Текст книги "Русская история с древних времен до конца XVIII века."

Римляне платили им ежегодную дань, чтобы они не нападали на пределы империи. Но это, однако, не всегда гарантировало от нападений варваров. Нападения эти участились в особенности с той поры, когда вождем гуннов стал Аттила. Он несколько раз из-за Дуная навещал со своими полчищами области Восточной империи и страшно опустошал их. Между прочим грозил он этим областям войной и в 448 году. Чтобы предотвратить беду, византийский двор снарядил к Аттиле посольство с богатыми дарами и с просьбой о мире. В составе этого посольства был Приск, который и составил чрезвычайно любопытное описание своего путешествия в стан Аттилы и сообщил некоторые данные о гуннах.

Аттила встретил посольство недалеко от Дуная, на левом берегу его. Послы последовали за ним далее на север в его резиденцию. На пути им пришлось переправляться через несколько значительных рек. Их перевозили береговые жители на лодках-однодеревках и на плотах. В селениях отпускали им в пищу вместо пшеницы просо, вместо вина так называемый у туземцев медос. Служители послов получали то же просо и питье, добываемое из ячменя, которое варвары называют камос. «Переехав через некоторые реки, – продолжает Приск, – мы прибыли в одно огромное селение, в котором был дворец Аттилы. Этот дворец, как уверяли нас, был великолепнее всех дворцов, какие имел Аттила в других местах. Он был построен из бревен и досок, искусно вытесанных, и обнесен деревянной оградой, более служащей к украшению, нежели к защите… Внутри ограды было много домов; одни выстроены из досок, красиво соединенных, с резной работой, другие из тесаных и выровненных бревен, вставленных в брусья, образующие круг». «Аттила, – по словам Приска, – был мал ростом, грудь у него была широкая, голова большая, глазки маленькие, борода редкая, волосы с проседью; был он черен и курнос, как и вся его порода».

Аттила после посещения Приска прожил только пять лет. Иорнанд рассказывает, что по смерти Аттилы на его могиле, по обычаю гуннов, был великий пир, называемый по-местному страва. Гунны воспевали славу и подвиги умершего и много пили. Они предавались попеременно противоположным чувствам и в печальный обряд вмешивали разгул общего пиршества. Со смертью Аттилы гуннская орда распалась, ибо между его сыновьями начались распри и усобицы. Подвластные гуннам народы восстали против них и выбили гуннскую орду из Паннонии. Часть гуннов поселилась на правом берегу Дуная в так называемой Малой Скифии (Добрудже) и в римских провинциях, под римским владычеством. Часть ушла за Дунай, обратно в черноморские степи. Иорнанд говорит, что они заняли те части Скифии, через которые проходит течение реки Днепра, называемой гуннами на их языке Вар.

Вслед за гуннской ордой в наших степях выступает в конце V века орда болгарская. Современники (например, писатель VI века Прокопий) считали болгар теми же самыми гуннами. Может быть, это и не были гунны из орды Аттилы, но весьма вероятно, что это было родственное гуннам племя и что гунны Аттилы слились с этой новой ордой. Остатки языка дунайских болгар (особенно личные имена и титулы), а также известия об их быте свидетельствуют о том, что это была тюркская орда или, по крайней мере, стоявшая под очень сильными влияниями тюркской культуры. В VI веке болгары делились уже на две ветви – кутургуров, живших на запад от Дона, и утургуров, живших за Доном около Меотиды. С самого конца V века болгары почти непрерывно нападали на византийские земли, причем в этих нападениях участвовали и славяне. В половине VI века Византия платила болгарам-кутургурам ежегодную значительную дань, но все же они постоянно опустошали придунайские земли.

