Текст книги "Ануш. Обрученные судьбой"

Ануш

Туманное небо цвета опала к утру дня свадьбы очистилось и стало совершенно синим и безоблачным. К тому времени как Саси, Хават и Ануш добрались до дома семьи Шатиян, приготовления уже шли полным ходом. Во дворе сестры Парзик готовили пищу в печи для встречи жениха, невеста сидела за кухонным столом, а госпожа Шатиян разрисовывала ее руки хной.

Мать и дочь нежно напевали:

 
Распиши одну руку хной,
А другую оставь чистой,
Чтобы не забывала ты о матери заботиться…
 

Когда вошли девочки, Парзик посмотрела на них и вытянула руки.

– Сегодня тот самый день! – сказала она, улыбаясь.

– Да, сегодня, – закивала Хават.

Небольшой дом был украшен полевыми цветами, лентами и поделками из соломы, которые сплела Саси, – они висели гирляндами над иконами и вокруг окон и дверей. Фотографии отца Парзик, двух старших братьев в униформе и младшего брата Степана были выставлены среди букетов из белых маргариток и маков.

– Идите! Идите же! – воскликнула госпожа Шатиян, отсылая девочек наверх, в комнату, которую невеста делила с сестрами. – Вардан скоро приедет, а невеста еще не готова! И забери свою фату, Парзик!

Дом быстро наполнился деревенскими женщинами, принесшими подносы с едой и небольшие подарки. Крестные родители Парзик, Элспет и Мераян Асадурян, приехали раньше, они как старейшины семьи будут выдавать Парзик замуж.

Элспет была маленькой темноглазой женщиной, терявшейся среди многочисленных складок своего черного платья. Голова женщины тряслась на тоненькой шее, а костлявые руки беспрестанно теребили юбку. Ее супруг, Мераян, был необычайно высок для армянина. Именно от него Парзик унаследовала свой высокий рост и похожий на клюв нос.

По случаю свадьбы крестницы Мераян надел белую рубашку на пуговицах, темные шерстяные брюки и хлопковый, с ярким орнаментом традиционный армянский архалук[13]13
  Распашная одежда у народов Кавказа и Передней Азии.


[Закрыть], подпоясанный ремнем с большой пряжкой. Мераян был деревенским старостой, человеком, который улаживал споры, договаривался с жандармами, руководил всеми армянскими обрядами. Ничего не происходило в Мушаре без его разрешения или благословения.

Незамужние девушки приходили по две, по три, а замужние женщины стояли темными группами, все укутанные в паранджу, малышня резвилась у их ног.

Сестры Туфенкян по такому случаю на день закрыли магазин. Не пришла лишь Хандут Шаркодян.

Из окна второго этажа Ануш смотрела вниз, на толпу, собирающуюся на улице, – целое море ярких цветных жилетов, шелковых шаровар, вышитых женских головных уборов и красных фесок.

Все ожидали предвестников прибытия жениха.

Саси и две сестры Парзик, стоя за ней, заканчивали прическу невесты.

– Мама хотела, чтобы я надела архалук, в котором она выходила замуж! – жаловалась Парзик.

– А я хотела бы надеть мамин архалук, если бы она мне предложила…

– Ты его не видела, Саси. Он такой старый, похож на персидский ковер. И она хотела, чтобы я вплела кисточки в волосы и прикрыла лицо.

– А мне кажется, это красивый обычай.

– Это именно то, чего я бы не хотела. Посмотри на нас! – Парзик резко обернулась, и шпильки посыпались на пол. – Мы живем в новом столетии! Мы из другой эпохи. И мы никогда не будем такими, как наши матери.

– Она сшила красивое платье, – отметила Хават.

– Да, Хави, именно так, красивое современное платье, которое можно увидеть в Константинополе или Париже.

Ануш тоже считала платье красивым и была уверена, что Парзик будет великолепно выглядеть в нем. Все отступили чуть назад и залюбовались Птичкой, стоящей перед зеркалом, расположенным возле окна.

