Текст книги "Миссия той пассии"

Знак квачества

Конференц-зал. Большой, как аэродром или как футбольное поле. Гробовое молчание или сосредоточенное внимание. Потому что на трибуне не кто-нибудь, а сам наш старый друг Тискаребай.

– Уважаемые господа и товарищи, дорогие друзья! – задушевным голосом начинает Тискаребай. – Как вы знаете, за доброкачественную продукцию присваивается Знак ква… ква…

– … чества, – подсказывает кто-то из зала.

– Вот именно, Знак… квачества. Но есть ещё отдельные негативные явления, которые у нас не Знак и не квачества. Как вы думаете, господа и товарищи?

– Есть, есть такие явления! – с энтузиазмом отзывается собрание. Потому что все они давно привыкли думать так, как думает старый друг наш Тискаребай. Потому что по-другому думать не умеют. Если бы даже очень захотели.

И тут же решили создать комиссию по присуждению Знака качества, то есть «квачества». Потому что, раз уж Тискаребай так выразился, переиначивать его выражение на другой лад никто не решается. Председателем комиссии, естественно, единогласно выбрали Тискаребая.

Друг наш с большим энтузиазмом взялся за новое дело. Для начала зачитал поступившее в комиссию заявление.

Начальнику комиссии по присуждению Знака квачества от начальника СМУ

Заявление

Ценой больших усилий и предельного трудового энтузиазма наше передовое строительно-монтажное управление научилось устанавливать двери, которые не закрываются, окна, которые не открываются, газовые колонки, которые не зажигаются. Основываясь на достигнутом, убедительно просим вас наградить нас Знаком ква…

– Подумаешь, двери, окна, колонки! – вскочил, не дослушав, кто-то в первом ряду. – Всё это, может быть, старьё, пройденный этап. А у нас, в межрайонном НИИ «Карбюратор-бюрократор», можно сказать, последний крик индустриальной мысли. Триумф инженерного гения. Мотор, который не заводится.

– Нашёл чем удивить, они все у вас не заводятся, – презрительно откликнулся со второго ряда человек в белом халате. – А вот мы так научились делать операции, что сразу после операции пациент умирает. Иногда вы, может быть, не поверите, ещё до операции. Никаких медикаментов не надо, никакой анестезии, никакой стерилизации. Даже патологоанатом удивляется.

– Это, конечно, достижение, особенно, если умирает, да ещё до операции, – робко начал откуда-то издалека скромный с виду человек в очках. – Но мы тоже не сидим сложа руки. Я, знаете ли, учитель. И школа наша тоже – на передовых рубежах. После долгих споров, дебатов и дискуссий мы так построили процесс обучения, что наши учащиеся (гимназисты, лицеисты, колледжисты) не только не усваивают нового, но даже забывают то, что раньше знали.

– Я, конечно, не хирург или учёный профессор, – отозвался откуда-то из подворотни мрачный детина с подбитым глазом, – но тоже вместе со всеми, старался, как умел. Ещё тогда, когда вы в очередях давились. Поил вас разбавленным пивом, да ещё недоливал и обсчитывал при этом. Во! – и детина почему-то поднял здоровенный, заросший рыжей шерстью кулак.

– Конечно, конечно, – невольно попятился при виде кулака Тискаребай. – Может быть, пойдём навстречу товарищу, который, так сказать, разбавленным… недоливал… обсчитывал…

– Подумаешь, недоливал, обсчитывал! – презрительно скривился респектабельного вида господин из правительственной ложи. – А я, может, депутат, а это почти что народный избранник. Я и не только я, вообще, наши коллеги, сделали всё от них зависящее, чтобы народ обнищал, а спекулянты и барыги обогатились. Можно сказать, приложили все усилия, ночей недосыпали для достижения поставленной цели, чтобы оправдать высокое доверие, а народ всё равно за меня голосует. Давай, мол, депутатствуй дальше. Ну, раз народ просит, отказаться не могу. Чувство долга не позволяет. Отказываться от привилегий. Могу вообще всех обездолить. Если только захочу.

