Текст книги "Ложечник"

– Мы должны поверить мальчику, – сказала она господину Требсу.

– Посмотрим, – сказал господин Требс. – Но тебе незачем было залезать в корзины к господину Дабберталю. Негоже нам опускаться до такого поведения!

– Я только одного не понимаю, – сказала госпожа Требс. – Великая хворь, что это вообще такое?

– Она ползет ползком, – сказал Янис. – И скачет скоком. Стелется по земле…

– Да, – перебила его госпожа Требс, – это ты уже сообщил, когда мы тебя нашли. Но тут никому ничего ни о какой великой хвори не известно.

– Не слыхали ничего подобного, – подтвердил господин Требс.

– Так что непонятно: зачем вы поселились так далеко, на скале? – спросила госпожа Требс.

Янис не ответил.

– Может, Фрид что-то напутал, – продолжала госпожа Требс. Она провела рукой по столу и смела крошки в кучку. – Или он плохой человек. Я не говорю, что это так, но такая вероятность есть. Очень странная история, как ни крути.

– Подозрительная, – согласился господин Требс.

– Да уж, – сказала госпожа Требс. – Потому что никакой такой хвори великой у нас нет, да и не было никогда. Я думаю, ее и не существует.

– Конечно не существует, – подтвердил господин Требс.

Янис встал. Ему хотелось сказать, что Великая хворь существует. Ведь не зря же они жили в хижине на скале, да и Фрид знает про Великую хворь больше, чем господин и госпожа Требс вместе взятые. Но у него сжалось горло, а в голове зазвучал какой-то свист, высокий и пронзительный. Он отодвинул в сторону стул и заковылял на двор. Великая хворь существует, говорил он самому себе. Существует! Она ползет ползком и скачет скоком, стелется по земле и плывет по воде. Она оттяпает тебе нос, и пальцы, и всё остальное. Он еще раз повторил про себя всё от начала и до конца, но слова звучали глухо и безжизненно. И тут он понял. Никакой Великой хвори нет. Об этом даже страшно думать, но это так. Еще никогда он не видел человека, у которого была бы Великая хворь. И Схенкельман тоже никогда не видел такого человека. И господин и госпожа Требс точно знают, что Великой хвори не существует. Схенкельману верить нельзя, но господин и госпожа Требс говорят правду. Госпожа Требс просто не может врать. И еще кое-что. Янис спустился с горы, долго шел по лесу, и ничего не случилось. Если уж Великая хворь так хитра и опасна, она бы давно расквиталась с Янисом. Янис пощупал нос. В глубине души он даже надеялся, что кончика носа нет, – но всё было на месте.

И тут он страшно рассердился. На Фрида, который врал, а потом взял и пропал, и на Схенкельмана, который всё испортил. И на себя, потому что теперь непонятно, кому и чему верить. Янис сел на скамейку и стал бить себя руками по голове и выть. За дверью конюшни залаяла Лока. Камешек закричал, а черная собачка затявкала. Янис выл громче всех и не перестал, пока не выбился из сил.

Потом он вернулся в дом. Господин Требс стоял посреди комнаты. Побледневшая госпожа Требс прислонилась к стене.

– Я не знаю, – сказал Янис. Его голос звучал хрипло.

– Чего не знаешь? – спросила госпожа Требс.

– Ничего не знаю, – ответил Янис. И начал рыдать, так, что слезы ручьем полились по щекам.

Госпожа Требс подошла к нему. И обняла – и оттого, что она была такая теплая и мягкая, Янис разрыдался еще сильнее. Это было какое-то странно знакомое ощущение – что его обнимают, – из какого-то давно забытого прошлого.

Господин Требс прочистил горло.

– Отнесу собаке объедки, – сказал он. И добавил, помолчав: – За это можешь не платить. Объедки они и есть объедки, в счет их включать не буду.

Янис еще плакал, содрогаясь всем телом.

Госпожа Требс гладила его по голове.

– Тише, тише, – приговаривала она. – Всё будет хорошо.

Когда стемнело, господин Требс зажег лампы. Госпожа Требс поставила на стол чайник, из его носика плыл запах ромашки. Для Яниса она принесла чашку теплого молока. Он растягивал его по глоточку, медленно-медленно.

