Текст книги "Ложечник"

Ты тогда был на один зубок. Маленький и тощий. Но сейчас…

На склоне, высоко над хижиной, росла кривая сосна. С одной стороны ее ветки опускались до земли. Янис на четвереньках подполз под дерево и сидел, сжавшись в комок, у самого ствола.

Зря он ушел. Теперь Схенкельман может там хозяйничать как хочет, и никто ему не помешает. Может совать свой нос куда ему вздумается. Возьмет и перебьет все бутылки для зелья. Или выгребет последние остатки каши. Или самое страшное: повалится на кровать и заснет, положив свои грязные сапоги прямо на кроличье одеяло. Но что бы он там ни вытворял, Янис отсюда не уйдет. Схенкельман слишком много говорит. Он засоряет твою голову словами, пока ты не сойдешь с ума. Тут, наверху, спокойнее. Янису нужно собраться с мыслями. Он знает, где правда. Он знает, откуда он. Фрид никогда этого не скрывал: он рассказывал, что произошло, когда Янис его просил, а иногда, если все дела были сделаны, и сам заводил этот разговор.

Во время своих странствий пришел Фрид в одну деревню и услышал, как плачет младенец. Вокруг стояло невероятное запустение.

– Какое такое невероятное запустение? – спросил как-то Янис.

Дело было зимним вечером, они сидели у очага.

Фрид понизил голос:

– Такое запустение, какое бывает, когда Великая хворь своим поганым дыханием пройдется по домам. Она обгладывает людей дочиста, малыш. Начинает с носа и пальцев и не останавливается, пока не сожрет человека целиком.

– Но не меня.

– Ты тогда был на один зубок. Маленький и тощий. Но сейчас… – Фрид перешел на шепот. – Сейчас нам нужно быть осторожными. Ты теперь не только кожа да кости, у тебя вон и жирок кое-где появился.

Янис потрогал свою руку. Нащупал кость, и мясо, и кожу, совсем тонкую: Великой хвори не составит никакого труда прогрызть ее насквозь.

– И посреди этого невероятного запустения лежал ты, – произнес Фрид уже обычным голосом. – Я не знал, чей ты. В деревне все умерли, всех покосила Великая хворь, так что спросить было не у кого. Я спрятал тебя к себе под одежду, чтобы согреть. Нужно было что-то делать, ты обессилел от голода, я боялся, что ты уже не очухаешься.

– И тогда ты встретил Берту.

– Да, – кивнул Фрид. – Нам повезло. Я шел полдня, может больше, и встретил Берту. Она тоже скиталась, со своим ребенком. Берта сказала, что покормит тебя, если я назову твое имя. Я назвал первое имя, которое пришло мне в голову.

– Янис, – сказал Янис.

– Именно, – согласился Фрид. – Ты получил сразу и имя, и грудное молоко. Она покормила тебя в тот день, и на следующий, и еще много дней, пока ты не научился есть твердую пищу. Берта была очень милая, и здоровьем ее господь не обделил. Я бы и дальше продолжал путь с ней вместе, но она решила по-своему. Она всё время приглядывалась к моему носу. Всё искала первое пятнышко, с которого начинается Великая хворь. Каждое утро требовала показать руки. И пересчитывала пальцы. Прошло несколько месяцев, и однажды она собрала свои пожитки и ушла, прихватив собственного ребенка. Что ж, она права. Поодиночке больше шансов выжить. – Фрид не отрываясь смотрел в огонь. – Твои отец с матерью тоже это знали, – произнес он наконец. – В одиночку у тебя больше шансов. До них дотянулась Великая хворь, и они оставили тебя одного. Так они спасли тебе жизнь.

– Это ты спас мне жизнь.

– А это уже случайность, – возразил Фрид.

Янис прислонился к стволу сосны. Он был сухой и сучковатый. Как всё начиналось, Янис слышал только от Фрида. Это не настоящие воспоминания. Это воспоминания о словах. О рассказанных историях.

Первые настоящие воспоминания были не такие ранние. Дом с красной дверью. Там они с Фридом жили вдвоем. У них была кое-какая скотинка: пятнистая свинья и ослик. Лока тогда уже тоже у них была. Дом стоял в горах, а перед ним раскинулся луг. Янис помнил запах свежескошенной травы. И что на лугу паслись две овцы.