В середине VI века продвинулись через наши степи в соседство с Восточной империей авары (обры нашей летописи). Аварская орда была, бесспорно, тюркского происхождения. Это были близкие родичи и земляки гуннов. Они и называются в источниках аваро-гуннами: вар-гунны, вар-хониты. Такое племя омонголившихся тюрков – уаргунны – до сих пор известно в Западной Монголии. В 60-х годах VI века авары завязали сношения с Византией и стали требовать и себе таких же подарков, какие получали от Византии болгары. Этот «союз» был принят византийцами, и авары наняты были для борьбы с врагами Византии. От современного историка Менандра мы узнаем, что авары воевали после того с какими-то савирами и утургурами и затем со славянами-антами. По приглашению императора Юстина они воевали с франками, затем принимали участие в борьбе лангобардов с гепидами на среднем Дунае (567 г.). Истребив гепидов, авары по договору с лангобардами поселились на их месте, вместе со своими союзниками болгарами-кутургурами. Так как вскоре же, в 568 году, лангобарды двинулись в Италию, авары остались господами всей среднедунайской низменности. Вторжение аваров не прошло бесследно для болгарских орд нашего юга. Авары раздробили восточную их ветвь. Часть их отступила на север – осела на средней Волге и нижней Каме и, спаявшись здесь с финнами, основала Болгарское царство, выступающее потом в известиях IX и X веков. Часть отодвинулась на юг и расположилась на восточном побережье Меотиды (позднейшие черные болгары), где была покорена хазарами (в конце VI в.). Западные орды частью ушли с аварами в Паннонию, а частью расположились в так называемом Углу (Ογγλος), между Днестром и Дунаем, «в безопасном и неприступном со всех сторон месте», защищенном болотами и реками. Некоторое время эти болгары находились в зависимости от аваров, но в 630 году они освободились от нее и вступили в союзные отношения с Византией. Но эти мирные отношения продолжались недолго. Болгары стали нападать на византийские земли, а затем около 670 года, под предводительством Аспаруха, перешли Дунай и поселились в Мизии. Подчинив здесь семь племен славянских, они основали Дунайское Болгарское царство, в котором болгарская орда через несколько поколений совершенно растворилась в массе славянских поселенцев.

Описанные передвижения тюркских племен, происходившие в южных степях России, имели важные последствия и для славянского племени. Прежде всего, они выбили часть славянства, вероятно, ту самую, которая наиболее выдвинулась на юг в соседство с сарматами, из его местожительства и увлекли на запад. Рассказ Приска дает полное основание думать, что Паннония в V веке была наводнена не только гуннами, но и славянами (а также и готами). Перевозчики, угощавшие византийских послов медом и просом, были, несомненно, славяне. По-видимому, славяне же и построили деревянные хоромы для царя кочевников Аттилы. Но самое главное – передвижения тюркских орд смели то оседлое и полуоседлое население, которое к тому времени так или иначе успело распространиться по степям нашего юга. Оседлое население в наших степях перед этим составляли германские племена готов, а также, по-видимому, и некоторые иранские племена. Готы, как уже сказано, ушли на запад, частью были истреблены, частью ушли на юг. Сарматские племена также отчасти были истреблены, отчасти спаслись на запад и на Балканский полуостров; кроме того, остатки алан удержались на Дону и в Предкавказье (ясы нашей летописи, позднее – осетины). С исчезновением оседлого населения и главных масс кочевников из южнорусских степей двинулись в них славяне, потревоженные, всколыхнутые в своем старом местопребывании проходившими мимо них народными потоками. Славянская колонизация направилась двумя путями: на юг – к Черному морю и Дунаю, и на восток, обходя ближайшие побережья Азовского моря и низовья Дона, где владычествовали кочевники. Об успехах этой колонизации в половине VI века дают сведения современные историки: готский Иорнанд и византийский Прокопий. Иорнанд сообщает: «К Дунаю прилегает Дакия, как венцом огражденная высокими горами, по левой стороне которых и от верховья реки Вислы на неизмеримом пространстве обитает великий народ винидов. Хотя имя их и меняется теперь в зависимости от племен и мест, но главные названия их – склавины и анты. Склавины живут от города Новиодунского и так называемого озера Мурсийского до Днестра и на север до Вислы; анты же, храбрейшие между ними, – над излучиной Черного моря, от Днестра до Днепра». Это известие вполне подтверждает и Прокопий. По его словам, склавины и анты говорят одним языком и занимают великое пространство земли; большая часть земель по ту сторону Истра принадлежит им; область на север от Понта Эвксинского занимают бесчисленные народы анты. В известиях Прокопия славяне являются уже обитателями и Донского бассейна. Описывая народы, жившие по обе стороны Меотиды, Прокопий говорит, что далее на север живут бесчисленные народы антов.

