Текст книги "Невесты Чёрного Портного"

Глава 4

Город окутала ночь. Опустела центральная площадь, где целый день до позднего вечера выступали творческие коллективы, звучала музыка, гремели салюты: отмечали День города. Компания молодёжи, негромко переговариваясь и делясь впечатлениями о празднике, шла по тёмным улицам. Свет фонарей выхватывал юношей и девушек, одетых в куртки, рваные джинсы и кроссовки. Одна из девчонок, с забранными в тяжёлый хвост сине-жёлтыми афрокосичками, вдруг стала вглядываться в двери дома, мимо которого её спутники уже прошли. Они, двери, будто двоились. Вместо привычных металлических, с кнопками домофона, стали проявляться деревянные, с тяжёлыми навесами.

Девушка усмехнулась про себя, проговорив вполголоса:

– Ну, Ульяша, догулялась, уже глюки накрывают. Завтра надо отоспаться, а то в институте ещё на лекции свалюсь…

Однако стены дома продолжали плыть и искажаться, как при взгляде сквозь оконное стекло под струями дождя. И вот перед Ульяной призывно приоткрылась дверь, украшенная овальным орнаментом, середину которого венчала прелестная женская головка. Заинтересовавшись, девушка взялась за бронзовую ручку и потянула на себя створку двери. Та распахнулась, открыв взору любопытной девчонки каменную лестницу, освещённую факелами. Её широкие ступени вели наверх, откуда лился яркий свет и веяло теплом.

Девушка шагнула внутрь. Дверь закрылась. Ульяна оглянулась. Мелькнула мысль, что хорошо бы друзей позвать. Но тут же решила: «Какие там друзья, побежали вперёд, будто меня и нет. Вот завтра расскажу про приключение – обзави-дуются!»

На верхней ступени появилась фигура старого человека, одетого в чёрный шёлковый костюм с белым цветком на груди.

– Это квест? Вы ведущий? – заторопилась Ульяна, взбегая по ступенькам.

Старик, слегка поклонившись, широким жестом руки пригласил ночную гостью пройти в зал. Портной внимательно изучал её лицо: широко раскрытые серые глаза, излишне полные губы – дань искусственной моде, маленькие ушки украшены множеством блестящих колечек, яркие нити в афрокосичках не дают возможности определить цвет волос девушки.

А она заворожённо разглядывала необычную огромную комнату.

Всё залито огнём от множества свечей в канделябрах. Посередине зала на массивном столе выложены свадебные головные уборы. На стульях и креслах, свободно расположенных по всему залу, наброшены нарядные кружевные и атласные платья. К каждому из них подобраны длинные шёлковые перчатки или маленькие ажурные митенки[12]12
  Митенки – женские перчатки с открытыми пальцами.


[Закрыть].

Ульяна с загоревшимися глазами направилась к столу. Погрузила обе руки в ворох шляп и накидок.

– Всё можно мерить? – воскликнула она.

Подбежала к зеркалу и попыталась пристроить себе на голову изящную шляпку, расшитую жемчугом. Но копна африканских кос не желала помещаться под небольшую жёсткую тулью. Ульяна резко встряхнула головой, и вдруг её туго переплетённые косички распались на светлорусые пряди, легли локонами вдоль зарумянившихся щёк, прикрыли розовые ушки. Девушка мерила одну за другой шляпы: с широкими полями, ниспадающими на плечи; миниатюрные, что держатся на голове благодаря шляпной булавке; пышные береты, украшенные перьями и бантами. Старик находился рядом, ненавязчиво предлагая тот или иной головной убор.

Перемерив с десяток шляп и остановившись на маленькой с вуалью, Ульяна вдруг почувствовала сильную усталость, её потянуло в сон. Она присела на ближайший стул. Хозяин расположился напротив в кресле, не сводя с гостьи пристального взгляда. Рядом с Чёрным Портным стоял женский манекен в пышном платье с огромным шлейфом. Богатая фата, изукрашенная золотыми нитями, едва позволяла рассмотреть белое лицо, будто покрытое вокруг глаз лёгкой паутиной. Время не пощадило кукольное личико Еленки – потрескались нежные губы, высокий лоб прочертила скорбная дорожка.

