Текст книги "Полярная звезда"

– А как же иначе в фильме про разведчиков? – рассмеялся Воловой.

– Воспринимайте этот фильм как комедию, – посоветовал Аркадий.

– Пожалуй. – Берни понравилось предложение.

– Прошу, развлекайтесь, – сказал, отсмеявшись, Воловой. – Товарищ Буковский проводит вас на хорошее место.

Первый помощник капитана повел Аркадия в библиотеку, где читатель мог лишь с большим трудом протиснуться между стеллажами. Любопытно, какие же книги были собраны в этом крохотном закутке? На полках стояли сочинения Джека Лондона, книги о войне, фантастика и много так называемых «деревенских романов».

Воловой отпустил библиотекаршу и сел за ее стол, отодвинув в сторону недопитую чашку чая, пузырек с клеем и стопку книг с оторванными переплетами. На освободившееся место он положил личное дело Аркадия, вынув его из портфеля. Прежде Аркадий всячески старался избегать внимания замполита – на собраниях садился в задний ряд, а на концерты вообще не ходил. Сейчас он впервые очутился с замполитом с глазу на глаз.

Хотя Воловой был первым помощником капитана и обычно носил брезентовую куртку и сапоги, как и все рыбаки, он сроду не прикасался ни к штурвалу, ни к сетям, ни к штурманской карте. Первый помощник был заместителем по политической части. За такие рутинные проблемы, как ловля рыбы и курс корабля, отвечал главный помощник капитана, а первый помощник Воловой отвечал за дисциплину и высокий моральный дух в коллективе, за стенгазеты в коридоре с информацией типа «Третья бригада завоевала золотой вымпел за победу в социалистическом соревновании»; за ежедневные сообщения по корабельному радио, где поздравления членам экипажа по случаю рождения сына или дочери во Владивостоке мирно уживались с рассказами о ходе революции в Мозамбике; за показ кинофильмов и проведение волейбольных турниров; а главное – за написание трудовых и политических характеристик на каждого члена экипажа, начиная с капитана, и доставку этих характеристик в соответствующий отдел КГБ.

За глаза матросы называют замполитов «инвалидами» за то, что те не занимаются настоящим трудом, но Федор Воловой был самым здоровым «инвалидом» из всех, кого приходилось встречать Аркадию. Силы ему было не занимать – он был чемпионом корабля по тяжелой атлетике. Был он рыжий, с красными глазами, уголки которых, как и губы, были вечно воспалены, с могучими холеными руками, поросшими золотистыми волосками.

– Итак, Ренько, – прочел Воловой в деле так, как будто видел его впервые. – Старший следователь. Уволен. Исключен из партии. Направлен на лечение в психиатрическую больницу. Как видите, у меня те же сведения, что и у капитана. Далее, направлен на работу в восточные районы Российской Федерации.

– В Сибирь.

– Я не хуже вас знаю, где находятся восточные районы РСФСР. Однако я вижу, что у вас есть чувство юмора.

– Оно у меня особенно развилось за последние несколько лет моей трудовой деятельности.

– Это хорошо, потому что сейчас я покажу вам другое дело – об убийстве в Москве. Вы убили прокурора города; согласитесь, из ряда вон выходящий случай. А кто такой полковник Приблуда?

– Офицер КГБ. На следствии он дал показания в мою защиту, и было решено не отдавать меня под суд.

– А то, что вы были исключены из партии и направлены в психбольницу? Разве это не доказывает, что вы виновны?

– Виновен, невиновен – какая разница?

– Кто такая Ирина Асанова? – прочел в бумагах Воловой.

– Бывшая гражданка СССР.

– Вы имеете в виду женщину, которой вы помогли перейти к нашим врагам и которая с тех пор распространяет клеветнические слухи о вашей судьбе на родине?

– Какие слухи? – спросил Аркадий. – И где именно она их распространяет?

– Вы устанавливали с ней контакт?

– Отсюда, что ли?

– Нет, раньше.

– Неоднократно.

Воловой захлопнул досье.

