Текст книги "Полярная звезда"

Мартин Круз СМИТ
ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА

Часть I
МОРЕ

Глава 1

Как огромное чудовище, сеть переползла с аппарели в свет прожекторов траловой палубы. Ее сверкающая «шкура» пестрела красными, синими, оранжевыми бликами, а снизу развевалась пластиковая грива, оберегающая сеть от острых камней морского дна. От поблескивающей шкуры шел холодный пар – чудовище, казалось, зловонно дышало всеми порами в туманной ночи.

С шипением и свистом вода выливалась из сети на деревянные доски и палубы. Сквозь ячейки сыпалась рыба помельче, вроде сельди и корюшки, морские звезды шлепались как камни, а крабы, даже мертвые, падали непременно на клешни. В небе в ярком свете прожекторов парили чайки и буревестники, но вот налетел порыв ветра и сбил всю стаю в беспорядочное месиво.

Как правило, сеть начинали опорожнять с «головы» в передние лотки, а «хвост» опрокидывался в задние. Каждый конец был закреплен узлом из нейлонового шнура, оплетающего сеть. Траловики стояли с лопатами наготове, но бригадир жестом приказал им посторониться, шагнул в воду, бежавшую из сети, и посмотрел вверх. Он даже снял каску, чтобы лучше видеть. Цветные «струйки», казалось, стекали с сети, как краска под дождем. Он уцепился за «гриву» и кинул взгляд в темноту, стараясь отыскать огоньки, качавшиеся на крутой океанской волне, однако траулер, который только что доставил сеть, уже скрылся в тумане. Бригадир достал из-за пояса обоюдоострый нож и вспорол «гриву». В небольшое отверстие стало вываливаться по две-три рыбы. Тогда он яростно полоснул ножом по сети и быстро отскочил в сторону.

Из разреза серебряным потоком полилась сайда – косяк был выловлен целиком. Рыбы сыпались, как только что отчеканенные монеты. Попадались толстые синеватые бычки, а вот и целая волна камбалы – кроваво-красной сверху и бледной снизу; треска – одни рыбины, раздутые воздушными пузырями как шары, другие, наоборот, изодранные в клочья; мелькали коралловые крабы, волосатые, как тарантулы. Щедрый улов подарило ночное море!

И вдруг – девушка. Она мелькнула как ныряльщица в потоке лившейся рыбы. На палубе она лениво повернулась, руки уткнулись в курган из палтуса, обнаженная ступня откинулась на груду крабов. Уже не девчонка, скорее, молодая женщина. Короткие волосы, блузка, джинсы измочалились, отяжелели от воды и песка. Бригадир убрал прядь волос, закрывавшую лицо, и увидел в ее глазах застывшее удивление, словно она пробудилась в лодке посреди океана, которая неожиданно стала подниматься прямо на небеса.

Глава 2

Когда «Полярная звезда» сошла со стапелей Гданьской верфи, ее четыре палубные надстройки были ослепительно белы, а краны – желты, как леденцы. В общем, корабль выглядел отлично.

За двадцать лет соленая вода сильно разбавила белизну ржавчиной. На верхних палубах теперь валялись какие-то доски, бочки со смазочным маслом и пустые – для сбора рыбьего жира, связки сетей, старые спасательные пояса и надувные лодки. Из черной трубы с красным, указывающим на принадлежность судна к советскому флоту, ободком вился темный дымок – дизель явно барахлил. Корпус был побит бортами траулеров при швартовке в плохую погоду. «Полярная звезда» напоминала не столько плавучий рыбозавод, сколько захламленный утилем заводской двор, который невесть как попал в море и чудом держится на волнах.

Тем не менее на «Полярной звезде» сутками напролет ловили рыбу, и неплохо. Нет, не совсем так: ловили небольшие траулеры и сдавали улов на рыбозавод для разделки, потрошения, заморозки и переработки.