Меж тем зал заполнялся. Полукругом теснились безликие манекены в свадебных нарядах. Они бесшумно отделялись от тёмных стен и дальних углов гостиной, лишь шуршали подолы юбок и кринолинов. Последним аккордом в этой предсвадебной симфонии, что ещё могла осознать Ульяна, было летящее к ней по воздуху белое платье невесты. Через какое-то мгновение новая модель заняла достойное место среди таких же несчастных.

Глава 5

Дом погрузился в темноту, забрав из мира живых очередную жертву. Никого не согревая, горит холодный огонь камина, неоплывающие свечи расставлены в канделябрах. Так же бродит по залу среди выставленных пышных платьев Чёрный Портной. Ему неинтересны его творения, на столе царит беспорядок. Он устал. Откуда пришло это чувство? Его стали посещать мысли, что он уготовил Еленке участь бездушной куклы. Но в те далёкие годы его оскорблённая гордость и обида были сильнее, чем жалость. На что он потратил свой талант? Платья и наряды на манекенах ветшают, издавая запах плесени, покрываются вековой пылью. Он так и не нашёл признания. А ведь были мечты, что его модели появятся наряду с прекрасными творениями известных мастеров. Для чего всё это, для кого? Середину груди вдруг пронзила острая боль. Он застонал, согнулся. Рукой ухватился за край стола. Всем телом, лицом упал на ворох тканей. Под собой ощутил леденящий металл ножниц. Вот, это то, что нужно! С ножницами в руках он заметался по залу, наталкиваясь на манекены, уничтожая всё, что с такой любовью и вниманием создавал столетиями. Падали с костяным стуком кукольные головы, разлетались на пазлы истончённые руки и ноги, которые никто никогда не соберёт, рассыпались тряпичные тела, ватной набивкой устилая каменный пол. Кружева и шелка превращались в лохмотья. В исступлении он искал ту, единственную, что всегда была его молчаливым зрителем. Её не было.

– Где ты?! – Хриплый вопль вырвался из его груди. – Ты не можешь так уйти. Ты моя, и только моя! Я душу продал, чтоб вечно быть с тобой! Вот она, вечность. И это называется счастьем? Я наказан и проклят.

Из темноты, отражённая тысячами зеркал, появилась высокая женская фигура, одетая в праздничное платье. Мерцали царские орнаменты, лиф был выложен узорами из кручёных шёлковых нитей, газовые присборенные рукава расшиты драгоценными камнями, юбка изукрашена венецианским кружевом. Фата парила вокруг нежного лица. Наряд красавицы был изготовлен из чёрных, как колдовская ночь, траурных тканей.

Портной отшатнулся. А Елена приближалась к нему. Григорий, совладав с собой, хотел было кинуться к ней, но она остановила его взмахом рук. Он застыл на месте.

– Выслушай меня, – странно и глухо зазвучал её голос. – Я не хочу говорить о прошлом: ничего уже не изменить. Все эти годы ты шил для меня наряды из тканей, что хранили тепло рук людей, создававших их. Я впитывала частицы этого живительного тепла и постепенно пробуждалась от могильного сна, в который ты меня ввёл. Появились воспоминания о той глупенькой девочке, что знала солнце, тёплый ветер, ласковый дождь. Она жила, радовалась и любила. У неё были родные и близкие люди: отец, подруги.

Ты всё у меня украл. Ты выбрал одиночество и уединение. Но тебе этого было мало. Власть над людьми опьянила тебя. Ты стал забирать души доверчивых молоденьких девушек. Ты хотел стать выше Создателя, переделывая Его творения в безмолвные куклы. Ты построил свой мир. Так и продолжай существовать в нём.

Эпилог

Звёздное небо куполом высится над скалистыми холмами. Под ними расстилается стылая безмолвная пустошь. На высокой вершине, вцепившись корнями в каменистую почву, стоит чёрное дерево. Согнутый ствол, ветви, как длинные скрюченные пальцы, вьются змеевидными отростками во все стороны. Одна сторона его гуще и выше другой, как у человека с неправильной осанкой. На ветвях его, обдуваемых ветрами, развеваются полоски цветных тканей. Туристы и просто путешествующие оставляют эти напоминания о себе и своих заветных желаниях.

В особенно молчаливые и неподвижные ночи на скале появляется высокая женская фигура в траурных одеждах, лицо её венчает чёрная вуаль. Вглядываясь в тёмный силуэт дерева, она подходит к нему очень близко. Гладит ладонями глубокие шрамы, что проявились от ураганных ветров и ледяных ливней на коре исполина, тонкими пальцами расправляет узловатые отростки ветвей, будто пытаясь передать немного нежности и тепла. Смотрит вдаль и что-то тихо шепчет.