Ее косы были уложены кольцом на затылке, жемчужные серьги матери мягко мерцали в ушах. Зеленые глаза были подведены сурьмой и сверкали, как изумруды, а высокий воротник придавал лицу мягкости, женственности. Парзик еще никогда не выглядела такой счастливой и красивой.

Через открытое окно донеслись звуки музыки.

– Они приехали! – воскликнула Ануш. – Вон едет сазандар[14]14
  Сазандар – музыкант, участник народного ансамбля в Азербайджане, Армении, Грузии и Иране.


[Закрыть]!

Звуки музыки становились все громче – оркестр показался в начале улицы. Он состоял лишь из нескольких стариков, умеющих играть на инструментах, так как все молодые мужчины были в армии.

Главный музыкант, Ашен Налбадян, управляющий миссионерской фермой доктора Стюарта, играл на кеманче[15]15
  Кеманча – струнный музыкальный инструмент, широко распространенный в Закавказье, Иране и других восточных странах. Корпус кеманчи шарообразный, обтянутый мембраной, с коротким шпилем. Играют сидя, упирая шпиль в колено.


[Закрыть] и дудуке[16]16
  Дудук – духовой язычковый деревянный музыкальный инструмент.


[Закрыть]. За ним шли близнецы Зарнакян, женатые на сестрах Туфенкян и управляющие магазином в деревне. Они играли на дафе и думбеке[17]17
  Думбек – ударный музыкальный инструмент.


[Закрыть], отбивая ритм на тамбурине и барабане. Сзади шел Найри Карапетян, близкий друг отца Парзик, который играл на таре[18]18
  Тар – струнный щипковый музыкальный инструмент, по форме напоминает гитару.


[Закрыть] и уде[19]19
  Уд – древний щипковый струнный музыкальный инструмент, предшественник европейской лютни.


[Закрыть]. Позади всех, самодовольный, будто павлин, шествовал жених – Вардан.

Девушки столпились у окна.

– Где корзина? – требовательно спросила Парзик, отталкивая одну из своих сестер от окна. – Он должен был принести корзину с моими туфлями!

– Она у его отца. Смотри, он идет за Варданом, – сказала Саси.

Чуть наклонившись вперед, худой, как гончая, старик Акинян, одетый в потертый архалук, шел за сыном с корзиной в руке. Он улыбался и махал другой рукой, на его костистом лице не было и следа обычного хмурого выражения.

Акинян был похож скорее на деда Вардана, чем на отца. Он женился на юной девушке, будучи уже немолодым, и потерял жену после рождения сына.

– Что ты делаешь, Парзик? – Госпожа Шатиян схватила дочь за руку и оттащила ее от окна. – Ты не должна видеть жениха раньше крестных и уж точно не стоя в одном нижнем белье!

Тут она заметила шпильки на полу.

– Я, наверное, ошиблась. Сегодня действительно Парзик выходит замуж? Не ты, Ману, и не ты, Ахави? Вы по крайней мере одеты!

Двойняшки захихикали, а Саси помогла невесте надеть платье.

Серануш, старшая сестра Парзик, возникла на пороге.

– Элспет и Мераян ищут тебя, – сказала она маме.

Госпожа Шатиян разгладила юбку и посмотрела на себя в зеркало.

– Заканчивай с прической, Парзик. И проследи, чтобы твои ноги были чистыми!

Пока Саси и двойняшки поправляли наряд невесты, Ануш наблюдала за тем, как Вардан идет к дому семьи Шатиян. Его темные волосы блестели от масла и были зачесаны за уши. Он был не в традиционном наряде, как его отец, а в белой рубашке с жестким воротничком, пиджаке, выглядящем как новый, брюках и коричневых кожаных ботинках. Вардан был чисто выбрит, из растительности на лице осталась лишь аккуратная щеточка усов, а его светло-карие глаза останавливались на каждой миленькой девушке в толпе. Ануш оглянулась на Парзик, которая чему-то улыбалась.