Уже четыре месяца «Полярная звезда» сопровождала американские траулеры в американских водах – от Сибири до Аляски, от Берингова пролива до Алеутских островов. Это было совместное предприятие. Проще говоря, советская сторона обеспечивала суда, где рыба перерабатывалась, и забирала улов. Американцы предоставляли траулеры и получали за это деньги. Предприятием руководила компания со смешанным капиталом – половина американская, половина советская. Ее штаб-квартира размещалась в Сиэтле. Во время похода экипаж «Полярной звезды» видел солнце всего денька два – Берингово море не зря было прозвано «Серой зоной».

Третий помощник капитана Слава Буковский шел по цеху обработки. Рабочие сортировали улов: сайду – на конвейер, макрель и скатов – в люк. Некоторые рыбы в буквальном смысле слова взрывались в руках, так как их воздушный пузырь расширялся из-за смены давления во время подъема с глубины, и их ошметки прилипали как слизь к головным уборам, клеенчатым передникам, губам и ресницам работников.

Буковский прошел мимо дисковой пилы, направляясь к отстойнику, где рабочие стояли в канавках по обе стороны конвейера. Они работали, как роботы: первая пара взрезала рыбьи брюшки, вторая отсасывала печень и кишки вакуумными шлангами, третья пара смывала слизь с кожи, жабер и внутренностей струей соленой воды, последняя пара еще раз обрабатывала тушки и укладывала рыбу на ленту, движущуюся в морозильную камеру. За восьмичасовую смену конвейер густо покрывался кровью и мокроватой кашицей из слизи. То же можно было сказать и о рабочих. Они были явно не похожи на героев труда, какими их обычно изображают на картинах, а меньше всех – бледный, темноволосый мужчина, сгружающий готовую рыбу в конце линии.

– Ренько!

Аркадий шлангом отсосал остатки розоватой воды из выпотрошенного брюха, шлепнул тушку на линию, ведущую в морозильник, и потянулся за следующей. У сайды было нежное мясо. Если ее сразу не обработать и не заморозить, она станет непригодной к употреблению и пойдет на корм норкам. Если не подойдет и норкам, то ее отправят в Африку в качестве дружеской помощи. Руки Аркадия онемели от прикосновений к рыбе, холодной, почти как лед, но все же это было лучше, чем работать на дисковой пиле, как Коля. В плохую погоду, когда судно качало, обработка скользкой мерзлой сайды пилой требовала полной сосредоточенности. Аркадий приспособился подсовывать носки сапог под стол, чтобы не скользить по дощатому настилу. В начале и в конце плавания судно мыли и скребли с нашатырем, однако в рыбном цеху постоянно царил пронизывающий сырой запах.

Конвейер остановился.

– Ты – матрос Ренько?

Аркадий не сразу узнал третьего помощника капитана, который был здесь очень редким гостем. Начальник цеха Израиль стоял у выключателя. На нем было надето сразу несколько свитеров. Черные торчащие волосы росли прямо от глаз, которые беспокойно перебегали с места на места Наташа Чайковская, крупная молодая женщина в клеенчатой броне, но с помадой на губах, осторожно наклонилась, оценивая щегольский китель и незаляпанные джинсы третьего помощника.

– Так это ты – Ренько? – повторил Слава.

– Не скрою, я, – сказал Аркадий.

Израиль недовольно сказал Славе:

– Не на комсомольские танцульки пришел. Нужен тебе человек – бери.

Лента конвейера снова двинулась. Аркадий последовал за Славой на корму, перешагивая через желобки, по которым рыбья слизь и жир стекали за борт.

Слава остановился, внимательно рассматривая Аркадия, словно пытаясь разгадать, что он за человек.

– Значит, ты тот самый Ренько? Следователь?

– Бывший следователь.

– Тоже неплохо.

Они поднялись по трапу на главную палубу. Аркадий предположил, что третий помощник ведет его к замполиту или, чего доброго, хочет обыскать его каюту, хотя это могли прекрасно сделать и без него. Они прошли мимо камбуза, откуда тянуло запахом варившихся макарон, свернули налево, мимо лозунга, обещавшего «обеспечить рост продукции агропромышленного комплекса» и призывавшего «бороться за решительное увеличение поставок рыбного белка», и остановились у двери в лазарет.