Может ли она, Чёрная Невеста, о чём-то сожалеть? В каких мирах блуждает её душа?

Нинель Фёдоробнц Зайкина
(Приключения пенсионерки, забавные и не очень)

Рентген и пятый этаж

Это была лестница плача, страданий и боли. На перилах висели, полулежали тела, содрогаясь в конвульсивных продвижениях наверх, к заветной цели.

А начиналось всё невинно и радостно.

Два дня назад Нинель Фёдоровна Зайкина сбежала душной ночью из города Краснодара, чтобы насладиться отдыхом на морском побережье посёлка Прибрежное в Крыму. Договорились с Ларисой Сайкиной, давней подругой, что по пути в Крым тётю Нину подвезёт зять Ларисы Андрей: он ехал в Ялту за семьёй.

Машина мчалась сквозь тьму. Негромко играла музыка, в багажнике что-то позвякивало на поворотах. Нинель, кажется, и не спала, а уже серый рассвет прогнал остатки дремоты, и вот он, Мост, величественный и сияющий, летит над головой, стройные конструкции сливаются в сплошное ребристое полотно. Ветер, ворвавшийся в раскрытые окна, заиграл, заволынил по-скоморошьи, взъерошив волосы и раскидав по салону автомобиля кепки и шляпки. Проскочили – и дальше, по узким улочкам городка Керчи, мимо жёлтых двухэтажных домиков, пыльных палисадников. За окном появилась гладкая местность со скудной растительностью, выжженной травой и небольшими деревцами.

Около пансионата Зайкину встретил дежурный администратор. Нинель распрощалась с Андреем, положив две тысячи «на бензин». На возражения парня ответила:

– А то больше с тобой не поеду и маме твоей пожалуюсь.

Её проводили в подготовленный номер, который при беглом осмотре пробуждал ностальгию по советским временам: холодильник «Саратов», телевизор «Рекорд», на стене в изголовье – морской пейзаж, на котором то ли восход, то ли закат солнца; витиеватая люстра с одним рожком; над балкончиком нависает ржавый, но исправно работающий кондиционер; совмещённый душ с санузлом сжаты до размеров скромного чулана.

Переодевшись в купальник, накинув белое парео, Нинель Фёдоровна отправилась на пляж. Море манило и ослепляло солнечными бликами. Через пару часов Зайкина обнаружила, что её плечи и декольте стали болезненно чувствительными. Как рыжий человек, она мгновенно сгорала на солнце. В ближайшем магазинчике по пути в пансионат Нинель приобрела широкополую соломенную шляпу по цене, оправдывавшей несколько таможенных досмотров. А по уверению загорелой до цвета шоколада продавщицы, «из итальянской соломки ручной работы».

Вечером, принимая душ, Нинель Фёдоровна поскользнулась на гладкой мокрой плитке, едва успев ухватиться за хлипкую стойку душевой шторы. Утром обнаружила, что щиколотка правой ноги распухла. После завтрака Зайкина подошла к администратору с просьбой вызвать такси, чтобы добраться до ближайшего травмпункта. Местное такси пришло быстро – «жигули-копейка». Водитель Азиз сказал, что может забрать клиентку часа через два.

Нинель, прихрамывая всё сильнее, побрела к зданию поликлиники с облупившимися стенами и серыми колоннами на входе. Перед регистратурой толпились поникшие фигуры со страдальческим выражением на лицах и всевозможными травмами рук, ног и голов. Дождавшись своей очереди, Нинель предъявила паспорт, заполнила медицинский договор и, получив направление на рентген, прошла в коридор, где, если верить стрелкам, находился нужный кабинет. Но, оказывается, его перенесли в связи с реконструкцией здания на пятый этаж. Зайкина направилась к лифту. Это доисторическое чудовище располагалось в небольшом холле рядом с лестницей, ведущей на следующие этажи. На его обшарпанных дверях висело объявление: «Лифт не работает».

– Это что, неудачная шутка какого-то двоечника-медбрата? – еле сдерживаясь, возмущённо воскликнула Нинель.

В чьей голове родилась безумная идея разместить рентген-кабинет на пятом этаже? Для страдающей Зайкиной сложилась простая арифметическая задача: «Между этажами по двадцать четыре ступени, надо преодолеть пять этажей – сто двадцать орудий пыток, расположенных в восходящем порядке».

