Текст книги "Кольцо из фольги"

Дом семьи Ф. казался мертвым и оттого страшным. Да, в каждом доме случались и похороны, и свадьбы, иногда в один день. А уже на следующий в этот же дом приносили новорожденного или за хозяйство принималась молодая, пугливая невестка. Жизнь не прекращалась. Свадебные столы сменялись поминальными. Едва успевали перемыть посуду после одного застолья, как надо было готовиться к новому – крестинам, сватовству, юбилею, годовщине. В больших семьях по-другому не бывает. Это ведь счастье, слезы высыхают, потому что в сердце приходит радость. Одна жизнь заканчивается, но тут же начинается другая – в люльке сопит младенец. И комната, темная, тяжелая, где умирал прадед, перекрашивается, отмывается проточными водами, переделывается под нужды нового члена семьи, пришедшего на смену усопшему. Я точно помню – никто не трясся над старой кроватью, на которой умерли дед или прадед. Никто не хранил в шкафах вещи покойного. Новая жизнь давала силы, желания, приносила счастливые изменения. Шкаф заполнялся пеленками и распашонками. На месте кровати ставилась люлька. Тяжелые занавески менялись на легкие, кружевные. Комната сверкала чистой побелкой, отбитыми двести раз на солнцепеке коврами, которые со стены переносились на пол – чтобы малыш мог ползать в свое удовольствие. Оставляли разве что портрет деда или прадеда на стене. И тот, казалось, улыбался, глядя на перестановки.

Все жили сегодняшним днем. Сегодня счастье, значит, надо праздновать. Никто не жил про запас, как говорила бабушка. Если завтра горе, то зачем думать о нем сегодня? Горевать будем завтра. Если беда случится через три дня, зачем эти три дня к ней готовиться? Надо радоваться, что есть еще три спокойных дня.

Мама считала, что к каждой неприятности, удару судьбы нужно быть готовым, лишь тогда сможешь выстоять и выжить. Я жила с бабушкой, которая призывала радоваться каждому дню, верить в добро и в то, что хороших людей больше, чем плохих, и с мамой, которая считала, что все люди сволочи, добро никогда не побеждает зло и в любой момент нужно ждать подвоха и предательства. Это тяжело, на самом деле. Я понимала, что бабушка, несмотря на свой неиссякаемый оптимизм, тоже ждет чего-то страшного. Иначе зачем она приучила меня складывать самые нужные вещи в одном ящике стола? К нужным вещам относились чистые блокноты, карандаши, ручки, непрочитанная книга, желательно толстая, и сборник стихов. Бабушка говорила, что, заучивая стихи, можно тренировать память.

– Зачем? – удивлялась я, не понимая, какая может возникнуть ситуация, в которой мне понадобится тренировка памяти.

– Так бывает… – Бабушка не вдавалась в подробности.

Потом я случайно услышала разговор бабушки с Варжетхан. Та спрашивала, не стоит ли попросить привезти из Москвы таблетки «для головы».

– Нет, Ольга сразу панику поднимет. Заставит меня ехать на обследование, – отмахнулась бабушка.

Во время войны бабушка получила контузию. Лечилась в госпитале. Но если с частичной глухотой она справлялась, садясь к собеседникам так, чтобы слышать их здоровым ухом (от слухового аппарата категорически отказалась), то с «головой», как называла это Варжетхан, так просто договориться не удалось. Иногда бабушка забывала слова, мучилась головными болями и не могла сложить двух слов в предложение. Обычно это наступало после тяжелых командировок или работы над важными текстами. Мне кажется, именно из-за этого у нее появился свой стиль, как сказали бы сейчас. Она писала короткими, емкими фразами, вместо запятых ставила точки. Громоздкие конструкции с многочисленными причастными и деепричастными оборотами, принятые в то время в газетах, не использовала. Наверное, именно поэтому ее тексты, кажущиеся простыми, понятными, доходили до сердец читателей. Ее короткие предложения быстрее проникали в мозги начальников, и те откликались на просьбы о помощи.

Сейчас я вспоминаю, что бабушка действительно заучивала стихи наизусть – мучительно. Злилась на себя, что никак не может запомнить четыре строчки. Но постепенно она восстанавливала силы и снова начинала писать.