– Политически неблагонадежен… политически неблагонадежен… А знаете, что мне, как первому помощнику капитана, кажется забавным? Через несколько дней мы придем в Датч-Харбор. И вся команда сойдет на берег, будет ходить по магазинам. Все, кроме вас. Потому что у всех наших моряков в кармане виза первой категории, а у вас – второй. Знаете, что это значит? Вас нельзя допускать к контактам с иностранцами в зарубежных портах. И тем не менее капитан хочет, чтобы именно вы помогали Буковскому и даже принимали участие в его разговорах с американцами здесь и у них на борту. Не правда ли, забавно… или довольно странно.

– Если это кажется вам забавным… – Аркадий пожал плечами.

– Но вы же были исключены из партии!

Аркадий подумал, что у Инвалида это воистину больное место. Увольнение, ссылка – это чепуха. Самое большое наказание для аппаратчика, которого он постоянно боится, – лишиться партийного билета. Молотов, например, был лишен всех постов за то, что тысячами подписывал смертные приговоры жертвам сталинского режима, однако самым большим ударом для него стала потеря партийного билета.

– Быть членом партии – большая честь. Для такого человека, как я, – чересчур большая.

– Я тоже так думаю. – Воловой снова стал перелистывать бумаги, потом обвел взглядом полки с книгами – уж в них-то никогда не найдешь столь нелепой истории. – Наш капитан, разумеется, член партии. Однако, как и многие моряки, он обладает решительным характером, всегда не прочь пойти на риск. Он весьма сведущ в том, как надо ловить рыбу, обходить айсберги и швартоваться в порту. Но политические проблемы, вопросы человеческой психологии – это сложнее, это гораздо тоньше… Конечно, капитан хочет знать, отчего умерла эта девушка, – мы все этого хотим. В настоящий момент для нас нет ничего более важного. Именно поэтому любое расследование должно вестись под должным контролем.

– Мне уже говорили об этом раньше, – кивнул Аркадий.

– Вам говорили, но вы не слушали. Иначе вы бы оставались в рядах партии, государственным служащим высокого ранга, уважаемым членом общества. В вашем досье отмечено, что вы не сходили на берег в течение года. Вы просто пленник на этом корабле, Ренько! Когда мы вернемся во Владивосток, ваши приятели разойдутся по семьям или любимым девушкам, а вас примут в объятия пограничники, та же госбезопасность. И вы это знаете, иначе сошли бы на берег, когда мы в последний раз заходили в порт. У вас нет дома, вам некуда податься. Единственная ваша надежда – получить исключительно положительную характеристику с «Полярной звезды». А характеристику эту буду писать я, это моя обязанность.

– Что вы от меня хотите? – спросил Аркадий.

– Я надеюсь, что вы будете самым подробным образом информировать меня о ходе расследования. Разумеется, втайне от капитана, – ответил Воловой.

– Это пожалуйста. В конце концов, я не веду расследования, просто буду задавать вопросы, и то только завтра. На мне нет никакой ответственности.

– Поскольку Буковский плохо знает английский, вести беседы придется вам, это очевидно. Задавайте вопросы, устанавливайте истину, а потом мы примем соответствующее решение. И еще: никакие данные не должны просочиться к американцам – это очень важно.

– Постараюсь. А что вас устроит – несчастный случай, пищевое отравление? Самоубийство?

– Честь корабля не должна пострадать…

– Самоубийства разные бывают.

– …и репутация несчастной девушки – тоже.

– Да по мне объявите, что она жива, и выберите ее королевой Дня рыбака. Как скажете, так и будет. Составьте любой рапорт – я подпишу.

Воловой медленно закрыл досье, положил его в портфель, отодвинул стул и поднялся. Его красные глазки сузились и еще более покраснели, как у человека, глядящего в лицо своему заклятому врагу.

Аркадий встретил его взгляд. Ничего, мы тоже знаем вашего брата.

– Разрешите идти?

– Идите, – сухо ответил Воловой, а когда Аркадий повернулся, окликнул его:

– Ренько!

– Я!

– Кажется, вы в прошлом специализировались именно на самоубийствах?