Это была лестница плача, страданий и боли. На перилах висели, полулежали тела травмированных граждан, содрогавшихся в конвульсивных продвижениях вверх, к заветной цели. Раздавались оханья, аханья, откровенные всхлипывания и множество виртуозных непечатных выражений…

Вцепившись в перила обеими руками, Зайкина, закусив нижнюю губу, сделала первый шаг. Боль в лодыжке усилилась. Преодолела одну ступеньку, вторую. На третьем этаже вдруг открылись дверцы лифта. Отдельные страждущие, увидев это, дёрнулись было к заветной кабинке, но та была заполнена людьми в белых халатах, лица которых выражали откровенное злорадство.

Снимки переломов и вывихов на руки не выдавали. В полутьме рентгеновского кабинета глухой голос с профессиональной монотонностью сообщал, что больным нужно отправляться на первый этаж в восьмой кабинет, раздражённо добавляя:

– И не выстаивайте под дверью; всё, что надо, спустят врачу-травматологу, и он вас вызовет!

Нинель Фёдоровна, извиваясь бедром левой здоровой ноги, практически на руках съехала по перилам.

Вердикт врача порадовал:

– Небольшое растяжение. Что ж вы прыгаете так неаккуратно, вам не восемнадцать лет!

Сестричка профессионально наложила тугую повязку.

На улице ласково светило солнышко, чирикали суетливые воробьи. Из пекарни, расположенной на одной улице с травматологией, вкусно пахло свежеиспечённым хлебом. Такси ждало Нинель Фёдоровну у входа в поликлинику.

– Как вы себя чувствуете, всё хорошо? – Азиз старался вести машину медленно.

– Ой, мне повезло: растяжение. Пройдёт. – Нинель повернулась к водителю и внимательно посмотрела на его горбоносый профиль. – Скажите, пожалуйста, Азиз, у вас есть лодка с мотором? Дело в том, что у меня завтра состоится полёт на парашюте над морем. Мечта детства. Я немного переживаю: а вдруг меня ветром отнесёт далеко от берега и меня потеряют? Телефон я положу в непромокаемый футляр. А вы сможете быть на своей моторке недалеко от пляжа, чтоб меня подстраховать на всякий случай? Я оплачу ваши расходы.

На другой день Нинель Фёдоровна Зайкина взмыла над побережьем. Туго стянутая лодыжка не беспокоила. Азиз на моторке вышел в море.

Тир и психология

Каждый вечер отправлялась к морю – смотреть на закат, наслаждаться шумом прибоя, наблюдать, как редкие ранние звёзды появляются на фиолетовом небе.

Так без особых приключений, если не считать растянутой в прошлом лодыжки, прошла неделя отдыха Нинель Фёдоровны Зайкиной: купания, вечерние прогулки, экскурсии.

Рядом с пансионатом располагались аттракционы.

Обойдя уже по второму кругу этот островок веселья, Нинель подошла к тиру – небольшому павильону с сокрушительным названием «Орлиный глаз». На высокой стойке уложены в ряд матово отсвечивающие автоматы Калашникова, «калаши». Два смуглых курчавых «бизнесмэна» с белоснежными улыбками предлагали на выбор оружие, «чтобы сеньора проверила свою меткость и выиграла главный приз – этот розовый бегемот ждёт только вас!».

– Спасибо. Я попробую, – поблагодарила Нинель. Сама же подумала: «Ещё чего! При чём тут бегемот, да ещё розовый? Да, сгорела на вашем солнце, но фигура у меня очень даже ничего! И не надо меня уговаривать».

Зайкина знала свой «орлиный глаз», у них в роду все славились меткостью: брат, служивший в армии и побеждавший на стрельбище «дедов»; отец-сибиряк, с левой руки поражавший любую мишень.

«Значит, так: главное – не спешить. Очереди желающих пострелять не наблюдается. Хозяева тира, подготовив “аппарат” и получив деньги, тут же потеряют ко мне интерес», – рассуждала Нинель, тщательно выбирая подставку под автомат.

Один из курчавых ребят, зарядив обойму и вручив оружие пенсионерке, отвернулся, пересчитывая выручку в кассе. Нинель Фёдоровна плотно поставила оба локтя на стойку, уложила дуло автомата на подставку.