Тут все невольно примолкли. С трепетным почтением оглядывая упитанную фигуру народного избранника. Ну, что значат по сравнению с ним другие? Врач, который кого-то там недолечил, учитель – недоучил, строитель – недостроил.

Но так, чтобы сразу весь народ прищучить до состояния невменяемости – это, действительно, только народный избранник сумеет.

– Так, может быть, ему в первую очередь? Знак ква… ква…

– … чества, – услужливо подсказал чей-то надтреснутый голосок из-за кулис.

И собрание единодушно проголосовало: присудить первое место и Знак квачества депутату. Народному избраннику – избранному, впрочем, по партийному списку.

Когда молчание – золото

Все знают, что закадычный друг наш Тискаребай – самый правдивый в мире человек. Правдивее уже не бывает. Можно сказать, по правдивости он на первом месте. На втором, естественно, барон Мюнхаузен, на третьем – Тартарен из Тараскона. Ну и, само собой разумеется, Ходжа Насреддин, Алдар-кусе и… депутаты разные.

Окончательно мы убедились в этом, когда министр получил письмо, точнее, отчёт, ещё точнее, рапорт. От начальника строительного управления Купершина. Не рапорт, а, можно сказать, загляденье. Глаз радуется. Душа отдыхает. Ну как же, там чёрным по белому написано: «Животноводческий комплекс на 400 голов крупного рогатого скота сдан в эксплуатацию досрочно». И это в сложнейших климатических условиях. Невзирая на нехватку стройматериалов и неоплату труда. Преодолевая все трудности.

Да такое письмо, или отчёт, или рапорт для начальства дороже, чем любовное послание для юноши. «Передовик этот самый Купершин, работоспособный, – с удовольствием подумал министр. – Однако как он так круто взял быка за рога?»

Наверное, применил какой-нибудь сверхсекретный экономический рычаг? Или умудрился получить беспроцентный кредит в условиях повальной инфляции?

Всё это очень хорошо, даже отлично, однако кое-какие сомнения у министра всё-таки оставались. «Не может быть, – размышлял опытный руководитель, – чтобы такое грандиозное строительство обошлось без недоделок. Там, наверняка, что-нибудь не так. Крыша, например, или стена, или они, возможно, фундамент забыли заложить».

И послал он своего лучшего друга и самого правдивого человека на планете Тискаребая досконально разобраться с недоделками и сделать оргвыводы.

И поехал Тискаребай, чтобы сделать оргвыводы, по своей привычке, криво-косо, туда-сюда, направо-налево. Месяца через три добрался до загадочного объекта. Где очень скоро убедился, что необыкновенный комплекс не то что 400 голов крупного рогатого скота, а и одного ягнёнка приютить не в силах. Не какие-то там недоделки: стены криво-косо, или панели направо-налево – в том-то и дело, что недоделок никаких нет, ни малейших. Потому что само строительство ещё не началось. Даже фундамента нет. Даже место не определено, где строить.

Бросился Тискаребай Купершина искать, а того нигде нет, словно в воду канул. Просто начальник строительства обладал удивительным умением – мгновенно куда-то исчезать, как только кто-нибудь приезжает с проверкой. Так что его и наказать невозможно. Как накажешь человека, который находится непонятно где? Так что его никакое министерство, никакая прокуратура отыскать не могут.

«А зачем, собственно, я его ищу, – задумался Тискаребай, – ведь человек этот гений, как и я, ну, не совсем, конечно, как я, но тоже – большой мастер по своей части. Умеет на бумаге построить то, чего на самом деле не бывает. Стало быть, вышел на передовой рубеж модернизации. Применяя никому пока что не известный инновационный рычаг. Или, наоборот, перекрыл кое-какие экономические краны. Надо сообщить об этом министру».

