ней громко захлопнулась.
А Майкл?
Из гаража он услышал звук двигателя. Значит, другой.
Он осел на испятнанный красками табурет и сказал «нет» девушке вокруг него, а звук двигателя сначала усилился, потом пошел на убыль, потом стих совсем.
Шли минуты, а он молча сидел, дрожал, потом все так же без звука принялся плакать. Он ронял редкие безмолвные слезы в уплывающие лица ближних картин – но потом, ослабев, лег, свернулся по-собачьи на полу. А Эбби Данбар, которая больше не была Эбби Данбар, оберегала его, всю ночь, во всем множестве своих образов.
Пон-дю-Гар
В следующие четыре-пять дней у них наладился быт. Эдакое осмотрительное партнерство, может быть, похоже на двух боксеров в начальных раундах. Ни один не хотел слишком рисковать, опасаясь получить нокаут. Майкл осторожничал особенно. Ему не хотелось опять нарваться на какое-нибудь «я не из-за тебя». Это никому из них не пошло бы на пользу – ну, ему точно.
В субботу, когда Клэй сильнее всего скучал по дому, они отправились по реке вниз, а не вверх, и время от времени его подмывало заговорить.
Сначала о простых вещах.
Работает ли Убийца где-нибудь?
Когда он здесь поселился?
Затем – придирчивее и требовательнее.
Какого рожна он выжидает?
Когда они начнут строить?
Не будет ли этот мост бесконечным откладыванием?
Это напоминало Клэю о Кэри и старом Макэнд-рю – как лишние вопросы только задерживали ее продвижение. В его случае, однако, была своя история.
Раньше мальчик, любивший истории, спрашивал охотнее.
По утрам Убийца обычно выходил на берег постоять.
Он мог простоять там не один час.
Потом возвращался в дом и читал либо что-то писал на своих разрозненных листах. Клэй бродил в одиночестве.
Иногда он шел вверх по реке: огромные куски породы. Он садился на скале, скучал обо всех.
В понедельник они поехали в город купить продуктов.
Они перешли речное русло: его сухость.
Сели в машину, похожую на красный ящик.
Клэй отправил письмо Кэри и записку домой всем, через Генри. Первое было подробным рассказом обо всем, что с ним было, второе же – было типичным для братьев Данбар.
Привет Генри,
У меня все хорошо. Как у вас?
Скажи им.
Клэй
Он вспомнил, как Генри советовал купить телефон, и мысль оказалась к месту; его записка больше походила на эсэмэс.
Он терзался, написать ли обратный адрес, и в итоге написал только на письме Генри. А вот сообщить Кэри? Клэй не был уверен. Он не хотел, чтобы она думала, будто должна отвечать. А может, боялся, что не ответит.
В четверг под вечер все, или, по крайней мере, что-то, изменилось: Клэй решил посидеть с Убийцей.
В гостиной Майкл не сказал ни слова, просто бросил на Клэя настороженный взгляд, а Клэй устроился на полу у окна. Сначала он читал последнюю из ее книг – щедрой Клаудии Киркби, – но затем переключился на справочник мостов: тот, который открывал чаще всех. Название было не особо оригинальное, но содержание было ему по душе. Величайшие мосты мира.
Сначала сосредоточиться не получалось, но примерно через полчаса на его лице засветилась первая улыбка: Клэй увидел свой любимый мост.
Пон-дю-Гар.
Величайший – недостаточно великое слово, чтобы описать этот мост, служивший еще и водоводом.
Построен римлянами.
Или дьяволом, если вы в это верите.
Глядя на его арки – полдюжины больших в нижнем ярусе, одиннадцать в среднем и тридцать пять в верхнем, – Клэй разулыбался и поймал себя на том, что улыбка ползет все шире.
Спохватившись, оглянулся.
Почти попался.
Еще чуть, и Убийца бы заметил.
Субботним вечером Майкл обнаружил Клэя на дне реки, там, где по обоим берегам обрывалась дорога. Остановившись в нескольких шагах позади, он сказал:
– Мне надо уехать на десять дней.
Он все-таки работает.
На шахте.
Еще в шести часах на запад, за старым городом, Фезертоном.
