Текст книги "Полиамория. Свобода выбирать"

Фишер интерпретирует эти выводы так: наше сексуальное желание побуждает нас искать разных партнеров. Романтическая любовь позволяет нам сосредоточить свою сексуальную энергию на одном человеке, чтобы сэкономить время и энергию, тогда как привязанность дает возможность, как Фишер с юмором заявляет в своем выступлении на TED, «терпеть этого человека по крайней мере настолько долго, чтобы вырастить с ним ребенка»[40]40
  Helen Fisher, Ted talk «Why we love why we cheat», 2006. https://www.ted.com/talks/helen_fisher_tells_us_why_we_love_cheat/transcriptcheat/transcript


[Закрыть]. Она утверждает, что, как только люди стали прямоходящими, они начали практиковать серийную моногамию. Женщины уже не могли носить детей на спине, как это делают обезьяны, и пришлось носить их на руках. В такой ситуации женщина лишилась возможности защищать себя и своих детей и добывать пищу, следовательно, ей был нужен мужчина, который бы это делал. Мужчин это устраивало, потому что легче защитить одну женщину и накормить ее, чем сделать это для целого гарема, – так родилась моногамия.

Но, как говорит Фишер, речь идет не о классической моногамии, которая должна длиться всю жизнь. Ее утверждение основано отчасти на наблюдении, что люди по всему миру разводятся и расходятся, и многие из них делают это примерно после четырех лет романтических отношений. Она утверждает, что люди, как и другие социально моногамные млекопитающие, живут в парах, потому что не способны растить детей в одиночку. Большинство моногамных животных остаются таковыми только в течение одного сезона или до тех пор, пока их потомство не вырастет настолько, чтобы стать самостоятельным. Фишер полагает, что влюбленность и последующая гормональная вспышка позволяют парам оставаться вместе до тех пор, пока их единственный ребенок не достигнет относительной независимости. Когда же мать освобождается от необходимости носить ребенка на руках, она больше не нуждается в прежнем партнере и может найти другого мужчину, создавая желаемое генетическое разнообразие.

Следовательно, подводит итог Фишер, так много пар расстаются через четыре года потому, что наша истинная биологическая природа – в серийной моногамии.

Моя близкая подруга (44 года, разведена, двое детей), которая считает себя приверженкой серийной моногамии, написала мне:

Ни один ребенок не растет с мыслью, что станет «серийно моногамным». Социальные конструкты внушают нам, что романтическое партнерство – это «навсегда» и что мы будем жить долго и счастливо. Проблема в том, что для меня это не работает.

Каждый раз, когда я влюблялась, была уверена, что это навсегда. Но в очень молодом возрасте поняла, что «навсегда» – это только тот срок, на который я могу загадывать вперед. В лучшем случае – десять лет. Это произошло примерно после моего первого серьезного романа. Вспыхнула всемогущая, всепоглощающая, удивительная, пленительная любовь – и она просто прошла. Закончилась. Я в начале этих отношений даже подумала: «Вот наконец-то нашла человека, который идеально мне подходит, который понимает меня и с которым мне будет интересно долгие годы», но около шести лет спустя все уже улетучилось. С тех пор каждый раз, когда я думала, что нашла родственную душу, в какой-то момент обнаруживала, что отношения больше не работают.

Я все еще люблю неистово. Эмоции переполняют меня – любовь сильнее любого другого чувства. Она важнее всего, это граничит с одержимостью. Но потом проходит. Может, так бывает только со мной, но спокойная любовь без огня не для меня. А может, мне и не нужно спокойствие. Мне кажется, что сейчас люди научились принимать разные виды любви и счастья. Счастье никуда не девается и не перестает быть ценным, пусть и длится не «всегда», а всего лишь пару лет.