Итак, начальная славянская колонизация степных пространств нашего юга имела место в V и первой половине VI века. Против этого положения стоят мнения ученых, отождествляющих славян с теми народностями, которые сменялись в наших степях до того времени, как выступили на них славяне под своим собственным именем. Мы уже имели случай касаться мнений, отождествляющих славян со скифами и сарматами. Остановимся теперь на мнении, отождествляющем гуннов и славян, и посмотрим, насколько оно убедительно.

Славян в гуннах склонен был видеть И.Е. Забелин, но подробно и обстоятельно это мнение развито было Д.И. Иловайским в его «Разысканиях о начале Руси».

Гуннов Иловайский считает давними обитателями степей нашего юга, указывая между прочим на «хунов» в географии Птолемея. Так как, по известиям современников, гунны прибыли из-за Меотийских болот, то Иловайский приурочивает их коренное местожительство к области Кубани и нижней Волги. Отсюда они и двинулись на сарматов, своих западных единоплеменников (сарматов Иловайский считает также славянами). Чтобы помирить сообщения Аммиана Марцеллина о кочевом образе жизни гуннов с известиями Тацита и позднейших писателей об оседлом земледельческом быте славян, Иловайский считает винидов, то есть склавинов и антов, западной ветвью славянства, а гуннов – восточной, которая не успела еще перейти в такой степени к оседлому быту, как западная. Гуннов Иловайский не считает чистыми кочевниками-скотоводами и думает, что они занимались и земледелием, подобно позднейшим татарам. Переходя к наружности гуннов, как она описана у Аммиана Марцеллина, Иловайский не находит в ней характерных черт монгольской расы: Аммиан Марцеллин не говорит ни об узких глазах, ни о широких скулах, ни об остром подбородке. Отсутствие волос на лице, по мнению Иловайского, могло происходить или оттого, что гунны брились, или оттого, что порезами щек уничтожали луковицы волос, как сообщает и Аммиан Марцеллин. Другой современный писатель (V в.), Аполлинарий Сидоний, объяснял уродливый нос гуннов тем, что гунны нарочно сдавливали его у младенцев, чтобы он не слишком выдавался между щеками и не мешал надевать шлем. Иловайский не только принимает это известие, но и полагает, что и сдавленный череп гуннов, вероятно, происходил от уродования.

Кроме того, он указывает на преувеличение безобразия гуннов у Аммиана Марцеллина, который не видел их лично, а писал по рассказам напуганных ими людей.

Славянство гуннов, по мнению Иловайского, доказывается и данными их языка, именами их царей (Баян, Борис, Валамир и т. д.) и названиями напитков (мед, камос), похоронного пиршества (страва), которые переданы Иорнандом со слов Приска, ездившего в стан к Аттиле.

Большое значение в разрешении вопроса о народности гуннов Иловайский (как и Забелин) придает сближениям славян и гуннов, которые попадаются в источниках. Прокопий говорит, что склавины и анты соблюдают гуннские обычаи; Кедрен прямо говорит: гунны или склавины. Из западных или латинских летописцев Беда Достопочтенный называет гуннами западных славян; Саксон Грамматик говорит о войне датчан с гуннским царем, причем под гуннами разумеет западных славян, и т. д.

Последний аргумент, выдвигаемый Иловайским в пользу тождества гуннов со славянами, строится на исторической судьбе гуннов. «Если, – говорит он, – не признать в гуннах славян, то как же объяснить исчезновение гуннов, куда они в конце концов девались? Не могло же такое многочисленное племя затеряться в толпе народов, да и при том: какие это могли быть народы? Если гунны были ордой монгольского племени, то единственно подходящим народом, в котором могли вместиться гунны, являются венгры. Но венгры явились в припонтийские и придунайские степи только в конце IX века, следовательно, приблизительно 400 лет спустя. Где же все это время были гунны, и что они делали, если их не разуметь под именами болгар, уличей, северян и волынян? Да и по численности мадьяры были ничтожны сравнительно с гуннами».

