Текст книги "Психология моды. Учебное пособие"

В другой лекции Пуаре рассказал анекдотичный, по его мнению, случай: «Существуют знаки, которые позволяют объявить конец моды. Очень немногие люди могут распознать их. Так, однажды я объявил, что шляпы с этих пор могут быть простыми, а произошло это потому, что до этого я видел их заваленными листвой, фруктами, цветами, перьями и лентами. Конец любой моды в излишестве. Тем не менее на следующий день после этого заявления я принял делегацию фабрикантов, изготавливающих цветы, фрукты, ленты и листья, которые, подобно депутатам от Кале (Calais),[37]37
  Calais (фр.) – город в провинции Pas-de-Calais, Франция.


[Закрыть] пришли упрашивать меня вернуть отделку. Но что может сделать один мужчина против желаний и просьб многих женщин? Шляпы становились проще, и так продолжается до сих пор, и я искренне извиняюсь за это».[38]38
  Bell Q. On Human Finery. The Classic Study of Fashion Through the Ages. London, 1992. P. 93.


[Закрыть] В рассказе Пуаре, как в анекдоте, отражены наиболее характерные события и переживания людей, связанные с переменой моды. Пуаре довольно ярко иллюстрирует, насколько сильно может быть преувеличена роль отдельной личности в перемене мод (даже если это кутюрье).

Вклад сторонников «автократических теорий моды» в развитие научных представлений о моде заслуживает положительной оценки уже только потому, что ученые акцентировали внимание на роли личности в представлении и распространении моды. Однако, ограничившись описанием эффектов действий авторитетных исторических персонажей, ученые упускают из виду специфику авторитета того или иного персонажа и, как следствие, теряют важные аргументы механизмов представления и распространения моды. Авторитет монархов – это авторитет людей, наделенных законным статусом, властью. Авторитет представителей культурной и общественной элиты основан на харизме, то есть экстраординарных характеристиках, их власть возникает за пределами легитимных институтов. Авторитет кутюрье – авторитет человека, глубоко разбирающегося в том или ином вопросе, эксперта. Но есть еще и авторитет, который возникает в результате захвата власти силой и поддержания ее через систему поощрения и наказания, авторитет варвара, завоевателя.

Явный недостаток автократических теорий моды в том, что в них отсутствует аргументированное объяснение, почему монархи, титулованные особы, харизматичные персоны, модельеры, промышленники и варвары, названные учеными авторитетами моды, нередко оказываются частично или полностью неспособными противостоять изменению вкусов масс. В недрах теории возникает вопрос о мотивах авторитетной личности, по которым вносятся изменения, а также о мотивации готовности подчиниться авторитету в том или ином случае.

Что побуждает людей быть в курсе новинок? Что заставляет их следовать или, наоборот, противостоять моде? Подобные вопросы поставили ученых перед необходимостью исследовать характер связей между модой и природой человека. В центре научного внимания оказалась потребностно-мотивационная сфера личности.

Немецкий философ Георг Гегель (1770–1831) еще в начале XIX века предоставил одно из первых теоретических объяснений моды, сделав акцент именно на роли мотивации поведения людей. В «Феноменологии духа» (1807) он писал: «Издавна французам ставили в упрек легкомыслие, а также тщеславие и стремление нравиться. Но именно благодаря этому стремлению нравиться они достигли высшей тонкости светского обхождения и тем самым с особым успехом возвысились над грубым себялюбием первобытного человека. Ибо это обхождение состоит как раз в том, чтобы за своими интересами не забывать другого человека». В качестве мотивов следования моде Гегель рассматривал потребности формирования привлекательности, дружеских чувств и симпатии, подчеркивая тем самым положительную роль моды в социальной жизни людей. Такой взгляд был совершенно нетипичен для его времени.