Еще одной интересной попыткой объяснить, что такое романтическая любовь, и разделить ее на биологическую и культурно-социальную составляющие стала недавняя теория, представленная канадским философом Кэрри Дженкинс из Университета Британской Колумбии, которая не согласна с Фишер. Дженкинс принимает биологическую теорию Фишер о том, что в романтической любви участвуют такие гормоны, как окситоцин и дофамин, и что романтическая любовь развилась миллионы лет назад. Но она не принимает выводы Фишер. По мнению Дженкинс, нет причины, по которой женщине нужен был бы один мужчина, чтобы защищать ее и добывать пропитание: эту задачу можно решить более простыми способами, например за счет кооперации женщин для ухода за детьми, и тогда необходимость развития серийной (или любой другой) моногамии отпала бы.

Добавлю к этому, что Фишер не предлагает никаких объяснений тому, почему три области мозга, отвечающие за романтическую любовь, привязанность и сексуальное влечение, могут быть активированы одновременно по отношению к разным людям. Как это сочетается с моногамией, пусть даже серийной? Дженкинс затрагивает еще один интересный момент: если любовь – это не что иное, как гормоны, биология и эволюция, она должна выглядеть примерно одинаково во всем мире. Так как же получается, что романтическая любовь так различается в разных культурах и в разные эпохи? Может ли любовь быть культурной концепцией, а не биологической? Дженкинс предлагает двойной ответ. Она считает, что любовь отчасти биологическое явление, а отчасти – социальное. Например, в XIX веке общество даже не рассматривало лесбийство в качестве возможной альтернативы традиционным для той эпохи отношениям и романтическая любовь между женщинами не существовала как культурный выбор. Но означает ли это, что не существовало и женщин, испытывавших влечение к другим женщинам, и оно не сопровождалось тем «гормональным всплеском», который, по Фишер, характеризует романтическую любовь? В то время гомосексуальность, принадлежность к разным сословиям или расам не позволяли людям соединиться и проявить свою любовь.

Запреты и ограничения зачастую оправдывали «природой». Но именно истинная природа любви причиной тому, что запреты не в силах помешать этому чувству. Никакие социальные ограничения не заставят людей не испытывать выбросы адреналина, дофамина, окситоцина, сопутствующие влюбленности. Люди как создания природы продолжают влюбляться даже тогда, когда общество запрещает им любить,

– рассуждает Дженкинс[41]41
  Jenkins, Carrie. What Love Is: And What It Could Be (Kindle Locations 1474–1477). Basic Books. Kindle Edition.


[Закрыть].

Поэтому очень важно понимать биологическую «составляющую» любви, чтобы мы знали, с чем нет смысла бороться. Ведь гомосексуалы и люди разных рас влюблялись друг в друга, хотя в социальном плане это было невозможно. Дженкинс продолжает:

Настойчивость общества в отношении модели «настоящая любовь на всю жизнь» не остановит и не может остановить нейрохимию всех тех, кто влюбляется в новых людей, пообещав всю жизнь любить одного партнера, или всех тех, кто устал от длительных моногамных отношений со своими супругами. Мы можем продолжать пытаться перевоспитать биологических субъектов, диагностируя у этих людей проблемы со здоровьем и пытаясь «вылечить» их желание завести отношения вне брака или избавить их от хронической скуки. Либо мы можем пересмотреть неэффективную социальную норму[42]42
  Carrie Jenkins, ibid, location 2200.


[Закрыть].

Наконец, есть еще одна теория: психологи Рафаэль Влодарски, Джон Мэннинг и Робин Данбар утверждают, что не существует однородной человеческой природы, когда речь заходит о моногамии. Они предполагают, что есть два типа людей: моногамные и немоногамные. По их мнению, женщины и мужчины могут относиться к любому из этих типов и среди немоногамных людей 57 % мужчин и 43 % женщин[43]43
  Rafael Wlodarski et al., «Stay or Stray? Evidence for Alternative Mating Strategy Phenotypes in Both Men and Women», Biology Letters, February 2015, Vol. 11, No. 2. http://rsbl.royalsocietypublishing.org/content/11/2/20140977


[Закрыть].

