Текст книги "Невесты Чёрного Портного"

«А мы случайно повстречались…»
(Приключения очень взрослой женщины)

…Не взяла зонт, и откуда ни возьмись налетел дождь. Нинель Фёдоровна Зайкина, подобрав длинный подол цветастого летнего платья, поспешила к ближайшей трамвайной остановке в надежде укрыться под козырьком, но там уже собрались люди, стоявшие плотно друг к другу. И если очень-очень постараться, то можно спрятать только голову, а тело будут щедро поливать струи воды с крыши. Зайкину это не устраивало. Соломенная шляпка намокла и грозила потерять форму. Нинель попыталась разыскать в сумке целлофановый пакет, чтоб хоть как-то прикрыть себя, когда вдруг над ней появился чёрный шёлк зонта и мужской голос произнёс:

– Идите ко мне, спрячемся вместе!

Подняв глаза, Нинель оказалась лицом к лицу с незнакомым мужчиной. Ей достаточно было беглого взгляда, чтобы понять: рыцарь с зонтиком одного с ней возраста. Приятное улыбающееся лицо с серыми глазами, подтянутая фигура, короткая стрижка на седых волосах.

Он продолжил, улыбаясь:

– Простите, я вас не напугал? Подумал, надо срочно действовать, пока вы совсем не промокли.

– Благодарю…

Зонт шатром укрыл их, и потоки воды, льющиеся с него, отгородили мужчину и женщину от всего мира. Нинель видела перед собой губы мужчины, и это смущало. Отвернуться означало бы встать к человеку боком или спиной, что совсем уж было бы глупо. Губы у незнакомца были чётко очерчены, слегка полные. Нинель подумала: «Ну вот для чего природа даёт мужчинам такую форму губ? Женщине же, чтобы её губы были привлекательны, надо накладывать очищающую маску, затем крем для увеличения объёма, обвести карандашом контур, подобрать помаду и в заключение использовать голливудский приём – капельку серебристого блеска на середину нижней губы». Всё это мигом пронеслось в её голове, и ей показалось, будто незнакомец заметил, что она разглядывает его лицо.

Он слегка улыбнулся:

– Я недавно в Краснодаре, город знаю плохо, вот выучил несколько маршрутов общественного транспорта; пока еду, рассматриваю, а в своей машине только навигатор слушаю да лавирую по полосам, чтоб не проскочить место назначения, и, конечно, с парковкой проблематично.

– Да, я тоже сегодня без машины. И вот дождь…

И тут она в панике и совершенно некстати вспомнила, что вчера готовила баклажаны с чесноком. «Поела вечером совсем немного, попробовала, можно сказать. А утром ела или нет? Батюшки, в какую сторону дышать? Нет-нет-нет, утром даже крышку с кастрюльки не поднимала…»

От мужчины волнующе пахло тонким ароматом одеколона. Он слегка придержал её под локоть:

– Давайте немного отойдём, к нам лужа подбирается.

Они отошли на несколько шагов. Дождь закончился. Подошёл трамвай. Мужчина, взглянув на номер маршрута, заторопился, сложил зонт, направился было к трамваю, но тут же вернулся:

– Пожалуйста, скажите свой номер телефона, у меня отличная память, я запомню. Меня Василий зовут. Василий Фёдорович Никитин. Я по записи к юристу опаздываю. Не хотелось бы вот так с вами расстаться.

– А я Нинель. Фёдоровна. – Засмеялась и скороговоркой закончила: – Запоминайте: восемь…

Василий, перепрыгивая через лужи, успел вскочить в трамвай. Они помахали друг другу.