На отдельной полке она хранила вещи, называла их «тревожный чемоданчик» – смена белья, старые ботинки, зубная щетка, паста, мыло в мыльнице, шерстяные носки, сухой паек, несколько коробок спичек, сигареты, хотя никогда не курила, туалетная бумага, щипчики для ногтей, гребень для волос, кипятильник.

– Бабушка, это для войны? – спрашивала я.

– И для войны тоже, – отвечала она.

Теперь я понимаю, что бабушка, памятуя о тяжелом опыте страны, была готова и к аресту тоже, и все, что стояло на этой полке, было предназначено для тюрьмы.

У меня была точно такая же полка на случай экстренных отъездов. Трусы, колготки, теплые штаны. А еще пачка конвертов и марок – чтобы я могла писать письма бабушке. На отдельном листочке – список тех, кому нужно отправить поздравительную открытку с Новым годом или Первым мая. Мама однажды нашла этот список и сожгла в любимой хрустальной пепельнице. Я плакала, не успев, точнее не догадавшись, запомнить наизусть адреса.

* * *

Предметы – вот что на самом деле заставляет вспоминать. Мамина пепельница была огромной, размером с вазу для фруктов. Подарил благодарный клиент – мама работала адвокатом и юрисконсультом. Настоящий хрусталь. Такой и убить можно. Пепельница всегда располагалась на кухонном столе. Но мама предпочитала использовать не ее, а горшок с фиалкой, стоявший на узком подоконнике. Фиалка удивительным образом выживала, политая чайной заваркой, кофе и получавшая удобрения в виде пепла. Она цвела вопреки всему и была для мамы своего рода домашним питомцем, который никак не умрет и все еще требует заботы. Мы с ней часто переезжали, и заводить кошек и собак было бы преступлением. Мама договаривалась с соседкой, чтобы та заходила и хоть изредка поливала цветок. Но соседка забывала о поручении. Правда, перед маминым возвращением она пыталась вернуть зачахшую фиалку к жизни – активно поливала, меняла в горшке землю, даже какие-то удобрения подкладывала. Но полумертвая фиалка возрождалась лишь после кофе, заварки и пепла. Буквально на глазах.

Два чемодана всегда стояли наготове за дверью – мой и бабушкин. Мой большой, бабушкин – совсем маленький. Бабушка говорила, что именно в них я должна сложить вещи с полок. Быстро. Однажды на кухне в дальнем углу шкафа я нашла узелок с сухарями, конфетами «Золотой ключик», но без фантиков, печеньем, тоже без упаковки. Чай, засыпанный в бумажный кулек, и молотый кофе, тоже уже в кульке. Побоялась спрашивать бабушку, зачем она там прячет тот узел. Почувствовала, что не стоит, хотя уже знала, что не для войны, для чего-то другого…

Теперь я гадаю – бабушка каждый день ждала репрессий? Жила со страхом, что ее осудят не пойми по какой статье? И готовила к этому меня? Хорошо подготовила. Я до сих пор храню все важные документы в одном месте. И там, среди документов, лежат блокнот, несколько карандашей, ручка. На столе – книга, которую все собиралась, да так и не прочла, но не убираю на полку. В шкафу, тоже отдельно, – сухарики, баранки, печенье, конфеты, чай, кофе. Все в аккуратных ящиках, мне так удобнее. Или все же дает о себе знать память детства?

Сухое молоко. Еще один забытый вкус моего детства. Мы ели его ложками. Липкое, оно во рту сразу превращалось в комок, но невероятно сладкое. Коровье молоко в нашем селе всегда кипятили. Парное не пили после случая с Магдой. Она заболела менингитом. Выжила, но осталась навсегда больной, умственно неполноценной. Варжетхан тогда сделала все, чтобы ответить на вопрос – как, откуда у здоровой девочки появилась такая болезнь? И выяснила – Магда пила молоко коровы, больной бруцеллезом. А бруцеллез спровоцировал менингит. После этого парное молоко все кипятили и только после кипячения пускали на сыр, простоквашу, сметану.