Соображения по вопросу моногамии и человеческой природы

Так, погодите, и кто же мы? Выходит, более или менее ясно только одно: в нашу природу как вида не заложена классическая пожизненная моногамия с одним человеком. Но заложено ли в нас желание иметь тайные романы на стороне, как это бывает у птиц? Являемся ли мы сторонниками серийной моногамии, как предполагает Фишер, или же мы омнигамны, как считают Райан и Жета? Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что все эти теории не до конца верны.

Прежде всего очевидно, что люди бывают очень разными с широчайшим диапазоном нормальности (но не нормативности). Как уже было сказано, гетеро– и гомосексуальность могут быть генетическими (то есть врожденными, хотя до сих пор этому нет четких доказательств), но индивидуальная природа гомосексуальных и гетеросексуальных людей различается. Это не делает гетеросексуальность естественной, а гомосексуальность неестественной – это всего лишь значит, что гетеросексуальность распространена шире. А некоторые люди асексуальны, и для них естественно это. Никакие попытки «перевоспитания» или «лечения» не изменят природы, и крайне важно понимать это. Мы сильно отличаемся друг от друга – генетически или из-за усвоенных убеждений. И даже если в нашей природе как вида заложена последовательная моногамия, некоторые люди будут счастливы, придерживаясь ее всю жизнь, а некоторые не смогут состоять в моногамных отношениях даже недолго. Это верно и в том случае, если по своей природе мы окажемся омнигамными. Как мы выяснили выше, различия в отношении моногамии могут существовать внутри одного и того же вида животных: некоторые будут по-настоящему моногамными, а некоторые – нет. И при наличии общих для всего вида качеств каждая особь в нем может чем-то отличаться от остальных, обладая собственной, индивидуальной природой.

В действительности вопрос, является ли что-то «естественным», не так уж значим. Если быть точными, важно понять, почему что-то, что так широко пропагандируется и поддерживается культурно, так трудно претворить в жизнь значительной части человечества. Не имеет значения, что с какой-то точки зрения это «неестественно», а следовательно, автоматически «неправильно» и должно быть «вылечено». Важно то, что люди считают правильным для них самих, и нет никаких причин лишать их возможности жить по собственному сценарию. То же самое касается и людей, которые чувствуют себя пожизненно моногамными, что я называю классической моногамией.

Тем не менее я все больше убеждаюсь в том, что даже в биологическом отношении мы представляем собой и то и другое. Мы и серийно моногамные, и немоногамные. Нельзя отрицать, что бóльшая часть населения не нуждается в других партнерах, пока они находятся под влиянием чар лимеренции, по крайней мере в течение первых нескольких месяцев или лет. Я думаю, что это наша моногамная составляющая. У некоторых людей этот период длится много лет, иногда всю жизнь. У других он недолговечен и заканчивается через несколько месяцев или даже дней. Для большинства людей добровольная моногамия, вероятно, длится от года до тех самых четырех лет. Кроме того, как указывает сама Фишер, люди способны любить сразу нескольких человек и их могут привлекать несколько человек одновременно. Добавлю, что им нужны независимость, свобода и сексуальное разнообразие (на этом я подробнее остановлюсь далее). Поэтому я считаю, что большинство людей склонны к немоногамности, которая может проявиться даже во время лимеренции, в отношениях, полных любви и страсти, – в любое время. Следовательно, неудивительно, что около трети людей, имеющих внебрачные связи, заявляют, что любят своего партнера и находят его привлекательным. Это не значит, что им надоели отношения и их удерживают дома только социальные или экономические ограничения. Это значит, что их действительно привлекают сразу несколько человек и они испытывают любовь к нескольким людям в одно и то же время.