– Когда к вам заходил Схенкельман? – спросил он.

– Несколько дней назад, – ответила госпожа Требс. – Как раз тогда он и начал говорить про ложки. Мы отказались, но я всё же посмотрела. Больше всего мне понравилась та ложка с оленем. А еще была с птицей, кажется, вороном, и даже перышки было видно, как будто он сейчас возьмет и улетит.

– Это я сделал, – сказал Янис. Это были самые последние его ложки, но об этом он умолчал. Фрид взял их с собой, когда уходил.

– Хорошая работа, – похвалила госпожа Требс. – Да, вот что. Мне следовало сказать раньше. Схенкельман, или он всё-таки Дабберталь? Короче, он… – Она двигала свою чашку взад-вперед. – Он дал мне бутылку с каким-то зельем.

– Как это? – взвился господин Требс. – Я же говорил ничего у него не брать!

Госпожа Требс его перебила.

– Я сказала, чтобы оставил свое зелье себе, но он его не забрал. Еще и велел расходовать понемножку, очень уж оно, говорит, целебное. – Она встала и пошла на кухню.

– Я ничего об этом не знал! – крикнул ей вслед господин Требс.

Вернувшись, госпожа Требс поставила бутылку на стол ярлыком к Янису. Он узнал эти буквы. Можно было не читать, он и так знал, что там написано.

«Сретство от каждадневных недугов. Изгатовлено по сикретному рицепту, состаящему из знаний и лутших трав».

Но вот ботинки Фрида он больше не наденет

Янис хотел пойти на конюшню.

– Уже поздно, – сказала госпожа Требс. – Даю тебе четверть часа – и в постель.

– Я буду спать там, – сказал Янис.

– Этого я тебе не разрешаю, – сказала госпожа Требс.

Янис не сдавался, а госпожа Требс всё не соглашалась. В конце концов господину Требсу надоело это слушать.

– Женщина! Если с животными ему спокойнее, отпусти его.

Госпожа Требс накинула на плечи клетчатый платок и повела Яниса через двор, держа в руке фонарь, чтобы ему светить.

– Господин Требс не злой человек, – говорила она по дороге. – Да, он вспыльчивый, но ему тоже нелегко. Мы уже очень давно держим постоялый двор, но еще никогда дела не шли так плохо, как сейчас. Людей совсем нет. Дороги в ужасном состоянии, а на чертов мост никто в здравом уме не сунется. – Она остановилась. – И ты больше не смей. Никогда, слышишь? – Она протянула Янису руку, чтобы он мог опираться на нее. – Постоялый двор с пустующими комнатами – вот до чего мы докатились. А если кто и заглядывает, то обещает расплатиться ложками!

Янис до сих пор был в носках господина Требса. Носки были дырявые, и ноги у него замерзли. Тонкие бинты не спасали от вечернего холода. Янис обхватил руку госпожи Требс.

– Готов идти дальше? – спросила она. – Молодец.

Мимо старой телеги и огородика они вышли к двери конюшни. Госпожа Требс открыла ее, и оттуда сразу же выскочила Лока и влажным носом уткнулась Янису в ладонь.

– Ну, я пойду, – сказала госпожа Требс. – Фонарь заберу с собой. Огня здесь не разводи. Песенку знаешь?

– Какую песенку? – спросил Янис, будто знает их не меньше сотни и не понимает, о какой речь.

Госпожа Требс запела:

 
В хлеву замычала корова.
А было-то поздно уже.
Крестьянин зажег себе свечку.
Зажег он себе на беду.
На беду!
 

Госпожа Требс чисто выводила мелодию. Верно сказал господин Требс, пела она как птичка.

 
Сперва загорелась солома.
Потом загорелся весь хлев.
Ведро-то совсем прохудилось.
Хозяйство уже не спасти.
Не спасти!
 

Янис еще ни разу не слышал песню про крестьянина и свечку. Он знал только то, что пел Схенкельман. И еще что мычал себе под нос Фрид – придуманные им же самим песенки про кроликов и горы.

– Так что новых бед нам тут не надо, – сказала госпожа Требс. – Своих хватает. – Она подняла фонарь повыше. – Ну, доброй ночи.