Козье молоко, жирное, с характерным привкусом, считалось идеальным способом выходить самого тщедушного ребенка. Меня в детстве тоже выпаивали козьим молоком каждый день. Но когда я стала уже не милой упитанной девчушкой с ямочками на щеках, а толстой девочкой, которую невозможно было втиснуть в платье «по возрасту», Варжетхан запретила поить меня козьим молоком и перевела на водяную диету. Я плакала, страдала – бабушка всегда давала мне на завтрак творог из козьего молока с вареньем, а теперь на тарелке лежали лишь два сваренных вкрутую яйца– но быстро похудела. Для лакомства оставалось сухое молоко, которое мама отправляла пачками, и кисель в брикетах. Его ели, откусывая. На зубах хрустел сахар. Рот сводило от кислоты.

…Бежим дальше, мимо других соседей. У них – вечная стройка. На улице перед домом то гора щебенки, то кирпичи, то угольная куча. Если едешь на велосипеде, там, в этой части дороги, ямы и выемки. Попадешь колесом и обязательно окажешься в куче щебенки или угля. Дядя Заур, хозяин дома, будет кричать, что опять кучу разнесли. Они у него аккуратные. Кажется, что эти кучи для него важнее самого строительства, которое длится уже несколько лет и никак не закончится. Он любит эти материалы – щебенку рассматривает так, будто ему кучу золота сгрузили. Углем любуется, обходит по кругу. Дядя Заур каждый день выходит на улицу с ведром и маленькой лопатой засыпает дыры в асфальте. Бессмысленный труд, до первого дождя. Опять все размоет, и появятся колдобины. Но дядя Заур упрямый – ходит со своим ведерком и засыпает дыры. А кучи будто притягивают детей. Что ни день, кто-нибудь обязательно врезается на велосипеде в щебенку. Будто они медом намазаны.

Во дворе, за воротами, тоже все время что-то происходит, судя по запахам. Тетя Мадина, бедная жена дяди Заура – ее все так и называли: «бедная-жена-дяди-Заура», – то варенье варит в огромном котле, то пиво. Делают они и араку, и вино домашнее. К ним из других сел приезжают за продукцией, если намечается праздник. Пиво тете Мадине особенно удается. Напиток получается легкий, сладкий, очень нравится женщинам. Даже детям можно давать. Вино тоже хорошее – не сносит с ног после первого стакана. Сладкое, женское. Араку же дядя Заур лично гонит, жене не доверяет. Тетя Мадина добрая, к ней женщины часто заходят в конце дня. Тетя Мадина сама зовет – попробовать вино или пиво. Что добавить? Песка, то есть сахара, хватает? Сахар всегда называли песком. А крепости? Дядя Заур на местных мужчинах араку проверяет, новый рецепт изобретает. Хочет добавить разные привкусы – алычи, кизила, сливы, абрикоса. Сделать что-то похожее на настойку.

Пиво я впервые попробовала лет в десять – тетя Мадина хотела сварить «детское пиво», которое можно было бы давать детям на праздниках. И проверяла рецепт на соседских девочках. Гениальная маркетинговая идея, как сказали бы сейчас. Но провалилась. Девочкам разрешали сделать несколько глотков обычного пива. Ну а мальчики вкус араки знали с раннего детства. По традиции, на всех торжествах откусить от первого разрезанного пирога, над которым была прочтена молитва, должен был младший ребенок мужского пола, оказавшийся за столом. И отпить из рюмки араки.

А еще кофе… Не так, как в Грузии, когда только за утро успеваешь выпить чашек пять, пока всех соседок обойдешь. Но тоже мололи зерна, варили не в турках, а в алюминиевых или медных кофейниках. Мама посылала бабушке из Москвы кофе в зернах. Бабушка любила грызть обжаренные, когда садилась за важный репортаж или статью. Ставила рядом с пишущей машинкой блюдце с зернами и грызла, пока писала. Детям варили кофе на молоке, заменявшем воду. Первую чашку я выпила лет в шесть, наверное. Мама варила утром себе и заодно сварила мне. Она не любила заваривать чай, а чайные пакетики тогда еще не появились. Да и чай в нашем селе скорее был похож на травяной настой.