Вот поэтому я думаю, что человечество одновременно моногамно и немоногамно. Шкала моногамности/немоногамности похожа на шкалу гомосексуальности/гетеросексуальности Кинси[44]44
  The Kinsey Scale, Kinsey institute, Indiana University. https://www.kinseyinstitute.org/research/publications/kinsey-scale.php


[Закрыть], которая показывает, что все мы находимся в определенной точке спектра и большинство не может быть строго гомосексуальным или гетеросексуальным – наше положение перемещается по шкале. Это также относится к асексуальным и гиперсексуальным людям: их тоже можно представить на шкале, и большинство будет где-то посередине. Думаю, то же самое можно сказать о моногамии и немоногамии. Мало того что все мы соответствуем определенному делению шкалы, есть находящиеся на противоположных ее концах: те, чья моногамия незыблема, и те, кто знает с самого детства, что не будет моногамным. Но, скорее всего, большинство где-то посередине. Более того, мы перемещаемся по этой шкале в течение жизни. В некоторые периоды большинство из нас более моногамны, а в другие – менее, поскольку и то и то существует внутри нас. Все, безусловно, сложно, но кто говорил, что будет легко?

Секс – одна из самых сильных потребностей большинства людей. Он следует за нашими основными жизненными потребностями: в кислороде, сне, еде и воде. Секс необходим для выживания конкретного человека, но связан с выживанием нашего вида. Фишер утверждает, что секс – это одна из главных движущих сил человека, такая же, как потребность в еде и воде или как материнский инстинкт. По словам Фишер, удовлетворение наших важнейших потребностей, связанных с выживанием, вызывает усиленную выработку дофамина, и значит, повышение уровня этого гормона в состоянии романтической любви доказывает, что любовь также относится к нашим главным потребностям.

Несмотря на нашу уникальность и способность не идти на поводу у естественных побуждений, мы должны осознавать свою биологическую природу. И, как можно заключить из вышесказанного, эта природа требует сексуального разнообразия, независимо от того, будет ли оно реализовано последовательно (один партнер за другим) или параллельно (несколько партнеров одновременно). Игнорирование этого факта и попытки подавить свои желания обходятся дорого. Мы можем пойти на это, проявив себя сознательными людьми, а не животными. Но прежде нам нужно осознать, что по своей природе мы не моногамны, по крайней мере, как вид (а мы не можем отрицать своей биологической, животной природы). Кроме того, важно понимать, каких жертв классическая моногамия требует от значительной части человечества, и спросить себя, готовы ли мы приносить эти жертвы, и, главное, во имя чего?

Давайте деконструируем социальную кампанию, пропагандирующую сказку о том, что классическая сексуальная и эмоциональная моногамия заложена в человеческой природе и это единственно правильный вариант интимных отношений для всего человечества. Абсолютно нормально сделать выбор в пользу классической моногамии и чувствовать себя полностью моногамным человеком, но это не может быть единственно возможным выбором по умолчанию. Мы уже говорили о том, что вся наша культура нацелена на то, чтобы прививать идею моногамности и «второй половинки». И мы принимаем это, как и все, усвоенное в культурной среде, в которой мы выросли. Однако тот факт, что мы верим в эту идею, не делает ее научно обоснованной – это просто установка, рьяно продвигаемая нашим обществом и культурой.

Люди настолько глубоко усвоили романтичную идею о «второй половинке», что продолжают верить в моногамию, даже если их личная жизнь далека от идеи единобрачия. Женщина, которую опрашивали в рамках одного исследования, – прекрасный тому пример:

Это странно: я верю в моногамию, но немоногамна. У меня были связи вне брака: с одним из любовников я встречалась десять лет. Сейчас периодически вижусь с тремя – ничего серьезного. Один раз даже была с мужем подруги, но потом мучило удушающее чувство вины. Зачем? Мне необходимо разнообразие. Секс с одним мужчиной становится скучным[45]45
  Cited in Victoria Robinson, «My Baby Just Cares For Me: Feminism, Heterosexuality and Non-Monogamy», Journal of Gender Studies, Vol. 6, 2, 1997, pp. 143–157 (p.150).