Но так как Тискаребай – исключительно правдивый человек, то есть за всю свою жизнь ни полстолечки не солгал, то и сейчас написал одну лишь правду: «Никаких недоделок на комплексе не обнаружено. Ни малейших!» Что соответствовало истине.

Ну а про то, что сам комплекс отсутствует, Тискаребай попросту умолчал. Потому что соврать – это одно, а умолчать кое про что – совсем другое. Это уже не враньё. Это умолчание. Почти что молчание. А молчание, как мудро выразился наш народ, – золото.

Сорок лет без гостя

Тискаребай – весьма уважаемый человек, хотя и делает всё по-своему, нестандартно, не так, как у нас принято по инструкциям и предписаниям, по постановлениям и указам. Почему такой человек уважаем – одна из неразрешимых загадок авторской фантазии. А впрочем, чему удивляться? Любимый герой русского фольклора Иванушка-дурачок тоже не метит в депутаты или губернаторы. Ведёт себя гораздо скромнее, однако каким-то непостижимым образом всех оставляет в дураках.

Вот и у нас тоже – строители, которые не метят в депутаты или в губернаторы, с превеликим энтузиазмом встретили известие о том, что Тискаребай переселяется в их район. Да и как не обрадоваться! Хорошо знают они повадки и привычки нашего героя – всё кривое испрямлять, всё прямое – искривлять, всё шершавое – сглаживать, всё гладкое – сшершав…

Словом, встреча была торжественной, с транспарантами, оркестром, речами, хлебом-солью, хотя хлеб был без соли, соль, естественно, без хлеба. Но главное: кумыс был настоящий – этот самый всем известный чудесный башкирский национальный напиток, разбавленный, однако, не менее чудесной русской водкой.

Мастер Мостаев расстелил перед дорогим гостем ковёр не ковёр, палас не палас, а что-то такое, кривое-косое, чтобы наш герой мог бы по нему кое-как, криво-косо пройти к призывно белеющим на горизонте новостройкам. Остальные громкими криками одобрения выразили свой неподдельный энтузиазм, когда кривое-косое туловище Тискаребая на кривых ножках двинулось по направлению к строящимся объектам.

– Выбирайте себе любую квартиру! – и мастер Мостаев делает рукой щедрый жест, как бы предлагая дорогому гостю в виде квартиры весь недостроенный городок.

– Посмотрим, посмотрим, – с достоинством огляделся Тискаребай и тут же выразил неудовольствие: – Что-то стена у них больно уж прямая, и дверные косяки, и балки, и перекрытия…

– Не извольте беспокоиться, – тут же ввернул мастер Мостаев. – Это они на честном слове, на одних лишь подпорках сохраняют прямизну. Как только комиссия подпишет акт о приёмке дома, подпорки тут же уберём, и всё строение примет нормальный жилой вид, то есть кое-как и еле-еле, ну, вы эти дела знаете.

– А, ну-ну! – удовлетворённо произнёс необычайно придирчивый квартиросъёмщик, который действительно знал эти дела и даже другие, ещё кривее и косее.

– Обратите внимание, – конфиденциальным шёпотом продолжал мастер Мостаев, – чтобы летом не мучила духота, оставили щели между косяками и рамами, так сказать, для обдува, полезной для здоровья вентиляции воздуха. Этот наш почин теперь успешно внедряется и на других новостройках России и ближнего зарубежья.

– За подобную догадливость благодарю, – растроганно произнёс высокий гость. – Не люблю, знаете ли, духоту. Утомляет, особенно в больших количествах.

– Стараемся, – скромно потупился мастер Мостаев. – Коллектив, вдохновлённый вашим доверием, прилагает максимум усилий. Иногда даже сверх того. Не желаете осмотреть помещение изнутри?

Тискаребай пожелал осмотреть изнутри, причём особое внимание обратил на полы, которые не ложились ровно, как степи Зауралья, а шли волнами, как в непогоду на Аслыкуле.

– Ничего, – заметил Тискаребай. – И кровать покупать не надо.