Нинель стояла на остановке и думала, почему так несправедливо. Новый знакомый уехал первым. Не мог её маршрут появиться раньше? Это было б продолжением красивой небольшой истории встречи и расставания: она задумчиво смотрела бы в умытое дождём вагонное окно, взмахнув на прощание рукой. Улыбаясь, она ясно представила эту картину. Картина понравилась… Поспешив к приближающемуся трамваю, обегая лужи и боясь зачерпнуть туфелькой мутной воды, Зайкина взвизгнула, как ей показалось, по-девчачьи. А на самом деле её застуженные неоднократно бронхи издали звук, схожий с гудком ржавого баркаса. «Хорошо, что Василий уехал первым», – подумала Нинель.

Дома сделала себе ванну. На маленькую полочку поставила горячий кофе, включила спокойную музыку.

«Странно, почему он ко мне подскочил? Может, аферист? Да ещё и к юристу опаздывал. Или какой-нибудь маркетолог? Нет-нет, меня никуда не уговоришь и ни на что не подпишешь. Прошли времена коробейников и быстрых на ногу косметологов-однодневок… Ладно, хватит анализировать! Что было хорошего? От дождя спас? Спас. Мужчина приятный во всех отношениях? Да, приятный… Поволновалась, подышала ароматом мужского одеколона, и хватит с меня».

Довольная и расслабленная, вышла из ванной комнаты, закутавшись в махровый халат. Заварила чай в прозрачном стеклянном чайничке. Чаинки вперемешку с экзотическими цветочными лепестками кружились, всплывали и опадали. Телефон положила рядом. Его чёрный экран не подавал никаких признаков жизни.

«Хорошо, что я не успела взять у Василия его номер. Уже не удержалась бы, позвонила».

И, передразнивая себя, вслух произнесла:

– Как добрались, все дела успели сделать?..

«Ох, позор на мою головушку… Или трубку взяла бы жена. И что бы я сочинила? “Мы под зонтиком случайно…”»

Засмеялась и пропела слова популярной песни:

– «А мы случайно повстречались под неумолчный шум до-о-о-ждя…»

Налила чай, взяла ложечку гречишного мёда. Внутренне Нинель уже простилась с «человеком дождя». Так спокойнее, она привыкла к одиночеству за пятнадцать лет после развода. Сладко потянулась, настроившись на сон. И в это мгновение зазвонил телефон. Номер незнакомый. Схватив трубку, испуганным голосом торопливо ответила:

– Да?

Тут же мысленно себя осадила: «Где твоё женское достоинство, дорогая? Запрыгала, засуетилась…»

– Добрый вечер. Нинель? Это Василий. Простите, что поздно, вы ещё не спите?

– Нет, не сплю, – собравшись, уже томно пропела она в ответ.

– Как вы, не сильно промокли? Только добрался домой. У меня всё сразу: и оформление документов, и небольшое строительство. Купил дом под Краснодаром, занимаюсь ремонтом. Масса хлопот.

– Понимаю. Вас, наверное, дома заждались? – произнесла скороговоркой Нинель. «А что, надо всё сразу выяснить. Годы мои не те, чтоб тайные свидания назначать».

– Никто меня не ждёт уже несколько лет. Дети разъехались, два сына, живут в Петербурге, женаты, и внуки есть. А жена умерла четыре года назад. Сердце.

– Простите. Я иногда бываю совершенно бестактна.

– Всё правильно вы спросили. – И деликатно уточнил: – А я вас не отвлекаю от домашних дел?

– Да какие у меня домашние дела? Живу одна. Дочки взрослые, обе замужем, внуки-школьники.

«Вот и разобрались», – облегчённо выдохнула Зайкина.

– Я всё больше влюбляюсь в ваш город. Скоро буду говорить «в наш». Всегда интересовался историей, архитектурой, да в молодости не до того было. Столько замечательных зданий дореволюционной постройки. И каждое несёт в себе массу загадок и тайн.

Нинель засмеялась.

– Вы не верите? – воскликнул Василий. – Очень увлекательно, уверяю вас. Предлагаю вместе побродить по Екатеринодару.

– Принимаю ваше предложение! К сожалению, много улочек перестраивают. Они исчезают бесследно, – с грустью заключила Зайкина.

– Подскажете, с чего начинать?