Дверь охраняли двое, механиков с красными повязками «Дружинник» на рукавах. Скиба и Слезко были осведомителями, «стукачами», как их прозвали члены экипажа. Стоило Аркадию и Славе пройти внутрь, Скиба тут же вытащил свою записную книжку.

На борту «Полярной звезды» имелась настоящая больница – на зависть иному провинциальному городку. Там были и кабинет врача, и смотровая, и изолятор с тремя койками, и бокс на случай карантина, и операционная, куда Слава и привел Аркадия. Вдоль стен стояли белые шкафы, где в стеклянных стерилизаторах, залитые спиртом, лежали хирургические инструменты; запертый красный шкаф, набитый папиросами и лекарствами, содержащими наркотические вещества; тележка с зеленым кислородным баллоном и красным – с закисью азота; урна и медная плевательница. На стенах висели анатомические карты, в воздухе держался резкий запах. В углу возвышалось зубоврачебное кресла. В середине комнаты находился стальной операционный стол, накрытый простыней. Промокшая материя прилипла к телу, судя по очертаниям, женскому. По краю простыни болтались завязки.

В иллюминаторы, отражающие яркий электрический свет, можно было смотреться, как в зеркала. За окном была тьма. Шесть утра – в это время смена заканчивала работу. Обычно в этот момент Аркадий начинал думать, сколько же этой чертовой рыбы плавает в море, и в глазах его стало мутиться.

– Зачем я тебе понадобился? – спросил он.

– Труп на борту, – объявил Слава.

– Сам вижу.

– Одна из девушек с камбуза упала за борт.

Аркадий бросил взгляд на дверь, вспомнил Скибу и Слезко.

– А я тут при чем?

– Объясню. Наш профсоюзный комитет должен составлять рапорт обо всех смертельных случаях, а я – председатель профкома. Ты же единственный на борту специалист по части насильственной смерти.

– И воскрешения из мертвых, – добавил Аркадий. Слава оторопело моргнул. – Ну да ладна – Аркадий оглядел пачки папирос в шкафу, однако шкаф был заперт.

– Где доктор?

– Ты бы на труп глянул.

– Дай закурить.

Слава долго шарил по карманам и наконец вытащил пачку «Мальборо». Аркадий даже присвистнул.

– По такому случаю и руки помыть не грех.

Вода из крана полилась коричневая, но она смыла слизь и чешую с пальцев. От этой воды из проржавевших резервуаров с зубов сходила эмаль – по этому признаку можно было безошибочно определить бывалого моряка. Над раковиной висело гладкое отполированное зеркало – впервые за год он смог хорошенько разглядеть свое лица «Воскресший из мертвых» – недурно сказано. Но «выкопанный из могилы», решил он, подходит к нему лучше. Ночные вахты на плавучем рыбозаводе выпили всю краску со щек, вокруг глаз залегли синие тени… Надо же, полотенце чистое. Стоит когда-нибудь заболеть…

– Где ты работал следователем? – спросил Слава, дав Аркадию прикурить. Тот жадно затянулся.

– В Датч-Харборе есть сигареты?

– Какие преступления расследовал?

– Я так думаю, в Датч-Харборе сигареты навалены штабелями. А рядом – свежие фрукты. И стереомагнитофоны.

Слава потерял терпение.

– Так где ты работал?

– В Москве. – Аркадий снова глубоко затянулся и только сейчас посмотрел на стол. – Если она упала за борт, как вы сумели втащить ее обратно? Я не слышал, чтобы машины останавливали. Каким образом тело очутилось здесь?

– Тебя это не касается.

Аркадий сказал:

– Когда я работал следователем, мне приходилось смотреть на мертвых людей. Теперь я простой советский рабочий и должен смотреть только на мертвую рыбу. Счастливо оставаться.

Он шагнул к двери. На Славу это произвело удручающее впечатление.

– Она попала в сеть, – быстро проговорил он.

– Неужели? – Помимо своей воли Аркадий заинтересовался. – Это необычно.

– Взгляни.