– Зачем кровать? Лучше новенький сервант. На случай прихода гостей.

Однако осторожный Тискаребай не торопился ставить на волнообразный пол новенький сервант. На случай прихода гостей.

Он вообще этих самых гостей несколько недолюбливал. Особенно незваных. Или если их очень много. Приедут целыми семьями, не спросясь, не предупредив. Встречай их, улыбайся, корми, пои. Они, естественно, едят-пьют, а как выйдут за ворота, о тебе же сплетни и разнесут. Словом, без гостей как-то лучше, спокойнее.

Услышав такое суждение, в беседу, оттеснив мастера Мостаева, ловко вклинился главный инженер управления Ишаев.

– Я знаю, – с энтузиазмом воскликнул он, – такие квартиры, где не бывает гостей.

Естественно, Тискаребай заинтересовался:

– А где же они, эти квартиры? Далеко ли?

Оказалось, что далековато, зато уж и квартиры – загляденье, надо бы лучше, но лучше уже не бывает.

Тем не менее любопытство пересилило лень, и Тискаребай с главным инженером тронулись в путь.

Шли долго. Тискаребай пятнадцать пар обуви износил, пока шли. Его спутник в дороге успел жениться, развестись, снова жениться. И всё сокрушался, осуждая непостоянство женского характера. Тискаребай, настроенный более серьёзно, пытался вспомнить, какая у нас сейчас по счёту реформа или перестройка и что мы на сегодня строим: капитализм или снова коммунизм?… Или просто модернизируемся? Уставший же от дорожных невзгод главный инженер отвечал, что строим мы дом, в котором жить можно, но не нужно. На что Тискаребай с достоинством возразил, что он хорошо знает эти дома, жить в которых нужно, но не «можно».

Тискаребай заметил вдруг, что в воздухе какие-то посторонние примеси, дышать всё тяжелее, иногда просто невмоготу, запах аммиака с ацетоном мешался с запахом выхлопных газов, люди прямо на автобусных остановках пачками падают в обморок, и их даже полиция не забирает, понимает, что это не от пьянства, а от хлорбензола. Заметно менялся и окружающий пейзаж. Везде вместо привычных деревьев, трав, цветов торчат какие-то трубы, блоки, бочки. Пахнет нефтью, газом, тяжёлой фракцией углеводородов и дихлорэтилпропаном.

– Дело в том, – смущённо оправдывается главный инженер, – что мы строительство жилых зданий перенесли из зоны зелёных насаждений в промышленную зону. Запашок, конечно, немного есть, но к нему постепенно привыкаешь, зато, обратите внимание, никаких гостей! Даже по воскресеньям.

Тискаребай действительно заметил, что по воскресеньям гостей здесь не бывает. Это подтвердил и старик-старожил из крайнего подъезда пятиэтажки.

– Надо же! – растроганно говорил старик, обнимая Тискаребая и его спутника. – Сорок лет уже не видел гостей. Даже угостить некого. Хотя и угощать нечем. Пенсию задерживают.

– А соседи навещают? Хотя бы изредка?

– Нет, не навещают. Совсем забыли старика. Соседи или померли, или разъехались. Хоронить некому, да и не в чём. Проходите в дом, подышим свежим воздухом. Чайку, может, с дороги? Или что-нибудь покрепче?

– А где он, свежий воздух? – на всякий случай поинтересовался Тискаребай, который любил изучать быт и нравы местных жителей.

– Здесь он, свежий воздух. В квартире. Относительно свежий, конечно. В ваших краях, наверно, говорят: выйдем на улицу подышать свежим воздухом. А у нас – наоборот. На улицу выходить опасно. А вы давно в промзоне? Молодцы, сумели живыми-здоровыми сюда добраться. Это редко кому удаётся.

Отдохнув и закусив с дороги, главный инженер предложил Тискаребаю выбрать себе квартиру в новой девятиэтажке, построенной рядом. В полной уверенности, что гостей здесь не бывает.