– Есть у меня на примете один дом купеческого стиля. Но я не уверена. Надо в интернете посмотреть.

– Нинель, дорогая, а может, придём к этому дому, ничего не зная о нём, сочиним про него историю? Потом пороемся в архивах. Проверим свою интуицию.

– Согласна. Встречаемся на нашей трамвайной остановке. Пройдём три квартала и окажемся на месте. И пусть нам сопутствует магический полдень!

Где-то пропел петух. Один раз, второй, третий.

«Откуда в нашем микрорайоне петух?» – удивилась Нинель Фёдоровна. И поспешила попрощаться с новым знакомым.

Было поздно. Ночь чёрным бархатом завесила окна.

Зеркало польского чародея

Желание и любопытство – два глаза, магически преображающие мир.

Роберт Льюис Стивенсон

Мужчина и женщина не спеша шли по старым улицам Краснодара. Нинель Фёдоровна и Василий Фёдорович внимательно рассматривали здания дореволюционного периода, что пережили современную застройку. Два этих немолодых человека познакомились случайно несколько дней назад на трамвайной остановке, попав под проливной дождь. Василий предложил Нинель купол огромного зонта. Они стояли рядом, зонт шатром укрыл их, и потоки воды, льющиеся с него, отгородили мужчину и женщину от всего мира. Разговорились, обменялись номерами телефонов. Выяснили, что им обоим интересны истории и легенды Старого города. Василий предложил выбрать наиболее понравившееся строение и попытаться создать историю-рассказ: кто мог жить в том или ином доме, в какое время и что стало в дальнейшем с его обитателями?

Они направились к видневшемуся на противоположной стороне улицы заброшенному двухэтажному зданию. Солнце освещало небольшие каменные барельефы с остатками салатовой краски. Дом смотрел на мужчину и женщину запылёнными стёклами в деревянных перекошенных рамах, как если б вглядывался подслеповатый старик в старом пенсне. И был беззащитен и одинок. Входная дверь со ступенями вросла в асфальт. С чёрного входа грузчики вынесли тщательно завёрнутый в старую мешковину большой прямоугольный предмет. Неизвестно откуда налетел порыв ветра, сорвал ткань с верхнего края, и Нинель Фёдоровну ослепила яркая вспышка солнца, отразившаяся в старинном зеркале. Она успела рассмотреть богато изукрашенную витиеватыми узорами раму; бездонная глубина совершенного стекла манила и затягивала чёрным омутом. Зеркало, как пойманного и связанного пленника, внесли в грузовичок. Автомобиль с добычей умчался.

Василий, осмотревшись, нарушил молчание:

– Можно приступать? – Откашлялся. – Что я могу сказать на первый взгляд… Дом двухэтажный. Постройка начала двадцатого века.

Нинель подхватила:

– Дом купеческий, но с намёком, я б сказала, на элегантность.

– Да, строил его молодой купчишка.

– Ну что вы уж так пренебрежительно, – запротестовала Нинель.

– Хорошо-хорошо, пусть будет купец, – слегка поклонился Василий. – Но всё равно молодой.

Женщина продолжила задумчиво:

– Отделиться решил от семьи, больше от властного отца. Доказать, что сможет всё сам: и дела вести, и суженую выбрать по любви, а не по настоянию родителей. Влюбился в дворяночку из обедневшего рода, а у неё ещё больная мать и два младших брата-гимназиста. Дочь давала уроки, чтоб хоть как-то прокормить семью. Девушка милая и очень красивая. Вот такое простое вступление к истории.

Мужчина удивлённо поднял брови:

– Довольно романтично… Ладно. У него, у Петруши…

– Петруши?.. – повторила женщина, улыбнулась. – Почему бы и нет?

Василий азартно продолжил:

– А у него, у Петруши, – невеста из купеческого рода. С детства родители сосватали. Девка – огонь! В роду у неё разбойнички пошаливали, люди зря гутарить не будут.