Пол Нистром (Paul Nystrom) в одном из своих фундаментальных экономических трудов (1928) предлагает более обширный перечень мотивов следования моде: «Специфическими мотивами, или факторами, интереса людей к моде и изменениям в моде, в дополнение к физическим причинам, которые проявляются в конце каждого сезона, являются скука или усталость от настоящей моды, любознательность, желание быть отличным от других или оригинальным, протест против обычаев, зависимости и подражательства. Могут быть и другие факторы, обусловленные природой человека и определяющие его интерес к моде, но названные настолько эффективны и содержательны, что составляют практическую теорию моды».[39]39
  Nystrom P. N. The Economics of Fashion, N. Y.: Ronald Press Company, 1928. P. 81.


[Закрыть]

Высшая тонкость светского обхождения

(К. А. Сомов (1869–1939). Первая любовь. 1916. Санкт-Петербург. Музей-квартира И. И. Бродского)

Эффективность названных мотивов П. Нистром видел в их комплексности. С этим можно было бы согласиться, если бы мода являлась универсальным и постоянным феноменом в истории костюма и культуры вообще. Тогда все мужчины и женщины, живущие на Земле, всех без исключения возрастов, постоянно демонстрировали бы усталость от сезонной моды, неугомонное желание изменяться, желание быть разными, желание восставать против старого. И только тогда можно было бы утверждать, что мода – результат непостоянства человеческой натуры. Но в действительности это не совсем так.

Если рассматривать историю человечества в целом, то станет понятно, что условия, в которых проявляется мода, – исключительные. Как правило, модное и старомодное какое-то время сосуществуют рядом. Мужчины и женщины наряду с модной одеждой продолжают носить модели, которые носили их старшие братья и сестры и даже отцы и матери. Этот факт позволяет предположить, что мотивы человека оказывают влияние на изменение моды только в особых обстоятельствах.

Дж. К. Флюгель, И. Блох, Э. Фукс, напротив, утверждают, что мода складывается под определяющим влиянием эротических или сексуальных потребностей.[40]40
  См.: Фишман Р. Б. Мода как социальное явление. Автореф. дисс. на соиск. учен. степени канд. философ. наук. Свердловск: Изд-во Свердл. ун-та, 1990.


[Закрыть] Психоаналитик Дж. К. Флюгель (J. C. Flügel) в своем труде «Психология одежды» (1930) утверждает, что одежда является по существу компромиссом между противоречивыми потребностями в оформлении внешности и проявлении скромности.[41]41
  Flügel J. C., B. A., D. Sc. The Psychology of Clothes, N. Y., 1971.


[Закрыть] Так, например, скромность требует вытеснения в подсознание фаллического эксгибиционизма, но подавленный мотив удовлетворяется символически через оформление внешности.

Флюгель, на первый взгляд, весьма убедительно показал, каким образом эротические представления людей обыгрываются в одежде. Одежда и обувь, по мнению ученого, могут принимать фаллические формы, что есть результат как сознательной деятельности человека, так и бессознательных психических процессов. Так, например, бессознательные импульсы стимулируют появление моды на обувь с высоким каблуком. Флюгель объясняет это тем, что высокий каблук делает осанку женщины особой, обязывает подтянуть живот, что «молодит» фигуру и придает ей большую сексуальную привлекательность, при этом размер ноги зрительно уменьшается и пятка принимает вид фаллического символа.

Сексуальные потребности индивидов проявляются и в том, как они надевают или снимают одежду. Исследования Дж. Флюгеля создают впечатление, что сексуальная дифференциация, которая настолько определяет будущее модного платья, может стать центральным звеном имиджа личности.