Чай – это заваренная ромашка или липа, мята или чабрец. Мама, ничего не понимавшая в правильной заварке обычного черного чая, умела обжаривать зеленые кофейные зерна так, что получался разный вкус. Разная степень обжарки, как сказали бы сейчас. Она колдовала над противнем, не отходя ни на шаг. За это время могли сгореть картошка, мясо, стоявшие на плите… Зато зерна неизменно получались идеальными. Мама варила крепкий и сладкий кофе. Себе – на один глоток. Мне – на молоке. Но обязательно с пенкой. Даже когда появились банки с растворимыми гранулами, мама упрямо продолжала жарить зерна.

Бабушка любила «подгорелые», зажаренные почти до черноты. Курицу она тоже любила зажаренную не до румяной корочки, а обожженную, с черными подгоревшими проплешинами. Отварную, целой тушкой, которую подавали к пирогам, пропитанную лишь солью, уложенную в глубокую тарелку и накрытую сверху еще одной, любила я. Бабушка ее «не понимала», как говорила сама. Я же до сих пор готовлю отварную курицу. Вынимаю из бульона, присыпаю солью и накрываю тарелкой. Секрет приготовления заключается именно в том, чтобы успеть посолить, обязательно крупной солью, и накрыть еще горячую курицу сверху. Тогда соль проникнет через волокна мяса, и курица получает совсем другой вкус.

У тети Мадины была младшая родная сестра, Алана, которая так и не смогла выйти замуж. Она жила в семье сестры на правах помощницы по хозяйству. Эта незавидная участь, надо признать, ее вполне устраивала. Родные не оставляли надежду устроить будущее Аланы. Но никто не хотел брать ее ни замуж, ни на работу.

Алану куда только не пристраивали. Она окончила школу с золотой медалью, потом педагогический институт с красным дипломом. После этого, вернувшись в родное село и убедившись в том, что счастливая семейная жизнь ей точно не светит, Алана поступила в аспирантуру и защитила кандидатскую степень по педагогике. После этого она опять вернулась в родное село. Очередная попытка выдать замуж уже кандидата наук не увенчалась успехом. И Алана, привыкшая и любившая учиться, поступила в… техникум, освоила профессию ветеринара. Но проблема была в том, что она совершенно не умела применять полученные знания в быту. Ей нравилось именно учиться. Она все понимала в педагогике и в ветеринарии в рамках учебника. Но совершенно не знала, что делать с живыми детьми и животными.

Тетя Мадина пришла к директору школы Алану Тимуровичу с просьбой взять сестру обычной учительницей. Алан Тимурович приходился тете Мадине пусть и очень дальним, но все же родственником.

– Нет, даже слышать не хочу! – замахал он руками. – Что угодно сделаю! Хочешь, еще твоих не рожденных внуков в первый класс запишу? Не хочешь? Могу сразу в пятый класс их перевести – они наверняка родятся гениями. Только умоляю, пусть Алана даже на двор школы не заходит. Как брат тебя прошу.

– Ты не хочешь мне помочь? – ахнула тетя Мадина.

– Очень хочу, но не могу! Сильно хочу и сильно не могу!

Алана, еще со времен школы, слыла ходячей катастрофой. Был показательный концерт по случаю Дня Победы. Алане доверили поджечь искусственный костер на сцене, на фоне которого пел хор и танцевал ансамбль. То есть надо было, когда погаснет свет в зале, быстро положить в костер, который изображали сшитые из ткани лепестки, фонарик. Как Алане удалось зажечь настоящий огонь, никто не знал. Но сначала заполыхали полотнища костра так, что зрители ахнули от восторга. Потом занялся и деревянный пол. Концерт закончился массовым бегством из здания. К счастью, пожар успели потушить. Никто не пострадал. Но концертный зал Дома культуры требовал капитального ремонта. После этого по селу пронесся слух, что Алана, клявшаяся, что не использовала спички и положила, как и требовалось, всего лишь фонарик, может вызвать огонь где и когда захочет.