– У вас и фантазии, – развела руками Нинель. – Хорошо-хорошо, мой ход. Отец Петра, Никодим…

– Никодим. Это значит, Пётр Никодимыч они-с будут.

– Чем вам Никодим не угодил? Сказал как отрезал: «Да не бывать этому! Нищие рты тащить ко мне собрался. Только на ноги встали, с людьми серьёзными дела завели, а тут – на тебе! – с улицы приведёт нищенку какую. Да у неё одна одежонка и зимой и летом. Тьфу!»

– А про невесту Анну забыли? – заторопился Василий. – Девка горячая, с норовом, поперёк слова не скажи. Обида у неё на Петра, крепко схватила; как змея, жалит в самое сердце, душу леденит…

– Анна не отступится, не отдаст своего суженого. – Нинель заговорила низким голосом, будто читала древний заговор. – К колдунье пойдёт, много денег посулит золотом, а не быть Петру ни с какой другой женщиной, кроме неё! Землю есть будет в страшной клятве на смерть разлучнице. – И Зайкина, наклонившись, в каком-то порыве схватила с клумбы рыхлый комок чёрной земли и протянула Василию.

– Да не много ли ты берёшь на себя, сударушка? – проговорил Василий изменившимся, осипшим голосом.

– А как ты хотел? Что взяла – моё, никому не позволю забрать!

Непримиримые, они стояли друг против друга. Пётр – молодой двадцатипятилетний парень, загорелый, с чёрными усами. Анна – ладно скроенная девушка с ослепительно-белой кожей, щёки горят ярким румянцем, на непослушной рыжей гриве волос едва держится замысловатая шляпка, пышная юбка с выглядывающими нижними кружевами обвилась вокруг ног от внезапно налетевшего порыва ветра. Их взгляды скрестились – холодные серые глаза Петра и чёрные, как южная ночь, Анны. Бесшумно поползли декорации улиц, домов, фигуры прохожих. Ветер прошлого менял маски лиц; как опытный портной, перекраивал одежду, касался волос, скользил по пальцам, украшенным старинными кольцами, окутывал изысканным запахом духов. Сквозь туман столетия проступали знакомые и любимые когда-то образы двух молодых людей.

По улице промчалась бричка, запряжённая белой кобылой, правил кучер в синем армяке.

Анна, топнув ножкой в замшевом ботинке, гневно выпалила:

– Побежал за дворяночкой! Купил ты её обещаниями, что и братьёв выучишь, и матушку не оставишь, с вами доживать будет.

– Тебе я ничего не обещал. – Пётр запахнул полы сюртука от холодного ветра. – Всё батина воля. А что было у нас с тобой, в том особой моей вины нет. Опоила ты меня, наливку сладкую подливала. Слыхал я, что с Глашкой-знахаркой водишься, да не верил.

– После той нашей одной-единственной ноченьки понесла я, Петруша. А ты другую нашёл. Вытравила я ребёночка.

Ветер усиливался, завывал, рвал длинное пальто на Анне, трепал её косы.

– Ребёночка погубила? – отшатнулся Пётр.

– Мы погубили сыночка, Петруша. Мы – ты и я. А объявился б хоть раз, по-другому бы и жизнь сложилась… Пошла я к Глашке-знахарке. Она знала, что делать… Девка я здоровая – денёк полежала, оклемалась… И вот тогда я зарок дала: да не быть счастливыми ни тебе, ни дворяночке твоей приблудной!

Пётр говорил, с трудом выталкивая слова из пересохшего рта:

– Обвенчались мы. В дом новый въехали. Платил хорошо за срочную работу. Выставлялся. Мужики премного довольны были, хоть и приговаривали: «Вино ремеслу не товарищ», но справились. А что-то в доме неладно было. Жена не любила одна оставаться, всё с кухаркой на кухне сидела. Та уж морду воротит, что молодая хозяйка за ней следит.