Глава 4

Зина Патиашвили лежала на столе, голова – на деревянной подставке. Она была красива, с почти безупречным греческим профилем, который иногда встречается у грузинок. Полные губы, изящная шея и руки, черная полоска на лобке, но волосы крашены под блондинку. Кем она хотела казаться? Северянкой? Она упала в море, коснулась дна и вернулась обратно без видимых признаков разложения – ее окутывало лишь безмолвие смерти. Когда тело попало в тепло после трупного окоченения, плоть на костях обмякла: груди обвисли, челюсть отвалилась, глаза под полуприкрытыми веками закатились, кожа отливала мертвенной белизной. И появился запах. Операционная – не морг, формальдегида не было, и тело наполнило комнату зловонием, какое обычно издает прокисшее молоко.

Аркадий прикурил вторую «беломорину» от первой и наполнил легкие дымом. По-русски так: чем табак крепче, тем лучше. На медицинской карте он нарисовал четыре силуэта: грудь, спина, правый и левый бок.

При вспышке фотоаппарата Славы Зина, казалось, приподнялась, потом опустилась. Сперва третий помощник не хотел присутствовать при вскрытии, но Аркадий настоял, чтобы Слава, и так недовольный, не смог в дальнейшем предъявить ему претензий в какой-то халатности. Это было нечто вроде всплеска профессиональной гордости, но Аркадий не знал, огорчаться ему или смеяться над собой. Приключения потрошителя рыб! Тут Слава защелкал фотоаппаратом, как заправский журналист из ТАССа. Аркадию стало дурно.

– Вообще-то, – сказал доктор Вайну, – мне на этом судне делать нечего. На суше я неплохо приторговывал успокоительными – валерьянкой, пенталгином, даже импортными таблетками. А здесь женщины-работницы – настоящие амазонки. Даже аборты редкость.

Доктор был молодым разгильдяем и обычно принимал пациентов в пижаме и шлепанцах, однако на вскрытие облачился в белый халат, карман которого был заляпан чернилами. Как всегда, он беспрерывно курил сигареты с добавками от морской болезни. Сигарету он держал между мизинцем и безымянным пальцем и всякий раз, когда затягивался, прикрывал остальными пальцами лицо, словно маской. На боковом столе лежали хирургические инструменты: скальпели, пинцеты, зажимы, небольшая дисковая пила для ампутаций. На нижней полке стола лежала одежда Зины.

– Ну, ошибся во времени смерти, с кем не бывает, – заносчиво сказал Вайну, – но кто в здравом уме мог подумать, что невод вытащит ее через день после того, как она утонула?

Аркадий старался курить и рисовать одновременно. В Москве всю эту работу делал патологоанатом, а следователь только по временам заглядывал ему через плечо. Там были лаборатории, группы специалистов по судебной медицине и твердый порядок расследования. Единственным утешением Аркадия в последние годы была мысль, что ему уже никогда не придется иметь дело с трупами, тем более с утопленницами. Трупный запах смешивался с другим запахом – соленой тухлятины. Рыба, поступавшая на конвейер, пахла так же, как и девушка из того же невода. Ее волосы спутались, руки, ноги и грудь были испещрены багровыми синяками.

– Кроме того, время смерти сложно установить из-за трупного окоченения, особенно при низкой температуре, – добавил Вайну. – Происходит резкое уплотнение тканей, вызванное химическими реакциями в организме после смерти.

Ручка выскользнула из пальцев Аркадия. Концом ботинка он нечаянно отбросил ее.

– Можно подумать, вы впервые на вскрытии. – Слава подобрал ручку и внимательно оглядел стол. Повернувшись к доктору, он заметил:

– Она в синяках с ног до головы. Наверное, в гребной винт попала?

– Ее одежда не порвана. По своему опыту скажу, эти следы оставлены кулаками, а не гребным винтом.

Можно ли положиться на опыт Вайну? Его учили в основном вправлять вывихи и вырезать аппендиксы. В остальных случаях он обходился зеленкой или аспирином. Спиртосодержащие жидкости и наркотические средства, как сказал Вайну, продавались налево, поэтому и операционный стол был снабжен ремнями – морфий на «Полярной звезде» кончился уже месяц назад.