Когда Алана пришла к Борису, чтобы тот взял ее себе в помощь – все-таки дипломированный ветеринар, – тот согласился. Но когда Алане нужно было засунуть руку корове в задний проход или принять теленка, она могла только сидеть в углу сарая и горько плакать. Кастрацию, считавшуюся самой простой из всех возможных процедур, она сделать не могла – ее рвало от ужаса во дворе. Вида крови девушка боялась панически. В учебниках про кровь как-то не рассказывали.

Борис лично пришел к тете Мадине и попросил избавить и его, и Алану от мучений. Иначе он работать не сможет. Не знает, к кому кидаться – к телящейся корове или к Алане, лежащей в обмороке. Тетя Мадина просила потерпеть еще немного, дать ее сестре шанс. Борис кивнул. Он был добрый человек.

Он оставил Алану приглядеть за утятами какой-то удивительно редкой породы. Их специально привезли Борису, чтобы тот помог выходить. Утятам требовалось тепло, для чего в хлев специально протянули провод и привезли из города большую лампу. Алана или уснула, или недоглядела, или решила, что утята мерзнут, раз пищат. Она опустила лампу пониже. И еще немного пониже. Видимо, в учебниках не было написано, что утята пищат не от холода, а потому что им так положено по природе.

Раскаленная добела большая лампа, сено… Алане все же стоило изучать физику, а не другие науки. Хлев вспыхнул, как спичка. Сгорел дотла. Ни бревнышка не осталось. После этого от Аланы уже шарахались.

– Но я же спасла утят! – кричала она, что было чистой правдой. Все утята остались целы и невредимы. Алана вынесла их во двор. Как и кошку с новорожденными котятами.

Борис стоял во дворе и смотрел, как догорает его сарай, где каждая соломка была выложена с любовью, одна к другой. Где все стойла сооружены специально под животных. Где были теплая и холодная половины – отдельно для животных-малышей и взрослых. Где стоял стол, большой – он сам его соорудил, чтобы можно было проводить осмотр пациентов. Борис закурил, хотя бросил много лет назад. Но в этом хлеву всегда лежала пачка – не про запас, а для морального спокойствия. Заначка, которой он не собирался воспользоваться. Пачку он не вытаскивал, она, не тронутая огнем, лежала рядом с полыхающим сараем. Закурил, затянувшись глубоко и с нескрываемым удовольствием. Утята и котята пищали рядом. Алана горько плакала. Борис курил, не желая прерывать забытое наслаждение…

Бедная тетя Мадина ходила в сельпо к Вале, надеясь пристроить свою младшую сестру хоть продавцом, хоть кем-то.

– Нет, не проси… я же под статью попаду! У меня же отчетность! – Валя, не верившая ни в бога, ни в черта, поплевала через левое плечо, перекрестилась и на всякий случай постучала по деревянному прилавку.

Моя бабушка, не верившая в устраивающих взглядом пожар девушек, взяла Алану на работу в редакцию. Секретарем. Ничего сложного – отвечать на звонки, заваривать чай, принимать посетителей. В редакции с появлением Аланы тут же стало тихо и спокойно, хотя до этого в коридорах толпились люди. Да и телефон, трезвонивший каждую минуту, замолк.

– Как же хорошо, – радовалась бабушка. – Алана, что ты сделала с посетителями, что они меня не беспокоят и дают спокойно поработать?

Алана буравила взглядом стол.

– Алана, как же хорошо! Спасибо тебе, что не соединяешь меня без особого повода. Так сегодня поработала! Текст закончила! Две недели не могла дописать! – восклицала бабушка.

Спустя неделю работы Аланы в редакции бабушка начала нервничать. Новых тем для репортажа не появлялось, даже с бытовыми вопросами люди перестали приходить. А откуда брать новости? Где искать материал?

– Что-то Ольга давно не звонила… – заметила бабушка.

Моя мама, если не могла вызвать бабушку на почту, звонила напрямую в редакцию. На почте связь с Москвой давали не всегда, а с редакцией газеты связаться было проще.

– Может, занята или уехала, – предположила Алана.

– Да, как всегда… нет, чтобы предупредить… – согласилась бабушка. – Сходи, пожалуйста, на почту, отправь письма с запросами.

– Конечно, сегодня же сделаю.

Спустя две недели бабушка написала все отложенные репортажи, закончила большие тексты-расследования и не могла понять, почему в редакции так же тихо и пусто. И телефон по-прежнему молчит.