Аркадий вернулся к столу и откинул простыню. Женщина была небольшого роста. Волосы неестественно белые, словно обесцвеченные, но черные у корней. Тело бледное, бескровное, холодное как лед. Рубашка и джинсы облепляли ее, как мокрый саван. На одной ноге была красная пластиковая туфля. С удлиненного лица смотрели затуманенные карие глаза. У рта – родинка. Он поднял ее голову, потом мягко опустил на стол, пощупал шею и руки. Руки были в ссадинах. Ноги уже окоченели. От тела исходило зловоние почище, чем от любой рыбы. В туфлю набился песок – значит, тело подняли со дна. Кожа поцарапана от предплечий до ладоней, скорее всего, царапины оставила сеть, когда ее тащили наверх.

– Зина Патиашвили, – произнес Аркадий. – Она работала в кафетерии на раздаче.

– Она изменилась, – задумчиво заметил Слава, – по сравнению с тем, как она выглядела живой.

Не то слово «изменилась», подумал Аркадий. Здесь наложили отпечаток и смерть, и море.

– Когда она упала?

– Часа два назад, – ответил Слава. Он, подбоченившись, стоял в изголовье стола. – Она, должно быть, была на палубе и упала, когда спускали сеть.

– Кто-нибудь это видел?

– Нет, было темно, сильный туман. Она, вероятно, утонула сразу же – потеряла сознание от шока или просто не умела плавать.

Аркадий несколько раз сжал дряблую шею трупа.

– Она умерла минимум сутки назад. Трупное окоченение начинается с головы и держится некоторое время.

Слава слегка покачивался на пятках. Однако корабельная качка была тут ни при чем. Кинув взгляд на дверь, Аркадий понизил голос:

– Сколько американцев на борту?

– Четверо. Трое – представители компании, один – наблюдатель.

– Они знают?

– Нет. Двое представителей еще спят, третий – на мостике, а оттуда не разглядишь, что творится на траловой палубе. Наблюдатель пьет чай. К счастью, бригадир сообразил и прикрыл тело, прежде чем его смогли увидеть американцы.

– Сеть доставлена с американского траулера. Разве они не заметили?

– Им наплевать, что попалось в сети, разве что мы им расскажем, – Слава задумался. – Нам нужно подготовить приемлемое объяснение на всякий случай.

– Объяснение, говоришь? Она работала на камбузе?

– Да.

– Может, пищевое отравление?

– Не пойдет. – Лицо Славы покраснело. – Доктор осмотрел ее, когда мы принесли тело, и сказал, что она умерла всего два часа назад. Если бы ты был хорошим следователем, то до сих пор сидел бы в Москве.

– Пожалуй.

Смена Аркадия закончилась, и он отправился в каюту, которую делил с Обидиным, Колей Мером и электриком Гурием Гладким. Ни один из них не был образцовым матросом. Гурий валялся на нижней койке, уткнувшись в американский каталог. Обидин повесил куртку в шкаф и смывал слизь, налипшую на бороду, словно паутина на веник. Огромный крест болтался у него на груди. Голос его был гулким, как раскаты грома: если бы покойник мог заговорить из могилы, его голос звучал бы именно так.

– Это не по Писанию, – говорил он Коле, глядя на Гурия. – Это дело рук Антихриста.

– Он даже в кино не ходит, – сказал Гурий, когда Аркадий вскарабкался на верхнюю койку. В свободное время Гурий постоянно носил темные очки и черную кожаную куртку, словно летчик. – Знаешь, что он собирается делать в Датч-Харборе? Пойти в церковь.

– Да, там есть храм, – сказал Обидин. – Тамошние люди уважают святую веру.

– Какая вера? Какие люди? Это же алеуты, дикари вонючие!

Коля считал свои горшочки. У него было пятьдесят картонных горшков, каждый диаметром в пять сантиметров. Он учился на ботаника, и, когда рассуждал о порте Датч-Харбор и острове Уналашка, можно было подумать, что судно идет прямым курсом в райские кущи, а Коля собирается составить там неплохой гербарий.

– Из рыбы выходит отличное удобрение, – сказал он.

– Ты в самом деле думаешь, что они продержатся до Владивостока? – внезапно спросил Гурий. – Что же это за цветы?

– Орхидеи. Они выносливее, чем ты думаешь.

– Американские орхидеи? Они вымахают такие, что ты их в одиночку до рынка не донесешь.