– Пойдем, Ануш, – позвала подругу Саси. – Парзик уже готова!

Как только они сошли вниз, Мераян открыл двери улыбающемуся Вардану.

– Я принес подарки, – сказал тот, беря корзину из рук отца.

Внутри были бутылка водки, флакон духов и туфли для невесты. Сазандар вновь заиграл, и дом наполнился звуками музыки и хлопаньем в ладоши.

По сигналу вниз сошла Парзик, за ней шла Серануш, придерживая фату.

Госпожа Шатиян одобрительно кивнула, увидев, как Мераян достал свадебные туфли из корзины и протянул их крестнице.

Но не успела Парзик их надеть, как двойняшки выхватили их из ее рук и убежали, выкрикивая:

– Выкуп! Давай выкуп!

Старики вывернули наружу свои пустые карманы, женщины раскрыли ладони, в которых ничего не было, оркестр заиграл минорную мелодию, и тут вперед вышел отец Вардана и положил в руку двойняшки банкноту в пять ливров.

Под громкие аплодисменты Парзик проводили к стулу и торжественно вручили ей туфли.

Незамужние девушки окружили невесту, ожидая своей очереди, чтобы написать свое имя на одной из подошв. Когда девушка выйдет замуж, ее имя вычеркнут.

– Я надеюсь, твое имя будет первым! – шепнула Парзик Ануш, когда пришла ее очередь.

– Надеюсь, нет, – смеясь, ответила Ануш.

Гости громко восклицали, чокаясь стаканами с водкой.

– Давай еще! – попросил Вардан, потрясая пустым стаканом.

– Сначала церковь! – сказала госпожа Шатиян, забирая стакан у жениха.

Вардан и Парзик подошли в ожидающей их толпе, поддерживаемые приветственными возгласами людей. Невеста была закутана в фату, скрывающую лицо и наряд. Ее руки, окрашенные хной, были затянуты в белые перчатки. Она улыбалась, но при этом глаза ее были скромно потуплены. Сазандар повел свадебную процессию к церкви, и в общей суматохе Ануш отошла в сторонку. Хусик присоединился к толпе, его бледное лицо напоминало нависающую над всеми яростную луну.

Процессия была уже у входа в церковь, когда Ануш заметила жандармов. Они были повсюду. Их явно было больше, чем обычно. Они не приближались и вообще никак не вмешивались, просто стояли под деревьями, пряча лица в тени.

– Я потеряла Саси, – раздался рядом с Ануш голос Хават. Девочка ухватилась за юбку Ануш, с ее волос падали на землю лепестки цветов. – Я хочу к Саси!

– Она вон там, Хави! Впереди, видишь? За Парзик.

– Я хочу к Саси!

Взяв девочку за руку, Ануш стала обходить толпу, двигаясь к началу процессии. Ануш видела темные волосы Саси и пыталась привлечь ее внимание, когда мужчина в форме поклонился ей. Капитан стоял позади лейтенанта и улыбался во весь рот, демонстрируя все зубы, как женщина свои жемчуга. Он держал головной убор в руках, его черные волосы блестели на солнце, а пуговицы сверкали, будто бриллианты. Ануш отвернулась, притворяясь, что не заметила его.

– Хави! Вот ты где! – Саси взяла сестру за руку. – Пойдем, Ануш, мы должны войти в церковь вместе.

Дневник доктора Чарльза Стюарта

Мушар Трапезунд 22 апреля 1915 года

Любую работу в этот день следовало отложить, чтобы побывать на свадьбе Парзик Шатиян и Вардана Акиняна. Свадьбы здесь большая редкость, и жители деревни, в том числе и работники больницы, не могли пропустить это событие.

Мы вошли в церковь, сняли обувь, оставили ее в большой груде обуви возле входа, затем проследовали внутрь, кивками приветствуя гостей, сидящих по обе стороны прохода. Неф был разделен на море красных фесок и тюрбанов слева, где сидели мужчины, и темную половину справа, где расположились женщины в паранджах и черных платках.

