Текст книги "Сердцу не прикажешь"

Глава 18

ЯСЯ.

Я медленно схожу с ума. Ощущаю себя в центре какого-то заговора, но не знаю какого. Мне известны только участники. Один пропал с радаров, другой прячется где-то в доме.

Уже порядком надоело играть в эти кошки-мышки, но Николай продолжает исчезать прямо перед носом. Следит по камерам. Как только я на горизонте, он технично смывается.

Какого чёрта??? Кто мне ещё тогда ответит на вопросы? Где Липатов? Его нет уже три дня!! Выходить из дома запрещено, работать, сказали, по удалёнке, звонить Богдану на телефон бессмысленно, просили не переживать.

А что мне ещё остаётся? Я всеми фибрами души чувствую что-то густое и тёмное. Оно липкими щупальцами впивается в сердце, накрывает то место, где поселился мой мужлан и не даёт ему дышать. Прямо во мне. Душит, забивает.

Что за чертовщина? Как вытянуть это из себя??

Уже истерика на подходе. Мне нужен Богдан со своим жёстким «Успокойся».

Постель без него холодная, цветы потеряли свою красоту. В доме пусто, везде вялая энергетика. Даже боксёрский манекен приуныл, на пару с ним в одну точку смотрим.

Сколько ещё это будет продолжаться? Я задыхаюсь тут! Ещё хуже, чем в самый первый день.

Я больше не в силах терпеть и если Николай не хочет по-хорошему, буду делать то, что получается лучше всего – бесить.

Зайдя на кухню, в его святая святых, и  осмотревшись маниакальным взором, спускаю внутренний курок. В хлам всё разнесу! Посмотрим, сколько выдержит поварская душа!

Ой!

Как же так? Случайно кастрюлю задела… вон, всё содержимое вылилось! Ой, и сковородка упала! Хорошо, хоть салатница… ой, тьфу, и она туда же, а! Что ж за руки-крюки у меня? Ничего! Сейчас вон те фужеры переставлю в безопасное место, не дай Бог кто уронит…

Ой! Чуть-чуть оставалось… не донесла! Руки из жопы растут… осколки теперь фиг соберёшь!

А это что тут у нас? Ох ты! Пирог выпекается!! Жаль, если пропадёт! Такой красивый, гляну поближе!

Оп…

– А НУ ПРЕКРАТИТЕ!!!

А вот и наш кухарь нарисовался! Смотри-ка! Чуток намусорила и уже с веником стоит! Неровен час и отхвачу по затылку.

– Что за бунт на корабле!? – грозится проколоть меня насквозь.

– Где Богдан? – спрашиваю в триллионый раз.

– Я уже говорил. – подходит ближе и отодвигает меня от духового шкафа. – Он срочно вылетел в Штаты по рабочим вопросам.

Выдвинув резко руку и не позволив пузану наклониться к разбитой посуде, гневно сцепляю зубы:

– Вы врёте, Николай!!

Он всем видом пытается держать контроль, но меня уже не провести:

– Он действительно сейчас вне доступа и…

– Снова ложь!! – сухо обрываю я.

Вижу, что его задевает мой тон, вся новизна ситуации. Раньше я себе такого не позволяла, а тут нарываюсь, и причём осознанно.

Удерживая его проникающим взглядом, показываю неудержимую решимость. Если он сейчас не соизволит говорить, сам же станет начинкой своего пирога.

– Он не изменяет вам. – начинает издалека, только не по той части.

– Меня не это волнует! Где Богдан и что происходит?

– С чего вы взяли, что что-то происходит? – его сдержанный и ровный голос доводит похлеще крика.

– Я не слепая, Николай! Вас будто подменили!  Вы постоянно теребите на себе одежду, смотрите на меня с сочувствием, с кем-то долго разговариваете по телефону, а потом по несколько раз заходите в кабинет Богдана!! К тому же, вчера вы вообще пересолили рыбу!!

Нервы трещат и искрят. Задыхаясь, вываливаю мужчине всё, что показалось странным.

Он нервничает. Не меньше моего. Старается скрыть, но прокалывается снова и снова, подтверждая мои домыслы, что с Липатовым беда.

Версия с работой отпадает.

Ну не верю я.

– Это ни о чём не говорит. – Николай неподвижно застывает, сдавая позиции и я с внутренним подрывом понимаю, что всё правда, его действительно что-то беспокоит.