– Они такого же размера, как сибирские болотные орхидеи, – сказал Коля, – так-то.

– Творенья Господни, – прогудел Обидин, словно сама природа согласилась с ним.

– Аркадий, помоги мне, – попросил Гурий.

– А что?

– В американском порту мы пробудем всего день. Мер потратит его на поиски своих вонючих сибирских цветочков, а Обидин хочет помолиться с людоедами. Объясни им – тебя они послушают. В этой банке с дерьмом мы пять месяцев болтаемся по океану ради единственного дня в порту. Под койкой у меня поместится пять стерео и, может, сотня пленок или дискет для компьютера. Во Владивостоке в каждой школе есть компьютер, или должен быть, по крайней мере. Когда-нибудь. Значит, мои дискеты будут стоить бешеных денег. Когда мы вернемся домой, я не хочу спускаться по трапу, вопить «вот что я привез из Америки!» и протягивать горшки с сибирскими цветочками.

Коля откашлялся. Среди обитателей каюты он был самый низкорослый, поэтому чувствовал себя как самая мелкая рыбка в аквариуме.

– Что Буковский от тебя хотел? – спросил Коля Аркадия.

– Этот Буковский мне всю плешь проел, – вмешался Гурий, рассматривая в каталоге фотографию цветного телевизора. – Гляди: девятнадцать дюймов по диагонали. Это сколько по-нашему? У меня в квартире стоял «Фотон». Так он взорвался не хуже бомбы.

– Трубка подвела, – коротко заметил Коля. – Теперь про трубки все знают.

– Я тоже знал, поэтому под телевизором, слава тебе Господи, всегда держал ведро с песком. – Гурий наклонился к Аркадию. – Так чего от тебя хотел третий помощник?

Между койкой и потолком каюты было достаточно пространства, чтобы Аркадий мог, пригнув шею, сидеть. В иллюминаторе виднелась узкая серая полоска – над Беринговым морем вставало солнце.

– Знаешь Зину с камбуза?

– Блондинку? – спросил Гурий.

– Из Владивостока – Коля аккуратно составил свои горшочки.

Гурий ухмыльнулся. Его передние зубы были сплошь из золота и фарфора. И красиво и жевать можно.

– Буковский положил глаз на Зину? Да она завяжет ему член в узел и спросит, любит ли он крендельки. А кто его знает, может и любит.

Аркадий повернулся к Обидину – интересно, что скажет знаток Священного Писания?

– Блудница она, – заявил Обидин и осмотрел банки, выстроившиеся в низу шкафа. Горлышко каждой было заткнуто пробкой с резиновой трубкой. Он раскупорил одну. По каюте потянуло сладким духом бродящего виноградного сока.

– Это не опасно? – спросил Гурий Колю. – Ты ученый, все знаешь. Не взорвется? Есть овощи или фрукты, из которых нельзя гнать самогон? Бананы помнишь?

Аркадий помнил. В шкафу тогда воняло так, как будто разом сгнили все тропические джунгли.

– С дрожжами и сахаром почти все может бродить, – ответил Коля.

– Женщины вообще не должны быть на корабле, – заметил Обидин. На гвозде, вбитом в заднюю стенку шкафа, висела маленькая иконка Святого Владимира. Обидин перекрестился трехперстным крестом, потом повесил на гвоздь рубашку.

– Я молюсь за наше избавление.

Аркадий спросил из любопытства:

– От кого избавляться хочешь?

– От баптистов, евреев и масонов.

– А трудно представить Буковского и Зину вместе, – сказал Гурий.

– Мне понравился ее купальный костюм, – признался Коля. – Помните, как мы шли от Сахалина? – У берегов острова есть теплое течение, подарившее морякам несколько часов искусственного лета. – Купальник, на тесемочках такой.

– Праведный муж покрывает лицо бородой, – сказал Обидин Аркадию. – Праведная женщина избегает появляться на людях.

– Сейчас она праведная, – произнес Аркадий. – Она умерла.

– Зина? – Гурий встал, снял темные очки и посмотрел в глаза Аркадию.