– Алана, никто не звонил? – спросила она.

– Нет.

– А гудок есть? – уточнила бабушка.

– Не знаю…

– Ты не проверяла?

– Нет, а надо было? Вы не говорили…

– Мария! Связи на почте нет! – В редакцию ворвалась почтальон тетя Маруся. – Не могу отправить твои запросы! Что-то с проводами!

И в этот же момент в кабинете бабушки появилась моя мама.

– Где Маша? Все хорошо? Я через Минводы добиралась… Еле билеты достала. Почему ты не отвечаешь на звонки и телеграммы? Я чуть с ума не сошла! И ты меня обвиняешь в том, что я пропадаю! Звоню, пишу… Что тут у вас происходит? Пришлось брать три дня за свой счет. Где Маша? Она в больнице? Или у тебя что-то с сердцем? – Мама плюхнулась на стул. Она была измучена дорогой, волнениями и тяжело дышала.

– Я тебя не ждала, – выдавила из себя бабушка.

– Я себя тоже здесь не ждала, уж поверь. У меня были другие планы! – возмутилась мама. – У меня сложный процесс! Ты хоть понимаешь, чего мне стоило перенести заседание? Мне потом месяц эти три дня отрабатывать…

– Мария, так что делать? Надо из города службы вызывать? – спросила тетя Маруся.

– Чаю хотите или кофе сварить? – В кабинет вошла Алана.

– Так, теперь все понятно, – ахнула мама, которая училась с Аланой в параллельных классах. – Ты почему сразу не сказала, что взяла на работу Алану? Я бы не неслась к тебе сломя голову!

– А при чем здесь Алана? – Бабушка решила защищать свою подопечную до конца.

– Да при том, – ответила тетя Маруся, – надо провода проверить. Наверняка перегорели. Поэтому и связи нет.

– Нельзя обвинять человека не пойми в чем! – рассердилась бабушка. – Надо разобраться.

В редакции все провода оказались целы. Но Алана случайно выдернула ногой телефонный шнур из розетки. И, конечно же, этого не заметила. А то, что люди перестали приходить в редакцию, тоже объяснилось просто. Они боялись, что Алана, пусть и не специально, но устроит какую-нибудь катастрофу. Так зачем в этот момент рядом оказываться? Судьбу искушать? Поэтому и ждали, когда бабушка ее уволит.

– А почта? Как же почта? Алана приходила, и после этого все! – страшным голосом заявила тетя Маруся.

– Маруся, вот от тебя я такого не ожидала! – воскликнула бабушка. – Ты же образованная женщина, почтовый работник! Ты-то как можешь верить во всю эту чепуху и глупые сплетни?

– А я и не верю в сплетни! Я только в бобы Варжетхан верю! – горячо заверила бабушку почтальонша. – А она мне предсказала, что отдых мне предстоит. Я еще подумала – кто мне отпуск-то даст? Да и какой вдруг отдых? Не надо мне. И вот! – Тетя Маруся подняла указательный палец, указывая на небеса. – Три дня, слушай, отдыхала! Только какой это отдых, когда сплошные нервы? Межгород совсем не звонил! Да и в город пока наберешь, палец болеть начнет!

– Хорошо, давай вызовем электриков из города, – приняла решение бабушка. – Вот, звони сейчас. Этот телефон работает. Алана, сделай нам чай, пожалуйста.

– Мне не надо, – чересчур поспешно отказалась мама.

– И мне не надо, – поддержала ее тетя Маруся.

Алана лишь горько улыбнулась бабушке и пожала плечами. Мол, сами все понимаете.

– А мне сделай, пожалуйста. – Бабушка стояла на своем и собиралась всеми силами оправдать ни в чем не повинную, с ее точки зрения, женщину. Разрушить все мифы и сплетни.

Алана пошла заваривать чай, а тетя Маруся – вызывать электриков.

– А вина у тебя нет, случайно? – спросила мама.