«Надо, чтоб вон та мушка была точно посередине прорези, которая ближе. Ага, совпали. Теперь… Или вся эта конструкция закрывает полностью мишень, или должна находиться точно по горизонтали? Надо пробовать».

Нинель сделала первый выстрел. Мимо. «Значит, перекрываем мишень».

Второй выстрел.

«Попала!» – радостно отметила она.

Третий – в цель!

Сердце учащённо застучало. Мысли и воспоминания вдруг нахлынули разом. Сильное тело автомата, как живое, прильнуло к её левой ладони, приклад стал единым целым с плечом. Мысленно она передёрнула с клацаньем затвор и чётко произнесла вслух:

– Первому моему начальнику, что кровушку из меня пил целый год. Каждый день уходила домой в слезах.

Нажала курок. В цель!

Дальше продолжала уже без колебаний и сомнений. Образы роились вокруг неё, выстраиваясь в шеренгу лиц, казалось забытых и ненужных. Ан нет, собрались! «Скучно без меня? Получайте!»

– Бывшему муженьку, что сидел на шее, гулял, пил да ещё врал как сивый мерин на каждом шагу!

Выстрел. Мишень закувыркалась.

Она ожесточённо говорила, валя все мишени подряд, не замечая, что «бизнесмэны» прижались спинами к боковой стенке, а младший стал за спину старшего.

– Подружка, змея подколодная, что ж ты прибегала через день узнавать, как у нас с мужем, а сама только под утро из его машины вылезала?

Да-дах! Полетели две мишени сразу.

– Ага, сволочи, не нравится!

Воображаемое клацанье затвора чётко звучало в её голове.

– А это на закуску – моей доверчивости, мягкотелости, моему бесконечному терпению, и гори всё синим пламенем!..

Патроны закончились.

С сожалением положив оружие на место, выпрямившись, резко выдохнула. Обращаясь к стоявшим навытяжку парням, величественно подвела итог:

– Бегемота оставьте себе. И запомните, мальчики: женщина в гневе непредсказуема – не доводите до греха.

Сзади раздались аплодисменты. Около палатки собралась группа отдыхающих. Нинель ушла гордой походкой в развевающемся платье, вдыхая свежий морской воздух и оставив в этом маленьком провинциальном тире все свои обиды и переживания.

Вечер продолжила в кафе на открытой террасе. Заказала бокал кроваво-красного вина, позволила себе выкурить тонкую сигарету с золотым фильтром.

Немолодой шансонье пел песни восьмидесятых. В перерыве подошла к певцу и, оплатив выступление на десять песен, выдала свой репертуар. С шансонье Эдиком спели дуэтом на бис «Мы вдвоём», «Мама, я танцую». Подтянулась компания молодёжи, сказавшей, что они из Тагила. Завязался спор, какая же песня лучше. Ребята утверждали, что «Рюмка водки на столе» – то, что надо. Нинель с группой поддержки в лице Эдика настаивала на песне «Самый лучший день». Победила дружба. Образовав хору[13]13
  Хора – народный танец-хоровод.


[Закрыть]и положив друг другу руки на плечи, с чувством зажгли ритмичным южным танцем.

Уже в номере пансионата, глядя с балкона на ночное море, Нинель Фёдоровна довольно улыбалась, вспоминая свою удачную «охоту» на воспоминания. Будет что рассказать подруге Ларисе за бутылочкой крымского вина.

Кастрировать!

Женская дружба – слёзы в жилетку, танцы и суши, чай и конфетки. Сплетни на кухне, вино до утра. Женская дружба очень мудра…

Anekdotovmir.ru

Нинель Фёдоровна внесла объёмистые пакеты с продуктами на кухню. Переоделась в домашнее платье бирюзового цвета, подчёркивающее её зелёные глаза, поправила пышные волосы. Раздался звонок в дверь.

«А вот и Лариса. Раньше на целый час. Что ж у неё случилось? У меня ещё ничего не готово».

Нинель устремилась к двери.

– Здравствуй, моя хорошая. Проходи, проходи. Я только из магазина, сумки разбираю. А выглядишь, как всегда, на отлично.

Ларису часто сравнивали с известной французской певицей семидесятых годов двадцатого века Мирей Матье. Причёска каре на тёмных волосах, пухлые губы с яркой помадой, предпочитала в одежде чёрные цвета.

– Я уж не знаю, что и думать, – продолжала Нинель. – Звонишь в полночь, и ни словечка. Это чревато, в наши «пятьдесят плюс» слушать интригующие новости на ночь.