– Умерла? – Коля смотрел в сторону. Обидин снова перекрестился.

Аркадий подумал, что трое его соседей знают про Зину Патиашвили больше, чем он. Он помнил только тот день у Сахалина, когда она гордо шла по палубе в купальнике. Русские любят солнце. Тогда все надели плавки и купальники, да такие, что лишь чуть-чуть прикрывали тело – бледной коже хотелось впитать как можно больше солнечных лучей. Но Зина отличалась не только супероткрытым купальником. У нее была прекрасная фигура, стройная, с великолепными формами. На операционном столе ее тело больше походило на большую мокрую тряпку – ничего общего с Зиной, расхаживающей по палубе и позирующей у планшира в громадных черных очках.

– Она упала за борт. Вытянули сетью.

Вся троица уставилась на Аркадия.

– Зачем же тебя хотел Буковский? – вновь спросил Гурий.

Аркадий не знал, как объяснить. У каждого свое прошлое. Гурий всегда был дельцом, который действовал не только в рамках закона, но и преступал их порой. Колю из института отправили прямиком в лагеря, а Обидин курсировал между пивной и церковью. Аркадию приходилось жить с такими людьми с тех пор, как он покинул Москву: ничто не сближает больше, чем ссылка. По сравнению с разношерстным народом Сибири Москва казалась скучным местом, где обитали чуть ли не сплошные аппаратчики. Из раздумий его вывел резкий стук в дверь. Он даже был рад снова увидеть лицо Славы Буковского, хотя тот и вошел с насмешливым поклоном и обратился к Аркадию с издевкой:

– Товарищ следователь, вас хочет видеть капитан.

Глава 3

Каждый смог бы признать в Викторе Сергеевиче Марчуке капитана, даже когда тот не носил форменного кителя с золотыми нашивками. Аркадий видел его портрет у Дома моряков во Владивостоке – один из многих гигантских портретов передовых капитанов Дальневосточного рыболовного флота. Художник смягчил резкие черты лица Марчука и так «затянул» его в пиджак и галстук, что капитан выглядел, будто проглотил гладильную доску. У живого Марчука лицо словно было вырублено из дерева, обрамлено аккуратно подстриженной черной бородой, придававшей ему бравый вид, а на палубе корабля он всегда появлялся в шерстяном свитере и заношенных джинсах. В жилах его текла смесь азиатских и казацких кровей. Сибиряки во многом определяли лицо этой страны: новосибирские экономисты, иркутские писатели, владивостокские моряки.

Сейчас капитан сидел за столом, задумчиво глядя на бумаги, разложенные перед ним: личное дело матроса, книга кодов, шифровальная таблица и еще два листа, первый из которых был испещрен цифрами, в некоторых местах обведенными красным карандашом, а второй – буквами. Марчук поднял взгляд и посмотрел на Аркадия, как бы стараясь поймать его в фокус. Слава Буковский вежливо отступил на шаг, чтобы не попасть в поле зрения капитана.

– Знакомство с членами экипажа порой бывает очень любопытно, – Марчук кивнул на личное дело. – Так значит, вы бывший следователь… Я запросил по радио дополнительную информацию о вас, матрос Ренько. И мне ее прислали. – Крепкий палец капитана постучал по расшифрованной радиограмме. – Итак, старший следователь Московской прокуратуры, уволен по причине политической неблагонадежности. Впоследствии вас видели в одном из пригородов Норильска. Ну, это ничего, многие лучшие представители нашего народа провели в этих краях долгие годы, пока их не реабилитировали. В Норильске вы работали ночным сторожем. Вероятно, вам, бывшему москвичу, по ночам там было холодновато?

– Я разжигал три костра из пустой тары и садился между ними. Со стороны это, наверное, напоминало языческий ритуал.

Марчук закурил, а Аркадий тем временем оглядел каюту капитана. Пол был устлан персидским ковром, в углу стоял диван, на стенах разместились книжные полки с литературой по морскому делу. Были также в каюте телевизор, радиоприемник и старинный письменный стол размером со спасательную шлюпку. Над диваном висела фотография – Ленин выступает перед моряками. Три часовых циферблата показывали местное, владивостокское и гринвичское время. Распорядок на корабле поддерживался по владивостокскому времени, а расчет курса шел по Гринвичу. А в общем, каюта капитана напоминала бы рабочий кабинет на берегу, если бы не светло-зеленые переборки вместо стен.

– Вы были уволены за порчу государственного имущества. Наверное, имелась в виду пустая тара. Потом вы поступили работать на скотобойню.

– Да, я затаскивал оленей на бойню.

– Но и оттуда, как здесь сказано, вы были уволены по причине политической неблагонадежности.

– Я работал с двумя бурятами, не знавшими русского языка. Может быть, олени донесли?

– В дальнейшем вы завербовались на каботажный траулер на Сахалине. Вот это меня очень удивляет, матрос Ренько. Завербоваться туда может только полный идиот – каторжный труд за мизерную зарплату. А команды? Мужья, скрывающиеся от уплаты алиментов, преступники в бегах и, кто знает, возможно, даже убийцы. И всем на это наплевать, потому что на Дальнем Востоке не хватает матросов. Все же вас снова уволили и снова по той же причине. Расскажите, что же вы такого натворили в Москве?

– Я работал.

Марчук раздраженно разогнал рукой клубы сизого дыма.

– Ренько, вы уже десять месяцев на «Полярной звезде» и никогда не сходили на берег, когда мы прибывали во Владивосток.

Когда матрос сходит на берег, он должен пройти через пограничный пост – пост войск КГБ.

– Я люблю море, – отвечал Аркадий.

– Я лучший капитан Дальневосточного рыболовного флота, – отпарировал Марчук, – Герой Социалистического Труда, но даже я, видимо, не люблю море так, как вы. Однако должен вас поздравить. Доктор изменил свое заключение. Эта девушка, Зина Патиашвили, погибла не этой ночью, а предыдущей. Товарищ Буковский, как председатель профсоюзного комитета, подготовит соответствующий рапорт о случившемся.

– Товарищ Буковский, несомненно, отлично справится с этой задачей.

– Да, он человек старательный. Однако третий помощник капитана – это не следователь. А кроме вас, следователей на борту нет.

– Но он весьма инициативен. Так что мне остается пожелать ему удачи.

– Слушайте, поговорим серьезно. На «Полярной звезде» двести семьдесят матросов, рабочих и технического персонала, включая пятьдесят женщин. Целая советская деревня в американских водах! Слухи о загадочной смерти на борту быстро распространятся. А нам важно, чтобы никто не предположил, будто мы пытаемся спрятать концы в воду или подошли к делу недостаточно серьезно.

– Так значит, американцы уже в курсе? – догадался Аркадий.

– Их представитель был у меня, – вынужден был признаться Марчук. – А то, что она умерла позавчера, еще более усложняет наше положение. Вы говорите по-английски?

– Давно не приходилось. Но ведь многие американцы, работающие с нами, говорят по-русски.

– И вы не танцуете?

– Забыл, как это делается.

– Позавчера вечером мы устраивали танцы, – напомнил Слава Аркадию. – Танцевальный вечер в честь дружбы рыбаков всех народов.

– Я в это время чистил рыбу. Так, глянул мельком, когда шел на рабочее место.

Танцы были в столовой. Проходя мимо, Аркадий заметил только блеск огней и неясные силуэты танцующих.

– А ты еще играл на саксофоне, – сказал он Славе.

– У нас были гости, – продолжал Марчук. – Два американских траулера пришвартовались к «Полярной звезде», команды пошли на танцы. Возможно, вы захотите опросить членов команд. Они не говорят по-русски. И помните – это не официальное расследование, оно будет, как вы сами знаете, проведено компетентными органами во Владивостоке, когда мы туда вернемся. Однако кое-какие сведения возможно собрать и сейчас, по горячим следам. Буковскому потребуется в этом деле помощник с вашим опытом и знанием английского. Это только на сегодня.

– Прошу прощения, – сказал Слава, – но я могу опросить команду и без помощи Ренько. Следует помнить, что этот рапорт будет читать руководство флота, а также сотрудники министерства…

– Не забывайте, что говорил Ленин: «Бюрократия – это дерьмо», – ответил Марчук и обратился к Аркадию: – Патиашвили была на танцах в то время, которое вы определили как время ее смерти. Мы считаем, нам повезло, что на борту есть человек с вашим опытом в делах такого рода, и надеемся, что вы будете рады оправдать доверие коллектива.

Аркадий взглянул на радиограмму, лежащую перед капитаном.

– А как же быть с моей политической неблагонадежностью?

Зубы Марчука ослепительно блеснули из-под черных усов.

– Вашей неблагонадежностью у нас есть кому заниматься. Слава, товарищ Воловой интересовался матросом Ренько. Ничего не предпринимайте без его ведома.

Кино в столовой крутили дважды в день. Из коридора Аркадий мог видеть только нечеткие фигуры на экране, висевшем над той самой сценой, где позавчера играл Слава и его друзья. Самолет приземлился в современном аэропорту, явно где-то за рубежом. У здания стояли шикарные автомашины, может быть, несколько устаревших моделей и слегка обшарпанные, но явно американского производства. Герои, обращаясь друг к другу с американским акцентом, называли один другого «мистер такой-то». Вот в камеру попали чьи-то заграничные ботинки…

– Опять про бдительность вдали от Родины, – прокомментировал кто-то. – Очередные происки ЦРУ…

Это был Карп Коробец, бригадир траловой бригады, широкогрудый, узколобый мужик. Волосы у него начинали расти буквально в миллиметре от бровей. Карп напоминал монументы, возведенные в память погибших на войне, – солдата, сжимающего винтовку, матроса, ведущего огонь из орудия. Глядя на эти памятники, можно было подумать, что войну выиграли какие-то дебилы. На «Полярной звезде» Карп ходил в передовиках производства.

На стене висели диаграммы, отражающие успехи трех судовых бригад в социалистическом соревновании. Победитель определялся каждую неделю и получал золоченый вымпел. При подведении итогов соцсоревнования учитывалось и количество пойманной рыбы, и качество ее обработки, и процент перевыполнения плана. Бригада Карпа держала вымпел уже несколько месяцев, но в последний раз вынуждена была уступить его бригаде, где работал Аркадий. «Снабжая продуктами питания советских людей, ты вносишь свой вклад в дело строительства коммунизма!» – гласил лозунг, тянувшийся вдоль стены. Это, значит, про Карпа и про него, Аркадия.

Бригадир лениво затушил сигарету. Палубные рабочие недолюбливали членов команды, работавших в трюмах, поэтому Карп едва взглянул на Славу. На экране один секретный агент передавал другому какие-то белые пакетики.

– Героин, – определил Карп.

– Или сахар, – отозвался Аркадий. Кто был прав, проверить было трудно.

– Бригадир Коробец был одним из тех, кто обнаружил тело Зины, – вмешался Слава.

– Когда это было? – спросил Аркадий.

– Около трех ночи, – ответил Карп.

– Что-нибудь еще было в сети?

– Нет. А что это ты мне вопросы задаешь? – спросил Карп в свою очередь. Глаза его смотрели теперь совсем по-другому, казалось, что монумент ожил.

– Есть мнение, что матрос Ренько обладает определенным опытом в таких делах, – пояснил Слава.

– В каких? Как шлепаться за борт, что ли?

– Ты ее знал?

– Видел, конечно, но не знал. Она жратву разносила, – Карп начинал проявлять интерес – Ренько… Ренько… – он произносил фамилию Аркадия, словно пробуя ее на вкус. – Ты сам откуда будешь?

– Из Москвы.

– Из самой Москвы? – Карп завистливо присвистнул. – Так ты, видать, здорово намучился, прежде чем сюда попасть. Концы-то неблизкие.

– Однако теперь все мы здесь и гордимся своей службой на Дальневосточном рыболовном флоте, – произнес Воловой, который незаметно подошел вместе с молодым американцем, веснушчатым и курчавым. – Берни, заходите, прошу вас. Сегодня у нас фильм про разведчиков, очень интересный.

– И, как всегда, ваши разведчики действуют против нас? – Берни говорил по-русски почти без акцента.