– В шкафу домашнее стоит, – ответила бабушка. – Ну почему люди готовы поверить в любую ерунду и им отказывает здравый смысл? Не понимаю… Ты же училась с Аланой. Ты ее знаешь. Да она мухи не обидит! Просто несчастная женщина. Вот повесили на нее клеймо, так его и носит. Заметь, даже не спорит. Ох, не знаю, что с ней делать.

– Я бы посоветовала ее уволить от греха подальше, – ответила мама, до краев наливая домашнее вино в граненый стакан – непременный, как и графин для воды, атрибут начальственного кабинета.

– Ольга! И ты туда же! Сама ведь через все это прошла! Надо помочь человеку! – Бабушка чуть не кричала.

Алана принесла чай в чайничке. Налила в чашку.

– Очень вкусно, спасибо. – Бабушка демонстративно выпила все и попросила еще.

Алана стояла совершенно счастливая.

– Это не у нас! Это у всех! – ворвалась в кабинет не менее счастливая тетя Маруся. – Нигде связи не было. Обрыв проводов после ливня. Уже починили. Завтра, сказали, связь будет!

– Ну вот! Что и требовалось доказать! – объявила бабушка. – Всегда найдется разумное объяснение любым… э… неприятностям! А вы обвиняли во всем Алану! Теперь нужно всем рассказать, что Алана абсолютно ни при чем! Дорогая, я напишу статью!

Вдруг бабушка резко побледнела и покрылась потом. Она успела сесть в кресло, но не помнила, как оказалась на полу без сознания.

– Ох ты ж боже мой! – воскликнула тетя Маруся. – Надо звать Варжетхан! Алана, беги скорее!

– Нет! Алана, стой где стоишь и не двигайся с места. Я сама за Варжетхан сбегаю, – заявила мама.

– Не надо никуда бежать. Здесь я. – На пороге кабинета, тяжело дыша, появилась знаменитая знахарка.

– Мария вдруг побледнела и сознание потеряла, – объяснила ситуацию Алана.

– Как вы узнали? – Тетя Маруся смотрела на Варжетхан одновременно с ужасом и восхищением.

– Что тут узнавать? Люди сказали, что Ольга приехала. Вот я и прибежала. На всякий случай. Кажется, вовремя успела. Сколько времени прошло?

– Да пару минут назад, – ответила мама.

– Что она ела до этого? – строго спросила Варжетхан.

– Да ничего не ела, – ответила мама, и тетя Маруся горячо закивала.

– Вино пила? – Знахарка почувствовала запах.

– Нет, это только я. Я с дороги. Больше никто не пил, – ответила мама.

– А это что? – Варжетхан увидела чашку, стоявшую на столе.

– Чай. Алана заварила, – ответила мама. – Может, «скорую» вызвать? В город позвонить?

– Алана, что в чае? – спросила Варжетхан, нюхая чашку.

– Так ничего особенного, – стала оправдываться та, – я же хотела как лучше. Вы же ей сами советовали травяной заваривать. Вот я и… заварила. Ей понравился чай! Три чашки выпила!

– Понятно… что именно и сколько ты добавила? Быстро говори, – велела Варжетхан.

– Так ничего такого… – Алана начала всхлипывать.

– Алана, дорогая, или ты скажешь, что положила в чай, чтобы я смогла поставить верный диагноз, или Мария сейчас умрет! – рявкнула знахарка.

– Так, тутовник, несколько ягод, белый. Еще листья грецкого ореха – Мадина передала специально для Марии, и липы немного.

– Бегом! Кофе с сахаром, и сахара побольше! Конфету найди любую, прямо сейчас! – заорала Варжетхан.

– Кофе сварить? А конфеты у меня нет. – Алана, как всегда в стрессовой ситуации, впала в ступор.

– Вот, держите. – Мама вывалила из сахарницы кусковой сахар, разодрала подарочную упаковку шоколадных конфет, которую приметила, когда наливала вино. – Что с ней?

– К счастью, ничего страшного. Просто Алана смешала в чайнике все возможное и невозможное, чтобы снизить Марии сахар так, чтобы та ходить не могла. Неудивительно, что она отключилась, – объяснила Варжетхан, приводя бабушку в сознание и давая ей откусить конфету и запить сладким кофе – тетя Маруся просто залила молотый кофе кипятком.