Наши места были впереди, сразу за семьей жениха, и детям ничто не мешало наблюдать за происходящим.

Отец Грегори ждал в трансепте[20]20
  Трансепт – поперечный неф в храме, пересекающий основной (продольный) неф под прямым углом.


[Закрыть], отирая пот со лба и пытаясь надеть головной убор.

Было очень жарко, духота усиливалась от жара свечей, горящих в люстрах, которые висели над хорами, и подсвечниках, расположенных вдоль стен.

Все обмахивались бумажными веерами, или свободными концами занавесей, или всем, что попалось под руку. У меня было такое впечатление, что мой костюм сшит из самого плотного флиса, а жесткий воротничок норовит задушить. Все то и дело поворачивали головы, устремляя взгляды на дверь в надежде, что процессия вот-вот появится.

Сидевшая возле меня Манон обмахивала свое раскрасневшееся лицо; она сообщила мне, что Пол не сможет прийти.

Вдруг запел хор, и все сразу же встали.

Заметно нервничающая невеста шла по проходу под руку с крестным, направляясь к трансепту, где ее ожидал Вардан.

Жена Мераяна, Элспет, связала руки Парзик и Вардана лентой, и церемония началась.

Наконец, когда жара стала уже невыносимой, а капли пота с носа священника катились градом, будто капала вода из не полностью закрытого крана, только что повенчанная пара вышла из церкви на солнечный свет.

Все гости последовали за ними.

– Брак – это воистину ад! – воскликнула Манон, выглядевшая так, будто ее только-только сняли с вертела.

Стоя перед гостями, Парзик подняла фату, поприветствовала мужа, а потом молодые отправились в обход по площади, сопровождаемые оркестром.

– Не правда ли, все выглядит великолепно? – спросила восхищенная Хетти.

Красочные навесы были натянуты среди лимонных деревьев, под ними расставили столы. Стулья были поставлены для молодоженов и важных гостей, остальные должны были сидеть на ковриках и подушках. Бабушка Ануш и еще несколько пожилых женщин заканчивали сервировать столы. Я заметил, как отец Грегори облизывался в предвкушении угощения. Я намеревался ускользнуть и пойти в больницу, но мой живот урчал, и я осознал, что проголодался.

Разносились манящие запахи еды, но никому не разрешалось притрагиваться к блюдам, пока Мераян не произнесет тост.

– За мою крестницу Парзик и ее мужа Вардана! – провозгласил он, подымая бокал. – Да встретите вы старость вдвоем!

Только когда я выпил, заметил жандармов на противоположной стороне площади. Это были не местные, не мои пациенты. В деревне располагался небольшой жандармский участок, из года в год там служили одни и те же люди, и мне стало любопытно, зачем здесь появилось такое количество новых жандармов?

Тут Мераян объявил начало пира, и все увидели кушанья: кебаб, плов, хумус, баба гануш[21]21
  Баба гануш – популярное блюдо восточной кухни, закуска, состоящая из измельченных печеных баклажанов, приправ, масла, лимонного сока и др.


[Закрыть], буреки[22]22
  Бурек – вид несладкой выпечки турецкого происхождения, популярный в странах бывшей Османской империи и соседних с ними. Похож на русские пирожки, но делается обычно из слоеного теста и выпекается всегда в печи.


[Закрыть]. Также были блюда из анчоусов, приготовленных всеми мыслимыми способами.

Манон принесла вымоченного в ракии голубя, а мои дети приготовили лимонные пирожные, которые всем очень понравились.

Такого обилия еды жители деревни не видели уже много лет, и после празднования многим придется голодать несколько недель. Это был вопрос престижа – принести на стол хотя бы что-то, из небольших порций разных продуктов получалось какое-нибудь блюдо.

После того как подали еду отцу Грегору и молодым, гости принялись угощаться, набивая желудок, насколько это возможно. Я привык есть один, но с энтузиазмом принялся за кушанья, временами поглядывая на жену, которая была особенно красива в большой шляпе, украшенной розами.