[Закрыть].

Отказаться от идеала моногамных отношений – значит отказаться от романтической концепции «второй половинки». Людям очень сложно расстаться с этой мечтой. Многие из тех, кому внушили подобные романтические представления, но у кого также случаются связи на стороне, считают, что им просто попался не тот человек. Когда же они встретят Единственного(-ую), станут наконец моногамными. Ни уровень разводов и неверности, ни их собственные действия, ни истории несчастливых долгосрочных отношений – ничто не может поколебать их веру в то, что в один прекрасный день они встретят того самого человека. С ним или с ней все будет возможно. Когда вы говорите себе: «Я немоногамен(-мна)», то в каком-то смысле оставляете эту надежду.

Трудно сказать, чем – культурой или генами – обусловлено то, что одни люди считают себя моногамными и состоят в моногамных отношениях, а другие – нет. Однозначного ответа на этот вопрос нет, да это и неважно. Ведь моногамия или немоногамия сами по себе не являются проблемой. Проблемы возникают, только если один из этих вариантов признают «незаконным». Мир, в котором общество навязывает немоногамию, был бы таким же, а может, и более печальным, чем мир, в котором главенствует моногамия. Ведь в конечном итоге невозможно вписать нас всех в одни рамки. Даже если природа большинства из нас равна X, есть и те, кто не является этим самым X, а когда мы признаем это, не будет нужды в установлении «подлинной» природы человека.

И, между нами говоря, так ли важно – в биологии дело или в культуре? «…И нет у человека преимущества перед скотом» (Екклесиаст 3:19) – даже если мы животные, а это трудно отрицать, выбор остается за нами. Наш мозг обладает уникальными функциональными возможностями, которые присущи только людям и которых нет у других животных.

Например, некоторые люди, несмотря на постоянную борьбу со своей сексуальностью, выбирают для себя пожизненное безбрачие, декларируя таким образом ценности монашества. Мы, люди, сложные существа и не должны фокусироваться исключительно на своей природе.

Конечно, можно еще глубже изучить вопрос: почему то или иное явление – «естественное». К примеру, возможно ли вообще назвать что-то естественное неестественным? Если гомосексуальные люди существуют – это естественное явление, то же самое касается асексуалов и моногамных и немоногамных людей. Ни одно из перечисленных явлений не было искусственно создано в лаборатории. Все мы порождения природы и биологии, поэтому эти различия между людьми нормальны. Эта бесконечная «палитра цветов» абсолютно естественна. Я существую, следовательно, я естественен. Кроме того, не уверена, что было бы правильно формулировать вопрос о моногамии строго с биологической точки зрения.

В своей книге «Homo Deus: краткая история будущего»[46]46
  Харари Ю. Н. Homo Deus: краткая история будущего. – М.: Синдбад, 2018.


[Закрыть] (Homo Deus: A Brief History of Tomorrow) историк Юваль Ной Харари из Еврейского университета описывает важность понятия интерсубъективности. Что это значит? Есть объективные представления. Допустим, произошло землетрясение. Кроме свидетельств людей, описывающих свои ощущения словами «земля движется под ногами», существуют еще и научные доказательства того, что это действительно произошло, например геологические исследования. Есть наш субъективный опыт по отношению к объективной реальности (например, землетрясение, которое только что произошло, напугало и огорчило меня). Но некоторые из наших концепций и восприятий интерсубъективны: то, с чем мы все согласились и что существует только в нашем сознании. Присутствие в коллективном сознании делает это реальным. К примеру, деньги. Пока мы все согласны с тем, что деньги имеют ценность, напечатанные купюры будут действительно стоить очень дорого. Когда же мы решим, что это не так, те же самые банкноты полностью лишатся ценности и не будут ничего стоить. Интерсубъективное понятие существует только в нашем разуме и только потому, что мы наделили его единым для всех значением. Аналогично у термина «государство» не будет другого значения, кроме того, которым мы его наделяем. Если завтра все население планеты решит жить в маленьких коммунах, государства со всем их эмоциональным, религиозным и духовным багажом просто исчезнут. Но пока эти понятия существуют в коллективном сознании, они имеют большой смысл и значение, а вместе с тем и ощутимое влияние на жизнь человека.