Однако многоопытный Тискаребай уже успел заметить, что здесь не только гостей, но и жильцов не бывает. И Тискаребай решил повременить с заселением. Он никогда не торопился с принятием окончательного решения. Тщательно взвешивал за и против, чтобы потом не раскаяться, как тот старик, не видевший сорок лет гостей.

По спецзаказу

Надоело Тискаребаю постоянно путешествовать, в чём-то разбираться, вникать в какие-то проблемы. Должен же человек наконец-то задуматься и о личной жизни. Хотя, как известно, общественное у нас прежде всего. Словом, вздумал Тискаребай жениться, построить свой дом, создать в нём комфорт и уют. И невесту он себе выбрал со вкусом. Имя этой женщины – Ынгайбика – прямо-таки подходит к её характеру. В отличие от многих других жен она оказалась покладистой, сговорчивой, понимающей мужа с полуслова. Тискаребай мечтал именно о такой подруге жизни, с которой не страшны никакие трудности и превратности судьбы.

Таким образом, на какое-то время наш герой целиком окунулся в гущу нескончаемых семейных и хозяйственных забот.

– Шторы надо бы повесить, – сказала как-то Ынгайбика, заботливо оглядывая семейный очаг. – Сходи, пожалуйста, милый, купи гардину.

Слово жены для Тискаребая – закон. Он тут же бросился в магазин. Особо не прицениваясь и не выбирая, подхватил гардины и – скорее домой. Разлука с любимой супругой даже на короткое время была для него невыносима. Дома распаковали покупку и – что такое?! – карнизы-то кривые, косые, поржавевшие.

В данном случае вполне можно было бы ожидать взрыв негодования со стороны жены. Однако Ынгайбика показала себя не только хозяйственной, но и очень тактичной и воспитанной женщиной. Не стала устраивать скандала по поводу неудачной покупки, только заметила с юмором, что, оказывается, есть в мире вещи ещё боже кривые и косые, чем её муж. И с чувством поцеловала мужа в его кривой нос.

Тискаребай, окрылённый таким знаком внимания, взобрался было на табурет, чтобы приладить гардины, но, не удержав равновесие, ударился своей кривой головой о стекло и разбил его.

Вот ведь невезение. Но и в этом случае Ынгайбика выдержала характер. Не отругала неуклюжего гардиновешателя, не посетовала на свою женскую долю, дескать, вот ведь, связала свою судьбу с этаким растяпой и неумёхой. Наоборот, сделала вид, что ничего не случилось. Подумаешь, стекло разбилось, большая важность. В такое время живём, человеческие судьбы разбиваются, и то ничего. Не возмущаются. Не протестуют. Потому что сколько можно возмущаться и протестовать? Всё равно никакого толка. Когда всем «всё равно».

Тискаребай, впрочем, и сам смекнул, что допустил оплошность. Разбил, понимаешь ли, стекло, хотя первоначально была совсем другая задумка – обрадовать жену, доставив ей удовольствие. Что же теперь делать-то? Как исправить свою ошибку?

О том, что бесполезно в магазинах искать качественный товар, Тискаребай достаточно наслышан. Да и на собственном опыте убедился.

Подался он на стекольный завод. Слышал где-то о том, что там такое особенное стекло выпускают – молотком не разобьёшь. Разве что кувалдой, да и то, если очень постараться.

И про это он достаточно наслышан – вернее всего действовать с чёрного хода, по блату. можно урвать что-то эдакое, дефицитное.

Зашёл по блату с чёрного хода прямо к самому главному менеджеру, изложил по-свойски свою нужду, дескать, вот ведь, такое дело – женился, а вместо праздника на душе одни гардины, шторы, стёкла.

«Самый главный» видит: посетитель какой-то несерьёзный, кривой-косой – и подмигнул секретарше. А секретарша, надо сказать, опытная, понимает значение подмигивания, приводит диковинного посетителя в склад бракованной продукции: дескать, вот, наиновейшее, специально для евроокон, по спецзаказу.