– Николай… – выдыхаю злым голосом. – Я не знаю, останусь ли с Богданом… и вообще в этом доме… – наружу вырываются чувства, которые уже не остановить. – Но если останусь, а вы мне сейчас не расскажете правду, так и знайте… всё общение между нами сведётся только к «Здравствуйте» и «До свидания»! Я буду презирать вас как человека и скрывать это никак не буду! Больше никаких разговоров, обсуждений фильмов, игр в шашки по вечерам, от вашей еду я буду отказываться по максимуму и больше никогда вам не улыбнусь!! Для меня вы станете предателем, которому нельзя доверять, которому всё равно что я чувствую! Я вас не прощу!!

Николай вздрагивает и попросту столбенеет.

До него доходит, что дело принимает неизбежный оборот. Я полна психов, которые могут привести к трагедии. Руки дрожат, натужно вздымается грудь, по спине сбегает озноб. Нехорошие предвестники. Надвигается шторм, панический приступ.

– Вы меня шантажируете, Ярослава? – управляющий впадает в режим опасения, облачается в броню из лезвий, не даёт подобраться к себе.

– Всего лишь описала наше будущее! – под отрывистый звук сердца, громыхающий в висках.

– Я не ведусь на провокации. – и даже никакого многоточия. Точка. Жирная. Надежда утопает в грязных чернилах.

– Тогда нам больше не о чем говорить! – отзываюсь с глубокой горечью, на глазах выступают слёзы гнева. Пустота внутри наполняется обидой и отравляет мне душу. Пока мужчина заторможенно осознаёт мой ответ, я сметаю с щёк крупные капли слёз и, срываясь с места, бегу на второй этаж.

– Яся..! – встревоженно окликает Николай.

Волнение поднимается до критического предела, оцепляет рассудок, овладевает разумом, пережимает дыхание. Горло саднит от рвущихся всхлипов. Залетаю в спальню, обхватываю себя руками и, не сдерживаясь, сотрясаюсь в рыданиях. До воя. До захлёбываний.

Мне нужен Богдан. Мне нужно укрыться, забраться под его руку, услышать сильное хриплое «Малыха»…

– У него был бой. – за спиной раздаются тихие шаги, я шумно и рвано сглатываю. – Легко не было. Он слёг. – страх густым потоком расползается по венам и я забываю как дышать. – Прогнозы хорошие, но нужно время.

– Я хочу к нему… – голос отдалённо напоминает мой.

– Нет.

Оборачиваюсь и пронзаю пузана острым тяжёлым взглядом. На всё пойду, но буду рядом с Богданом.

Вздох отчаяния разносится по спальне и Николай сокрушённо накрывает лоб ладонью:

– Он меня убьёт.

***

В который раз убеждаюсь насколько хладнокровен Богдан в трудных ситуациях. Сбил девушку? Морда кирпичом, а передавленную в машину. Узнал, что эту же передавленную пытается кто-то изнасиловать? Опять непроницаемая маска, но не сдерживается в ударах. Искалечили в бою? С полнейшей невозмутимостью лопает больничный пудинг.

Только я уже прекрасно знаю, что под всей этой ледяной корой плавится настоящая магма.

Втягиваю в грудь побольше воздуха и тихонечко стучу костяшкой в дверь.

Резкий поворот головы, крайняя степень шока, прищур, шевеление желваков.

– Тебя здесь быть не должно. – рычит сквозь зубы.

– Но я здесь… – осторожно приближаюсь, фиксируя бледность кожи, словно солнце его больше не касается. – И никуда не уйду. – вкладываю всевозможное сопротивление. Дрожу, но с места не сдвинусь. Пусть с корнями выдирает. Я пришла с душой нараспашку.

Липатов протяжно выдыхает. А ведь мог бы просто щёлкнуть пальцами и меня бы тут же вернули домой, но он этого не делает. В его глазах наводнение. Ручей эмоций. И очень явно прослеживается

– Коля жив? – кидает мне за спину зоркий взгляд, считая моих охранников. Да, без стражи меня бы не выпустили. Николай приставил ко мне целый отряд. В общем-то, мне всё равно. Цели я своей достигла. Пусть хоть вертолёты над головой летают.

Под пристальным взглядом протягиваю ладонь к суровому лицу и мягко касаюсь пластыря на лбу, обвожу содранную кожу на скуле. Кожа прохладная, хочется согреть.