Несмотря на ценность исследования Флюгеля в объяснении того, каким образом сознательные и бессознательные процессы могут быть выражены символически в одежде и обуви людей, его результатов явно недостаточно для того, чтобы понять природу тех сил, которые изменяют форму этих символов. Справедливости ради следует заметить, что профессор Дж. Флюгель и не ставил таких задач. Все, «что психологи продемонстрировали, так это огромную важность, которую они придают истории костюма, – скептически замечает в связи с этим К. Белл. – Сексуальный импульс может перевернуть все и, вообще говоря, рассматриваться как постоянный аффект в курсе истории, но здесь мы имеем дело с чем-то таким, что по определению непостоянно. Если мы хотим увидеть причины модных изменений, то точно обнаружим их среди тех исторических сил, которые находятся в постоянном движении. Таким образом можно, например, объяснить, почему мужская мода стабилизируется, в то время как женская продолжает развиваться».[42]42
  Bell Q. On Human Finery. The Classic Study of Fashion Through the Ages. London, 1992. P. 94.


[Закрыть]

При рассмотрении и объяснении подобных вещей необходимо помнить, что в действительности здесь может быть более чем один контекст. Объяснение того, почему женщины в XX веке носили высокие каблуки, может иметь смысл, но при этом следует помнить, что в прежние века высокие каблуки носили представители обоих полов. В связи с этим возникает вопрос: «Будет ли анализ мотивов, представленный здесь, соотноситься с высокими каблуками Людовика XIV?»

Главная сложность состоит в другом. Если предположить, что объяснение Флюгеля совершенно правильно и что определенные осознаваемые или неосознаваемые потребности могут быть удовлетворены определенным видом обуви или чем-либо другим, то можно легко объяснить, почему обувь на высоком каблуке вошла в моду. Но чем объяснить выход обуви на высоком каблуке из моды, на основе чего можно спрогнозировать ее возвращение в моду?

Утверждать, что человеческая натура склонна к постоянному изменению, а поэтому перемещает свое внимание с одного фетиша на другой – это значит вновь не найти ответа. Люди не всегда столь непостоянны. Иногда, как, например, в Китае, под влиянием определенных условий человеческое общество сохраняет постоянство своих фетишей сотни лет. Вновь и вновь обнаруживается, что любое объяснение моды, которое базируется на теориях о природе человека, заставляет исследователей, как заметил в свое время Г. Плеханов, оставаться на том месте, откуда они начинали.

Ведущая роль бессознательных процессов в регуляции моды отмечается и французским философом-структуралистом Роланом Бартом в работе «Система Моды».[43]43
  См.: Барт Р. Система Моды. Статьи по семиотике культуры / Пер. с фр., вступ. ст. и сост. С. Н. Зенкина. М.: Издательство им. Сабашниковых, 2003.


[Закрыть] Мода, по мнению Барта, эвфемическая система, доставляющая своим пользователям приятные переживания, нередко – путем замалчивания неприятных сторон реальности. С. Н. Зенкин во вступительной статье к русскому изданию этой работы интерпретирует систему Моды Барта как эйфорическую, подчеркивая, что «главный фактор эйфоричности – сам код, на котором строится система: благодаря ему человек ощущает в мире успокоительную упорядоченность, и даже отталкивающие или тревожные факты “заклинаются”, когда их четко именуют, делают “интеллигибельными”».[44]44
  Там же. С.7.


[Закрыть]

Мода предстает в работе Барта как неординарный и богатый семиотический объект – мистифицированная система отношений между одеждой и жизнью, между образом, знаком и делом. Одежда, в силу своей значимости, есть часть основных фантазмов человека: неба и пещеры, жизни возвышенной и погребения, полета и сна; благодаря своей значимости одежда становится крыльями или саваном, обольщением или властью. Другими словами, в одежде выражается – хотя и в искаженном психологической защитой виде – то или иное желание субъекта (в конечном счете бессознательное). Как только одежда, подобно другим культурным объектам, вовлекается в процесс коммуникации, происходит рациональное оправдание одежды.