– Потому и не рассказала. – Подруга прошла на кухню. – Проболтали б до утра, а толку никакого.

– Извини, что я к тебе то спиной, то боком. – Нинель разбирала покупки, сдувая непослушную прядь волос со лба. – Слушаю внимательно.

– Не знаю, с чего и начать. Так всё навалилось.

– Не пугай. – Нинель резко оглянулась, едва не уронив разделочную доску.

– Понимаешь, у нас с тобой разные ритмы по жизни. Ты, если в течение двух недель никуда не едешь, для тебя это катастрофа глобального значения. Я – нет. Я люблю быть дома, – дрогнувшим голосом продолжила приятельница.

– Так, Ларка, быстро всё рассказывай! Или я присаживаюсь рядом, и будем ронять горючие слёзы о нашей не всегда праведно прожитой жизни.

Лариса достала из сумки вино:

– Надо охладить. Поставлю в холодильник. Не отвлекайся… Чего я разнылась? Ну, слушай.

И полился негромкий рассказ. Поглядывая рассеянно то в окно, то на хлопочущую хозяйку, она продолжила, вслушиваясь в свою историю. Так иногда человек, находясь один дома, проговаривает вслух те моменты своей жизни, что бродят в его голове, занимают его мысли, и надо высказаться, и услышать свой голос, и увидеть это всё другими глазами.

Нинель изо всех сил старалась оказать внимание подруге, но в этот момент засвистел чайник, с грохотом упала крышка от кастрюльки, и она услышала только обрывок фразы – «…прибился кобель…». Чтобы поддержать разговор, она произнесла:

– Так это хорошо, всё не сидеть одной вечерами. И гулять постоянно будете.

– Да, я тоже так думаю. Но как-то тревожно. Немолодой, с характером…

– И что, не справишься? – Нинель выскочила на лоджию за укропом.

Лариса пыталась продолжить:

– …как начнёт по соседям бегать да у магазина высиживать.

– Ты о чём? Если тебе доставляет удовольствие с ним возиться, есть много методов, чтоб приручить и воспитать так, чтоб тебя устраивало. – Раскладывая подготовленные продукты по салатницам, Нинель советовала подруге, не понимая её переживаний. И, размахивая пучком укропа, как дирижёрской палочкой, она вдохновенно продолжала: – Приобретаешь строгий ошейник, серьёзный намордник, выдерживаешь на коротком поводке, кормишь досыта – и всё, он твой, послушный и благодарный за сытный обед, крышу над головой, мягкую подстилку. А чтоб не бегал по соседским сучкам да у магазина куски не выпрашивал, кастрируй!.. Что с тобой?

Лариса, выпрямившись и округлив глаза, как заворожённая смотрела на Нинель.

– Ты это зачем такое говоришь? Я с тобой одной поделилась, больше ни с кем. А ты: «на подстилку», «кастрировать», – с надрывом выдала Лариса.

– А что ты хотела услышать? Воспитание взрослой собаки – сложный процесс.

– Какой собаки? Ты меня слушала? Я тебе битый час рассказываю, что познакомилась с мужчиной, но подозреваю, что кобелиной породы.

Обе женщины уставились друг на друга так, будто увидели что-то совершенно новое и необычное. И через мгновение кухню огласил неудержимый смех, переходящий в икание и всхлипывание. Смеясь и приседая, вцепившись друг в дружку, добрались до ванной комнаты, чтобы смыть поплывшую косметику.

Вернувшись на кухню, дружно сервировали стол, покрытый белой скатертью. Посреди расположилась плетёная хлебница, устланная льняной салфеткой, в которой аппетитно улеглись ломти душистого хлеба чиабатта. В овальном керамическом блюде соседствовали овощи: крепкие огурцы с пупырышками, сиреневые помидоры-сливки, духмяная кинза – всё куплено у знакомого фермера; зеленовато-голубой сыр с благородной плесенью пробуждал желание всё бросить и умчаться, сжёгши мосты, в Париж. В духовке поспела форель, наполнив кухню ароматами заморских приправ.

Лариса разлила в хрустальные бокалы золотистое вино и предложила тост:

– За тебя, подруга, за женское счастье. Может, и ты чем-нибудь меня удивишь.

– За женское счастье! – Зайкина улыбнулась. – Да, история у меня есть. И произошла она в проливной дождь.

Поющим звоном откликнулись бокалы.