Услышав про «спецзаказ», Тискаребай окончательно поверил в своё редкостное умение обделывать делишки, схватил кусок стекла, который поприглядистей и позеркальнее, домой бросился, жену обрадовать; приладил своё неожиданное приобретение к оконной раме, шурупами привинтил, чтобы попрочнее, хотел было даже молотком примериться, чтобы испытать на прочность. Да супруга воспротивилась:

– Не надо, – говорит, – искушать судьбу.

Только глянула она в это необыкновенное зеркальное стекло – что такое? – вся она там отражается какой-то кривой-косой.

Тискаребай тоже туда посмотрел – совсем другая картина! – таким он там прямым и стройным выглядит – просто загляденье.

– А-а! – восхитился Тискаребай. – Что значит спецзаказ! Умеют же люди. Не всем, конечно, по большому блату.

Ынгайбика и здесь показала себя умной, тактичной и воспитанной женщиной. Не стала спорить с мужем, который с большим удовольствием разглядывал себя в необыкновенное стекло. Похвалила его, действительно, ловко он это дело провернул, главное, по большому блату, по спецзаказу.

Печь – великая вещь

Да, хорошая получилась пара – Тискаребай и его жена Ынгайбика. Счастливая семья! Живут дружно, не ссорятся, вообще, налюбоваться друг на друга не могут. Все соседи завидуют такому редкостному согласию. В наше несогласное время.

Всё бы ничего, но вот незадача: лето как-то незаметно пролетело, дожди начались, Ынгайбика жалуется, холодно ей.

Тискаребай и сам заметил, что жена легко одета, сходил в магазин, купил новое платье. Примерила Ынгайбика обнову, всё равно холодно.

– Ба! – смекнул Тискаребай. – Я же ей ситцевое платье купил, а надо бы, по зимнему времени, шерстяное.

Исправил заботливый муж оплошность – сходил в магазин, купил шерстяное платье. Всё равно холодно ей, неуютно.

– Ба! – ещё раз догадался Тискаребай. – Надо же, по зимнему времени, шубу!

Для любимой жены ничего не жалко. Разорился Тискаребай на шубу. Жена довольна, конечно. Закуталась в шубу, как-то и жаловаться неудобно, что всё равно прохладно.

Тискаребай и сам тут заметил, что из щелей дует. В оконных рамах. Заклеить бы их. Купил было клей, но он оказался таким, который не клеит.

Ынгайбика вздохнула эдак, при мысли об удивительной способности любимого мужа покупать самые некачественные вещи. Тискаребай с сожалением посмотрел на неклеящий клей – очень уж ему хотелось, чтобы дома стало хоть чуточку теплее. Сам-то он привычный к морозам и невзгодам, но вот жена…

– Печь… – прошептала Ынгайбика.

– Что? – не сразу понял Тискаребай.

– Затопить бы…

Ба, и как он сам не догадался! Естественно, раз зима пришла, надо печь топить. Бросился в сени, схватил топор дров наколоть, размахнулся было, но топор вылетел из топорища, и само топорище вдоль треснуло.

Но Тискаребай – такой человек: не теряется ни при какой ситуации. Пошёл в магазин купить новое топорище. Топорище, вот ведь опять невезение, попалось такое, которое… Как бы это выразить?

Не будем уж подробно описывать дальнейшие злоключения нашего героя. Хотя и дрова у него были такие, которые не горят, и спички, которые не зажигаются, всё-таки Тискаребай, мужественно преодолев все преграды, хоть и под конец зимы, но затопил печь. И сразу стало тепло, уютно в доме.

– Дорогой мой, от твоей заботливости и на улице вроде стало теплее, – неясно прошептала Ынгайбика, увидев в окне зеленеющие деревья.

А Тискаребай, окрылённый похвалой в свой адрес, всё топил и топил, не обращая внимания даже на то, что люди давно уже загорают на солнце.

Всё-таки великая вещь в доме – печь. Вообще, система отопления.