Наклоняюсь и нежно целую его недовольно стянутый рот. Уже хочу отстраниться, как на затылок ложится рука, насильно возвращает, закрепляет в неподвижном положении, прямиком к мужским раскрытым губам. Они жадно захватывают мой язык, затягивая глубже, напоминая о себе. Богдан резко отрывается. Припадает к щеке, носом собирает с моей кожи запах, издаёт слабый, но звериный хрип, стягивает мне волосы, не отпускает.

Дышим в унисон, внатяжку.

– Если со мной что-то случится, ты бы хотел об этом знать? – шепчу натянуто, пробираясь рукой к его шее, нащупываю артерию, хочу почувствовать пульс. Бьётся. Силы своей не теряет.

Живой. Рядом.

– Да. – отвечает Богдан.

– Если сделаешь так, как в этот раз, то узнаешь обо мне самый последний… – с переливами разочарования в голосе.

– Понял. – угрюмо кивает он, снимая с моей головы захват.

Присаживаюсь на краешек койки, морщусь при виде катетера в его вене, осматриваю перебинтованную грудь.

– Грудина быстро заживает. Главное, что кости целы. Было бы сложнее.

Прочищаю горло, осторожно, не дотрагиваясь, прямо в воздухе обвожу ладонью его рану, мысленно читаю молитву и прошу скорейшего исцеления.

– Больно? – просовываю в его руку свои пальцы.

– Нет. – мгновенно их сжимает, перемещает к себе на глаза, защищаясь от света. – Я могу перетерпеть любую физическую боль.

– Я боюсь всех этих врачей и иголок! – бросает в дрожь, вспоминаю побег из больницы.

Бррр.

– Ты всего боишься. – в короткой ухмылке приподнимает он уголок губ.

– А ты? – второй рукой, скребу ногтями по его отросшей щетине.

– Что я? – откликается, хоть и занят тем, что мерно выкачивает из меня энергию. Я не против. Пусть заполняет себя здоровьем, лишь бы быстро встал на ноги.

– Ты же тоже должен чего-то бояться? – если такое вообще возможно. – Что тебя страшит больше всего?

– Потеря близких. – сипит, словно что-то застряло в горле.

– А кто твои близкие? – лезу не в своё дело, но я же ничего о нём не знаю.

– Ты. Коля. Алик. Макар. Серёга.

– Кто такой Серёга?

– Баранов. – усмехается.

– Ааа. – улыбаюсь, рада, что он идёт на контакт. – Я как-то не вписываюсь в эту компанию!

– Ты самая основная из этой компании. – спускает со своих глаз мои пальцы и вскидывает на меня цепкий взгляд. – Тебе придётся вернуться домой, Яся.

– Но…

– Никаких но. Я вернусь через несколько дней.

– Я не хочу без тебя, Богдан!

Вместо ответа этот мужлан заглядывает в моё декольте и рывком притягивает меня к себе, льнёт лицом к груди.

– Ооо, ну так-то да, Баранов!! Я согласен! У него хорошее лечение!!

Слышится за спиной и я, как ошпаренная, отлетаю в другой угол.

– Яся! – приветствуют меня.

– Макар! – в тон ему, краснея и глотая звуки.

Киваю доктору Баранову и смущённо поправляю кофточку. Краем глаза замечаю, что на лице Липатова расползается улыбка. В краску вогнал и радуется.

– Ярослава, вы позволите нам остаться одним? – вежливо просит врач и я растерянно переставляю ноги к выходу.

– Ничего не забыла? – догоняет низкий голос Богдана.

Ах да!

Иду к нему обратно, быстро чмокаю, шепчу, чтобы был на связи и ухожу. Уже в дверях оборачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом, в котором передаю самые сильные чувства, те, что во мне вызывает только он.

КУЗНЕЦ.

– А если он опять палить начнёт? – оглядывается на меня через сидение водила.

– Тогда тебе повезло, больница будет под боком! – уже начинает раздражать, что теперь все мои ребятки так открыто пасуют перед Липатовым, будто до этого никогда пули из жопы не доставали. Богдан теперь звезда, только о нём и говорят. Навёл шороху, сплошной мандраж.

– Переиграл? Ты же вроде планировал домой к нему наведаться? – проверяет навигатор, задаёт новый маршрут.