В верхнем углу карты Аркадий прочитал: «Патиашвили Зинаида Петровна. Родилась 28.08.61, Тбилиси, Грузинская ССР. Рост: 1 метр 60 сантиметров. Вес: 48 килограммов. Волосы: черные (крашена под блондинку). Глаза: карие». Он подал лоток с зажимами Вайну и пошел вокруг стола. Подобно тому как человек, панически боящийся высоты, разглядывает под собой каждую ступеньку лестницы, Аркадий заговорил неторопливо, тщательно фиксируй каждую подробность.

– Доктор, укажите, что локти разбиты, однако синяки небольшие, что предполагает ушибы после наступления смерти при пониженной температуре тела. – Он глубоко вздохнул и согнул ноги покойницы. – То же самое можно сказать про колени.

Слава шагнул вперед, навел объектив на резкость, выбирая выгодный ракурс, будто режиссер, снимающий первую картину.

– У вас цветная пленка или черно-белая? – спросил Вайну.

– Цветная, – ответил Слава.

– Отметьте, что на предплечьях и икрах, – продолжал Аркадий, – имеются кровоподтеки, не синяки, возникшие также после смерти. То же самое на груди. – На правой и левой груди кровоподтеки смахивали на вторые соски. Зря я ввязался в это дело, подумал Аркадий, надо было отказаться. – На левом плече, левой стороне грудной клетки и левом бедре на равном расстоянии друг от друга прослеживаются слаборазличимые синяки. – Он взял линейку. – Всего десять синяков на расстоянии в пять сантиметров друг от друга.

– Подержи линейку ровнее, – попросил Слава и сделал новый снимок.

– По-моему, нашему следователю стоит налить, – произнес Вайну.

Аркадий молча кивнул. Руки девушки напоминали на ощупь холодную мягкую глину.

– Ногти не сломаны, и ткани под ними не повреждены. Доктор, сделайте потом соскоб и рассмотрите под микроскопом.

Перед тем как раскрыть Зине рот, Аркадий глубоко затянулся «беломориной».

– Губы и язык не прокушены, кровоподтеки отсутствуют. – Он закрыл рот девушки, отклонил голову назад, чтобы заглянуть в ноздри, нажал на переносицу, потом поднял веки.

– Отметьте, что белок левого глаза заплыл кровью.

– Что это значит? – поинтересовался Слава.

– Это признак того, что удар был нанесен не спереди, – говорил Аркадий. – Вероятно, она оказалась в шоке после удара по задней части черепа. – Он повернул Зину на бок и приподнял задубевшие от соли волосы с затылка. Взяв от Вайну зажимы, сказал: – Режьте.

Доктор выбрал скальпель и, не вынимая изо рта сигареты, на которой нарос столбик пепла, сделал тонкий разрез вдоль шейных позвонков. Аркадий придерживал голову девушки.

– Сегодня вы во всем правы, – сухо сказал врач. – Отметьте раздробленный первый шейный позвонок и основание черепа и будьте довольны. – Он посмотрел на Аркадия, потом на дисковую пилу. – Мы можем осмотреть мозг для полной уверенности. Или вскрыть грудную клетку и проверить, попала ли вода в легкие.

Слава сфотографировал шею и выпрямился, чуть покачиваясь.

– Не нужно. – Аркадий положил голову на подставку и закрыл глаза покойницы. Потом вытер руки о куртку и закурил очередную «беломорину». Жадно затянувшись, он стал разбирать одежду Зины.

Если бы она утонула, в полости рта и носа были бы разрывы, в желудке и легких – вода, а тело пропиталось бы ей, как губка. Кроме того, во Владивостоке хватает следователей и специалистов, которые только рады будут разрезать ее вдоль и поперек и сделать анализы чуть ли не на молекулярном уровне.

В ящике лежала красная пластиковая туфля советского производства, синие тренировочные брюки, трусики, белая шелковая блузка с гонконговской этикеткой и значком «Я люблю Лос-Анджелес». Просто интердевочка какая-то. В кармане лежала размокшая пачка сигарет «Голуаз» и игральная карта – дама червей. Довольно романтичной была эта Зина. И практичной вдобавок – в кармане был прочный советский презерватив. Аркадий снова глянул на ее восковое лицо, на затылок, уже лишенный белокурых волос с черными корнями. Девушка умерла, и все ее фантазии тоже. На вскрытиях он чуть с ума не сходил – он ненавидел и трупы и убийц, считал, что последних стоит стрелять при рождении.