– А что, нельзя было? Я хотела как лучше, – Алана горько плакала.

– Да, дорогая, только больше никогда не делай как лучше. Вот прямо сейчас мне пообещай. А если очень захочешь, сначала меня позови, только потом делай, – ответила Варжетхан.

Бабушка не хотела увольнять Алану, но та уволилась сама. Считала себя виноватой в том, что чуть не убила начальницу. Переубеждать Алану никто не стал. Несмотря на бабушкины усилия, все село получило лишнее подтверждение способности Аланы нести катастрофы. Если не сожжет, то отрубит связь с внешним миром или просто отравит. Не специально, конечно.

В редакции снова закипела бурная жизнь – телефон трезвонил, не умолкая. В коридорах толпились посетители. Как себя чувствовала бабушка? Вроде бы была счастлива – работа кипела, что ей всегда нравилось. Она обожала, когда нужно разрываться на части и находиться в нескольких местах одновременно. Снова ее домашняя механическая машинка стрекотала по ночам, и я спокойно засыпала под привычные звуки. Когда бабушка не печатала, я не могла уснуть. Ворочалась. Переехав в частный дом, бабушка из уважения к мужу по ночам не работала. Но я слышала, что она, как и я, вертится, не может уснуть. Потом приходит ко мне в комнату и читает при свете тусклой лампочки. Сейчас наша жизнь стала прежней. Бабушку больше не волновал сон супруга. Она перенесла свою машинку в мою комнату и работала по ночам, как раньше. Машинка была механической, буквы «е» и «з» залипали, по ним приходилось ударять с двойной силой. Я считала, как бабушка уже в третий раз бьет по «е», и спокойно засыпала.

Почему Алана так и не смогла выйти замуж? Ее сватали – она считалась привлекательной девушкой, да и семья была достойная. Алана была готова выйти замуж за первого, кто посватается. Ее родители желали своим дочерям только счастья, поэтому чуть не плакали от радости, когда из города приехали сваты. До семьи жениха слухи о некоторых особенностях невесты, конечно же, дошли, но они оказались людьми современными, просвещенными, не верящими в досужие россказни и предубеждения. Семья Аланы дала согласие на брак немедленно – сватов встретили как родных. За девушку обещали такое щедрое приданое, что даже родственники жениха удивились. Была назначена помолвка. Я уже говорила, что наше село считалось прогрессивным – жениху и невесте разрешали до свадьбы увидеть друг друга, пообщаться, понять, возникает ли хотя бы симпатия, которая может перерасти в любовь, или вообще ничего общего.

Алана и Георгий друг другу понравились с первого взгляда. Георгий смеялся, когда Алана рассказывала ему про происшествия, в которых ее винили. Ему нравилось, что она отличается от остальных девушек. Все были похожи одна на другую – молчали, смотрели в пол и боялись даже слово сказать. Да, все красивые, но совершенно одинаковые. Алана же была искренней, славной, неуверенной, смешливой. И, что еще немаловажно, она умела смеяться над собой, никого не винила, ни на кого не держала обиды за оговоры. И действительно очень смешно рассказывала. Они прохохотали все время первого свидания. Оба почувствовали куда большее, чем симпатию. У них оказалось общее чувство юмора, им просто было хорошо и легко вместе. А еще радостно, что ли. В то время это не имело никакого отношения к браку, но эти двое смотрели в одну сторону, дышали одинаково и, главное, ничего не боялись. Им обоим было все равно, что подумают остальные. Георгий, которого знакомили со многими девушками, никогда ни с кем подобного не испытывал – когда не нужно ничего объяснять, как-то пытаться поддержать разговор, а можно просто смотреть на девушку и быть счастливым оттого, что та улыбается. Алана же никогда не встречала таких парней, как Георгий, – умеющих признаться в собственных слабостях, внимательно слушать. И, что самое удивительное, они забыли о том, что речь идет вообще-то о браке и важном выборе. Им просто было хорошо и интересно вместе. Было еще несколько свиданий, и оба возвращались с них смеясь. Не смущенными, взволнованными, а смеющимися. Алане было наплевать, возьмет ли ее Георгий замуж. А он вообще забыл о том, что его главная задача – выбрать жену.