Он говорил, а садящееся солнце казалось поначалу ленивым, далеким. Деревья стояли в растягивающейся тени.
– Можешь поехать на это время домой, можешь остаться.
Клэй смотрел вдаль.
Небо уже словно в жестокой битве, сочится кровь.
– Клэй?
Тот обернулся и тут сделал первый дружеский шаг, или отдал часть самого себя: сказал правду.
– Домой я не могу.
Еще слишком рано возвращаться.
– Не могу вернуться, пока – не могу.
Майкл в ответ что-то вынул из кармана.
Это был риелторский буклетик с фотографиями участка, дома и моста.
– Возьми, – сказал он. – Погляди.
Прежний мост был красив. Простая эстакада из бруса и шпал, когда-то перекрывавшая место, где стояли Клэй с Майклом.
– Такой он был?
Майкл кивнул.
– Как тебе?
Клэй не видел причин лгать.
– Мне нравится.
Убийца запустил руку в свою густую шевелюру. Потер глаз.
– Река его смыла – вскоре после того, как я тут поселился. И с тех пор и дождя-то, можно сказать, не было. Она сухая уже довольно давно.
Клэй шагнул к нему.
– Что-то от него осталось?
Майкл указал на несколько присыпанных землей досок.
– И все?
– И все.
А в небе по-прежнему – алый рокот, немое кровоточивое половодье.
Они двинулись к дому.
На крыльце Убийца спросил.
– Это из-за Мэтью?
Он скорее подал эти слова на руке, чем произнес вслух.
– Ты его часто звал во сне.
Он замялся.
– По правде сказать, ты их всех звал, и еще другие имена. Которых я не знаю.
Кэри, подумал Клэй, но Майкл назвал Матадора.
Он сказал:
– Матадор в пятом?
Но пора было остановиться.
Чтобы не перегнуть палку.
Убийца верно понял ответный взгляд Клэя и вернулся к изначальному вопросу:
– Это Мэтью сказал, чтобы ты не возвращался?
– Нет, он так не говорил.
Объяснять дальше не было нужды.
Майкл Данбар знал, каков другой вариант.
– Скучаешь по ним, наверное.
Клэй разозлился, не подал виду.
Он думал о мальчишках, задних дворах, бельевых прищепках.
Заглянув Убийце в глаза, он спросил:
– А ты?
Рано утром, совсем рано, около трех, Клэй заметил тень Убийцы, вставшего у его кровати. И подумал, напоминает ли это ему последний раз, когда он так же стоял, той кошмарной ночью, когда сбежал от нас, как напомнило самому Клэю.
Сначала он подумал, что это кто-то пробрался в дом, но скоро разглядел. Эти руки палача он узнал бы всюду. Раздался приглушенный голос:
– Пон-дю-Гар?
Тихий, совсем тихий.
Значит, он все-таки заметил.
– Это твой любимый?
Клэй проглотил слюну, кивнул в темноте.
– Да.
– А еще есть?
– Регенсбургский. Мост паломников.
– Трехарочный.
– Да.
И еще мысли, сплошной чередой.
– Ну а Плечики-то нравятся?
Плечики.
Дивный мост в городе.
Дивный мост-дáма: другой тип арки, металлическая ферма, возвышающаяся над полотном.
– Да, я ее люблю.
– А это она?
– Для меня – да.
– Почему?
Клэй плотно сжал веки, потом распахнул. Пенни, подумал он.
Пенелопа.
– Ну вот так.
Зачем нужно объяснять?
Убийца плавно попятился прочь, в толщу комнат, и добавил:
– До скорого.
Но потом, мгновение беспечной надежды, еще:
– А знаешь легенду о Пон-дю-Гаре?
– Я сплю.
Разумеется, черт возьми, он ее знал.
* * *
И все же утром, в пустом доме, войдя на кухню, Клэй замер, увидев его – на бумаге, толсто начерченный углем.
Он опустил палец, потрогал: окончательный Проект Моста: Первый Эскиз.
Он вспомнил Кэри и подумал об арках моста, и вновь его удивил собственный голос:
– Этот мост будет сделан из тебя.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?