«Полярная звезда» разворачивалась, оставляя траулеры позади. Аркадий инстинктивно удержал равновесие, а Слава качнулся к столу, стараясь не притрагиваться к нему.

– Не привыкли к качке? – спросил Вайну.

Третий помощник оглянулся:

– Я в полном порядке.

Вайну ухмыльнулся и сказал Аркадию:

– Но внутренности, по крайней мере, стоит извлечь.

Аркадий вынул одежду из ящика. Она была вся в рыбьей чешуе. А как же иначе после путешествия в неводе. На коленях брюк расплылось масляное пятно. Расправляя блузку, Аркадий заметил спереди разрез, отличавшийся от других, а вокруг него – что-то вроде ржавчины.

Он вернулся к телу. Вокруг пупка, на груди и руках – темно-багровые пятна. Может, это вовсе не синяки, может, он делает слишком поспешные выводы, чтобы скорей закончить обследование тела. Разглядев живот в области пупка, он увидел узкую ранку длиной в два сантиметра. Именно такую оставляет нож с белой пластмассовой рукояткой и двадцатисантиметровым обоюдоострым лезвием для потрошения рыбы и резки сети. Плакаты, развешанные по всему судну, предупреждали: «Всегда будьте готовы к внеурочной вахте, носите ножи при себе». Нож Аркадия сейчас валялся в его тумбочке.

– Давайте я сделаю, – Вайну отодвинул локтем Аркадия.

Слава сказал:

– Вы нашли шишку и царапину. Ну и что?

– Это нетипичное повреждение даже при падении с высоты.

Вайну отшатнулся от стола Аркадий сначала подумал, что он надавил на рану сильнее, чем следовало, так как из отверстия полезла короткая и гладкая серо-розовая кишка. Но она жила независимой жизнью, извергаясь из живота девушки в пузырящемся воротнике из соленой воды и слизи жемчужного цвета.

– Морской глист!

Иловый угорь, морской глист, миксина – как ни назови, примитивное творение природы, однако живучее. Однажды в невод попался двухметровый палтус, рыбина не менее четверти тонны весом. Когда рыбу разрезали, оказалось, что это мешок из кожи и костей, в котором миксины устроили гнезда. Внешне палтус не имел дефектов – глисты вползали через рот или задний проход и прокладывали себе путь в желудок. Когда миксины выползли на свет божий, женщины попрятались по углам, пока мужчины лопатами не забили тварей до смерти.

Голова миксины, безглазый обрубок с мясистыми рожками и складчатым ртом, моталась из стороны в сторону, колотя по животу Зины Патиашвили. Скоро показалось и туловище величиной с руку. Извиваясь и корчась, глист шлепнулся к ногам Вайну. Главной защитой миксины была клейкая жемчужная слизь, благодаря которой ее было невозможно схватить. Одна тварь может заполнить слизью целое ведро, а если ей приходится кормить детенышей, то она сооружает кокон из слизи, которым даже акула побрезгует. Доктор ударил скальпелем, но промахнулся и попал в дощатый пол. От скальпеля отлетел наконечник и поранил щеку Вайну. Он поскользнулся и опрокинулся на спину. Корчась на полу, миксина приближалась к нему.

Аркадий выскочил в коридор, вернулся с пожарным топориком и обухом саданул по слизняку. От каждого удара миксина корчилась, пачкая слизью пол. Аркадий чуть не поскользнулся, но удержал равновесие, перевернул топорик и рассек ее пополам. Две половинки судорожно дергались, пока он не разрубил каждую. В луже слизи, смешанной с кровью, четыре куска содрогались в последних конвульсиях.

Пошатываясь, Вайну подошел к шкафу, вынул из него инструменты, которые стерилизовались в сосуде со спиртом, и плеснул в стакан себе и Аркадию. Слава Буковский словно испарился. Аркадий смутно помнил, как третий помощник вылетел за дверь, стоило миксине появиться на свет.