Ануш

Ануш не хотелось танцевать. Она рассчитывала, что не останется на ту часть торжества, когда гости разбиваются на пары. Но когда музыкант, игравший на дудуке, выступил вперед и объявил тамзару[23]23
  Тамзара – народный армянский танец.


[Закрыть], Саси потянула Ануш за собой на танцевальную площадку. По толпе пронеслись восторженные возгласы. Только во время тамзары неженатые мужчины и женщины могли танцевать вместе, и именно этого момента ждал Хусик. По одну сторону Ануш стояли Саси, Хават и другие незамужние девушки, а по другую – Вардан, два мальчика из семейства Стюарт, Бедрос, работающий в больнице, и Хусик.

– Прекрати хмуриться, Ануш! – прошептала Саси. – Будет весело!

Бедрос застенчиво улыбнулся Ануш, Хусик сердито посмотрел на молодого врача, но Ануш проигнорировала их обоих.

– Правда, Саси! Я не хочу!

Саси схватила Ануш за одну руку, Хават за другую. Заиграли мелодию, и Хусик начал проталкиваться поближе к Ануш. Но его опередили!

– Тебе придется научить меня, – сказал капитан. – И должен предупредить: танцую я не очень хорошо.

Ануш от удивления раскрыла рот, на площадке воцарилась тишина. Музыканты перестали играть, Мераян вцепился в спинку стула. Лицо Парзик застыло, некоторые женщины начали креститься.

Ануш замерла на месте. Нарушало тишину лишь шуршание свадебного платья, раздуваемого ветром, да шум крыльев чаек, слетающихся к еде.

Наконец Ашен Налбадян взял дело в свои руки. Он вновь заиграл на дудуке, музыканты подхватили мелодию, и танцоры стали в круг. Ритм все время повторялся, и танцоры вновь и вновь брались за руки. При каждом ударе барабана они сгибали колени и затем выпрямлялись, наклонялись вперед и снова выпрямлялись, притопывая ногами и резко поворачиваясь на каблуках. Военный крепко держал Ануш, но она упорно отказывалась встречаться с ним взглядом.

Вообще никто ни на кого не смотрел, и казалось, лишь один капитан не замечал напряженности, которую он создал.

Он танцевал неуклюже, как осел, и дурачился, будто он один был на площади. Когда все наклонялись вперед, он откидывался назад, когда все сгибали колени, он выпрямлялся. Хават захихикала, когда капитан попытался повернуться и наткнулся на Саси, потом наступил на ноги танцорам, стоящим сзади. Все заулыбались. Его движения становились все нелепее. Все засмеялись, когда он попытался потянуть хоровод за собой то в одну, то в другую сторону. В конце концов он вышел из круга, выставив себя полнейшим невежей.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем музыка смолкла и танец закончился. Капитан поклонился, Ануш едва кивнула, и они разошлись в противоположные стороны, а музыканты уже заиграли следующий танец.

Этот танец должен был исполняться деревенскими девушками, но Ануш не хотела принимать в нем участия. Она ушла в тень, стала возле бабушки и попыталась прийти в себя после такого испытания.

Танцы были в самом разгаре, когда жандармы внезапно пришли в движение. В одно мгновение площадь оказалась заполнена ими. Они быстро приближались к празднующим. Рассредоточившись, жандармы взялись за ружья и подошли к столу, где сидели новобрачные. Начальник жандармов, невысокого роста рыжеволосый мужчина, указал на отца Вардана:

– Мислав Акинян! Именем Империи и Комитета Единения и прогресса[24]24
  Единение и прогресс – политическая партия турецких буржуазных революционеров, т. н. младотурок. Возникла в конце XIX в. в форме тайного комитета под названием «Общество османского единства». Основные цели – смещение режима султана Абдул-Хамида II, восстановление конституции 1876 года и созыв парламента. В результате вооруженного переворота 23 июля 1908 года был провозглашен конституционный строй, Общество пришло к власти и затем было преобразовано в партию. В начале 1913 года всю власть в партии и стране захватил «триумвират» – Энвер-паша, Талаат-паша и Джемаль-паша. Они же впоследствии стали инициаторами и главными организаторами геноцида армян.


[Закрыть] вы арестованы за государственную измену!

Два жандарма подошли к старику и бесцеремонно подняли его со стула.

– Что происходит? Что вы делаете? – вскричал Вардан, вскакивая и пробираясь к отцу. – Это мой отец, и он ничего не сделал!

– Он обвиняется в измене! – сказал жандарм.

– В измене?! Нет!

– Винтовки, штыки и два комплекта боеприпасов были найдены на его ферме.

– У нас нет винтовок. Это какая-то ошибка! У моего отца есть только вилы для сена и лопаты! Он никогда не держал в руках винтовку!

– Отойди, а то я и тебя арестую!

Старик бессильно повис на руках жандармов, его глаза расширились от страха.

– Заберите меня! Арестуйте меня! Это и моя ферма! – не унимался Вардан.

Рыжеволосый мужчина вплотную подошел к нему:

– У тебя есть работа в полицейских казармах, которую нужно закончить! Но не переживай, когда настанет время, мы придем и за тобой!

И жандармы ушли, волоча за собой старика. Вардан бежал за ними.

– Он невиновен! Куда вы его ведете? Я клянусь, он невиновен!

Доктор Стюарт схватил Вардана за рукав:

– Сейчас ты не можешь ничего сделать. Позволь мне с ними поговорить. Мы узнаем, куда его повели, и решим, что делать.

На площади внезапно стало очень тихо. Ануш посмотрела на Парзик. Та стояла возле мужа, ее лицо побелело, так она была потрясена. Вардан упал на стул, уронил голову на руки и застонал. Все пришли в замешательство. Люди беспомощно переглядывались, не зная, что предпринять.

Доктор Стюарт что-то прошептал своей жене и последовал за жандармами по улице.

Ануш увидела, что капитан и лейтенант пересекли площадь и скрылись за углом, направляясь к реке. Не подумав ни секунды, она побежала следом.

– Эфенди![25]25
  Эфенди – титул и офицерское звание в Османской империи и некоторых других странах Востока, начиная с XV столетия, а также вежливое обращение к знатным особам.


[Закрыть] – позвала она. – Капитан Орфалеа!

Мужчины обернулись. На этой темной и заросшей улочке неприлично было оставаться девушке наедине с турецкими военными.

– Эфенди! Могу я поговорить с вами?

– Идите, я вас догоню, – сказал капитан лейтенанту.

– Старик Акинян, – начала Ануш, силясь подобрать правильные слова, – отец жениха, они арестовали его!

– Да, я видел.

– Они не сказали, куда повели его, но, должно быть, куда-то за деревню. Это будет очень много значить… для Вардана и его семьи, если вы узнаете, куда его повели.

– Я не могу вмешиваться в дела местной полиции.

– У вас есть на то право, эфенди! Большее, чем у любого армянина!

– Мы не можем повлиять на жандармов. Они независимы от армии.

– Они вас уважают, капитан.

Он покачал головой и вздохнул:

– До нас иногда доносятся слухи, но я ничего не могу обещать. Я просто буду прислушиваться, больше я ничего не смогу сделать.

– Спасибо, эфенди. Я у вас в долгу.

– Что-то я сомневаюсь… Давайте встретимся в разрушенной церкви через два дня. В то же время, что и раньше.

Ануш кивнула и побежала обратно на площадь, надеясь, что никто не заметил ее отсутствия.

Дневник доктора Чарльза Стюарта

Мушар Трапезунд 27 апреля 1915 года

Я поехал в Трапезунд на прием к вали. Сегодня Байрам, мусульманский праздник, поэтому в этот день больше шансов застать его в хорошем настроении.