Однажды им пришлось в спешке всё бросить и бежать. Великая хворь перекинулась на долину, сказал Фрид. Нужно было торопиться, поэтому вещей взяли совсем немного. Долго шли по лесу, много дней. Поздно вечером Фрид разворачивал шерстяное одеяло, и они спали, прижавшись друг к другу. Лока клала голову Янису на ноги. Ночи были короткие, а как только рассветало, они снова пускались в путь. Несколько раз им попадались жилища. Тогда Фрид ускорял шаг и продолжал идти, пока дома не оставались далеко позади.

Янис всё спрашивал, почему же они не взяли ослика. Сильно уставали ноги, и лучше было бы ехать верхом.

– Ослики слишком шумят, – отвечал Фрид. – Нельзя, чтобы нас услышала Великая хворь.

– У нее, что, уши есть?

– Вот такие, – Фрид развел руки далеко от головы, показывая, где у хвори кончаются уши.

Лес кончился, и началась голая пустошь. Они шли мимо озера. Было пасмурно, вода казалась черной. Потом опять был лес и горы. Шерстяное одеяло истончилось, по ночам они дрожали от холода.

Однажды промозглым вечером они вышли к узкой тропе над ущельем. Впереди шел Фрид, за ним Янис, сзади Лока. Янис шел по краю пропасти мелкими шажками, вплотную прижавшись в скале. Внизу бурлила река, ущелье заполняли шипящие и ревущие водовороты. Янис плакал, но Фрид его не слышал. А потом было самое страшное. Они подошли к созданной самой природой арке над водой – каменному мосту, перекинувшемуся на ту сторону реки. Ухватиться было не за что, не было ни перил, ничего, только тоненькая перемычка меж двумя отвесными скалами.

– Не смотри вниз! – прокричал Фрид. – Просто иди вперед!

Конечно же, Янис посмотрел вниз. А то как бы он знал, куда ставить ноги? Он покачнулся и расставил руки в стороны, чтобы удержать равновесие. Узкая арка выгибалась над водой – сначала вверх, потом вниз, к тому берегу. С той стороны в ней были высечены грубые ступеньки разной высоты.

В начале спуска Фрид остановился и протянул руку.

В этот момент Янис почувствовал, как его подошвы соскальзывают вниз.

Фрид схватил его и стащил с моста, а потом прижал к себе.

Янис вывернулся из объятий. Ему хотелось поскорее отойти от пропасти.

С этой стороны тропинка уходила в лес – узкий протоптанный след между деревьями. Еще долго до них доносился шум воды.

В глубине леса Фрид наконец развернул одеяло. Янис вслушивался в неясный шум – может, из ущелья, а может, от ветра. А потом прижался к Фриду и уснул.

На следующее утро с первыми лучами солнца они снова выдвинулись в путь. Фрид продолжал идти по узкой лесной тропинке – сначала она лишь слегка забирала вверх, потом стала круче. Был уже день, холодный, с моросящим дождем, когда они одолели последний отрезок пути и оказались на уступе скалы, где стояла хижина.

– Тут и останемся, – сказал Фрид. – Великой хвори и в долине хватит кем поживиться. Что ей дела до одного мальчика, не полезет она за ним на гору. Но и приманивать ее сюда мы тоже не будем, малыш, так что носа со двора не высовывай. Лесная тропинка для тебя под запретом. Ты не будешь ходить ни в лес, ни к ущелью.

Янис хотел было открыть дверь в хижину.

– Ты слышал, что я тебе сказал? – спросил Фрид. – Повтори.

– Не ходить по тропинке.

– Если увижу, что ты всё равно идешь в ту сторону, получишь у меня.

– Что получу?

– Парочку оплеух, – пояснил Фрид. И помахал рукой, чтобы показать, как это выглядит. Его рука опустилась на голову Яниса. Получилась не оплеуха, а как будто он его погладил.

– Если будешь себя вести, как я говорю, – сказал Фрид, – Великая хворь нас не найдет. – Он показал на склон горы над хижиной. – Вон туда, наверх, тебе можно ходить. Там спокойно. Ни одной живой души, куда ни глянь.

На мрачном каменистом горном склоне было всего несколько деревьев да клочок зелени. Вершину окутывала серая дымка.

– Обещай мне, – сказал Фрид, – не ходить в лес и к ущелью.

Янис пообещал.

– Повтори всё вместе, – потребовал Фрид.

И Янис повторил:

– Не ходить в лес и к ущелью.