Юваль Ной Харари пишет:

Вот как разворачивается история. Люди сплетают сеть смысла, верят в нее всем сердцем, но рано или поздно в этой сети появляется брешь, и когда мы оглядываемся назад, мы не можем понять, как кто-то мог воспринимать это всерьез[47]47
  Yuval Noah Harari, Homo Deus: A Brief History of Tomorrow, London, 2016, p. 175.


[Закрыть].

Я считаю, что проблема классической моногамии, при которой человек полностью – сексуально и эмоционально – посвящает себя только одному партнеру на всю жизнь, выходит за рамки биологической. Вполне возможно, что в действительности это интерсубъективная идея. Она усваивается нами с раннего детства и поэтому существует в нашем сознании как нечто объективное и реальное. Сначала убеждение существует в нашем сознании, и только потом мы пытаемся воплотить его в «реальной жизни».

В результате вопрос биологии здесь не очень актуален, и, если это так, он играет гораздо меньшую роль, чем можно было бы ожидать.

Вы спросите меня (и будете совершенно правы): почему я решила написать эту главу? Я думаю, что это важный шаг в деконструировании социального нарратива, который существует сегодня. Исследования последних десятилетий эффективно разбирали его по частям, но по какой-то причине они недостаточно широко представлены широкой публике. Тем не менее, что касается интерпретации результатов, думаю, эти исследования в определенной степени отражают общие идеологии и концепции, а не реальность. То есть когда упор в обществе делался на моногамию и традиционные браки, исследования в области биологии предоставляли доказательства правильности такого подхода. А когда в обществе возникло представление, что мужчины не являются моногамными, а женщины являются, исследования «доказали», что и это верно.

Давайте посмотрим на статью, опубликованную в 1948 году исследователем по имени Бейтман, содержащую «научные» доказательства женской моногамии, которая длилась десятилетиями. Бейтман утверждал, будто доказал, что мужчины эволюционировали, чтобы заниматься любовью, а женщины – чтобы рожать детей. Его утверждения основывались на экспериментах, которые он провел с плодовой мухой Drosophila melanogaster. Бейтман поместил мух в бутылки и, наблюдая за ними в течение трех или четырех дней, выяснил, что, в то время как самцы постоянно пытались спариться с как можно большим количеством самок, самки отвергали большинство «женихов» и довольствовались только одним. Он также обнаружил, что у самцов больше потомства, чем у самок. Из этого Бейтман, в соответствии со своими культурными представлениями, сделал вывод, что у самцов есть много «легких» сперматозоидов, а у самок очень мало ценных яйцеклеток; заключение было таково: самцы, в том числе мужчины, любят флиртовать и биологически нуждаются в сексуальном разнообразии, а самки, в том числе женщины, целомудренны и моногамны[48]48
  Bateman, A. J., «Intra-sexual selection in Drosophila», Heredity, 2, 1948, pp. 349–368.


[Закрыть]. Его исследование инициировало ряд работ, в которых была развита идея «женской моногамности» и заявлено, что из страха заболеть венерическим заболеванием или быть съеденными хищниками женщины хотели ограничить свою сексуальность до минимума. По словам биолога Оливии Джадсон, «у принципа Бейтмана есть фундаментальный недостаток: он неверен. У большинства видов самки скорее гулящие, чем святые. Вместо того чтобы спариться один раз, они будут спариваться с несколькими самцами, зачастую с гораздо, гораздо большим числом, чем необходимо, чтобы оплодотворить свои яйцеклетки»[49]49
  Judson, Olivia. Ibid, (p. 12).


[Закрыть].

