Текст книги "Ануш. Обрученные судьбой"

Джахан

Следующая встреча с Ануш произошла некоторое время спустя на том же пляже. Капитан заметил ее издалека, но в этот раз девушка была занята и не сразу заметила его. Ануш держала в каждой руке по ботинку и яростно бросила их вперед, вдоль изгибающейся линии пляжа, будто целилась кому-то в голову. Ботинки просвистели мимо его уха и приземлились в ямке, недалеко от его ног. Капитан поднял их и отнес девушке.

– Ты промахнулась. Но я дам тебе еще одну попытку, если ты доставишь мне удовольствие – разрешишь прогуляться с тобой.

Держа мокрые ботинки, он обезоруживающе улыбнулся, и Ануш захохотала, и позже, вспоминая былое, Джахан именно этот день определил как тот, когда он влюбился.

Они пошли вдоль берега, направляясь к восточной части залива. Ее улыбка быстро погасла, она вновь держалась настороженно.

Пляж ограждали скалы и лес, но время от времени Ануш поглядывала на дорогу и ведущую к ней тропинку. Капитан не думал, что она боялась его, он понимал, что девушка опасается быть замеченной в его обществе.

Он старался найти способ как-то снять напряжение, неоднократно пытался поймать ее взгляд, но девушка упорно смотрела только вперед. Ее щеки красиво порозовели, но он мог этим насладиться, лишь притворяясь, что спотыкается, – тогда он мог мельком увидеть все ее лицо. У Ануш был великолепный овал лица, широкие брови вразлет, маленький прямой нос и светлая кожа, скорее кремовая, нежели белая. Глаза цвета карамели были широко расставлены. Но больше всего привлекали внимание полные, немного выступающие вперед губы цвета зрелой хурмы, с чуть приспущенными уголками.

Он уставился на нее, а она отвернулась.

– Тяжело найти это место. Тропинка практически незаметна.

– Но ты же нашел его!

– Да, но на самом деле я следовал за тобой.

По лицу девушки пробежала тень тревоги.

– Я не смог пройти сюда с центрального пляжа. Ты шла по дороге впереди меня, а потом свернула и двинулась в этом направлении, так что… – Он пожал плечами и продолжил: – Я прошу прощения, что навязался тебе в компанию в этом твоем убежище.

– Оно не мое. Кто угодно может прийти сюда.

– Здесь очень красиво. Чем-то это место напоминает мне дом.

– Константинополь.

– Откуда ты знаешь?

– Из-за твоего акцента. Кроме того, ты используешь английские и французские слова.

– Ты говоришь по-английски и по-французски?

– Немного. Госпожа Стюарт учит этим языкам в миссионерской школе.

Интерес капитана к девушке еще больше усилился.

– Значит, ты здесь выросла? И здесь твоя семья?

Неожиданно она вновь замкнулась.

– Извини, это невежливо с моей стороны, – сказал он. – Почему бы в отместку тебе не расспросить меня?

Ей хотелось задать ему вопросы. Он видел, что ее гложет любопытство, но знал, что она не поддастся ему.

– Хорошо, тогда я расскажу о себе. Я самый старший из четырех детей и единственный сын в нашей семье. Старшая из моих сестер, Дилар, жуткая кокетка и однажды сделает очень несчастным какого-нибудь бедного малого. Средняя сестра, Мелике, очень стеснительна, погружена в чтение книг, у нее талант к живописи, а младшая сестра, Танзу, способна очаровать даже змею. Отец военный, но из-за слабого здоровья вышел в отставку, надеется, что я сделаю карьеру, а после буду управлять его владениями. А мать, как и все матери, желает как можно скорее женить меня. Вот и все. Теперь тебе все известно, твоя очередь.

– Я ничего не обещала! Мне казалось, ты развлекаешь скорее сам себя.

Он засмеялся, а Ануш еще гуще покраснела.

– Хотя бы расскажи, что ты делаешь, когда не орудуешь вилами.

Джахан был доволен тем, что вызвал у девушки легкую улыбку.

– Я помогаю госпоже Стюарт в школе. И я помощница медсестры в больнице доктора Стюарта.

– Я встречал его, серьезный мужчина.

Он видел, что ей легче говорить на темы, которые не касаются ее семьи и ее самой.

Некоторое время девушка рассказывала о семействе Стюартов, и он узнал, что они живут в деревне столько, сколько Ануш себя помнит. Поведала о том, что доктор так организовал все в больнице, что теперь сюда приезжают пациенты из Трапезунда и даже из более отдаленных мест.