– Это мое последнее плавание, – пробормотал доктор.

– Почему никто не заметил, что она отсутствует на работе? – спросил Аркадий. – Она что, часто болела?

– Зина? – Вайну еле удерживал стакан двумя руками. – Да нет, пожалуй.

Аркадий выпил залпом. Отдает лекарствами, но пить можно. Какие врачи, подумал он, обычно идут работать на плавучий рыбозавод? Разумеется, не те, что решили посвятить себя изучению хронических заболеваний, гинекологии, детских параличей. На «Полярной звезде» даже не было обычного для моряков риска подхватить одну из тропических болезней. Обязанности врача на Севере были скучны до одури, поэтому туда обычно направляли пьяниц и выпускников мединститутов по распределению, против их желания. Вайну, правда, не относился ни к тем, ни к другим. Он был из Эстонии, где к русским относились как к оккупантам. Навряд ли он испытывал большую симпатию к экипажу «Полярной Звезды».

– Она не страдала головокружениями, головными болями, обмороками? Не употребляла наркотики? Она хоть когда-нибудь к вам обращалась?

– Вы видели ее медкарту. Чистенькая, ни единой жалобы.

– Тогда почему никто не удивился ее отсутствию на рабочем месте?

– Ренько, у меня сложилось впечатление, что вы – единственный на судне, кто не знал Зину.

Аркадий кивнул. У него тоже сложилось такое впечатление.

– Топор не забудьте, – напомнил доктор собравшемуся уходить Аркадию.

– Прошу вас осмотреть тело и выяснить, есть ли следы сексуальной активности. Снимите отпечатки пальцев и возьмите кровь на анализ. Также придется вычистить брюшную полость.

– А если… – Врач посмотрел на миксину.

– Не исключено. Оставьте себе топор.

Слава Буковский стоял, перегнувшись через борт. Его тошнило. Аркадий держался чуть поодаль. На палубе лежали груды палтуса и камбалы, готовые к транспортировке на фабрику. На распорках была натянута американская нейлоновая сеть, рядом висела игла для починки – челнок с расщепленным кончиком. Интересно, пришло в голову Аркадию, та ли это сеть, которая выловила Зину? Слава тупо смотрел на море.

Иногда туман подобен масляной пленке на воде. Сейчас море казалось мертвенно-спокойным. Несколько чаек кружилось над траулером, который Слава видел только благодаря яркой окраске, присущей всем американским судам. Этот траулер был бело-красный, экипаж был одет в желтые непромокаемые робы. Он покачивался за кормой «Полярной звезды», ржавый корпус которой возвышался над ним футов на сорок. Американцы вышли в море всего на несколько недель, а «Полярная звезда» была в плавании уже полгода. Траулер напоминал щеголя, вышедшего на прогулку. «Полярная звезда» была в океане старожилом.

– Обычно на вскрытиях редко когда такое случается, – проговорил Аркадий. Слава вытер рот платком.

– Зачем ей всадили нож, если она уже была мертва?

– Чтобы выпустить газы из живота, иначе бы она всплыла. Я могу и один поработать, а ты присоединяйся, когда почувствуешь себя лучше.

Слава неуклюже оторвался от борта и скомкал платок.

– На мне лежит ответственность. Мы сделаем все, как при обычном расследовании.

– При обычном расследовании убийства, – пожал плечами Аркадий, – когда обнаружат тело, то ползают по земле с лупой и металлическим детектором. Оглянись вокруг – с какой волны начнем поиск?

– Не говори про убийство. Потом слухов и сплетен не оберешься.

– Однако раны на теле говорят сами за себя.

– Это она в винт попала, – настаивал Слава.

– Разве что кто-то стукнул ее винтом по голове.

– Но ты сам сказал – следов борьбы нет. Все дело в твоем отношении к делу. И я не позволю тебе компрометировать меня своей антиобщественной позицией.

– Товарищ Буковский, я простой рабочий с конвейера. Вы – олицетворение светлого советского будущего. Естественно, вы не можете разделять моих позиций.