– Когда я это планировал? – источаю угрозу, нервы уже коптятся.

Ненавижу этот ебучий город! Вся лажа всегда происходит в нём!

– Ты сам говорил, когда ещё вылетали…

Бля, сколько глуподырых вокруг!!

– Ты хочешь, чтобы тебе боеголовка в рыло прилетела? Валяй! Один шаг на его землю и твои ошмётки разлетятся на сотню миль.

– Так он же…

– Заткни парашу!! – одёргиваю сразу, когда вижу, что его поганый рот открывается вновь. Ещё слово о Липатове и я размолочу пустой череп об руль. Достаточно того, что я сейчас встречусь с тем гондоном снова. С хера ли его стало так много? Через столько лет!

– Подвези к главному входу! – так бешено рявкаю, что подручный сбоку нервно лупит моргалы.

– Пах, ему же доложат. – машинально трогает свои перевязанные ноги. – По-культурному не получится. Он же опять приставит мордой к стенке.

– Не будет он мочить при свете! Его тут же накроют! Тогда малость понты навёл, припугнул для подстраховки! А вы напортачили, легли сразу!

– Я на стрёме останусь. – мямлит подручный, когда мы подкатываем к стоянке.

– Иль побежишь? – гоняю на зубах ухмылку.

Очкун.

– Не. – давит лыбу, а у самого поджимает, бьёт водилу по плечу, гонит на дело.

Медлю, досасываю мяту. Поворачиваю голову, бездумно смотрю в окно, бросаю взгляд на лестницу, что ведёт в больничку и стыну от ужаса.

Моргаю несколько раз, чтобы скинуть глюк, но видение никуда не девается.

– Мама… – выкапывается из похороненной памяти давно забытое слово.

– Чё? – виснет тишина в машине.

– Это мама… – повторяю я, не веря своим глазам. – Это моя мама!

– Пах, ты дунул что ли?! Перемкнуло?!

Разинув рот, смотрю на молодую бабу и внутри всё обугливается от детских воспоминаний. Я думал, что стёрлось лицо матери, забыл. Но всего один взгляд на левую девку и вырывается то, что я специально топтал ногами, чтобы не подыхать от боли, от несправедливости, от ненависти к жизни.

Копия мамы. Одно лицо.

Вот же она!

Красивая! Живая! Настоящая!

Что за херня такая? Не может этого быть!

– Мать твоя померла давно, Пах. – отрезвляют мне мозг. – Только сестра жива. И то…

– Это Яна!!! – осеняет меня. – Янка моя!! – ору в голос.

Так сильно долбит в груди, что не слышу самого себя.

– Стой!!! – кричит подручный, но я уже вываливаюсь из машины и полным ходом несусь к сестре.

– Яна!! – с жаром зову девчонку. Горло саднит, давно так не рвало на части.

Она оборачивается на мой голос, мажет по мне взглядом, уводит его в сторону.

Не реагирует. Зато строй парней рядом с ней резко высекают воздух пушками, берут меня на прицел.

– Яна!! – воплю на износ, стремительно приближаясь.

Оберегатели тянут её в кольцо, укрывают от меня собой, кто-то выкрикивает предупреждение.

Налетаю со всей дури, пытаюсь пробиться к ней, меня валят, тянусь за стволом. Суки, всех уложу!

Слышу, что мои на подходе, сыпятся угрозы.

А я не свожу с глаз с сестры. Моя Янка! Точно она! Глазюки те же! Большие, блестящие! Как запомнил, так и остались! Карапузная была, как клоп к моей ноге всегда цеплялась, на ручки просилась, лицо мусолила, обнимала крепко…

А сейчас не узнаёт. Брата родного.

Дышу через раз. Руки трясутся. Промахнусь, задену мелкую.

– Назад!! – надрывно своим. – Убрали пушки!!!

Тупари не всекают. Пялятся.

– Отошли, сказал!!

Неуверенно, но пистолеты опускают. Мнутся, но стоят рядом.

Девчонку придавливают к стене, хотят увести.

Срываюсь с места:

– Яна!!

Но наперерез мне из больнички выбегают двое мужичар. Узнаю одного. Врачует Липатова. Здешний мудозвон.

– Если вам не требуется медицинская помощь, Кузнецов, то прошу вас удалиться! Вы пугаете посетителей!

– Пошёл нахрен! – отмахиваюсь как от назойливой мошки. – Яна!