Одежда есть часть основных фантазмов человека

(Шерстяная накидка мальчика-пастуха, Афганистан. Нидерланды. Всемирный музей Роттердама)

В моде риторическое преобразование знака в рациональное оправдание получает, по мнению Барта, особенное, еще более императивное объяснение. «Суть Моды совпадает с ее тиранической властью, но в конечном счете это просто страстное переживание времени. Как только означаемое Мода находит себе некоторое означающее (ту или иную вещь), этот знак становится Модой текущего года, но тем самым эта Мода догматически отрицает ту, что ей предшествовала, то есть свое собственное прошлое; каждая новая Мода – это отказ от наследия, восстание против гнета старой Моды; Мода переживает себя как Право – естественное право настоящего по отношению к прошлому; определяясь своей неверностью, она, однако, живет в таком мире, который она желает видеть и действительно видит стабильным, сплошь пронизанным конформистскими взглядами»,[45]45
  Барт Р. Система Моды. Статьи по семиотике культуры / Пер. с фр., вступ. ст. и сост. С. Н. Зенкина. М.: Издательство им. Сабашниковых, 2003. С. 308.


[Закрыть] – подчеркивает противоречивость моды Р. Барт.

Если следовать за размышлениями Барта, то мода – это явление, наблюдаемое в прошлом и настоящем. А за выражением «Мода переживает себя» можно увидеть осмысленное эмоциональное состояние людей, вызванное появлением нового. Мода настоящего времени проявляет изменчивость по отношению к прошлому, при этом она мстительна и агрессивна. Последнее, по словам Барта, трудно признать и нелегко защищать, Мода «старается выработать себе фиктивную, внешне более диалектичную темпоральность, включающую в себя моменты упорядоченности, устойчивости, зрелости – эмпирические в плане функций, институциональные в плане Закона, органические в плане факта…».[46]46
  Барт Р. Система Моды. Статьи по семиотике культуры / Пер. с фр., вступ. ст. и сост. С. Н. Зенкина. М.: Издательство им. Сабашниковых, 2003. С. 308.


[Закрыть] Конформистские взгляды и есть основа стабильности моды настоящего времени. В данном случае речь идет о внешней конформности, податливости индивидов, которые демонстрируют внешнее согласие с мнением большинства при внутреннем несогласии.

«Мотивационные теории моды» представляют значительный интерес, так как содержат анализ конкретных мотивов следования моде. Общим является и тот факт, что исходной точкой для анализа мотивов моды выступает система взаимодействия «индивид – мир». Но очевидно, что исследование мотивации моды на основе какого-либо одного научного подхода (будь то экономический, или психодинамический, или какой-либо иной) не дает полного представления. По всей вероятности, требуется интегральный подход.

Джеральд Герд (Gerald Heard), англо-американский историк и философ, в своем труде «Нарцисс: анатомия одежды» (1924)[47]47
  См.: Heard G. Narcissus: an Anatomy of Clothes. 1924.


[Закрыть] имел дерзость объяснить моду как продукт Жизненной Силы, или так называемого Эволюционного аппетита, как результат деятельности, но не человека, а Бога. Автор исходил из того, что эволюция продолжается, но эволюция не человека, а того, что окружает его, и этот процесс идет значительно быстрее, потому что происходит в среде с меньшим сопротивлением.

Высказывания Герда об эволюционном развитии костюма вызывают значительные возражения. В частности, один из критиков отмечает, что процесс эволюции жизни вещей определяется прежде всего условиями, в которых работает портной, и повышенными требованиями к полезности вещей. Параллель между фазами моды и этапами эволюции живых существ можно было бы провести в том случае, если бы имелись доказательства регрессивного развития животных, то есть в направлении выраженной неприспособленности особей к существованию. И так продолжалось бы до тех пор, пока их развитие не стало бы зависеть от доброй воли сверхъестественных сил. Некоторые виды домашней птицы в Японии полностью соответствуют этим условиям, но они – результат искусственной, ненатуральной селекции.[48]48
  Bell Q. On Human Finery. The Classic Study of Fashion Through the Ages. London, 1992. P. 104.