Фриду в лес ходить было можно. Он старый и жесткий, Великая хворь таких не любит. Таких, как он, жестких и вопреки всему уцелевших, было еще несколько. Они организовали себе по ту сторону ущелья секретное место для мены. Один клал на землю что-то свое и отходил, а другой это поднимал. Друг к другу они не прикасались – хоть вкуса в них и мало, а поберечься не мешает.

Янис никогда не забудет, как Фрид ушел на обмен в первый раз. Янис тогда еще не умел следить за огнем в очаге. Когда огонь потух, ему пришлось есть остатки холодной ячменной каши. Перед уходом Фрид рассказал ему, как осторожно ведут себя детеныши косули и зайчата. Так что из дома Янис выходил только по крайней необходимости. Он выливал горшок и стрелой летел обратно в хижину, к своей кровати. Через четыре дня вернулся Фрид с хлебом, смальцем и парочкой только что пойманных кроликов. Тогда он и начал шить кроличье одеяло. Сначала это была всего лишь узкая полоска меха.

Янис уже долго пробыл на скале над хижиной. Пора было спускаться. Схенкельман там один, мало ли чего он успел натворить за это время.

Но Янис медлил. Великой хвори не существует, сказал Схенкельман. «Существует!» – хотел бы ответить Янис, но вдруг бы Схенкельман спросил: «А где?» Или: «А кто ею болел?» Янис никогда не видел человека, у которого бы не хватало каких-то частей тела. Ни в долине, ни по дороге к хижине. Ни одного человека. Всё это он слышал только от Фрида: о людях без пальцев, или с наполовину объеденными пальцами, или без носа. По дороге ни один больной им не встретился. Да, но ведь именно этого Фрид и добивался – обходить Великую хворь и людей стороной, как можно дальше.

Всё это ложь, говорит Схенкельман. Фрид, мол, просто врал, запугивал Яниса. Но кто точно умеет врать, так это сам Схенкельман. Зачем он поднялся наверх? Тащился в такую даль, да еще с двумя осликами? Скорее всего, он из тех менял. Приперся сюда за ложками и целебным напитком. Дождался, пока Фрид уйдет, чтобы взять, что ему нужно, и ничего не оставить взамен.

Янис на четвереньках выполз из своего укрытия.

– Схенкельман! – крикнул он. – Не вздумай ничего трогать!

Снизу раздался крик осла. Схенкельман вышел из тени за сараем. Он вел за собой коричневого ослика. У границы леса он остановился. Посмотрел вверх и поднял руку.

– Эй! – крикнул Янис.

Схенкельман скрылся в лесу.

– А ну стой! – крикнул Янис. Он стал торопливо спускаться вниз по склону. Из-под его ног выскальзывали отдельные камешки – вслед за ними вполне мог скатиться и он сам. Он перебежал через двор, до конца уступа, до самой тропинки.

Где-то в лесу закричал коричневый ослик, и серый, оставшийся во дворе, отозвался. Янис вспомнил о своем обещании. Не ходить в лес и к ущелью. Он посмотрел на свои ноги, на ботинки Фрида. Коричневый ослик закричал снова, теперь уже дальше.

У Яниса есть ослик, две корзины и пустой желудок

Серый ослик под вьючным седлом стоял рядом с сараем. Янис приподнял крышку сначала одной корзины, потом другой – ничего. Ни носков тебе, ни шнурков, ни шапок, ни перчаток, ни курток и ни платьев. Всё понятно, Схенкельман хотел набить корзины тем, что есть в хижине.

Янис осмотрел дом. Вроде всё на местах. Похоже, что Схенкельман ничего тут не трогал. Кроличье одеяло лежит на кровати, возле горшка с ягодами стоят рядком стеклянные бутылки – и пустые, и даже полные, уж их-то Схенкельман вполне мог прихватить. Ко дну котелка присохли остатки ячменной каши.

Янис выскреб всё дочиста и облизал ложку. Пока Фрид не вернется, нового ячменя не будет, как не будет и смальца, и свежего кроличьего мяса. Придется кормиться тем, что отыщется на дворе. А если Фрид вообще не вернется? Если время просто будет идти и идти? Значит, остается только ждать: дни, недели, и еще, и еще. До скончания века? Прошла ли Великая хворь, неизвестно. Он будет сидеть всё это время в хижине на краю скалы, и из еды у него будут лишь яйца да крапива и изредка курица, ведь иногда куры умирают сами. В отличие от осликов; нет, ослики тоже умирают, но очень нескоро. Сколько живут ослики?