Доводы Д.И. Иловайского имели огромное значение в разработке вопроса. Они заставили его противников внимательно пересмотреть данные источников, поискать новых доказательств и таким образом способствовали разъяснению дела. Но это их значение было именно косвенное, а не прямое. В своем положительном содержании доводы эти не могут быть приняты в настоящее время.

Во-первых, нельзя игнорировать тех свидетельств, которые идут из китайских источников и которые именем Hiung-nu, Хунь-ну, обозначают тюркские народы на их прародине, затем указывают и на дальнейшее передвижение их на запад. Во-вторых, нельзя так относиться к сообщениям о наружности гуннов, как это видим у Д.И. Иловайского. О наружности гуннов сообщает не один только Аммиан Марцеллин, кстати сказать, служивший в римском войске и имевший возможность лично видеть гуннов. Припомним, что пишет Иорнанд со слов Приска о наружности Аттилы, которого он считает типическим представителем своего племени: узкие глаза, редкая борода, курносый, смуглый. «У них лицо, – пишет про гуннов Иорнанд, – ужасающей черноты и похоже более, если так можно выразиться, на безобразный кусок мяса с двумя дырами вместо глаз. Они малы ростом, но ловки в движениях и проворны на коне, широкоплечи, вооружены луком и стрелами; с толстым затылком, всегда гордо поднятым вверх». Аполлинарий Сидоний в стихотворном панегирике, писанном императору Антемию в 60-х годах V века, говорит о гуннах: «Голова сдавленная. Подо лбом в двух впадинах, как бы лишенных глаз, виднеются взоры… Через малое отверстие они видят обширные пространства и недостаток красоты возмещают тем, что различают малейшие предметы на дне колодца». Возражавший Д.И. Иловайскому на диспуте по гуннскому вопросу, происходившем 30 декабря 1881 года на заседании Этнографического отдела Общества любителей естествознания, антропологии и географии Д.Н. Анучин, сопоставив все черты гуннского типа, рассеянные в сообщениях писателей: невысокий рост; коренастое, плечистое сложение; коротконогость; толстую, короткую шею; широкий, плоский, приподнятый кверху затылок; большую голову; плоское широкое лицо, как у грубо изваянных статуй; узкие глаза; приплюснутый нос; безбородость или редкую бороду, смуглый цвет кожи, пришел к такому выводу: «Черты эти, взятые в совокупности, едва ли могут оставлять сомнение, что характеризуемый ими народ представлял по своему типу значительно большое сходство с типом современных монгольских и урало-алтайских племен, чем так называемых кавказских и, в частности, арийских». Д.Н. Анучин указал на невозможность с естественно-научной точки зрения объяснять безбородость гуннов надрезами щек в младенчестве, так как зачатки волос являются позднее, в период полового созревания, и щеки, изрезанные в младенчестве, все равно обрастают потом волосами.

На этом же самом диспуте попытка Д.И. Иловайского вывести сохранившиеся имена гуннских царей из славянского языка встретила решительные возражения со стороны филологов-специалистов В.Ф. Миллера и Ф.Е. Корша, которые в уцелевших именах гуннских царей усмотрели тюрко-татарские элементы. Некоторые из этих имен оканчиваются на gan; Zabergan Au-gan Ai-gan. Миллер указал на аналогию в тюркском кан или хан (например, у половцев Шарукан, Тугоркан и др.). Ойбарс, по Миллеру и Коршу, тюркское слово, аналогичное половецкому Багубарс, и значило, вероятно, тигр; Берих – тюркское берик – крепкий; Басых – тюркское басык – скромный; Баян, которое Иловайский считает несомненно славянским, есть чисто тюркское обозначение богатый; Борис равно Богорис, имя, встречающееся у несомненных тюрков-авар; Валамир или Баламир – тюркское дитя, мальчик и т. д. Остаются имена медос, камос, которые слышал Приск во время путешествия к Аттиле. Но сам же Приск сообщает, что гунны в Паннонии были сборищем разных народов, что среди них были в употреблении разные языки, между прочим гуннский, готский, латинский. Могли быть среди них и славяне, увлеченные общим народным потоком в Паннонии или же покоренные здесь гуннами. Приск не говорит, что название медос было гуннское: он говорит только, что напиток назывался по-местному медом (ό μέδος έπιχωρίως χαλŏνμενος). Название камос едва ли можно приравнивать славянскому квас. Римские писатели, как показал покойный академик Васильевский, констатируют существование этого напитка у иллирийцев еще в III веке по Р. Х. Что касается имени отрава, сообщаемого Иорнандом, то, если это только действительно славянское слово, оно могло быть услышано от какого-либо славянина, находившегося среди гуннов.

Что касается сближений гуннов и славян у древних писателей, то и эти сближения не доказывают их тождества. Прокопий, например, говорит, что славяне и анты по простоте нравов во многом походят на гуннов, живут гуннским обычаем. Но из этого прямо следует, что он, в сущности, различает гуннов и славян. Прокопий был современник гуннов, а все другие писатели, на которых ссылается Иловайский, жили 300, 400 и 500 лет спустя, следовательно, их заявления нельзя принимать за свидетельства тождества гуннов и славян. Эти заявления указывают только на то, что память о гуннах долгое время сохранялась в европейском обществе, что имя их стало литературным синонимом для обозначения восточных варваров, подобно тому, как некогда таким именем было название «скиф», что в разряд этих варваров западные народы склонны были относить и славян, с которыми они вели войны.

Остается еще один вопрос: куда девалось многочисленное племя гуннов? По этому поводу приходится прежде всего заметить, что не нужно чересчур преувеличивать численность гуннов. Гунны при своем движении на запад, несомненно, увлекли множество других племен сарматских, славянских и германских, и обратно на восток двигались уже не такие полчища, какие двигались на запад. Это во-первых. Во-вторых, по современным свидетельствам, в степях нашего юга после гуннов являются болгары – кутургуры и утургуры. Некоторые писатели, как, например, Прокопий, прямо считают их гуннами. Но если даже это и были отдельные от Аттиловой орды, весьма вероятно, что гунны Аттилы при своем отступлении на восток слились с этими ордами.

Итак, соображения Д.И. Иловайского, на наш взгляд, не отодвигают занятие славянами нашего степного юга на более раннее, чем V и первая половина VI века, время.

В VII веке наступили особо благоприятные условия для упрочения и усиления славянской колонизации нашего юга. Западная болгарская орда перешла в 670 году на юг, за Дунай. На востоке господами положения сделались хазары, между прочим покорившие и подчинившие себе восточную орду черных болгар, кочевавшую в Предкавказье, где-то около Кубани, хазары были давнишними обитателями нашего степного юго-востока. Под именем акациров они выступают в известиях V века (Приска) где-то в области среднего Дона или Волги, по соседству с болгарами. При Аттиле они держались союза с Византией и воевали с Аттилой, но позже добровольно подчинились гуннам. Какого происхождения были хазары, сказать трудно; арабский писатель X века Истарки свидетельствует, что язык хазарский сходен с тюркским. И действительно, названия высших чинов у хазар – тюркские. В VII веке хазары представляли собой уже могущественную силу на нашем юго-востоке, которая вступила в ожесточенную борьбу с арабами. Арабы, овладев Персидским государством Сасанидов, стремились овладеть и Кавказом. В результате этой борьбы Закавказье осталось в руках арабов. Хазарское владычество на юге не простиралось далее Дербента, где еще Сасаниды построили стены для защиты от хазар. Но зато на север от Кавказских гор владычество хазар распространилось очень широко. В конце VII и начале VIII века хазары господствовали около Керченского пролива и во всем Крыму; даже в Корсуни сидел тогда их наместник – тудун. И позже, в VIII и IX веках, хазары, хазарские войска, по источникам, выступают в Крыму; Корсунь вернула себе Византия, но в восточной части Крыма хазары остались. Средоточием хазарского государства были прикаспийские области. Здесь, при устье Волги, находилась их столица Итиль; далее к югу, невдалеке от устья Терека, находился славившийся своими виноградниками Семендерь; тут же обитало и собственно хазарское население, по свидетельству Ибн Хаукаля, в плетенных из хвороста хижинах, обмазанных глиной.

Установление хазарского господства на нашем степном юго-востоке отразилось благоприятным образом на распространении славянской оседлости в наших степях. Хазары преградили доступ в них кочевым ордам, напиравшим с востока, а со славянами, двигавшимися в степь, установили мирные, дружественные отношения. Под защитой и покровительством хазар славяне распространили свою колонизацию в области, занятые хазарами, стали обитателями Хазарии, подвластными кагану Хазарскому. Арабский писатель Аль-Баладури, писавший в 60-х годах IX столетия, рассказывает о сирийском вожде Марване, что тот, вступив в Хазарию, вывел оттуда 20 тысяч оседлых славян. Хотя этот факт имел место в VIII столетии, но все ученые, изучавшие произведения Аль-Баладури, не сомневаются в достоверности его сообщения. Другой арабский писатель Табари, рассказывая о том же самом факте, говорит, что Марван в погоне за хаканом Хазарским, вступив в его земли, расположился на славянской реке и здесь напал на неверных, перебил их всех и разрушил 20 тысяч домов. Масуди, живший в первой половине X века, славянской рекой в Хазарии называет Дон. «Между большими и известными реками, – говорит он, – изливающимися в море Понтус, находится одна, называемая Танаис, которая приходит с севера. Берега ее обитаемы многочисленным народом славянским и другими народами, углубленными в северных краях». Славяне, по словам Масуди, жили даже в столице Хазарии и служили в войске и при дворе кагана: «руссы же и славяне, о которых мы сказали, что они язычники, составляют войско царя и его прислугу». Итак, в область славянских поселений в VIII–IX веках входил, несомненно, и бассейн реки Дон. Этим, по всей вероятности, объясняются и многочисленные славянские названия рек его системы: Уды, Сальница, Красная, Боромля, Ольховата, Лугань – притоки Донца; Красивая Меча, Быстрая Сосна с Трудами, Воронеж, Тихая Сосна, Черленый Яр, Осереда, Медведица, Иловля – притоки Дона. Эти названия попадаются и в летописях, и в других памятниках до XV века, то есть гораздо ранее позднейшей колонизации Дона, следовательно, надо думать, давнего происхождения. Известия арабских писателей подтверждаются и баварским географом IX века, который констатирует существование в Хазарии 100 городов. Развивавшаяся в Хазарии торговля с арабами и постоянная борьба хазар с восточными соседями мирно настраивали хазар по отношению к славянам нашего юга. Славяне высылали на хазарский рынок свое сырье для сбыта на Восток, причем каган брал десятину от всех товаров. Славяне же, как сказано, составляли и войско его. Хазары установили свою власть не только над славянами, расселившимися в непосредственном с ними соседстве, но и над всеми вообще славянскими племенами, расселившимися по южным областям. До начального русского летописца дошло предание, что дань хазарам платили поляне, радимичи, вятичи и северяне. Хазарский каган был первым государем у славян Приднепровья. Вот почему именем «каган» впоследствии пользовались для обозначения уже русского государя: первый митрополит из русских Иларион составил «похвалу» кагану Владимиру. По всем данным, славяне без борьбы подчинились хазарам именно потому, что хазары были для них оплотом, защитой от нападений с востока. Входя в состав Хазарской державы, славяне и расселились так широко по степным пространствам нашего юга.

Приводимые данные о заселении славянами степного юга не согласуются с той картиной славянской колонизации, которую рисует нам наша начальная летопись. Ввиду этого необходимо остановиться на этой картине и рассмотреть, в какой мере она верна и соответствует тому начальному моменту нашей истории, к которому она приурочивается.