[Закрыть]

В утверждениях Герда обнаруживается удивительное сходство между развитием одежды и развитием тела человека: одинаково медленное развитие форм, одинаковое увеличение особых черт, видоизменение частей, в развитии одежды автор видел проявление мистики.

Дж. Герд был одним из немногих ученых того времени, кто изучал проблемы моды на фактах истории китайского костюма. Особенность исследовательского подхода состояла в привлечении расовой теории. «Вдруг мы понимаем, что сталкиваемся с людьми, которые по какой-то неведомой нам причине настолько рациональны и прагматичны, что мы вряд ли когда-нибудь сможем достичь такого же уровня»,[49]49
  Bell Q. On Human Finery. The Classic Study of Fashion Through the Ages. London, 1992. P. 104.


[Закрыть] – таким образом исследователь объяснял равнодушие китайцев к моде в целом, согласно расовой теории, их неспособность к развитию. Расовую теорию Герд применял к любому платью, в чем заключается существенный недостаток его работ.

Тем не менее труды Дж. Герда содержат немало интересных наблюдений. В обуви китаянок, придающей ноге вид копыта лошади, равно как и в муфтах, и манжетах, скрывающих руки китайца, автор видит моду, определяемую тотемом Маньчжурии и отражающую миф, согласно которому непобедимый всадник может вознестись на небесный трон, стоя на хребте лошади. «Воссоздание былого национального великолепия пробуждает многовековую расовую память»,[50]50
  Heard G. Narcissus: an Anatomy of Clothes. N. Y., 1924. P. 74.


[Закрыть] – заключает ученый.

Причина эволюционного развития костюма часто усматривалась автором в сексуальных мотивах поведения людей. Например, искажение или отказ от традиционных одежды и обуви оценивались в китайской культуре как подчеркивание сексуальной привлекательности.

Китаянка у магазина

(И. Рачинский. Китай, Пекин. 2004)

Если бы это соответствовало действительности, то тогда было бы справедливо утверждать, что «одежка» некоторых животных тоже имеет исключительно специальное предназначение. Например, хвост павлина, яркая окраска мандрил могли бы быть представлены как сексуальные стимулы, полезные только при ухаживании. К. Белл выражает сомнение по этому поводу: «Вряд ли яркие окраски животных эволюционируют таким же способом и с той же целью, что и красивые костюмы людей. Яркий хвост павлина, распускаемый им перед самкой, может интерпретироваться как демонстрация великолепия, сексуальной привлекательности перед спариванием с целью произвести потомство. Существует ли необходимость в этом, например, для леди и джентльменов? Если да, то чем можно объяснить определенную фригидность, встречающуюся среди высших слоев Запада? Не подтверждает ли это мысль о том, что вычурность и нагромождение деталей в костюме богатых и их слуг является результатом имеющихся у них проблем деторождения? К счастью, кажется, что это не так; хотя существуют, несомненно, экономически обусловленные стандарты сексуальной привлекательности, такие как маленькие ладони и ступни, утонченная и хрупкая комплекция; есть изобилующие доказательства того, что классы могут свободно “скрещиваться” и делают это без какого-либо явного богатства воображения».[51]51
  Bell Q. On Human Finery. The Classic Study of Fashion Through the Ages. London, 1992. P. 104.


[Закрыть]

Эволюционистские гипотезы Герда не подтверждаются, потому что эволюция имеет дело с видами, в то время как мода связана не с расами, не с национальностями, а с обществом и малыми группами внутри него.

Мотивация моды описывается Гердом преимущественно в терминах эволюции и понимается как внешний импульс. Внутренним, зачастую бессознательным, импульсам ученый отводит весьма скромную роль.

Изменение климата, развитие коммерции и международной торговли, войны и революции, различного рода случайности многими исследователями трактуются как события, оказывающие постоянное влияние на появление нововведений, представление и распространение моды. Идея постоянного влияния подобных событий на моду – одна из популярных тем научных дискуссий.

Несколько веков изменение моды традиционно связывается с изменением климатических и погодных условий. Приступая к анализу данной связи, правомерно было бы исключить те случаи, когда человек вынужден менять гардероб в новой стране с другим климатом. Но тем не менее потребовалось много лет для того, чтобы убедить европейцев в необходимости специальной моды для жизни в Индии. «Иногда формы одежды могут создаваться с учетом климатических потребностей, но их развитие всегда осуществляется вопреки климату»,[52]52
  Там же. P. 95.


[Закрыть] – подчеркивает К. Белл.

Арктические одежды аборигенов стали редкими экспонатами музеев

(Норвегия. Осло. Музей истории культуры Университета Осло)

Экстраординарная и в то же время прискорбная победа западной моды описана в научной работе о жизни эскимосов Чарльза Кэмпбелла Хьюза (Charles Campbell Hughes). Эскимосы создали для себя практичную и высокоэффективную одежду. На первый взгляд невозможно было даже предположить, что на Земле найдется хотя бы один человек, который захотел бы изменить эскимосскую одежду. Но, однако, эскимосы постепенно приняли европейскую одежду, которую привозили торговцы, хотя было совершенно очевидно, что она значительно хуже, чем традиционная, адаптирована к условиям Арктики. «Дрожащие от холода и безутешные, но счастливые от мысли, что теперь они мерзнут вместе с лучшими людьми, эскимосы теряют свои навыки в изготовлении одежды и принимают не отвечающие климатическим условиям одеяния иностранцев»,[53]53
  Hughes C. C. An Eskimo Village in the Modern World. Cornell, 1960. P. 308.


[Закрыть] – пишет Хьюз.

Торговля, в частности импорт новых материалов, по мнению исследователей, не может существенно повлиять на развитие новой моды. Тем не менее есть исторические факты, свидетельствующие об обратном. Так было с индийскими тканями, которые в начале XVIII века в больших количествах были завезены в Европу и определили направление моды на целые десятилетия. В некоторых наиболее отсталых штатах Латинской Америки европейский импорт способствовал созданию местных костюмов, которые не изменились даже после остановки потока импорта.

Купец Афанасий Никитин в Индии

(А. Мелихов. Иллюстрация к путевым записям тверского купца Афанасия Никитина «Хождение за три моря» (1466–1472). 1980)

Бальное платье из индийского муслина

(Из «Costume Parisien», 1814)

В целом торговля может быть классифицирована как вторичный фактор, подчиненный общему направлению моды. В свое время многие южноафриканские фермы по разведению страусов были разорены, потому что страусиные перья, служившие украшением для шляп и материалом для изготовления роскошных боа, вышли из моды.

Войнам и значительным историческим событиям отводится более заметная роль в развитии костюма и моды. Эффект от завоевания земель легко обнаружить, например, в истории костюма Китая: набеги татар привнесли в национальный китайский костюм татарскую шапочку. В истории немало и обратных примеров. Так, варвары, совершавшие набеги на Римскую империю, испытали влияние римского костюма. Но истории не известно ни одного завоевания, которое могло бы остановить процесс изменений в моде. Иногда иностранное влияние трудно отличить от собственной моды того или иного государства. Почти повсюду встречается более роскошный стиль, которому подражают многие. Пример тому – история костюма Германии.

Подобные взгляды были чрезвычайно популярны в первой половине XX столетия, ознаменованной драматической эволюцией моды, которая по силе может быть сравнима разве что с не менее значительными событиями в женской моде эпохи Наполеона. На этой основе некоторые обобщения кажутся вполне обоснованными. Так, после наполеоновских войн, Первой и Второй мировых войн женское платье постепенно укорачивается, что впоследствии сделало возможным появление моды на мини в 60-х годах XX века. Основной тезис заключается в том, что великие войны оказывали и будут, вероятно, оказывать сильное влияние на женскую моду, в частности способствовать появлению более простого и более «моложавого» стиля в одежде.

Вероятность влияния войны

(Мода 1936–1939–1944)

Престижность военного мужского костюма в XX веке нашла свое отражение в женской моде.

(Жан-Поль Готье, 2000)

Однако ученым до сих пор не удается установить прямую и недвусмысленную связь между модами, которые следовали после войн с Наполеоном или после последних мировых войн. Анализируя историю моды и следы влияния главных европейских конфликтов, исследователи приходят к выводу о том, что довольно трудно обнаружить какую-либо эпоху, которая могла бы быть названа абсолютно мирной и послужить контрастом для военного времени, определяющего новую моду. Например, мало изучены следы Столетней и Тридцатилетней войн, а также характер их влияния на западноевропейскую моду. Некоторые исследователи полагают, что для установления абсолютной связи между модой и военными событиями необходимо установить однозначную разницу между модами воюющих и невоюющих стран.

События XX столетия кажутся более благоприятными для анализа, хотя К. Белл находит факты, опровергающие данную гипотезу: «В период между Войной за независимость и 1917 годом США пережили одну большую войну и два “мягких” конфликта. Какое влияние эти события оказали на моду американских женщин? Никакого. В период между войной с Наполеоном и войной 1914 года Англия участвовала только в Крымской войне. Оказало ли это какой-нибудь эффект на моду английских женщин? Никакого. Ни война за испанский престол, ни Семилетняя война, ни Франко-прусская война не оказали заметного влияния на историю костюма как стран, принимавших участие в военных действиях, так и мирных стран».[54]54
  Bell Q. On Human Finery. The Classic Study of Fashion Through the Ages. London, 1992. P. 97.


[Закрыть] Эти частичные обобщения кажутся точнее слишком узких предположений.

Труднее оспорить роль военного костюма в развитии моды. Достаточно вспомнить моду на обтягивающие рейтузы-лосины, заимствованные из щегольских нарядов драгунских и гусарских полков российской армии, увлечение военным мундиром после Отечественной войны 1812 года, а также моду на брюки галифе, законодателем которой стал маркиз Гастон-Александр-Август де Галифе (1830–1909), генерал кавалерии. Завоевателям южно-африканских колоний мир моды обязан появлением колониального стиля, или стиля сафари. Престижность военного мужского костюма в XX веке нашла свое отражение и в женской моде – это и брючный костюм, и покрой пальто, и сапоги-ботфорты, и головные уборы (пилотки, кепи, береты). Широкое распространение в современной моде получили эполеты (погоны), придуманные еще в 1732 году в виде жгутов, сплетенных из металлических нитей. Первоначальное предназначение этих деталей было в фиксировании на плече перевязи патронной сумы. В дальнейшем крученые нити служили украшением мундира и различием в воинском звании.[55]55
  Рождественский В. Ю. Военные всегда в моде // Мода и дизайн: исторический опыт – новые технологии. СПб.: РИЦ СПГУТД, 2002. С. 35–36.


[Закрыть]

Изменения в одежде и представление новой моды иногда рассматриваются как следствие различного рода случайностей. В основном эти изменения касаются деталей костюма. Французы, победители англо-голландских войск при Штейнкерке (1692), настолько устали от своей амуниции, что неумышленно утвердили моду на новые галстуки (или шейные платки). Лорд Спенсер случайно прожег свой фрак, из-за чего его пришлось укоротить, и тем самым вскоре была утверждена новая мода – на жакеты. Оценивая взаимосвязь моды и случайностей, исследователи приходят, в конце концов, к выводу о том, что постоянно возникающие изменения моды не являются прямым следствием серии случайностей, скорее, случайности могут стать модными, если будут отвечать потребностям момента.

Событие, происходящее в жизни общества, группы и индивида, – это часть реальности, включающая все, что случается, что имеет начало и конец и может быть описано с точки зрения изменения. Событие переживается, и, вероятно, следует искать связь не между фактом изменения жизни и изменением моды, а между фактом переживания события и модой.