– Не надо мне свистеть про рабочего. Воловой рассказывал о тебе. Это ты устроил в Москве всю ту заваруху. Капитан Марчук, наверное, с ума сошел, распорядившись допустить тебя к этому делу.

– Почему же он пошел на это?

– Не знаю. – Слава был озадачен не меньше Аркадия.

По планировке и площади каюта Зины Патиашвили походила на каюту Аркадия как две капли воды: четыре койки, стол, скамья, шкаф и раковина. Однако в комнате царила совсем иная атмосфера. Вместо запаха мужского пота в воздухе витали ароматы крепких духов. Дверца шкафа вместо девиц Гурия и обидинской иконы была украшена кубинскими открытками, аляповатыми поздравлениями к женскому дню, фотографиями детей в пионерских галстуках, вырванными из журналов портретами кинозвезд и музыкантов. На одной фотографии пухлый Стас Намин, звезда советского рока, с другой хмурился Мик Джаггер.

– Это Зинина, – Наташа Чайковская показала на Джаггера.

Остальными соседями оказались: «мамаша» Мальцева, старейшая работница из цеха Аркадия, и маленькая узбечка по имени Динама, названная так в честь электрификации Узбекистана. Тем самым родители подложили большую свинью невинному ребенку, потому что в более утонченных местах Советского Союза «динамами» звали кокетливых девиц, которые пьют и едят с мужчинами за их счет, потом отправляются якобы в туалет и исчезают. Подруги, зная об этом, звали ее Динка. Ее черные глаза беспокойно бегали на плоском лице. Волосы были собраны в два хвоста, смахивающие на черные крылья.

По таком важному случаю Наташа даже не стала мазать губы помадой. За глаза ее называли «чайкой» в честь одноименного лимузина с широким капотом. Она могла раздавить Стаса Намина одной рукой, а Джаггера – одним пальцем. Наташа занималась толканием ядра, но имела душу Кармен.

«Мамаша» Мальцева сказала:

– Зина была хорошей девочкой, душевной, ласковой. – В честь гостей она надела шаль с бахромой, а сейчас сидела и штопала сатиновую подушку с вышитыми волнами и приглашением: «Добро пожаловать в Одессу». – И еще смешливая такая, – добавила она.

– Зина была добрая, – вставила Динка. – Часто спускалась в прачечную и приносила мне бутерброды. – Как большинство узбеков, Динка говорила по-русски с акцентом, проглатывая окончания.

– Она была честной советской труженицей, которой будет очень не хватать в коллективе. – Наташа, как и всякий член партии, обладала привычкой вещать, словно радиоприемник.

– Это ценные показания, – заметил Слава.

Верхняя койка была убрана. В картонный ящик из-под мороженой рыбы уложили вещи Зины: одежду, обувь, магнитофон, кассеты, бигуди, щетки для волос, серую записную книжку, ее фотографии – в купальном костюме и вместе с Динкой, индийскую коробочку для бижутерии, обтянутую цветной тканью с нашитыми стекляшками. Над койкой в переборку был вделан динамик, оповещавший команду об авралах и пожарных тревогах. Зина состояла в пожарной команде камбуза.

Аркадий безошибочно мог сказать, кто на какой койке спит. Пожилые женщины всегда занимают нижнюю, а на одной из них лежали подушки из разных портов – Сочи, Триполи, Танжера, – «мамаша» Мальцева любила отдохнуть на мягком. На тумбочке Наташи лежали брошюры типа «Последствия социал-демократического уклона» и «Как сделать кожу чистой». Вероятно, одно вытекало из другого – немалое пропагандистское достижение. На верхней койке Динки стоял игрушечный верблюд. Они превратили свою каюту в настоящий дом, что никак не удавалось мужчинам, и Аркадий чувствовал себя здесь непрошеным гостем.

– Нас интересует, – сказал он, – почему исчезновение Зины осталось незамеченным. Вы были ее соседками. Как же вы не заметили, что ее нет целые сутки?

– Она была такая непоседа, – ответила Мальцева. – Да и работаем мы в разные смены. Сам знаешь, Аркаша, что мы вкалываем ночью, а она – днем. Временами мы не встречались сутками. Трудно поверить, что мы никогда больше ее не увидим.