На самом деле, если бы Бейтман подольше понаблюдал за мухами, он обнаружил бы совершенно иную историю даже среди исследованных им видов. Если бы его эксперимент длился не несколько дней, а дольше, Бейтман увидел бы, что самки в действительности не остаются верными одному самцу: просто они предпочитают спариваться только один раз в неделю. То, что на установление этого факта ушло больше 30 лет, связано с культурными предрассудками. Теория Бейтмана имела смысл для научного сообщества, поскольку соответствовала существовавшему на тот момент восприятию мужчин и женщин. Тесты ДНК, сделанные в 1980-х годах и позже, показали, что большинство животных, которых исследователи считали моногамными, на самом деле таковыми не являются. В том числе, как мы видим, это касается и женщин.

Тут я хочу пойти немного дальше. Есть вероятность, что множество исследований последних лет, доказывающих, что люди и животные по своей природе немоногамны, также связано с разрушением понятия моногамии в современном обществе. Растущее число разводов, вторых и третьих браков, сводных семей, измен позволяет предположить, что классическая моногамия терпит крах. И, возможно, это также влияет на интерпретацию результатов недавних исследований – отсюда и такие решительные заявления, как, например, слова Райана и Жеты о том, что человечество по определению немоногамно.

Я считаю важным упомянуть эти исследования здесь, потому что в глазах многих ссылки на научные работы подкрепляют авторитет автора. Но всегда найдутся исследования, которые покажут полностью противоположные результаты, – и это замечательно. Цель моей книги не в том, чтобы доказать, что есть правильный и неправильный путь, а в том, чтобы предложить широкий спектр возможностей, позволяющий всем людям испробовать романтические отношения, которые им подходят, и дать им возможность чувствовать себя при этом совершенно нормально.

Для этого я хочу разнести в пух и прах восприятие мононормативной культуры, но я не заинтересована в создании полинормативной или антимоногамной культуры вместо нее. Я не заинтересована также в принижении значения моногамии или игнорировании опыта тех, кто чувствует себя моногамным, и не хочу говорить, что это «неестественно» или что им «промыли мозги». Более того, если некоторые люди моногамны только потому, что они усвоили это как культурную норму, а не потому, что это заложено в их естестве, то какая разница, если их это устраивает? Этот мир огромен, место есть для всех.

Вы спросите, должны ли мы разрушить все наши устои? Должны ли мы отбросить все условности и нормы? В этом нет нужды. Я не анархистка. Общество нуждается в определенных нормах для того, чтобы существовать и защищать своих уязвимых членов. Я думаю, что проблемы возникают тогда, когда сама норма становится вредоносной, неэффективной и невозможной к воплощению в реальности. Если это действительно так, мы должны пересмотреть ее, найти в себе мужество задать сложные вопросы и убедиться в том, что нас устраивают имеющиеся ответы.

Западная культура усердно ведет кампанию, пытаясь внушить людям, что все они моногамны. Тот факт, что моногамия преподносится как что-то естественное, а также то, что она не обсуждается или не оспаривается (по крайней мере до недавнего времени было именно так), мешает людям представить и реализовать альтернативные сценарии. Однако в действительности люди разводятся и изменяют друг другу, и в определенный момент многие из тех, кто состоит в браке или моногамных отношениях, испытывают сексуальные расстройства, стыд за то, что они переживают неподобающие чувства. Их сексуальная жизнь однообразна, у них снижено либидо и есть ощущение, что они задыхаются в таких отношениях. Но по крайней мере отчасти их стыд и вина связаны с тем, что они пытаются действовать против своей человеческой (или индивидуальной) природы, чтобы соответствовать культурным требованиям общества.

Так как же это произошло? Если большинству людей так сложно соблюдать классическую моногамию на протяжении многих лет, почему западная культура настаивает на идее моногамии? Рада, что вы спросили! Именно этот интригующий вопрос мы рассмотрим в следующей главе.