Жандармы, арестовавшие Мислава в день свадьбы, не дали мне никакой информации о старике, говорили только, что он арестован за измену, а такое обвинение не оставляет других вариантов, кроме как подача прошения самому губернатору.

За то время, что прошло с момента нашей первой встречи в гавани Трапезунда, мы с вали подружились. Меня вызывали в особняк в любое время суток, как только у него возникали проблемы с зубами. Каждый раз, едва войдя в дом, я слышал голос губернатора, ревущего как бык, недовольного тем, что неверный так долго добирался. Завидев меня в дверях, он становился кротким как ягненок, широко раскрывал рот и умолял вырвать гнилой зуб. После того как я усмирял зубную боль, приложив гвоздичное масло, меня обычно приглашали разделить с ним обед или завтрак, в зависимости от того, какой трапезой в полной мере не насладился губернатор.

Какими бы ни были внешние проявления, вали умен и хорошо образован, обычно справедлив со своими подданными, но может быть капризным и сварливым. Оставаться в непрочном кругу его благоволения очень важно для управления больницей. Ради этого я готов ехать среди ночи верхом три часа кряду, только чтобы заглянуть ему в рот.

Вали расплачивается щедро, но в основном делая одолжения. Улаживаются споры с жандармами, достаточно быстро выдаются разрешения, и много других благ даруется мне. Пара осторожных фраз – и все проблемы волшебным образом исчезают. Вали стал моей счастливой картой, моим тузом, который бил многие раздражающие неудобства жизни в Империи. Поэтому я ехал в Трапезунд в самом оптимистичном расположении духа.

Я приехал в тот момент, когда раздался пушечный выстрел, оповещающий об окончании намаза – утренней молитвы, а значит, вали был готов принимать посетителей. В великолепном зале меня провели мимо толпы просителей, и вскоре я оказался в личных покоях губернатора. Он сидел за низким столиком и заканчивал завтракать.

– Стиппет, мой друг! Салам алейкум!

– Алейкум ассалам!

– Я посылал за тобой? По-моему, нет. Мой новый зуб в порядке! Смотри!

Я исследовал его новую коронку, которую поставил во время своего предыдущего визита, а после упомянул, что приехал просить об одолжении.

Губернатор погрозил мне пальцем:

– Опять задумал строительство!

Я пояснил, что приехал по другому вопросу, и описал события, произошедшие на свадьбе Вардана и Парзик.

Сначала я подумал, что мне показалось, но нет – на улыбающееся лицо вали набежала легкая, едва заметная дымка, и улыбка чуть потускнела.

– Акинян стар и слаб, – сказал я, рассчитывая на милосердие вали, – он всего лишь обычный фермер.

Казалось, вали не слушал. Он играл кольцом на пальце, будто никогда прежде его не замечал.

– Если жандармы нашли винтовки в его сарае, почему я должен думать, что он невиновен?

– Потому что я могу за него поручиться!

– Твое слово много значит в Трапезунде, мой друг, но есть одолжения, которые даже я не могу сделать.

За все время проживания в Империи мне ни разу не отказывали, поэтому я решил сменить тактику.

Я сказал вали: мне известно, что султан прислушивается к его советам, и я не знаю, есть ли другая инстанция, куда я мог бы обратиться. Губернатор холодно на меня посмотрел, затем изменил выражение лица на мину печального сожаления.

– Стиппет, мой друг, в некоторых случаях, когда есть причины для беспокойства у жандармов или военных, я не могу вмешиваться. Им приказы выдают прямо из Константинополя. Не султан, а Комитет Единения и прогресса! Если бы этот мужчина был турком и его поймали за кражей курицы, я мог бы что-то сделать.

Я должен был догадаться, что все дело в «армянском вопросе». Если это имеет хоть малейшее отношение к мятежу, Акинян в большой беде. Безусловно, я не знал, в чем действительно замешаны старик и его сын. Деревенские жители живут общинами, и кто знает, кому они действительно преданы?

Губернатор встал, а его слуга открыл перед ним дверь.

– Приезжайте, мой друг, когда решите расширять больницу.