Американец плохо говорил на турецком и армянском языках и северном курдском наречии, но ему это прощали, ведь он тяжко трудился. Миссис Стюарт, или, как тут говорят, байян – госпожа – Стюарт, была женским доктором и управляла школой после того, как уехала предыдущая учительница.

Она также организовала курсы шитья и вышивки для девочек, и ее очень любили деревенские женщины.

Так разговаривая, они подошли к концу пляжа, перед ними вздымался утес. Пора было идти назад, но капитану не хотелось заканчивать беседу.

– Что это? – спросил он, указывая на вершину скалы. – Там, наверху?

– Разрушенная церковь и кладбище.

– Туда можно подняться?

Указывая на высеченные в камне ступени, Ануш ответила, что подняться можно, но лишь немногие отважились на это, ибо люди верили, что это место населено духами.

– Ты покажешь мне?

Некоторое время она колебалась, и Джахан подумал было, что она откажется, но Ануш развернулась и начала карабкаться по скользким камням, наказав ему опасаться мест, где вымылась порода. Аккуратно ступая, Джахан следовал за девушкой, пораженный легкостью, с какой она взбиралась. Было ясно, что она делает это не первый раз и призраки ничуть не страшат ее.

Наверху ветер бил в лицо и завывал между надгробиями крошечного кладбища. Некоторые надгробные камни упали в море, а другие торчали, будто зубы у старика.

Сама церковь была построена в форме улья, часть крыши давно обвалилась, а входная дверь смотрела на запад, на море, но при этом была защищена от постоянного ветра.

Внутри штукатурка давно отпала, обнажив вытесанные гранитные блоки круглой стены, искусно уложенные каменщиком. Каменный пол пестрел экскрементами летучих мышей и птиц, пахло сыростью и солью.

Джахан обходил помещение, песок скрипел под ногами, а Ануш наблюдала за ним, стоя у входа. Смотреть было особо не на что, не было ни орнаментов, ни икон, вообще ничего церковного, кроме небольшой ниши для певчих напротив двери.

Ласточка пролетела у него над головой, спеша к солнцу.

– Только птица может посчитать такое место домом, – сказал Джахан, стараясь перекричать завывания ветра. – У меня такое впечатление, будто я стою внутри барабана.

– Отойди назад, – велела Ануш, – еще дальше.

Джахан отошел в самую темную часть церкви, к стене, расположенной напротив входа.

На этом пятачке шириной лишь в несколько шагов было не слышно шума ветра и стало устрашающе тихо. Капитан сделал шаг к двери и снова был оглушен свистом и завыванием ветра.

– Это удивительно!

Ануш не услышала, потому что находилась снаружи. Ему были видны ее темно-синяя юбка и светлая блузка, мелькающие среди надгробий; голова чуть наклонена и солнце мерцает на косе, свисающей из-под шарфа.

– Мне нужно идти, – сказала девушка, как только он вышел.

– Позволь мне пойти с тобой.

– Нет, я пойду домой другой дорогой.

Джахан попытался настоять на своем, но она словно не слышала.

– Ты так и не назвала мне свое имя! – крикнул он ей вслед.

Она остановилась и обернулась:

– Ануш.

– Очень приятно познакомиться, Ануш. А меня зовут…

– Мне известно твое имя.

Она быстро пересекла мыс и исчезла в ореховом лесу.

Дневник доктора Чарльза Стюарта

Мушар Трапезунд 8 июня 1901 года

Наконец мы все приспособили для настоящей медицинской практики, если «настоящая» – подобающее для данной ситуации слово. В маленькой комнате для прислуги теперь был установлен микроскоп, рядом находились пробирки и стекла для исследований. Мне пришлось сделать из кухни операционную, а гостиную на первом этаже превратить в приемную.

Каждое утро пациенты ожидают меня. Толпа весьма разношерстна: мужчины в шароварах, кафтанах, иные в европейских костюмах; женщины, с ног до головы укутанные в паранджу; дети, в основном стоящие около матерей, а некоторые – сидящие на ветвях смоковницы.

Поначалу все они угрюмо таращились на меня, будто я никак не соответствовал их представлению о докторе и они жалели, что отказались от услуг местного врачевателя. В конце концов, думаю, между нами возникло взаимопонимание. Им пришлось приспособиться к моим привычкам, а мне – к их.

Например, местные обычаи и понятия о рангах, с которыми я познакомился за время нашего пребывания в Константинополе, здесь строже соблюдаются. Действует четкая система иерархии – кто должен первым попасть на прием к врачу, независимо от того, кто более слабый и больной.

Все это сложилось исторически и выглядит следующим образом: на первом месте турки, затем курды, затем армяне.

Правящий класс – турки, захватчики, если угодно, ведь именно армяне населили эту землю первыми. Курды – воинственные горные племена, которые думают лишь о том, как убить человека, если у него есть деньги или лошадь. А что касается армян, государство считает, что они на стороне давнего врага турок – России, так что у них так мало шансов улучшить свое бедственное положение.

Мы с Полом много говорили об этом. Он уверен, что армян несправедливо притесняют, но, как я часто говорил ему, турки – это народ со своей территорией, и все союзы воспринимаются ими с недоверием.

Тем временем я обзавелся проводником, хотя ему скорее подходит слово «телохранитель», так как он ходит за мной, куда бы я ни следовал, и по деревне, и за ее пределами.

Хетти говорит, что не удивится, если обнаружит его однажды завтракающим с нами или сидящим на нашей кровати с неизменной винтовкой в руках. Он курд, зовут его Махмуд Ага. Как-то он привел ко мне своего младшего сына, у которого была тяжелейшая форма трахомы. Мальчик был практически слеп, но я успешно вылечил его, и после этого Махмуд назначил себя моим проводником и защитником.

Как и большинство курдов, он фермер и присматривает за отарой овец и табуном лошадей. У него три сына – это старшие дети. Жену он называет «тяжеловоз», а дочерей – «много детей».

Хетти позволили лечить его девочек, когда они болели, лечит она и многих местных женщин, но мужчины ходят на прием только ко мне, доктору Стиппету, как меня здесь нарекли.

Сегодня, когда Пол пришел на ужин, я рассказал ему об этом и о многих других странных случаях, которые я наблюдал. В частности, многочисленные и тревожные случаи следов ожогов и шрамов от клейма у детей на шеях и животах.

– Здесь считают, что ожоги излечивают травмы и любой испуг, – пояснил Пол.

Я сказал ему, что считаю такое невежество ужасным, но он посоветовал мне не пренебрегать традиционными методами лечения.

– Ты же не всерьез поощряешь это?

– Конечно нет, но ты сам вскоре узнаешь, что старые средства для них так же важны, как и новые. И если ты принудишь людей выбирать, они вернутся к привычному.

– Даже если эти методы ошибочны и опасны? Наша миссия здесь – не только лечить, но и обучать!

– Вот именно, Чарльз, образовывать их. Как только они увидят, что западная медицина более эффективна, чем народная, ты завоюешь их сердца. Хотя полностью – никогда.

Мы продолжили разговор в этом ключе, и я рассказал ему о шестилетней девочке, которая была у меня в операционной сегодня утром. Зовут ее Ануш Шаркодян.

У нее не было ожогов и ее не принуждали проглатывать какое-либо варево, но я подозреваю, что ее избили, и скорее всего мать. Пол сказал, что это весьма странно. Отметил, что обычно армянские дети хорошо воспитаны и их родители весьма умеренны в вопросах телесных наказаний, но бывают исключения.

Ребенок сидел на улице вместе с бабушкой, истекая кровью от пореза над глазом, прежде чем я позвал их в приемную. Девочка с опаской посмотрела на старуху и покорно вошла в операционную. Порез был глубоким, пришлось наложить несколько швов, и, хотя это было непросто и заняло немало времени, в течение всей процедуры она не проронила ни слова.

Потом она стала рассматривать инструменты и стекла для микроскопов, а я спросил бабушку, что случилось и где мать ребенка. Женщина избегала смотреть мне в глаза, что не было такой уж редкостью, но что-то в ней насторожило меня. Так бывает, когда понимаешь, что тебе говорят лишь часть правды. Падение с дерева стало причиной пореза внучки, а мать девочки была слишком занята, чтобы привести дочь к доктору.

Безусловно, вполне можно предположить, что ребенок, падая с дерева, порезался чем-то острым. Но я заметил красные полосы на щеках и синяки возле уха.

Несмотря на то что бабушке не удалось убедить меня, она действительно беспокоилась, а ребенок явно сильно к ней привязан.

Под тем предлогом, что необходимо прослушать легкие и пальпировать живот, я осмотрел девочку на наличие других повреждений. Ничего серьезного я не нашел, только уже поблекший желто-зеленый синяк чуть выше левого локтя. Случайность или результат грубого обращения?

Она удивительный ребенок, с огромными карими глазами и волосами каштанового цвета. Трудно забыть эту малышку, и я недоумеваю, как кто-то мог желать ей зла.

Я предложил ей печенье, испеченное Хетти, которое держал в банке на столе, но она, похоже, сомневалась, стоит ли его взять. Девочка быстро перевела взгляд на бабушку, прося разрешения угоститься, и, получив его, сразу же откусила от печенья. Оно явно ей понравилось, удивление и радость отразились на ее лице, и я улыбнулся. Бабушка тоже улыбнулась, я понял, что она гордится внучкой, и больше ничего не спрашивал.

Ануш

Солнце лишь вставало над горизонтом, часть луга, граничащего с лесом, еще была в тени. Деревья шелестели листвой, напевая рассветные мелодии, а зверьки шуршали в поисках пропитания.

По выжженной траве стелился легкий туман, увлажняя ботинки Ануш и подол ее платья. Идя по тропинке, она думала о военном и их разговоре на пляже.

Девушка не могла заснуть, переживая из-за того, что поступила глупо. Кто угодно мог заметить ее с ним! Кто-нибудь из деревни, ее друзья, мать! Если Хандут что-то заподозрит, в ту же секунду Ануш вышвырнут из дома, если не случится чего-нибудь более ужасного. Ее неоднократно били и за меньшее прегрешение. Зачем она повела его в церковь? Открытие секретного места, где не было слышно ветра, принадлежало только ей одной.

У нее захватывало дух от того, что рядом был этот мужчина, и уйти Ануш была не в силах.

Капитан все говорил и говорил какие-то умные слова, чтобы поразить ее, ей же, напротив, казалось, что все сказанное ею звучит как речь грубой необразованной крестьянки.

Зачем она рисковала своей репутацией, чтобы пройтись с военным? Если Саси когда-нибудь узнает об этом, она ни за что ее не простит.

Если бы не болтовня Парзик, она никогда бы не посмотрела на какого-либо мальчика, кроме Вардана, и уж тем более на турка! Дура, дура! Больше никогда! Она будет держаться подальше от пляжа и, уж конечно, от капитана!

В конце просеки тропинка вилась вдоль лесной опушки и выходила к главной дороге, ведущей в город. Ануш огляделась – нет ли поблизости солдат или жандармов – и пошла по направлению к больнице. Подходя к деревне, она увидела знакомую фигуру.

– Саси! Подожди, – окликнула она подругу.

Та остановилась, и Ануш вскоре поравнялась с ней.

– Где ты была вчера? – спросила Ануш. – Я приносила плов для тебя и Хават.

– Я садила картошку для отца Вардана.

– Ты работала на старика Акиняна? А где был его сын Вардан?

– Боится запачкать руки перед свадьбой.

Ануш засмеялась. Из всех мужчин Вардан был первым павлином.

– Парзик и Вардан назначили дату свадьбы?

– На следующий день после Пасхи.

Саси потрясла корзиной, что держала в руке:

– Я буду подшивать платье невесты!

– Парзик будет рада. Мне уже пора идти, я опаздываю, – сказала Ануш.

– Вот еще что хотела тебе сказать. Хусик прячется вон там…

Сын владельца дома, в котором жила Ануш, был мастером скрываться. Ануш была свидетельницей того, как Хусик прошел через лес, не хрустнув ни одной веткой, он мог втиснуться в самую узкую щелочку. В большинстве случаев он прятался от своего вспыльчивого отца, а также от солдат, которые хотели забрать его, – он должен был служить в армии или жандармерии, хотя его и считали дурачком. Деревенские жители прозвали Хусика «дикарь», потому что он жил в лесу и питался тем, что попадалось в расставленные им силки. Обувь юноши была сделана из коровьей кожи, которую он сам выдубил, и пахла удобрением, которое он использовал, чтобы кожа стала прочной.

Штанины старых брюк, сплошь в заплатах, были примотаны к ногам чем-то вроде кетгута[8]8
  Кетгут – нить из кишок мелкого рогатого скота, применяется для наложения внутренних швов при операциях.


[Закрыть], а рубашка уже давно была слишком мала и разошлась на груди. Последние несколько недель он работал на доктора Стюарта, и медсестра Манон дала ему длинное светлое пальто, чтобы прикрыть его наряд, и пару башмаков, которые она держала для него в клинике.

Она проследила, чтобы юноша вымылся и расчесал свои спутанные волосы. Хусик беспрекословно подчинился. Она была одной из немногих, кого он слушался. Его характер мало отличался от отцовского, и он в случае чего мог схватиться за нож, но бывал и мягок.

Когда Ануш была маленькой, Гохар просила ее хорошо относиться к Хусику, так как его мать умерла, а отец пренебрегал воспитанием сын. Казбек был опасным человеком, плохо относился к сыну и часто бил его. Мальчик был озлобленным, и только у Шаркодянов он время от времени мог насладиться покоем. Как ягненок за своей матерью, он ходил за Ануш, ждал ее каждое утро, чтобы выпустить кур и помочь с работой по дому. Они говорили мало и скорее были компаньонами, нежели друзьями.

«Он так одинок, – говорила Гохар, – будь добра к нему». Но Ануш любила проводить время у моря, а Хусик боялся его, поэтому они не были вместе так часто, как ему хотелось бы.

Подрастая, Хусик стал меняться. Он перестал разговаривать с Ануш и приходить в гости. Она видела его на расстоянии, погоняющим отцовский скот или несущим связку зайцев в город для продажи, но чувствовала, что он где-то рядом.

– Моя мама считает, что в него вселился джинн, – сказала, вздрогнув, Саси.

– Не обращай на него внимания, – посоветовала ей Ануш и добавила: – Скажи Хави, я позже принесу еще плова.

Дневник доктора Чарльза Стюарта

Мушар Трапезунд 24 июля 1904 года

Это первая возможность за много месяцев сделать запись в моем дневнике, а ведь мне о многом хочется рассказать! Моя медицинская практика успешно расширяется и для всего остального остается очень мало времени.

В начале этой недели я получил новости о моей статье «Причины и лечение трахомы в Османской империи», ее напечатает Американский медицинский журнал. Я очень доволен, это только начало моего исследования, но весьма обнадеживающее!

Турция, как всегда, слишком многого требует. Я должен иметь навыки хирурга, анестезиолога, врача патолога и дантиста. Люди здесь полагают, что я способен на все: от вскрытия гнойника до определения пола ребенка в утробе матери, и мне пока не удалось разуверить их в этом. Однако я не жалуюсь.

Мне нравится моя работа, и я нуждаюсь в постоянном доходе, вечный вопрос денег никогда не уходил на задний план. Несмотря на то что Хетти и я с момента прибытия в эту страну не считали себя миссионерами, наша крайняя нужда говорит о том, что мы уж точно живем как они.

Местные жители слишком бедны, чтобы нам платить, они приносят что-нибудь из съестного, например, курицу. Более зажиточные пациенты вообще не озабочены мыслями об оплате или ждут, пока вылечатся, а уж потом решают, заплатить ли нам.

Мы ежемесячно получаем небольшое содержание от Элиаса Риггса, которое в основном тратится на различные медикаменты, и мы, наверное, умерли бы с голоду, если бы не изобретательность и находчивость Хетти. Она посадила маис и овощи за домом, мы держим несколько кур и козу.

Это, собственно, основа нашего существования, и зачастую кроме козьего молока и репы у нас ничего больше нет.

Иногда приезжает Пол и привозит в подарок французский сыр, или бутылку итальянского вина, или турецкие сласти для Томаса и малышки Элеанор. Хотя, я знаю, сам он вовсе не роскошествует.

Пол привозит местные сплетни из Трапезунда и Константинополя. Хетти предвкушает его визиты, я думаю, ей очень не хватает умственной стимуляции Нью-Йорка.

Политика всегда очень интересовала Хетти, и, когда приезжает Пол, мы допоздна обсуждаем все мировые новости и вообще любые сплетни, которые ему удается собрать на рынках Трапезунда.

Мне очень нравятся такие вечера, хотя временами мнение Пола удивляет меня.

Он полностью на стороне армян и считает, ошибочно, по моему мнению, что они стали объектом всяческого рода суровых правил и запретов, и все по инициативе турок. Я не видел доказательств такой дискриминации и считаю турок вполне разумной нацией, толерантной и больше всего любящей поговорить.

Пол очень мягкосердечный человек и всегда выступает на стороне слабых. У него слишком английское понимание честной игры, оно еще не пришло в соответствие со здешними реалиями.