– Я понимаю, вы расстроены. – Аркадий не раз видел, как «мамаша» Мальцева плакала, если в фильмах про войну убивали немцев. Остальные орали: «Получи, фашист, гранату!», одна Мальцева тихо рыдала в платочек.

– Она взяла мою резиновую шапочку для душа и не вернула ее. – Оказалось, что глаза Мальцевой на этот раз сухи.

Слава предложил:

– Неплохо взять свидетельские показания у других ее приятельниц.

– У Зины были враги? – спросил Аркадий. – Кто-нибудь желал ей зла?

– Нет! – хором ответили женщины.

– Задавать подобные вопросы нет необходимости, – предупредил Слава.

– Тогда не буду. Что еще принадлежало Зине? – Аркадий оглядел фотографии на дверце шкафа.

– Вот ее племянник. – Динка уверенно показала на снимок темноволосого мальчика, который держал огромную виноградную гроздь.

– А вот – любимая актриса. – Наташа махнула на фото Мелины Меркури. В облаке сигаретного дыма та выглядела недовольной. Значит, Зина хотела подражать темпераментной знойной гречанке?

– А мужчина у нее был? – поинтересовался Аркадий.

Женщины переглянулись, словно их оскорбили. Потом Наташа промолвила:

– Нет, иначе мы бы знали.

– Нет, мужчины не было, – хихикнула Динка.

– Не было, – подтвердила Мальцева.

– Самое верное – это ровные товарищеские отношения со всеми, – отчеканил Слава.

– Вы видели ее на танцевальном вечере? Вы сами там были?

– Нет, Аркаша. В моем-то возрасте! – застенчиво сказала Мальцева. – Ты разве забыл, что мы тогда разделывали рыбу? Наташе, кажется, нездоровилось, верно?

– Да. Когда Слава начал играть, я только чуть-чуть посмотрела.

Наверное, все-таки надела платье, подумал Аркадий.

– А ты, – спросил он Динку, – там была?

– Да. Американцы плясали, как обезьяны. Только Зина умела танцевать, как они.

– Она танцевала с ними?

– По-моему, в американских танцах есть какая-то нездоровая сексуальность, – заметила Мальцева.

– Значение танцев в том, чтобы укреплять дружбу между народами. Какая разница, с кем она танцевала, раз позднее произошел несчастный случай? – сказал Слава.

Аркадий вывалил содержимое коробки на койку Зины. Одежда была заграничной, но изношенной до дыр. В карманах пусто. На кассетах были записи «Роллинг Стоунз» и «Дайер Стрейтс», магнитофон – марки «Саньо». Никаких документов, но так и должно быть. Трудовые книжки и паспорта с визой находились в корабельном сейфе. Губная помада и духи лежали в глубине ящика. Сколько времени запах духов Зины Патиашвили продержится в каюте? В шкатулке лежала нитка искусственного жемчуга и игральные карты: сплошь дамы червей. Еще пачка «красненьких» – десятирублевых банкнот, – обвязанная резинкой. Чтобы все внимательно рассмотреть, потребуется время, которым Аркадий сейчас не располагал. Он сложил вещи обратно в коробку.

– Здесь все собрано? Все ее кассеты?

Наташа фыркнула.

– Да уж, драгоценные кассетки. Она всегда надевала наушники. Никому слушать не давала.

– Что ты там все ищешь? – возмутился Слава. – Совсем про меня забыл…

– Вовсе нет, – ответил Аркадий. – Просто ты для себя уже все решил. А я думаю медленнее и потому плетусь черепашьим шагом. Спасибо, – поблагодарил он женщин.

– Закончили, товарищи, – решительно произнес Слава.

У самой двери Аркадий задал последний вопрос:

– Ей понравилось на танцах?

– Наверное, – ответила Наташа. – Товарищ Ренько, сходили бы туда сами. Интеллигенция должна общаться с народом.

С какой стати Наташа навесила на него ярлык интеллигента, Аркадий не понял: на конвейере, где чистят рыбу, философы не стоят. Он предпочел не заметить зловещую тень, мелькнувшую на лице Наташи, и обратился к Динке: