Текст книги "Женский хор"

КАТОРЖНЫЙ ТРУД

Подойдя к двери кабинета, он обернулся и ледяным тоном сказал:

– Помните, что на протяжении нашей пробной недели вы должны делать все, о чем я вас прошу?

Я смерила его взглядом. Если он думает меня напугать…

– Помню. Что вы хотите, чтобы я сделала?

Я заметила, что он подавил улыбку.

– Я хочу, чтобы вы навели порядок в моих ящиках.

– Простите?

– Вы меня слышали. В этом кабинете три выдвижных ящика. Наведите в них порядок.

– Но… как?

– Как хотите. Сами разбирайтесь.

И он исчез в кабинете консультанта.

Чертчертчерт. Как справиться с этой каторжной работой? Этот тип самый осточертелый из всех осточертелых руководителей, которых мне приходилось терпеть, пока я была экстерном. Были такие, что отправляли тебя за результатами анализов, заставляли приносить кофе, говорили, что, если с ними переспишь, это хорошо отразится на твоей карьере и даже вообще тебе от этого станет лучше (и тогда нужно было просто ответить: «Почему нет, но я жду результат анализа своей крови на серологию[24]24
  Серологический анализ крови является лабораторным методом исследования, который используется для диагностики инфекционных заболеваний на разных стадиях инфекционного процесса. Чаще всего его используют для диагностики венерологических и урологических заболеваний, в том числе ВИЧ, сифилиса, гепатитов, хламидий, герпеса, токсоплазмоза, краснухи и др.


[Закрыть], у меня много партнеров, и у меня аллергия на латекс», чтобы тебя оставили в покое). Разумеется, были и такие, которые мучили просто ради того, чтобы мучить, красивая женщин, а, которая занимается медициной, – уже бедствие, их слишком много развелось, но сейчас чем больше им хочется оперировать, тем больше им стоит показать, что хирургия – мужское дело. Посмотрим, простоит ли она на ногах в операционной восемь, десять, двенадцать часов подряд со скальпелем в руке, не попросившись при этом выйти, эта девчонка.

Я всех их видела, всех слышала, всех ставила на место. Результаты анализов и рентгеновские снимки лежали на столе, еще до того, как они просили их принести. Кофе был готов до того, как они о нем вспоминали. А что до того, чтобы простоять восемь часов в операционной, то кто начал шататься уже через три четверти часа и наконец, пристыженный, попросил одну из медсестер дать ему penilex с мешочком на кончике, после того как намочил свои трусы, штаны и ботинки? Парень, а не девчонка. Да, я кофе не пила. Но мочегонные средства не имеют вкуса, а этот придурок совершенно растерялся и выпил три чашки.

Но разбирать ящики?

Мне хотелось хлопнуть дверью, но я сдержалась, не хотела, чтобы он понял, что ему удалось вывести меня из себя.

Я перешла на «половину для осмотра», открыла кран и намочила руки и лицо, чтобы успокоиться.

Обвинять коллегу в убийстве – как будто это он трахался без всяких предосторожностей.

Я подняла голову. В зеркале на меня смотрело лицо мадам В.

Проклятие.

Я вытерла щеки рукавом, подошла к письменному столу, села на место Кармы, глубоко вздохнула и открыла первый ящик.

В нем лежали карандаши и разный хлам. Плоский ящик, квадратные или прямоугольные лунки, в которых в беспорядке собраны ручки, ножницы, скотч, блокноты с самоклеющимися листочками, таблица со сроками беременности с одной стороны и весом тела – с другой, ластики, канцелярские скрепки, упаковка жвачки с хлорофиллом и груда мусора, среди которого кусок ластика размером со спичку, голубой и мягкий, как плетеная тесемка.

Я разложила карандаши по размеру по убыванию, ручки по цвету, и только собиралась бросить огрызок ластика в мусорное ведро, как подумала, что, если это сувенир, который ему подарила одна из пациенток, меня ждет скандал. Так что я положила его поверх канцелярских скрепок в самое маленькое отделение ящика.

В третьем большом ящике (я это знала, так как видела, как Карма его открывал) хранились документы: рецепты, заявления о беременности, формуляры больничных листов, ведомости с результатами биологических анализов (гематология, биохимия, эндокринология, моча), конверты. Разбирать тут было нечего, все было аккуратно разложено. Я не сомневалась, что секретарь проверяет бумаги каждое утро.

Второй ящик – это была еще одна головная боль: ящик огромный, а у меня зазвонил телефон.

– Вы не забыли, что у нас сегодня вечером контрольная?

Я поколебалась долю секунды, пока не узнала голос: это была Милена, самая усердная студентка моего курса в интернатуре. Не слишком умная, но пахала за десятерых.

– Да, дорогая, – ответила я и тут же опомнилась. – «Да, Милена», – поправилась я. – Ты уже раздала всем задания?

– Да, но двое не придут.

– Да? И кто же?

– Этьен и Люк.

– Только в этот раз?

– Нет. Думаю, они больше не хотят приходить. Это для них слишком тяжело.

– Жаль. Если они предпочитают ходить черт знает куда, это их право, но нужно знать, чего хочешь. Так сколько вас будет?

– Восемь.

– Отлично.

Нет, это не отлично, у этого негодяя Жерара в группе одиннадцать бездельников, я снова буду выглядеть дурой, я уже слышу как он мне говорит: «Это все слабаки, но сделать из них борцов – твоя задача. Если они проиграют, то только потому, что ты недостаточно сильно тащила их за яйца».

– Ладно. Тогда до вечера. В девять в аудитории.

– Обычно вы начинаете в восемь…

– Я не успею. Это я делаю вам одолжение, забыла? Не надо думать, что я целиком и полностью в вашем распоряжении.

– Да, простите.

– И напомни им, чтобы платили в начале. В прошлый раз я ждала два дня, пока Люк не выплатил мне долг. На этот раз тех, кто не заплатит, я не пущу.

Я положила трубку. У меня во рту пересохло и появился горький привкус. Я совсем забыла об этой подработке. Будь у меня моя должность в Бреннсе, я бы в деньгах не нуждалась и отправила бы их на все четыре стороны.

Я отодвинула ноутбук Кармы к краю стола, пригоршнями стала вынимать хаос из ящика и раскладывать его перед собой.

КАВАРДАК

Здесь были большие пластиковые коробки с герметичными крышками, раскиданные в беспорядке листы бумаги, покрытые напечатанным текстом с пометками, книги, монографии в пластиковых обложках, проштампованные аббревиатурой лаборатории, а также многочисленные записные книжки «Молескин» в черной обложке. Как те, что я покупала, сама не знаю почему, два года назад и которые складывала на этажерке квартиры, ни разу не записав в них ни строчки, ни разу их не открыв, даже не освободив их от пластиковой обертки.

Мне захотелось открыть блокноты, но я сдержалась. Карма настоящий мерзавец, я не стану читать его личные записки, его дневник… или не знаю что еще… и изучать его охотничьи трофеи, одна страница за вечер: меню, фильм и женщина, которую он трахал, с заметками и комментариями обо всем этом: слишком грязными, слишком слащавыми, слишком шумными…

Я покачала головой. Да что со мной?

Я положила четыре черных блокнота в стопку на угол стола и стала рыться в коробках. В первой пластиковой коробке (квадратной) содержались образцы всех возможных разновидностей противозачаточных таблеток и некоторые другие лекарства – антибиотики, против головной боли, противогрибковые…

Разумеется, среди противозачаточных таблеток были и мои. И тогда я подумала… Я встала, открыла шкаф, достала свою сумку, порылась в ней, нашла упаковку таблеток и увидела, что пропустила вторник. Черт-черт-черт, из-за всего этого и из-за номера, который выкинул Карма, я забыла выпить таблетку. Я посмотрела на часы. Был всего только полдень, значит, все не так уж и страшно, прошло всего восемь часов с тех пор, как я…

Проклятие, как же мне все это надоело.

Я вдруг рассмеялась.

Я пришла к вам потому, что мне плохо от моих таблеток.

Трясясь от хохота, я сложила инструкции, уложила упаковки с таблетками в коробки и расставила их в алфавитном порядке: «Adopill», «BelleAura», «Celestia», «Ellover». Я поймала себя на мысли, что о существовании двух третей таблеток и не догадывалась. Здесь были упаковки с двадцать одной таблеткой одного цвета, с таблетками трех разных цветов, по двадцать четыре таблетки одного цвета и четыре таблетки другого цвета. Что это за карнавал? И откуда эти бабьи цвета – розовый, голубой, салатовый, сиреневый? Чтобы мы не боялись? За кого они нас принимают?

В пластиковой коробке также лежали пригоршни мужских презервативов в герметичных упаковках и одна-две упаковки женских презервативов. Интересно. Я их никогда не видела. Я слышала, как Галло, «номер 2» акушерской клиники, говорил, что он никогда не рассказывает о них своим пациенткам, потому что они слишком дурацкие, чтобы ими пользоваться. Из любопытства я вскрыла один из презервативов. Он был покрыт смазочным материалом. Напоминал прозрачный носок. Неэластичный носок. На закрытом конце имелось что-то вроде плотного кольца. А… поняла, благодаря ему презерватив держится, прижатый к шейке матки. Что он рассказывал, этот придурок Галло? Это так же просто, как засунуть тампон. Но, конечно, мысль о том, чтобы запихивать свой хвост в носок, крайне его стесняла. Кривляка!

Вторая пластиковая коробка была прямоугольной. В ней хранились: одноразовое зеркало, металлический гистероскоп, зажим Поцци, заостренные крючковидные кончики которого были воткнуты в пробку, прозрачная штуковина, по форме напоминающая матку, зонды для всасывания, полдюжины спиралей, вогнутый шприц внушительного диаметра и полуцилиндр из пенопласта, покрытый пластиковой мембраной с отверстиями.

Я открыла ящик с шариковыми ручками, вытащила оттуда синий ластик и засунула его в шприц. Он вошел идеально. Это искусственный имплантат. А полуцилиндр – это макет руки: на нем учатся вводить имплантаты под кожу, минуя мышцы.

Наведя порядок и закрыв прямоугольную коробку, я стала рассматривать книги. Национальный формуляр, вышедший много лет назад. Пролистала его. В нем лекарства были упорядочены по типам болезни и по терапевтическому классу, а не в алфавитном порядке, как в книгах, которые лаборатории раздают бесплатно студентам и врачам. И рекламы в нем не было. Объявление на первой странице гласило: «Все сведения, содержащиеся на этих страницах, достоверны и соответствуют уровню современных знаний. Редакторская группа FNP не пользовалась частной поддержкой, данная книга создана независимым обществом вне всяких конфликтов интересов».

Я пробежала глазами список тех, кто работал над книгой, и узнала всего три имени. Доктор Ив Ланс, уролог (УГЦ Турман-Север). Доктор Бруно Сакс, врач общего профиля (Play). Доктор Франц Карма, врач общего профиля (УГЦ Турман-Север). Я не удивлена: вчера он напомнил мне, что он не гинеколог, – но кто доверил ему руководство акушерской клиникой? Я посмотрела на оглавление. Сакс и Карма написали статью «Методы контрацепции» и «Нерегулярные месячные». Эти двое или неудовлетворенные, или чертовски одержимы женщинами. Я посмотрела на дату. Книга была издана шесть лет назад. Все, изложенное ими тогда, давным-давно устарело.

Следующую книгу я знала наизусть. Это был «Очерк по акушерству и гинекологии» Лериш, 13-е издание, 2008 год. Я выучила его от корки до корки, когда готовилась к экзаменам на пятом курсе. Я знала, что делала: преподаватели по акушерству в Турмане почитали Лериша, как Бога, и в конце 80-х все издания после его смерти составлялись его учениками. Я открыла книгу. Текст был испещрен красными пометками и исправлениями настолько, что напоминал граффити. Как будто тот, кто его читал – а это, несомненно, был Карма, – хотел переписать его заново. Я прочла: «Черт знает что!», «Авторитарно!», «Незаконно!», «Уже двадцать лет назад доказано, что это неправда!!!», «А почему бы тебе их сразу не убить?»

Взволнованная, я закрыла очерк. Остальные книги по большей части представляли собой монографии, опубликованные лабораториями. Листая их, я обнаружила, что они тоже испещрены комментариями. Чаще всего встречалось слово «Ложь!».

Так я и думала, этот тип одержимый.

Последней книгой оказалась та, что Карма показал мне вчера: «Женское тело» Оливье Мансо. Не знаю такого. Странная книга. Если я правильно поняла, это было описание женского тела и его… работы на протяжении всей жизни, от зачатия и внутриматочного развития до смерти. Он описал все: физиологию, психологию, сексуальную активность, беременность, старение… Но это не была книга о патологии. Речь здесь шла не о болезнях, а главным образом о том, о чем никогда не говорят на лекциях по гинекологии. Я прочитала оглавление, и названия глав показались мне более чем странными.

Глава 2: «Выбирает ли эмбрион свой пол?» Глава 17: «Так для чего же нужны месячные?» Глава 33: «Что я нашла в этом мужчине?» (Да уж, хороший вопрос…) А еще – и это поразило меня настолько, что я снова громко рассмеялась.

Глава 39: «Я больше не выношу свои таблетки».

Отлично, теперь я, по крайней мере, знаю, откуда он берет свои ответы.

На обложке издания, где перечислялись все «исключительные» свойства книги, редактор упомянул о другом произведении такого же масштаба: «Мужское тело».

Я не шучу.

Я сложила книги в кучу в угол ящика и стала разбирать бумаги.

На них были напечатаны афоризмы, в стиле тех, что я уже видела на экране Кармы.

– Когда врач засовывает пальцы во влагалище женщины, у которой все хорошо и которая его ни о чем не просила, он делает это, в сущности, для того, чтобы успокоиться. Тем самым он показывает, что он тревожный извращенец, а не хороший врач.

– Профессия врача – это риск, даже если занимаешься трупами. Если не хочешь столкнуться с неизведанным, смени профессию.

– Врачом становишься потому, что у тебя есть символический пациент, которого нужно лечить. Кто твой пациент?

– Ты не должен их судить, но все равно ты их судишь. И они вернутся, чтобы нанести тебе удар в лицо.

– Не судить очень трудно. Ведь ты – человек. Но это не дает тебе права ни осуждать, ни причинять боль.

– Не все пациенты приятны. Но чтобы их вылечить, тебе не обязательно их любить. Достаточно их просто уважать.

– Если ты не уважаешь их, кто станет уважать тебя?

– Лечить не значит играть в доктора.

– Возможно, ты никогда никого не спасешь. Но ты можешь многих успокоить и облегчить их страдания. Выбирай.

– Отложи ручку, потом напишешь. Посмотри. Прислушайся. Сними черные очки. Слушай! Смотри! Чувствуй!

– Никогда не бойся сказать НЕТ, если тебе предлагают грязную работу. Если она действительно важная, твой начальник должен быть в состоянии выполнить ее сам.

Ха! Вот так совет! Кто бы говорил!

Я собрала листки в кучу, но мое внимание привлекла еще одна фраза:

– Все лгут. Пациенты лгут, чтобы защитить себя; врачи лгут, чтобы сохранить за собой власть.

РАВНОВЕСИЕ

После полудня консультации тянулись бесконечно, навевая на меня жуткую скуку. Это моя консультация по психотерапии, подумала я, собираясь пойти за первой пациенткой. Я не боялась, пожимала плечами, держалась как могла, но к концу третьей консультации осознала весь масштаб своего несчастья. Он принял дюжину пациенток, но ни одну из них не осмотрел. Он их только слушал. У них не было симптомов гинекологических заболеваний, они не были больны, у них не было… ничего. Им просто нужно было выговориться. Рассказать о своих месячных, депрессии, детях, родителях, о своей работе, либидо, желании или страхе забеременеть, обо всем без исключения, о мужиках, которые случались в их ненормальной жизни, об их отсутствии или вездесущности, об их странном поведении или об их молчании. Казалось, они говорят только о мужиках. Нет, это не так, была одна женщина лет сорока, которая, объяснив, что с тех пор, как это было в последний раз и они сказали (взгляд в мою сторону, чтобы убедиться, что я не подпрыгну на месте) о ее все растущей страсти к женщинам, она стала выходить в свет и сближаться с двумя женщинами, которые ей очень нравились. Она рассказала о том, как трудно ей выбрать, с какой из этих женщин сделать решительный шаг и переспать. Единственная проблема (и она была вовсе не маленькая) заключается в том, что одна женщина, которую я люблю действительно очень сильно и которая очень чувствительно отнеслась к моей… трансформации, всегда говорила мне, что любит женщин. Так что я чувствую себя с ней более уверенно, потому что у нее есть опыт, в то время как другая, в которую я влюбляюсь все больше… я думаю, что она предпочитает мужчин, поэтому я вообще не знаю, как она отнесется к тому что я начну… за ней ухаживать… ведь прежде я никогда этим не занималась… я даже не знаю, как… Мне захотелось ей сказать: «Обними ее, поцелуй взасос и посмотри, как она отреагирует. Скорее всего, она отреагирует так же, как мужики!» Но Карма только мычал: Мммм… Мммм, – и каждый раз, когда она спрашивала: Что вы об этом думаете, доктор? – он задавал ей обратный вопрос: А вы сами что об этом думаете? и мне хотелось его ударить, потому что при таком темпе я была уверена, что мы застрянем тут до вечера, и потом, когда он закрыл дверь за последней пациенткой, было уже без двадцати семь, и Алина уже давно ушла.

Каждый раз, проводив пациентку, он возвращался ко мне и спрашивал: «Вопросы?», и я, упрямая, намеренная устроить обструкцию, показать, что его поведение мне противно, что я считаю его невыносимым и с нетерпением жду конца недели, сухо отвечала как можно более саркастическим тоном: «Никаких, все ясно».

Ответив ему так четыре или пять раз, я подумала, что ему это надоест, он поймет, что мне совершенно наплевать на его психологию, и прекратит задавать мне вопросы. Но не тут-то было, он продолжал это делать каждый раз. Иногда, даже когда у меня не было вопросов, он что-то говорил о пациентке, которая только что приходила, иногда просто одно слово: «Печально» (невероятная история серийных катастроф, передающихся от матери к дочери, на протяжении четырех поколений), или произносил настоящую речь (о совсем молодой девице двадцати трех лет, которой на вид было не больше шестнадцати и которая приходила к нему в четвертый раз поговорить о своем патологическом страхе забеременеть и просила отправить ее к кому-нибудь на стерилизацию). Тогда он, почесывая голову, обрушил на меня лавину своих этических вопросов: Это ее право, закон это позволяет. Я не в первый раз вижу такую молодую женщину которая без всякого сожаления перевязывает себе трубы. Но она… не знаю, в ней есть какое-то несоответствие, и я не хочу отправлять ее к хирургу пока она мне все не объяснит, но мне никак не удается заставить ее об этом рассказать. Очевидно, я притворялась, что слушаю его, и делала все возможное, чтобы ничего из этого не запомнить, потому что не люблю захламлять память ненужными вещами, а поскольку я здесь надолго не задержусь…

И потом, честно говоря, я была начеку, потому что ждала, что он вновь заговорит об утренней службе в отделении абортов и о нашей ссоре на лестнице.

Но он ни разу об этом не упомянул.

Когда консультации завершились, он предложил мне взглянуть на свои записи. Я опустила глаза в блокнот и заметила, что не написала ни слова.

Я покраснела как рак, услышала его Мммм… и увидела, как он улыбнулся, как будто выиграл.

В тот вечер нам не о чем было больше разговаривать, и у меня не было никакого желания терпеть его еще – я сказала ему, что у меня лекция, что мне пора идти, что мне очень жаль, что я составлю отчет, пока мои студенты будут писать контрольную, и что принесу ему все это завтра.

Он скорчил гримасу, как будто говорил «вот именно», и покачал головой, затем попрощался со мной и вышел из отделения, попросив меня, уходя, запереть дверь.

Вернувшись в кабинет, я поняла, что он ни разу не открыл свои ящики. Зачем же я так ишачила?

*

У меня оставалось два часа. Я рассчитывала, что времени будет больше, но и это было неплохо. Мне хотелось зайти домой принять душ, выпить чего-нибудь и отдохнуть перед тем, как идти на лекцию в интернатуру. Студенты были очень милыми, и мне были нужны деньги, но, честно говоря, меня это раздражало.

Веселая, я вышла из отделения, заперла дверь, направилась к замечательному месту на улице, где сумела припарковаться всего в сотне метров от входа, но, когда повернула ключ зажигания, моя колымага отказалась заводиться.

Я несколько раз попробовала повернуть ключ – тщетно. Опять аккумулятор. Этот кретин Жоэль, черт побери! Две недели назад он брал его у меня взаймы и сказал, что купит другой, но как бы не так! Он не способен решить даже такую простейшую проблему, а еще предлагает жить вместе!

Я сделала глубокий вдох, завопила в машине и яростно ударила руль, несколько раз, да так сильно, что кисть руки пронзила острая боль, и я остановилась, испугавшись, что сломаю себе что-нибудь.

По маленькой улочке только что проехал 83-й автобус. Я на четвертой скорости вылетела из машины, заперла ее и помчалась к остановке. Она была далеко. Я не знала, успею ли на автобус, боже-боже-боже, пожалуйста, сделай так, чтобы он меня подождал, в это время они ходят раз в полчаса, проклятие, я не хочу здесь застрять. Но во время бега я заметила, что на остановке никого нет, что автобус никто не останавливает, в это время студентов уже нет, а я слишком далеко, я никогда бы на него не успела, придется выложить черт знает сколько за такси, какая я дура, дура, дура. Но я мчалась как сумасшедшая и поклялась отдать задницу и душу дьяволу, если он поможет мне остановить автобус силой мысли, потому что, пока остается шанс, что водитель посмотрит в зеркало заднего вида, бежать имеет смысл.

Пока я бежала, а запястье болело, сумка болталась за спиной, а в груди горело, и пока я молилась о том, чтобы ничего не растерять во время бега, у меня было острое ощущение, что меня должен кто-то услышать, что автобус не уедет, что ему скажут, чтобы он меня подождал. Это великое космическое равновесие: мой аккумулятор разрядился, но этот чертов автобус меня подождет. Может быть, я буду кусать локти, потому что на душу мне наплевать, а вот задница еще могла бы мне пригодиться, если только я снова не наткнусь на бездарного тупицу, неспособ…

На последнем издыхании я запрыгнула в 83-й автобус и услышала, как с сухим стуком за мной закрылись дверцы, водитель поприветствовал меня и сразу поехал дальше. Задыхаясь, я стала рыться в сумке, но мое сердце стучало так громко и так часто, и я так дрожала, что выронила все монеты на пол. Когда я наклонилась, четыре руки уже собирали их и складывали в мою ладонь. Поперек горла встал ком, мне казалось, что я больше не могу дышать, настолько мне было больно (я заплатила водителю), но плевать мне на небо и ад и Карму, я успела на этот проклятый автобус (он протянул мне билет), и я даже не хотела думать (я поблагодарила его) о том, как завтра поеду на работу (я прошла, споткнувшись) и как буду заряжать этот проклятый (в самый конец автобуса) аккумулятор…

– Как хорошо, что я вас увидела, когда вы бежали. Я дернула за веревку, иначе бы он не остановился.

Я повернула голову. Рядом со мной сидела молодая девушка, я ее знала, но не могла вспомнить откуда. Я ее уже где-то видела, ее лицо мне было знакомо, но я никак не могла вспомнить… подыскивала слова… не могла отдышаться… а все же я ее откуда-то знала… раз она потрудилась остановить автобус на полном ходу. Для меня.

Я выдохнула «Спасибо», и она ответила:

– Нет, это я должна вас благодарить. – Я вытаращила глаза, не веря своим ушам, я не понимала, что она имеет в виду, а она продолжала: – Обычно женщины всегда читали мне мораль… А вы – нет.

Я не знала, что ответить, сглотнула, собралась заговорить, но она поднялась и сказала: «Моя остановка. До свидания» – и вышла. Проходя мимо окна, она махнула мне рукой, а я все продолжала думать. Когда сердце угомонилось, в груди погас огонь, я снова ощутила боль в запястье, заметила, что оно распухло и стало в три раза толще обычного, черт, только этого не хватало. Мне захотелось плакать, мне еще было ехать двадцать минут, и лишь потом я смогу погрузить руку в лед. Есть ли у меня противовоспалительное? Внезапно я увидела лицо девушки, остановившей автобус. Хотя сделала все, чтобы ее забыть, как и всех остальных, но я вспомнила и ее, и ее историю, то, что она выглядит на шестнадцать, хотя ей двадцать три. Не узнала я ее потому, что ее лицо было искажено болью, когда она рассказывала о своем страхе забеременеть и о своем страстном желании пройти стерилизацию. Ведь на том же самом лице, в автобусе, играла улыбка. И я вспомнила ее имя – Сесиль.