– Доброй ночи, – ответил Янис.

Госпожа Требс пошла назад в дом. Огонек удалялся, пока не исчез совсем.

Свое местечко у перегородки Янис нашел на ощупь. Он сел и, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, прислушивался к дыханию коровы. Камешек подогнул колени и улегся. Янису не доводилось видеть картинки, на которой был бы изображен лежащий ослик. Ослики и лошади в книжке всегда стояли на всех четырех ногах. Но, скорее всего, беспокоиться было не о чем, так и должно быть.

Кроличье одеяло лежало на соломе. Янис уже хотел его взять, но, почувствовав мягкую шерсть, подумал о Фриде и убрал руку. Он сидел и вспоминал, как Фрид толстой скорняжной иглой клал стежок за стежком, пришивая новую полоску меха. И рассказывал Янису про последний обмен и про Великую хворь. Хитра она, конечно, но Фрид хитрее. Всё время быть начеку, вот в чем секрет.

И врать, подумал Янис. Вот в чем секрет. Только вот зачем? Ведь не ради того, чтобы Янис на него работал – не так уж много ему приходилось делать. Про слугу придумал Схенкельман, но от этого объяснения все становилось только еще запутаннее. Нет, наверняка всё не просто так, у Схенкельмана что-то свое на уме. Он знал, что Янис спустится вниз. Он знал, что Янису захочется, даже придется идти дальше, через пропасть. Он также знал, что после каменного моста Янис окажется на постоялом дворе. Перейдя ущелье, хочешь не хочешь, а попадешь в «Позолоченный кабан». Схенкельман оставил бутылку с травяным зельем госпоже Требс. Это было послание ему, догадался Янис. Схенкельман хотел ему передать, что был на постоялом дворе. Мол, всё правильно, мальчик. Ты идешь верной дорогой.

Янис подтянул одеяло к себе. Нет, он не такой дурак, чтобы плясать под дудку Схенкельмана. Улегшись, Янис обернулся одеялом – мягкой стороной внутрь, мехом к щеке. Он и так уже сделал всё, чего Схенкельман от него ждал. Сложил вещи в подготовленные корзины и покинул хижину – теперь вернуться назад он не может. Нужно понять, чего добивается Схенкельман, куда делся Фрид и зачем нужна вся эта ложь. Госпожа Требс видела ложки – новые, те, которые положил к себе в мешок Фрид. В тот мешок, с которым он перешел ущелье. Как же они оказались у Схенкельмана?

Янис еще плотнее завернулся в одеяло, но оно не спасло его от начавшейся дрожи.

Внутрь конюшни лился скудный утренний свет.

Вошел господин Требс с ведром в руке.

– Время доить корову, – сказал он. – Мы тут, видишь ли, не привыкли долго нежиться в постели.

И он прошел за перегородку.

Янис встал и потянулся. Ноги замерзли и задубели, но ступни уже почти не болели. Он зашел за перегородку. Корова оказалась бурого цвета и гораздо меньше, чем Янис ее себе представлял. Господин Требс сидел на низкой табуретке, держа в руках коровьи соски. В книжке это выглядело по-другому. Вымя у коровы было розовое, с набухшими сосудами, на картинке такого не было.

– Ну и чем же ты сегодня собираешься заниматься? – спросил господин Требс. – Не хочешь немного помочь? Отработать свой хлеб?

– Нет, – ответил Янис. – Мне нужно идти дальше.

– Честно говоря, – сказал господин Требс, – я не уверен, что госпоже Требс эта затея понравится.

Госпожа Требс сделала кашу на молоке – в тысячу раз вкуснее, чем варево Фрида.

– Ты останешься у нас, – сказала она за завтраком. – Как минимум еще на один день. Твоим ногам нужен покой. И тебе тоже. – Она разлила кашу по мискам. – А мне еще нужно постирать твою одежду и проветрить твое вонючее одеяло и… – Она помешала свою кашу. – И еще я сделала суп! И испекла хлеб. – Она посмотрела на Яниса. – Ты же любишь суп?

Янис любил суп. И свежеиспеченный хлеб тоже, и парное молоко. На один день можно и остаться. Если ноги заживут, то потерянное время можно будет наверстать.

– Я отведу корову на пастбище, – сказал господин Требс. – И осла возьму с собой. Глупо скармливать ему сено, когда на лугу полно травы.

– Только сегодня, – предупредил Янис. – Завтра мне надо отправляться в деревню Схенкельмана.

– А где его деревня? – спросила госпожа Требс.

– Должна быть где-то недалеко, – ответил Янис.

Госпожа Требс отодвинула от себя миску.

– Недалеко отсюда ничего нет. Разве что несколько ферм.

– Один сплошной лес, – подтвердил господин Требс. – А потом голая равнина, а за ней Долмерстед. Только я не советую тебе называть его деревней. Сами-то они о себе высокого мнения, у них там, понимаешь ли, стены с воротами…

– Долмерстед, – повторил Янис. – Туда-то мне, похоже, и нужно. – У него был свой план. Ни про какую «деревню Схенкельмана» он знать не знал, это он соврал. Ну не может он больше оставаться на постоялом дворе, надо идти дальше. Наверное, и правда лучше всего отправиться в этот Долмерстед.

– А далеко дотуда?

– Трудно сказать, – ответил господин Требс. – Сам-то я всегда хожу напрямую, через гору, мимо фермы Хенкеля, а потом…

– Не надо сбивать мальчика с толку, – сказала госпожа Требс. – Так он точно заблудится!

– Тогда пусть идет вдоль ущелья, а потом вверх, – предложил господин Требс. – Но это выйдет дольше. Можно еще через ферму Бока…

– Или перед ней свернуть и пойти прямо, – сказала госпожа Требс.

Они еще немного поспорили, как будет лучше идти. До сих пор находить дорогу было просто. Одна тропинка вела от хижины вниз, другая к ущелью и третья к постоялому двору. Но чем дольше господин и госпожа Требс обсуждали путь, тем, казалось, сложнее он становился. Были тропинки напрямую и в обход, были фермы с людьми, которых звали так-то и так-то, и казалось, что всё постоянно разветвляется, и Янис окончательно пал духом.

– Я пойду напрямую, – сказал он.

Госпожа Требс принесла ему штаны и рубаху.

Господин Требс сунул ему в руки кусок веревки.

– Всё это только попользоваться, – сказал он, – так что тебе это ничего не стоит.

А потом он пошел на конюшню за коровой. Янис сомневался, что Камешек согласится идти на выпас.

– Ну-ка, давай посмотрим на твои ноги. – Госпожа Требс размотала бинты. – Неплохо, – заключила она. – Начало заживать.

На кухне стояла приготовленная бадья: Янису велено было помыться. Госпожа Требс дала ему тряпочку, чтобы себя тереть, и кусок мыла. Шагнув в бадью с теплой водой, он услышал, как кричит Камешек. Сначала на дворе, а потом вдалеке. Значит, господину Требсу удалось увести его с собой. Или скорее это удалось корове.

Янис долго плескался в воде. Он намыливал волосы и опускал голову под воду, чтобы смыть пену. Вода становилась всё грязнее и холоднее. На его взгляд, он был уже достаточно чист, но вылезать не спешил. На табуретке его ждали свежие вещи. Штаны, знававшие господина Требса в молодости, и рубаха, в которой тот спал, потому что трудно было себе представить, чтобы он ходил в ней днем.

– Ты там всё? – крикнула госпожа Требс.

Янис вышел из бадьи и ступил на плиточный пол. Он вытерся и через голову надел рубаху. Она была ему велика, рукава пришлось закатать. Штаны господина Требса на Янисе не держались, сползали. Только теперь он понял, зачем ему веревка.

На стене висело маленькое зеркальце с трещиной. Сначала Янис прижался носом к стеклу, потом отошел на шаг и опять подошел поближе. В хижине у них не было зеркала. Ни к чему, говорил Фрид. Янис иногда рассматривал свое отражение в волнистом стекле окна или в ведре с неподвижной водой. Но сейчас совсем другое дело. Удивительно, как хорошо он видит самого себя. Свои веснушки на щеках, ресницы и брови. На голове у него стояли торчком мокрые пряди.

– Ты там не уснул? – крикнула госпожа Требс.

Янис вышел из кухни, держа грязные вещи под мышкой.

Госпожа Требс принялась за стирку. Она долго месила и терла белье, потом отжала его и развесила сушиться на солнце, на деревянной перекладине. К кроличьему одеялу она даже не прикоснулась, велев Янису повесить его на забор в дальнем углу двора.

Господин Требс вернулся без коровы и без Камешка и уселся работать на колоду для колки дров, рядом с домом. Там лежали ветки, из которых он выбирал самые тоненькие, подравнивал их и затем привязывал к длинной палке. Делать метлы ему, без сомнения, удавалось гораздо лучше, чем колоть дрова, – за всё время он ни разу не выругался.

Госпожа Требс вязала носок.

– Засучим рукава, – сказал господин Требс. – Будем не жаловаться, но работать. Метлы и носки всегда найдут покупателя.

Янис подобрал себе подходящий кусок дерева. Он начал работать над новой ложкой с поросенком на черенке – ему хотелось сделать что-то, что будет созвучно «Позолоченному кабану».

Локе разрешили выйти во двор, и она погналась за черной собачкой, которая вдруг развернулась в обратную сторону и сама стала с тявканьем гоняться за Локой.

Когда четыре метлы были готовы, господин Требс сказал, что пора идти за коровой. Камешек послушно вернулся вместе со всеми и протрусил за коровой в стойло.

– Скоро будет парное молоко, – пообещала госпожа Требс.

Янис с закатанными рукавами сидел за столом. Его вещи досушивались рядом с плитой. Помыв посуду после ужина, госпожа Требс подвинула стул ближе к масляной лампе и взялась за следующий носок.

Господин Требс сидел, склонившись над книгой.

– Можно посмотреть? – спросил Янис.

– Зачем тебе? – удивился господин Требс.

– Я люблю буквы, – признался Янис. – И картинки.

Господин Требс рассмеялся и подвинул книгу к Янису. По странице тянулся длинный ряд чисел. Рядом с одним числом было написано «мука», с другим – «гвозди», а потом «нитки», «тесьма» и «шерсть».

– Картинок нет, – сказал господин Требс. – Я занимаюсь тем, что существует на самом деле. – Он прошелся пальцем по цифрам. – Здесь написано, сколько что стоит. И заметь, подсчитано всё это не в ложках! Монеты и банкноты – вот на чем держится мир. Я с самого начала веду аккуратный учет всему.

– Зачем? – спросил Янис.

– Затем! – отрезал господин Требс. – Факты и цифры. Объективная истина!

– Он этого не понимает, – вступилась за Яниса госпожа Требс.

– Так я ему объясню, – сказал господин Требс. – Вот сколько ложек ты сделал?

– Половину, – ответил Янис. – Я только начал поросенка.

– Я имею в виду, вообще сколько ты сделал ложек? От первой и до последней.

– Не знаю.

– А знаешь, почему ты не знаешь? – спросил господин Требс. – Потому что ты не вел учет и ничего не записывал! – Он постучал пальцем по лбу. – Ты думаешь, у тебя всё в голове, в целости и сохранности. Но на собственную память рассчитывать нельзя, память штука ненадежная. Факты – вот что тебе нужно. Цифры.

Янис примолк, глядя на страницу. У него есть только собственная память, а господин Требс говорит, что она ненадежная. Сколько ложек, сколько мешков ячменя, сколько кроликов? Он не знал. Когда они поселились в хижине? Даже это он знал только приблизительно.

– Как мне раздобыть денег? – спросил он.

– Деньги, – сказал господин Требс, – нужно заработать.

– Своим трудом, – добавила госпожа Требс. – Например, ты можешь делать ложки и продавать их за деньги, а на эти деньги ты можешь покупать что-то еще.

Янис целиком прочитал первую страницу, все слова и цифры. Деньги не нужны, вот что он понял. Деньги – это меняться два раза вместо одного. Ложки на деньги и деньги на муку.

– Поступления! – распалился господин Требс. – Траты! Аккуратно записывать, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем и год за годом.

Слушать о поступлениях и тратах господина Требса было скучновато.

– Я пошел спать, – сказал Янис.

– Сегодня ты спишь здесь, – сказала госпожа Требс. – На свежей простыне и под настоящим одеялом.

Янис уже стоял у двери, но послушался. Он видел, что госпоже Требс это будет приятно.

Кровать была мягкая. Янис провалился в чистое и теплое гнездышко. А кроличье одеяло он подожжет, свечкой, как крестьянин из песенки. Пусть Фрид не думает, что это одеяло такая уж ценность. Сшивать между собой шкурки дохлых кроликов – это каждый дурак умеет. Янис свернулся калачиком, в этой большой кровати он вдруг почувствовал себя очень маленьким. Нет, он не будет поджигать кроличье одеяло. Ни за что. Ему уже сейчас его не хватает. Но вот ботинки Фрида он больше не наденет. Уж лучше всю жизнь ходить в носках.

Господин Требс как будто услышал про ботинки. На следующее утро он уже поджидал Яниса с парой коричневых сапог в руках.

– Вот, оставил кто-то из постояльцев.

– Уже очень давно, – поспешила добавить госпожа Требс.

Господин Требс поставил сапоги на пол.

– А точнее, четыре года и пять недель назад.

– А еще у нас осталась шапка, – начала перечислять госпожа Требс. – Очки, ржавый нож и деревянная нога. И всякая мелочь. Знал бы ты, сколько всего люди забывают.

– Как будто всё это ничего не стоит, – добавил господин Требс. – Но пусть не думают, что я буду хранить их забытые вещи вечно.

Янис померил сапоги. Они оказались чуточку велики, но не сильно. Госпожа Требс дала ему пару теплых носков, и с ними сапоги стали в самый раз.

– Тебе обязательно уходить? – спросила госпожа Требс. – Может, останешься? Еще на несколько дней.

– Не могу, – мотнул головой Янис.

Госпожа Требс отерла глаза ладонью.

– Понимаю. Пожалуйста, забудь то, что я говорила про Фрида. Может быть, он желал тебе только добра. Знаешь, что мне кажется? Он пытался тебя защитить. Он думал, что там, на горе, ты будешь в безопасности.

– Ерунда, – сказал господин Требс. – Нигде нельзя быть в безопасности. Дабберталь-то мальчика нашел. Везде есть проходимцы. Что на горе, что внизу.

– Схенкельман, – сказал Янис. – Его настоящее имя – Схенкельман.

– Проходимцы – они проходимцы и есть. Как бы они ни назывались.

После завтрака время будто бы ускорилось. Янис надел свою одежду. Она почти высохла, только толстая суконная рубаха была еще сыровата. Лока прибежала и радостно прыгала вокруг. Камешку разрешили выйти из стойла, и Янис приладил к нему седло, затянул все ремни и прикрепил корзины.

Госпожа Требс подложила в одну из корзин флягу и обернутый тряпицей сверток.

– Припасы в дорогу, – пояснила она. – И еще кое-какая мелочь.

– Я за всё заплачу. – пообещал Янис. – Монетами и банкнотами. Когда вернусь.

– Конечно, – поддакнул господин Требс.

– Там на кровати лежит ложка с поросенком, – сказал Янис. – Это вам. Только поросенок без хвоста, времени не хватило.

Янис надеялся, что госпожа Требс еще раз обнимет его напоследок. Он всё медлил у калитки. Госпожа Требс подошла, обняла его и поцеловала в макушку.

– Ну, теперь иди, – сказала она.

– Налево, – напомнил господин Требс. – А потом по тропинке вверх. Дальше через первый лес до перепутья. Тебе нужна дорога вдоль следующего леса.

Янис отворил калитку.

– Спасибо тебе, то есть вам. Спасибо вам большое! – Он вывел Камешка за ограду и обернулся. У него оставался еще один вопрос: – Почему я должен говорить «вы», а вы мне «вы» не говорите?

– Потому что мы старше, – ответила госпожа Требс.

– И мудрее, – добавил господин Требс.

– Когда-нибудь ты тоже превратишься в «вы», – пообещала госпожа Требс.

– Если будешь стараться и добьешься успеха в жизни, – уточнил господин Требс. Он хотел сказать что-то еще, но его перебила госпожа Требс.

– Этого достаточно, дорогой.