– Вы ошиблись! – грубеет его голос. – Девушка не та, кого вы ищете!

Стреляю в него внимательным взглядом. Знает падла. Знает о моей сестрёнке.

Она хочет повернуться, посмотреть на меня, но ей не дают. Второй мужик заслоняет, ведёт её обратно в больницу.

– Нет!! – рвусь к ней, но меня прижимают к земле сразу несколько уродов. Мои кидаются на подмогу, начинается потасовка. Даже подручный на своих двух стрелянных ковыляет к нам.

Когда удаётся освободиться, со всех сторон набегают полицаи.

Сучары подлые, привлекли ментов.

Яна исчезла. Потерял. Забрали.

ФААААК!!!

Меня скручивают, тащат в машину. Последнее, что успеваю услышать, пока не захлопывается дверь:

– БОГДАН, ТВОЮ МАТЬ!! КУДА ТЫ ВСТАЛ?? ПОСТАВЬ КАПЕЛЬНИЦУ НА МЕСТО, УБЬЁШЬСЯ, ИДИОТ!!

Значит, она с Липатовым…

Глава 19

БОГДАН.

– Всё, выпустили его! – скидывает звонок Алик и несильно бьёт ладонью по подоконнику. – Штрафом отделался! Связи поднял! Оказывается, Кузнецов у нас на короткой ноге с местными!

– Ожидаемо. У него везде гнидские каналы. – не придаю значения, осторожно глотаю воздух. – Разин, спасибо за помощь. А теперь езжай в центр, не отменяй у пацанов тренировки. Я справлюсь.

– Звякни потом что и как! – смотрит на меня, не мигая, въедливо как-то. – Не хочу снова всё пропустить! – неторопливо проходит взглядом по стене, где вывешаны Ясины цветы, как раз над моей головой, и вздыхает с отвращением. Его брутальная природа не может этого понять.

– Что будешь с этим всем делать? – дождавшись ухода Алика, Баранов устало вжимается в кожу нового дивана, установленного в моей спальне и лениво протирает заляпанные очки.

– Выяснять. – складываю губы в тонкую полоску, когда в комнату снова входит моя сиделка.

После грандиозного скандала друг согласился выпустить меня домой только с условием, что я буду выполнять все врачебные предписания. Мне до сих пор сложно дышать, остро простреливает грудь. Иногда нападает такой кашель, будто меня забивают кувалдами. Пару раз дыхание вообще пропадало напрочь, только бесцельно шевелил губами и ждал, когда разожмёт в груди тиски. Лежать можно только под определённым наклоном спинки, пришлось заказывать функциональную мед.кровать. Пичкают лекарствами, уже тошнит. Престарелая медсестра сторожит меня похуже секьюрити. Ясю ко мне не пускает, видите ли у меня давление скачет. Жёсткая бабенция. Приставучая особа. А Баранов и рад, контроль превыше всего. Только я ненавижу, когда со мной носятся как с ребёнком. Ну порвалось там что-то внутри, впервой что ли?

– Спасибо, Ираида. – высоко оценивает её работу главврач. – Можешь идти. Загляни ещё, пожалуйста, к Ярославе Алексеевне. Она уже должна проснуться.

С возмущением провожаю спину уходящей Цербер-тётки. Переселила от меня малыху, на снотворное её посадила, видеть не даёт. Я уже в собственном доме ничего не решаю. И всё из-за одного подонка. Так бы выкинул всех нахер отсюда, вытащил бы из оцепенения Ясю, только это пока непосильная задача. В груди разруха, теперь ещё и в башке. Мысли множатся, не могу уловить ту, от которой будет толк, разум проседает. Три дня уже в прогрессирующем коматозе. Плохо ориентируюсь.

– Он вышел и снова попытается пробраться к ней. – вновь окунает меня в вязкую топь из последних событий Баранов.

– Откуда он вытащил эту херню, Серёг? Она вообще ничего с ним общего не имеет.

– А много ты вообще о ней знаешь?

– Только не говори, что ты поверил в это? – мой голос словно простужен. – Он же специально полощет меня. Через неё подсекает.

– Я видел его глаза, он безумен, Богдан.

– Он и до неё был такой. – не стихает мой протест, внутри скользят мерзкие щупальца, а вдруг..?

– У тебя же есть инфа на неё? – гипнотизирует Баран.

– Перепроверяем. К вечеру будет. Пока снова рыщем в её квартире, другие базу вскрывают.

– А если она его сестра? – будто кожу заживо срывает.

– Нет! – хриплю надрывно. – Она моя, ясно!!! Она чистая, невинная! Ни капли яда, понял! Не суй эту чернь в неё!!

– Не будь так уверен, пока всё не выяснишь… – от плескающейся в его взгляде жалости, я сгребаю руками все провода, которые на меня нацепили и дёргаю так, что аппаратура летит на пол.

Окатывает волной жара, печёт лёгкие. Баранов сидит статуей, ждёт, когда меня отпустит. Но не отпускает. Внутренности закручивает мясорубка. С разгона разбивается сердце. Я подыхаю от мысли, что моя девочка может быть хоть на каплю связана с Кузнецовым. Поганой тварью, в чьих жилах течёт отравленная кровь. Адским отродьем, что питается чужими жизнями.

А она вся медовая, карамельная. Задыхается при виде любой гадости. С ней тепло рядом, солнечно.

За дебила меня что ли держат?

– Богдан Дмитриевич! – появляется на пороге запыхавшийся Коля. – Тебе стоит это увидеть!

– Что опять? – в животе затягивается тугой узел, чувствую, что известие мне не понравится.

Коля протягивает мне планшет с открытой вкладкой главного городского новостного канала и нажимает плэй на эфирном ролике.

Перед глазами сменяются кадры какой-то больницы, внизу красной строкой бежит сообщение о зверском убийстве, берут интервью у очевидцев происшествия, звучит перевод с английского.

Не сразу соображаю, к чему мне американские новости, пока не звучит знакомая фамилия.

«Евгений Дронов был уважаемым человеком в нашем городе…» – плачет на камеру знакомая женщина. А не заместителем ли его была?

Зависаю, глядя на мелькающие фотографии испачканной кровью палаты.

«Камера засекла двух мужчин, сначала они с лёгкостью разделались с охраной мистера Дронова, затем беспрепятственно вошли в палату и нанесли ему больше десяти ножевых ударов в область груди и шеи…»

На экране медленно увеличивается стоп-кадр с записи камер, качество изображения оставляет желать лучшего, но и этого мне достаточно, чтобы узнать в одном из преступников шестёрку Кузнеца.

– Всё ещё сомневаешься? – сквозь вату в ушах слышу поблизости голос Баранова, когда успел подойти? – Теперь ты понимаешь, что дело серьёзное? Он отомстил за сестру.

***

Наконец-то вижу свою малыху. Помятую немного, заспанную, но уже спокойную. Приступ прошёл, взгляд прояснился, дышит ровно, больше не дрожит. Меня всегда пугает, когда она даже крикнуть не может, абсолютно беззащитна. А сейчас раздышалась. Сон помог.

Правда топчется неуверенно, хмурится.

– Как себя чувствуешь? – в приглашающем жесте тяну к ней руку.

Девочка сводит брови, закрывает дверь на замок, отрезая нас от чужих глаз, и только после этого идёт ко мне.

Вкладывает в мою ладонь свои тёплые пальчики, забирается на мою кровать и осторожно сворачивается калачиком. Под бок. Поближе. Прижимается губами к моей голой коже, закрывает глаза, шумно выдыхает.

Молчаливая. Нежная. Хрупкая как бабочка. Её можно убить всего лишь одним движением. Как её можно вообще связать с той нечистью, что не умеет ценить, если сам только и думаешь, как бы не потерять, не разбить. Ведь я камень. Я могу лишь закрывать её от яркого обжигающего света и нескончаемых пробивающих волн. Мешать другой силе захватить её.

– Ты мне расскажешь что происходит? – тихий голосок из-под моей руки. – У вас какие-то бандитские разборки? Вы делите власть? Территорию? Деньги?

Тебя.

– Да, делим. – нервно постукиваю пальцами по её позвонкам. – Временные трудности.

– И сколько ещё психов будет на меня нападать? Сколько раз буду видеть дуло пистолета? – эмоциональный голос звучит вразнос с её состоянием. Крылышки сложила, а сама жужжит.

– Больше никто не будет. Ты дома. – инстинктивно подтягиваю её к себе впритык, притискиваю, чтобы себя кислородом насытить, но мысленно распадаюсь на части, когда весь корпус опоясывает пульсирующая боль.

– Мне страшно, когда ты такой… будто защита сломана. – её голос дребезжит.

– Я не сломан. – дыхание спирает, неужели я выгляжу таким слабым?

– Так будет всегда? – сдавленно сглатывает. – Немного счастья, потом ты исчезаешь, возвращаешься еле живой, меня как собаку в отдельную будку, ты решаешь временные трудности, а я в полном безведении жду конца?

– Я тебе продлю счастье. Обещаю. – улыбаюсь, втягиваю с её макушки запах, он тёплым успокаивающим маслом расплывается в груди, исцеляет раны.

– А ты когда-нибудь был счастлив? – простой вопрос, а я не могу определиться с чувствами.

– Был. – глухо.

Когда отец с матерью мне маленькому пломбир в парке покупали. Когда Арсен из приюта вытащил. Когда первый бой выиграл. Когда Арсен меня в институт распределил, надоумил учиться. Когда тебя, малыха, своей сделал, а утром ты сама обняла…

– В детстве? – голову запрокидывает, доверчиво смотрит, а я… целую её в кончик носа и переворачиваю разговор под свои запросы, мой интерес сейчас куда важнее её.

– Плохо помню. – отнекиваюсь, хотя мысли на языке скапливаются. Я бы рассказал. – А ты своё помнишь?

– Конечно!

В голове мгновенно возникает полное досье на Кузнецова. Вот сейчас и сверим.

– Что случилось с твоими родителями? – не хочу делать ей больно, ковыряя старые раны, не хочу выдирать прошлое с кровью и мясом, но мы бы всё равно пришли к этому разговору. То была лишь отсрочка, чтобы перестать быть гонимым. Малыха раскрылась и теперь я хочу знать о ней всё. Там, где надо, помогу вытянуть, а где заблокировать, сам лично зажму ладонями.

– Задохнулись в пожаре. – её голос настолько сух, что мне самому стягивает горло невидимая проволока, больно царапает. И всё же я не могу остановить сравнительный анализ, хоть вся информация на Ясю уже давно находится в закодированной папке, её воспоминания могут на многое пролить свет. Я должен убедиться, что никаких точек соприкосновения с Кузнецовым нет и на первом же откровении облегчённо делаю для себя пометку – различно.

Родители Кузнеца разбились на машине.

– Мне было два года. Я их не помню… вообще.

Яся словно впадает в транс, уходит в себя, черты лица разглаживаются, широко распахиваются глаза, перед ними явно мерещится семейный альбом, который я так и не нашёл. Ни одной фотографии, ничего из того, что обычно хранят как память. Есть только пара картинок из интернета и сфотографированные для меня могилы, где с крестов улыбаются двое незнакомых мне людей.

Мои губы находят маленькую бровь, стягивают волоски. Опаляю горячим болезненным выдохом. Чувствую себя паршиво, я должен беречь её, а сам вынимаю нутро. С жестоким расчётом. Использую, а она даже не догадывается, прижимается, нежно водит пальцами по моей ключице, подушечками оставляет отпечатки.

– Тебя забрала бабушка?

Которая не является таковой Кузнецу. У него вообще нет других родственников.

– Да.

– Из приюта?

– Какого приюта? – выгибает бровь, вынуждая меня отстранить губы. – Нет, вроде. Я не знаю… если только, пока бабушка оформляла документы на меня… я, честно говоря, не знаю как это всё происходит…

А Кузнец до четырнадцати лет в приюте числился, правда непонятно, когда туда попал. Воспитанники подожгли правое крыло, от архива ничего не осталось.

– Кем были твои родители? На кого ты больше похожа?

Нервы рвутся как канаты. Если будет хоть одно совпадение, меня вынесет к чертям.

– Бабушка постоянно говорила, что я очень похожа на маму… – вибрирует её грудь, передавая и мне тонкий поток дрожи. – Такая же невнимательная и косолапая… и наивная…

Выдавливаю из себя странный грудной выхрип.

Кузнец наверняка помнит свою мать. Ему было девять, когда её не стало. Женщина официально не работала. А вот её муж был бухгалтером в крупной финансовой компании. Незадолго до их смерти он проходил ключевым фигурантом по делу о мошенничестве. Убрали их сразу же перед первым заседанием суда.

– Мама работала на швейной фабрике. А папа на закрытом военном заводе.

Всё так. Кузин занимал инженерную должность на секретном производстве. 

– Почему я не нашёл ни одного документа?

– Ничего не сохранилось… всё сгорело в пожаре. – натуженно отвечает Яся. – Остались только мамины детские вещи, что бабушка сберегла.

– Хоть одна фотография сохранилась?

– Конечно. Только мы увезли всё на дачу. Никак не заберу.

– На какую дачу?

На Ясю только квартира оформлена.

– У бабы Любы. – выдыхает с грустью. – Они с бабушкой закадычные подружки с детства были. – её фразы рубленные, но наполненные трепетом. – Мы там у неё несколько лет жили, потом бабушка подкопила денег, продала свою однушку и купила нам уже эту двушку…

А вот это интересно. Что за баба Люба такая?

– Зачем же вы там жили, если у вас было жильё в городе? – замираю в отрешённом состоянии, мысли буйно разбредаются.

– Мне говорили, что у меня слабое здоровье было, а на свежем воздухе окрепла. – непонимающе моргает девочка. – Почему ты так смотришь? Мне должно быть стыдно что ли??

– Нет. – говорю выдержанно. – Тебе нечего стыдиться. – придвигаюсь к хмурому лицу, порывисто захватываю пухлые губы, вбираю в себя тёплое дыхание. – Ты самое лучшее, что со мной было. – хоть и сложно, но заставляю себя остановиться, я не справлюсь с напором эмоций, если она и дальше будет так смотреть. Благодарно. С чувством.

– А потом что?

– Ты и так всё знаешь, Богдан. – в глазах проскальзывает подозрение.

– Не всё, иначе бы не спрашивал. – пытаюсь выстроить разумную цепочку. – Только то, что запротоколировано. Про эту бабу Любу я ещё не слышал. Ты давно с ней виделась?

– Давно. Она умерла ещё до бабушки…

– Кем она была? Какой?

– Она была очень громкой, властной, требовательной, но при этом очень доброй… жила без мужа, своих детей и внуков у неё не было, так что она всю любовь сполна дарила мне. Помню, как частенько сидела с ней в ЗАГСе, ждала, когда она закончит работать и читала книжки, которые она мне покупала… внушала любовь к чтению.

Сердце пропускает удар.

– Где?? В ЗАГСе?

– Ну да… она там работала, а что?

А то, что свидетельство о рождении выдают именно там.

Усердно вентилирую воздух, ощущение, что хлебнул кислоты. Всегда был толстошкурым, непробиваемым, а сейчас вдруг образовался пролом. Я бесконтрольно разлетаюсь на куски.

Одно понимаю точно, никакие седативные, никакой сон мне не помогут. С наигранной сухой заморозкой твержу:

– У меня нет знакомых в ЗАГСе.

– Там скучно, на самом деле. Целыми днями оформляют документы.

Поражённый эмоциями, сердито сжимаю зубы. Злость срывает все заслонки, изнутри пронизывает острыми иглами.

Стук сердца напоминает гонг. В голове оглушающая пауза и её слова звучат будто с оттяжкой. Разум скачками догоняет потрясение. Обрушивается гранитной плитой, придавливает, раскупоривая жилы. Валом, пробивая насквозь.

Я физически чувствую тяжесть, услышанное задевает все нервные окончания, раздирает волокна. Коротит, выбивает автоматы, обесточивает. Мышцы и кости плавятся. Вместо мозга густое варево. Растекаюсь чёрной вонючей пластмассой. Отвратно взмыленной, разболтанной изнутри.

Не хочу в это верить, не хочу облачать это в зацепку, но движение мысли уже полностью овладевает сознанием. Факты пересекаются, выстраивается сюжетная линия. Мышление услужливо подсовывает мне бредовое предположение – бабки забрали себе чужого ребёнка и подстроили всё так, чтобы Яся об этом никогда не узнала.

Медленно встречаюсь с ней взглядом и не могу вздохнуть, больно сводит тело, в животе расползается дыра.

Моя малыха моментально считывает тяжёлые колебания и интуитивно тянется ко мне руками.

– Только ты один у меня остался… – шепчет мне в шею. – …если и тебя потеряю, то уже никогда не смогу встать.

С застывшей маской смотрю на то, как девочка мягко укладывает голову мне на плечо, а в этот самый момент внутри происходит взрыв, всё лопается, крошится и не подлежит восстановлению.