День уже был в разгаре, и Янис давно должен был бы приняться за работу. Он чувствовал усталость: из-за Схенкельмана, беспокойной ночи и собственной головы, которая всё никак не хотела перестать думать. Янис рухнул на кровать плашмя и накинул на себя одеяло, так что ноги торчали наружу. Скоро он встанет и пойдет подметать. К приходу Фрида всё должно быть убрано. «Молодец, малыш, – скажет Фрид. – Ты же не волновался? Знаю, меня долго не было, но зато посмотри, что я принес». Он подмигнет и протянет руку. В ней будет лежать вишенка. Она будет темно-красная, с черенком и двумя зелеными листиками.

Янис саданул каблуком ботинка по дощатой спинке кровати. Про вишенку – ерунда, это он прекрасно знает и сам. Вишня в этих краях не растет. А самое страшное, что теперь, когда он перестал верить в то, что ему когда-нибудь достанется вишенка, он начал сомневаться. Может, он и в другом обманывает сам себя? А что, если Схенкельман прав? Ну нет. Схенкельман врет. Фрид вернется. Сегодня.

Янис встал и взял метлу. Какое-то время так и стоял с метлой в руках. Всё показалось вдруг таким бессмысленным. Слова Схенкельмана как будто повисли в воздухе, теперь от них уже не избавиться. Подумать только, Фрид в деревне, с зажаренным кабаном и большой кружкой пива. А Янис даже и не знает, что такое пиво! В книжке про пиво ничего не было сказано. Он отбросил метлу и вышел во двор. Встал так, чтобы было видно лесную тропинку. Сейчас Фрид придет. Вот сейчас!

Но Фрид всё не приходил.

Ослик забеспокоился, стал рыть копытом землю и трясти головой. Может, проголодался, или пить хочет, или и то и другое. Развязать его, дать пинка под зад, и дело с концом. Дорогу он сам найдет: в лес, за Схенкельманом. Янис начал было его отвязывать, но передумал. Ослик – имущество ценное. Пять кроличьих шкурок, три бутылки с травяным напитком и штук шесть ложек – не меньше. А ведь есть еще корзины, седло и ремни к нему. Схенкельман оставил всё это не просто так. Ослик с двумя корзинами – то что нужно, чтобы отправиться в путь. Может, Схенкельман того и добивается? Выманить Яниса из хижины в горах? В корзины можно положить вещи в дорогу. А в конце спуска его будет поджидать ухмыляющийся Схенкельман. «Заставить мальца спуститься вниз? Проще простого». И выхватит у него уздечку. «А ну-ка давай. Не думал же ты, что можешь оставить ослика себе?»

Янис затянул потуже узел веревки. Ослик останется здесь. Схенкельман может ждать его внизу до посинения. Нужно принести воды, набрать в ручье целое ведро. А потом травы. Янис собрал всю зелень, которую смог найти. Может, снять с ослика корзины и седло? Наверное, стоит. Немного повозившись, Янис с этим справился.

День тянулся медленно. Янис сидел на пне с инструментами в руках и не сводил глаз с тропинки. Никого и ничего, и Фрид где-то далеко-далеко.

Вечером Янис в мрачном настроении пошел спать. Не успел он закрыть дверь, как ослик начал кричать. Сначала высоко и пронзительно, потом хриплый стон, и в конце опять тот же высокий звук. Ослик всё кричал и кричал, и Янис слушал его, лежа в темноте.

На следующее утро он поднялся ни свет ни заря. Оставленное Схенкельманом кострище было черно и мокро от утреннего тумана. Куры сидели в курятнике, сбившись в кучу. Янис нашел шесть яиц, из которых три сварил – одно Локе и два себе.

Ослику надоело стоять на месте. Он тянул за веревку и прядал ушами. Янис принес воды и набрал травы. Взялся за метлу, чтобы подмести двор. На земле лежали кучки ослиного помета. Свежий помет серого ослика и старый, подсохший, – коричневого. Янис посмотрел на кучки и на метлу в своих руках. И вдруг понял: всё. Больше он так не может. Не может подметать, ждать, опять проводить ночь в одиночестве. Он ступил на тропинку, подошел к кромке леса, сделал еще несколько шагов – и оказался в тени первых деревьев. Задержал дыхание. Над головой прокаркала какая-то птица. Нужно всегда быть начеку, говорил Фрид, но «всегда» – это сколько? У Яниса есть ослик, две корзины и пустой желудок. Можно двинуться навстречу Фриду. А почему бы и нет? Фрид поймет. «Сначала давай поедим», – скажет он. В заплечном мешке у него будет сыр. После еды он покажет Янису, где поставил силки на кроликов. По дороге они увидят человека без носа. «Смотри, – скажет Фрид. – Всё, как я рассказывал. А этот Схенкельман пусть больше не смеет у нас показываться. В следующий раз он у меня получит!»

Янис заторопился и бегом подскочил к сараю. Ослик испугался.

– Ну-ка, тихо. Тпру, – сказал Янис. Поднял с земли седло и положил его на костлявую спину. Сначала получилось не той стороной, да и потом управиться с ремнями подпруги удалось не сразу. Ремень под грудь, ремень под брюхо, и еще один широкий ремень должен обхватить ослиный зад прямо под хвостом. Корзины Янис прикрепил к седлу двумя отдельными ремнями.

Он вернулся в дом за теплой рубахой из сукна. Взял еще кружку, тарелку и деревянные ложки, которые сам вырезал. На всякий случай обернул свои ножи и резцы тряпкой и приготовил ручной топорик. В лесу он сможет набрать дерева для ложек, а ложки всегда могут пригодиться для обмена на ячмень и смалец. Нет, не на ячмень. Не на смалец. На пиво! На пиво и кабана! И вишенку.

Вещи кучкой лежали у двери. Можно взять еще что-нибудь, что поместится. Янис взял в руки книгу. Нет, слишком большая и тяжелая. Он положил ее на стол, открыв на развороте с деревьями и плодами. Котелок тоже придется оставить. Но только не кроличье одеяло. Его нужно взять с собой. Янис мог с закрытыми глазами провести рукой по одеялу и понять, какая это шкурка. Серая, коричневая или та, в черную крапинку. В одеяле были дыры и проплешины, а в одном месте бугорок кроличьего хвоста.

Янис уже несколько раз ходил от хижины к ослику и обратно. Первая корзина наполнилась быстро. На дне, откуда точно ничего не выпадет, лежал сверток с инструментами. Толстая суконная рубаха выпирала из корзины бугром, мешала закрыть крышку. Кроличье одеяло Янис затолкал во вторую корзину.

На полке возле очага стоял горшок с сушеными ягодами. Фрид их берег, брал понемножку и не каждый день. Но сейчас Янис заберет их все, они ему нужны. Он положил их в носок Фрида, отыскав тот, что без дырок.

Пора уходить. Янис вышел из хижины и запер дверь. Носок с ягодами он привязал к седлу.

Кур-то чуть не забыл! Янис открыл дверцу курятника и выгнал их на двор. Пусть теперь заботятся о себе сами, хоть несколько дней, а может, и дольше. Как-нибудь им хватит ума найти себе укрытие на ночь. Теперь уже не в курятнике, его-то не закроешь. Никто не подкатит под дверцу камень.

– Ну что ж, – сказал он. – Будьте начеку.

Он впервые сказал им что-то кроме «а ну-ка» или «давай», и старшая курица уставилась на него и раскудахталась.

– И не свалитесь в ручей, – напоследок предостерег Янис.

Всё остальное у них получится. Уже середина весны, вовсю растет крапива, жучков и мокриц навалом. Он взял последние три яйца и сунул их в мягкую складку кроличьего одеяла. Наконец отвязал ослика и повел его по двору в сторону леса. Ослик засеменил за ним неровными шажками.

Лока осталась у хижины и лаяла.

Янис обернулся.

– Ко мне, – сказал он.

Лока лаяла, рычала и виляла хвостом – всё вместе, как будто голова и хвост у нее по отдельности.

– Считаю до десяти, – пригрозил Янис. Так всегда говорил Фрид: «Считаю до десяти, малыш, а потом…»

Янис начал считать:

– Один, два, три…

На счет десять он уйдет.

– Четыре, пять…

Честное слово, на счет десять он уйдет.

Медленно:

– Шесть… семь…

Еще медленнее:

– Восемь… девять… десять…

Он уже дошел до одиннадцати, двенадцати, тринадцати, но всё не уходил. Он слышал свой собственный голос. Может, Схенкельман его тоже слышит там внизу и смеется до колик в животе.

– Четырнадцать… пятнадцать…

А может, его услышит Фрид? Значит, он уже почти поднялся наверх. Возьмет и появится вот сейчас с полным мешком и свежими кроликами.

– Шестнадцать… семнадцать… восемнадцать…

Ничего не произошло. Считай хоть до тысячи, хоть сто раз по тысяче.

Он потянул за уздечку и вместе с осликом вошел в лес. Лока побежала за ним. Она прыгала вокруг Яниса, хватала его зубами за рукав и пыталась оттащить.

– Отпусти, – приказал Янис.

Лока зарычала и стала тянуть еще сильнее.

– Нельзя!

Он больно щелкнул ее по носу. Она разжала зубы и, поджав хвост, отползла. Янис прошел еще немного в глубь леса. И еще немного. Перешагнул корягу.

Обещание было нарушено.

Мир велик, бесконечно велик

Тропинка, петляя, вела вниз. В лесу было сумрачно и прохладно. Янис притих. Он и так наделал лишнего шуму там, на дворе. Громко считать вслух – вот уж точно, ничего глупее не придумаешь. Один, два, три, вот он я! Я совсем один! Нужно соблюдать осторожность. Всегда. У Великой хвори во-о-от такие уши, не стоит об этом забывать.

Но шум от них всё-таки был, ничего не поделаешь. Янис наступал на сухие ветки и чешуйки коры. То и дело ломались задетые веточки, низко нависавшие над узкой тропинкой. Ослик тряс головой, уздечка звякала. Поскрипывало седло, и вместе с ним поскрипывал тростник, из которого были сделаны корзины.

Ослик не упрямясь шел следом, Янису даже не нужно было его тащить, привязанная к уздечке веревка провисала.

– Вот молодец, – тихо сказал Янис.

Через какое-то время ослик остановился. Янис потянул за веревку – ни с места.

– А ну-ка! – скомандовал Янис.

Ослик и не думал двигаться.

– Ну-ка, – повторил Янис.

Ослик стоял как вкопанный. Янис тянул, заходил сзади, чтобы подтолкнуть, потом опять тянул – всё без толку. Тогда Янис поднял палку, чтобы ткнуть ослика в бок. Тот сразу же всё понял. Или, во всяком случае, сделал вид, что понял. И как ни в чем не бывало пошел себе дальше. Но спустя несколько изгибов тропинки и один крутой спуск заартачился опять. Янис и толкал его, и уговаривал – ничего не помогало. Зато, как выяснилось, ослик ненавидел палки. Стоило Янису пригрозить ему палкой, как тот начинал шагать дальше.

Среди сосновых стволов мелькнула черно-белая шкурка Локи.

– Ну, иди ко мне, – позвал Янис. Лока его услышала, остановилась и побежала в другую сторону. Вот с Фридом она бы так себя не вела. Одного взгляда Фрида было достаточно, чтобы она повиновалась. Если бы сейчас здесь, в лесу, был Фрид, он бы только сказал «Ну-ка», и ослик бы шел не останавливаясь, да так быстро, что они бы еле за ним поспевали. Все животные повиновались Фриду. Кролики прямо-таки сами шли в силки, один за другим.

Янису пришлось запастись терпением. Он шел впереди, а ослик то шел, то стоял, то опять начинал идти. Так они и продвигались: всё дальше в лес и всё ближе к долине. В начале Янис пугался каждого звука. Взлетающей рядом птицы, скрипнувшей под ногами ветки, внезапно выбежавшей на тропинку и снова нырнувшей в кусты Локи. Лес был для него запретным местом – настолько, что что-то ужасное просто должно было произойти. Или на него вдруг накинется Великая хворь, или какое-нибудь дерево возьмет и упадет, или он сам, того и гляди, споткнется, если не будет всё время начеку. В лесу полно камней и коряг, которые так и норовят поставить ему подножку.

Но нельзя же всё время бояться. В конце концов страх свернулся клубочком и улегся где-то внизу живота. Янис перестал говорить шепотом, обращаясь к Локе или ослику, – да и всё равно ни один из них не слушался, оба делали, что хотели.

В лесу пахло сосновой хвоей и смолой. Стволы деревьев стояли близко друг к другу. Серые ветви нависали над тропинкой.

У небольшого ручейка Янис остановился. Ослик вытянул шею и стал пить. Янис черпал воду пригоршнями. Ослик сразу идти дальше не захотел, а принялся неторопливо объедать листья с куста на другой стороне ручья. Янис положил в рот горсточку ягод из носка. Только понемножку, напомнил он себе, а не то все ягоды сразу закончатся.

Когда они снова выдвинулись в путь, утро было позади. Точнее время в тени леса определить было сложно, так что, может быть, уже давно перевалило за полдень. Янис оказался вдали от всего. От хижины, от двора и кур. Идти было тяжело. Носки из грубой шерсти натирали ноги. Ссадина на щиколотке болела всё сильнее. Ботинки Фрида не годились для долгих переходов. Тряпочки, которыми были набиты носы, выскочили и болтались. Ехать верхом Янис пока не решался: ослик на своих тоненьких ногах едва нащупывал спуск вниз по крутой тропе. Да и корзины бы мешались.

Он вспомнил, как тогда, во время их с Фридом перехода, клокотала вода в ущелье и как долго потом ее рев раздавался сзади. Он остановился, чтобы как следует прислушаться. Щебечут и чирикают птицы. Где-то стучит дятел. Но шума воды нет.

Янис пошел дальше, превозмогая боль. Приходилось всё чаще останавливаться, чтобы отдохнуть. А еще на каждом привале они были вынуждены отбиваться от мух. На уступе скалы их почти не было, здесь же они вились тучами. Ослик бил копытами. Теперь он отказывался стоять на месте даже несколько мгновений, когда Янису хотелось перевести дух. Так что они продолжили путь под гору. Иногда спуск выравнивался, и тропинка шла через лес по прямой. Но не слишком долго: вскоре она опять становилась извилистой. Перед каждым изгибом у Яниса возникала надежда, что вот сейчас ему навстречу выйдет Фрид.

Когда начало смеркаться, Янис совсем выбился из сил. Он достал из корзинки яйца и сложил их в ямку у корней дерева. Потом нашел местечко, где было поменьше бугорков, и расстелил кроличье одеяло. Стащил с ослика корзины и седло и привалил всё это к толстому стволу. Веревку привязал к ветке. Снял ботинки и растер ноги. На левом большом пальце оказалась мозоль. Из правого большого пальца шла кровь. Ссадина на щиколотке горела.

Нужно было развести костер, только вот как? Коробочка с огнивом осталась дома, у очага. Янис поднял сухую ветку и сломал ее пополам, от бессильной злости. Уйти из дома, не взяв ничего для разведения огня! Как можно быть таким дураком? И при этом положить в корзину тарелку – без хлеба, и ложку – без каши. И яйца, которые нельзя есть сырыми. Может быть, завтра он всё-таки их попробует, если не будет ничего другого. Он высыпал в рот последние ягоды. Остался только пустой носок.

Он завернулся в одеяло, мягкой стороной внутрь. Лес был полон разнообразных шорохов, изредка доносились непонятные резкие звуки. Рядом что-то треснуло. Раздался крик, высокий и пронзительный. Это далеко, с надеждой подумал Янис. Он позвал Локу, и на этот раз она пришла. Улеглась рядом, положив голову ему на ногу. Он потрепал ее по холке. Лока прикрыла веки. «Не бойся, – сказал бы Фрид. – Главное, всегда будь начеку». Янис открыл глаза и стал таращиться в темноту. Быть начеку – значит не упускать ничего из виду.

Мир велик, бесконечно велик. Они шли весь день и еще никуда не пришли. Уступ скалы вместе с хижиной – это лишь песчинка. А сам Янис, с его телом и мыслями, еще меньше, чем песчинка. Как же он мало знает о мире! Дома даже темнота была другой. Небо было широкое, и по ночам, если ясно, усеянное звездами. В лесу тьма тяжелее; она растекается между стволами деревьев, по корням и камням, и нигде ни искорки света. Янис прислушивался к ночным звукам. Может, здесь водятся волки и медведи, дикие животные, которых он видел в книге. А в книге было не всё. Великая хворь… Не нужно сейчас о ней думать. Нужно оставаться начеку, всю ночь. Лежа с открытыми глазами, он боролся со сном. В его голове кружились слова Схенкельмана. Про то, что кура-патока не кура, и про гуся для гусыни, и что Фрид в долине греб деньги лопатой. Какая-то мешанина из обрывков собственных мыслей, вчерашнего разговора и песни. И про украденного мальчика. Из всех рассказов Схенкельмана этот был самый страшный. Янис закрыл глаза. Ненадолго. Скоро опять откроет. Лока спала, опустив голову на ногу Яниса.

Он проснулся, испугавшись хлопанья крыльев. Было уже светло, и у корней сосны сидела ворона. Янис стал размахивать руками. Ворона расправила крылья и, взлетев, уселась на высокую ветку. Яйца, которые Янис уложил в ямку под деревом, были расколоты и выпиты. Ослик сорвался с привязи и объедал кору соседнего дерева. Лока лежа что-то грызла.

– Отдай! – приказал Янис. Лока неохотно вильнула хвостом, делиться добычей она явно не собиралась. Придерживая мертвую птицу лапой, она зубами отдирала с костей остатки мяса. Янис разглядел безобразный остов с ржаво-коричневыми перьями. Пусть ест. Но в следующий раз надо будет проследить, вдруг она поймает кролика.

В животе было пусто, как еще никогда в жизни. Эх, нужно было лучше подготовиться. Яйца сварить, еще дома, перед уходом. И курицу – ту, белую, – забить, ощипать и потушить в дорогу. Фрид бы разозлился. Куры должны нести яйца. А к тому же, малыш, ты их своими руками трогать не должен. Ты созидатель. Ты даже и не знаешь, как это – разрушать.

Янису, ослику и Локе нельзя было сдаваться. Янис ковылял в ботинках Фрида. Периодически ощупывал свой нос. Судя по всему, Великая хворь сегодня к ним не наведывалась. Янис шел по тропинке и всё меньше верил, что Фрид вот-вот выйдет ему навстречу. Он изо всех сил старался забыть о боли в ногах. Иногда это ненадолго удавалось.

Ослику нужно имя, подумал он вдруг. Настоящих имен он почти что и не знал, разве что Фрид, Схенкельман и Берта. Поэтому он выбрал имя из книжки с картинками.

– Огурец, – произнес он.

Ослик потянул носом воздух.

– Огурчик, – уточнил Янис, потому что ослик был небольшой. – Давай, Огурчик, нам еще далеко идти.

Звучит по-дурацки.

– Персик? – Янис примерил на ослика несколько названий овощей и фруктов, потом животных. – Помидор… Мишка, Ежик, Волчок… – Всё не то.

Позже они остановились у ручейка, чтобы попить. Ослик жадно хлебал воду. На дне ручейка лежали серые и белые камешки. Серые – как шкура ослика, а белые – как его нос.

– Камешек, – сказал Янис, и это имя сразу подошло.

Имя ослику придумано, еще бы придумать, как забыть про боль в истерзанных пальцах ног. Он всё плелся и плелся по лесу, а на ум так ничего и не приходило.

Но хотя бы спуск был уже не такой крутой. Они дошли до пологих холмов. И тут Янис услышал. Сначала ему показалось, что это в лесу поднялся и шумит ветер. Он остановился послушать, потом прошел еще немного и прислушался снова. Нет, не ветер. Вода. Пока далеко, но это вода. Значит, они приближаются к ущелью. Вот-вот появится Фрид, подумал Янис. Он уже поднимается, сейчас выйдет из-за поворота. Но на тропинке было по-прежнему пусто. Как бы Янису ни хотелось вызвать Фрида силой мысли, это было невозможно.

И он ковылял себе, ведя Камешка дальше. Пропасть приближалась. Хотя нет, это он приближался к пропасти. И чем она была ближе, тем сильнее мучили его сомнения.

Камешек отыскал себе пучок травы и отказывался от него уходить. Янис прислонился к дереву. Сейчас они пойдут дальше, еще немного, и он увидит пропасть. Он сорвал какую-то травинку и сунул листочки себе в рот. И сразу же выплюнул: травинка оказалась горькой. Лес – неизведанная территория, Янис ведь не знает, что можно есть, а что нельзя. Вроде растет крапива, но какая-то другая, незнакомая. А бывают растения ядовитые, съешь листочек – и поминай как звали. Нужно бы поймать куру-патоку. Или кролика. Но вблизи он видел только ворону, да еще ту сгрызенную тушку у Локи. Остальные птицы держатся на расстоянии, расселись по верхушкам деревьев и тараторят. Время от времени Янис слышал какой-то шорох, да иногда ему казалось, что он будто бы краем глаза заметил кролика. Лока вспрыгивала с места, но возвращалась без добычи.