Женщина криво усмехнулась:

– А помнишь зеркало в серебряной раме в полный рост, что я вам на свадьбу подарила? Ох и дорогущее! Табун лошадей можно было купить. Специально такое нашла, чтоб отказаться не смогли. В главную комнату ты его и определил. Выкупила у польского графа-чародея, Глафира подсказала. Узорами изукрашено, а это знаки магические были. Выпило колдовское стекло жизнь из твоей жёнушки. Поделом ей! А не занимай чужого места.

Пётр ахнул как-то по-бабьи:

– Да как ты могла такое сотворить?! Только год и прожили мы.

– А я этот год и не жила. Ни ночью, ни днём места себе не находила. Лишь перед глазами картинки стояли, как вы милуетесь.

– Похоронил я жену. Братьев её пристроил в военные училища, мамаше деревню с господской усадьбой купил. Дом закрыл. Сбежал в тайгу. Там и сгинул в метель. Сам смерти искал.

Анна говорила тихо, будто прощаясь и прощая себя, и Петра, и любовь свою девичью:

– Да и мне несладко пришлось. Ввязалась я в эту магию, будь она неладна. В монастырь подалась грехи замаливать. Все деньги монастырю пожертвовала. Молилась и каялась. Жить не хотела. Мы с тобой, Петруша, в один день и час с белым светом расстались. Знаю.

В эти мгновения они были как никогда близки, говорили то, что должны были сказать друг другу более века назад. Повзрослели их души, выплаканы все слёзы, похоронены родные и близкие люди, а они вот встретились.

* * *

Звуки современного города обрушились на Василия и Нинель. Мужчина и женщина стояли рядом, они боялись разомкнуть руки, отпустить друг друга, чтоб не сгинуть в порталах времени.

Нинель тихо произнесла:

– Эти люди действительно здесь жили. Такое невозможно придумать. Где мы оказались, что за место колдовское? И ведь никому не расскажешь, да и зачем? С одной стороны, «официальные лица» не поверят, могут тут же направить в такие края, откуда по своей воле не выйдешь… Ну а если прознают «неофициальные лица»…

Василий подхватил:

– Набегут, налетят экстрасенсы-прозорливцы всяческих мастей, раскинут палаточный городок.

– Где тут в центре города палатки? – слабо улыбнулась Нинель.

– Найдут где. Расселятся по крышам да по чердакам.

Над ними с шумом пронеслась стая голубей и растворилась в небесной синеве.

– Вот и успокоились душеньки Петра и Анны. Завтра в церковь пойду, закажу панихиду об упокоении, – вслед им произнесла Нинель.

В витрине магазина, как в зеркале, отразились мужчина и женщина в старинных одеждах, а по лицам их плыли, изворачивались магические знаки.

Призрачный трамвай

Первый трамвай в Екатеринодаре был пущен 23 декабря 1900 года. Екатеринодар стал семнадцатым трамвайным городом в Российской империи.

Из архивных документов

Мистическое приключение, связанное с купеческим домом, захватило своей таинственностью Нинель Фёдоровну и Василия Фёдоровича. Через две недели после странного путешествия во времени они встретились на трамвайной остановке в центре города. Это место Нинель и Василий считали своим: спасаясь от проливного дождя, волею судеб как-то раз оказались под одним зонтом.

Василий поспешил навстречу:

– Какой маршрут выбираем? Желание дамы – закон, – и преподнёс букет ромашек.

Нинель однажды проговорилась, что предпочитает полевые цветы, Василий запомнил. Он смотрел на неё влюблённым взглядом, а она знала, что ромашки подходят к её светлому платью. Кожа лица слегка загорела, от этого зелёные глаза Нинель были особенно ярки, и волосы удачно уложились в пышную причёску.

– Мне приятно ваше внимание.

– Дорожу общением с хорошими людьми, а с красивой женщиной – особенно. С юности служил в закрытых гарнизонах. Конечно, с семьёй регулярно ездили в отпуск к морю, родителей навещали. Но основная служба была за пределами части, в степи; нагонят желтороти-ков, и сделай из них мужчин-воинов за два года. Ничего, справлялись. Ребята отличные были.

– Скучаете?

– Немного.

– Вот и трамвай. – Нинель потянула Василия за собой. – На номер маршрута не смотрим, едем куда глаза глядят!

– А это уже от нас не зависит, здесь право вагоновожатого. Скорее, куда кривая вывезет.

Знали бы они, куда их эта кривая повезёт, не говорили б так опрометчиво.

Пассажиров в вагоне не было. Бесшумно закрылись двери.

Механический голос приглушённо объявил:

– Следующая остановка – «Четырнадцатый».

Нинель удивлённо посмотрела на Василия:

– Что-то я не припоминаю остановки с таким названием.

Василий промолчал.

Трамвай без звонков и постукивания колёс на стыках мчался по городу. Замелькали дома, перекрёстки, вывески магазинов. Вот и названная остановка. Двери бесшумно распахнулись, сложившись вдвое. По ступеням поднялись несколько молодых людей, одетых в военную форму. Они были в длинных серых шинелях с цветными петлицами, в фуражках цвета хаки, обуты в высокие сапоги. Старший по званию, с гладкими погонами и какой-то цифрой на них, чётко приказал сесть. Солдаты заняли передние места в вагоне.

– Какая странная форма. Вася, ты же бывший военный, скажи, что это? Или кино снимают? Они все одеты так, будто идут в военный поход. – Нинель повернулась к своему спутнику, одетому в светлое пальто с мягким шарфом.

– Тихо, милая, тихо. – Василий взял её руку в лайковой перчатке и прижал к губам.

Трамвай набирал скорость.

– Смотри, такие молоденькие. Уже мальчишек забирают на войну. Что творится? Кухарка наша была на рынке. Вернулась в панике, за деньги ничего не купила, продукты только в обмен на золото или дорогие вещи. Говорят, что на улицах появились беженцы. – Нинель спрятала подбородок в тёплый мех воротника.

– Эй, дядя, айда с нами германца бить! А то пригрелся тут с барышней, – повернулся к ним бойкий курносый солдатик с белозубой улыбкой.

– А-а-ат-ставить! Кашкин, не бузить!

– Господин унтер-офицер, да я чуток пошутковал.

– Сми-и-и-рна! На выход!

Солдатики горохом высыпались на улицу.

– Следующая остановка – «Семнадцатый».

Трамвай бесшумно мчался сквозь годы.

– Надо было мне самому съездить к матушке. А ты б меня дома подождала. В городе неспокойно. – Василий пытался рассмотреть, что происходит за окном.

Свет неярких лучей солнца скользил по вагону и преломлялся на деревянных скамьях, на влажном деревянном же настиле пола; на поручнях раскачивались кожаные петли для пассажиров, пожелавших держаться за них, вдев руки, во время движения и для сохранения равновесия в переполненном вагоне, если всем не хватит мест.

В остановившийся трамвай ввалилась толпа расхристанных, одетых в полувоенную форму людей. Все были вооружены, некоторые с красными бантами на груди. Вагон заполнился запахом спиртного и немытых тел. Кто-то курил. Кричали про революцию, что нет уже Временного правительства, что власть у рабочих и крестьян и «делай тапери-ча что хоть!» Трамвай не мчался, а, казалось, летел над землёй. С вагоном поравнялись казаки с шашками наголо верхом на лошадях. Пыл у революционеров поубавился, хотя некоторые из них приготовились отстреливаться, доставая оружие из карманов, сдирая винтовки с плеч. Всадники били нагайками по стёклам, крича, чтоб голытьба сдавалась, а то откроют огонь…

– Следующая остановка – «Тридцатые».

Два ребёнка лет десяти, одетые в лохмотья то ли старушечьих кофт, то ли фуфаек, на которых было больше дыр и прорех, чем целого, еле прикрывающие их костлявые тельца, забравшись в вагон, просили, шевеля тонкими бледными губами:

– Тётенька, дяденька, подайте, Христа ради, хлебушка, который день не емши.

– Бедняги вы мои, да вот только горсть семечек в кармане нашёл. – Василий вытряс из кармана невесть откуда взявшиеся подсолнечники.

Нинель пыталась кружевным платочком оттереть грязь, покрывавшую детские лица. Один из беспризорников оказался, вернее оказалась, девочкой. Она ловко выхватила у женщины платок, и дети выскочили в открывшиеся двери на улицу, стремглав исчезнув за углом какого-то здания.

С корзинками и клумками[14]14
  Клумка – завязанный узлом большой платок, в который, за неимением сумок, укладывали вещи.


[Закрыть], в стёганых пальто на вате, закутанные в клетчатые полушалки, в трамвай загрузились две тётки. Одна другой что-то рассказывала, а та, другая, плохо слышала из-за плотного платка, укутывавшего её голову.

– Да ты погодь, что ты мне посоветуешь, а?

Им приходилось почти кричать. Нинель и Василий невольно стали свидетелями подлого сговора.

– Я тебе уже который раз говорю, что нас подселили. У меня трое ребятишек. А эта инженерша целую комнату занимает. Большую. Зачем ей одной такая? Нас будто и не видит. Ходит, смотрит в пол, а если что и говорит, то «вы, пожалуйста…». Так бы и прибила её!

– А ты чево? Не знашь, чё делать? Иди к управдому и напиши бумагу, что инженерша – немецкая шпионка. Книжки она читает?

– Читает. Да в голос: «Бу-бу-бу». Днём и ночью.

– Так и пропиши, что книжки читает, где против совецькой власти всё сказано. Её быстро ушлют куда надо.

Нинель не выдержала:

– Совести у вас нет! Как вы можете такое говорить!

Кумушек как ветром сдуло вместе с их клум-ками и корзинками.

Механический голос объявил:

– Следующая остановка – «Война»!

Нинель, не сдерживая слёз, кусая губы, цеплялась за колючий рукав шинели Василия. Она пыталась объяснить, что это неправильно, не надо торопиться, военкомат ему пришлёт повестку.

– Я тебя никому не отдам, никакой войне. Мы только познакомились, даже ничего не успели рассказать друг другу: где мы росли, какие книжки любили читать в детстве… Ты ещё моих пирогов не пробовал. Знаешь, какие я умею печь пироги?.. Не уходи, ну пожалуйста, ты мне очень нужен, я не смогу без тебя…

Она пыталась заглянуть ему в глаза, понимая, что от своего решения уйти добровольцем на фронт он не отступит.

Василий обнимал её за плечи:

– Милая, так надо. Потерпи, скоро всё закончится. Война не может длиться вечно.

Трамвай как вкопанный остановился на незнакомой улице.

– Конечная. Дальше в депо. Пассажиры, освободите вагоны.

Василий и Нинель вышли, осматриваясь, пытаясь осознать, где они находятся, в каком времени и месте очутились.

– Ну что ты, вытри слёзы. – Василий поцеловал Нинель в мокрую щёку. – Видишь, всё закончилось. И сотовый мой ожил. Прибыли, родная, на место.

– Сколько ж мы путешествовали? – Она посмотрела на ручные часики. Ахнула: – Восемь часов?.. Господи, хоть не восемь лет! Хороши б мы были сейчас, выбрались из трамвая и рассыпались бы от старости.

– Я б не утверждал так опрометчиво. Аккуратненькие старичок и старушка, влюблённые друг в друга и в приключения, которые преподносит нам наш прекрасный город Екатеринодар.

* * *

По Краснодару ходит трамвай с надписью на лобовом стекле: «В депо». Останавливается крайне редко. Его прозвали Чёрная татра. Люди, осмелившиеся сесть в это чудовище, исчезали бесследно.

(Легенды Краснодара)