Текст книги "Облачно. Но не более"

2А

– Филимонов, ты в итоге-то – Стругацких купил как обещал? – сладко потянувшись на солнышке, спросил Илья Муромэц, – Или так брякнул, чисто для красного словца и поднятия культурного авторитета?

– Купил, конечно! – живо откликнулся Филимонов, – Я свое слово завсегда держу. Ну, не все десять томов за раз, конечно, но четыре-то взял!

– Загонялся по братьям? – задал вопрос с другой стороны Алеша Беркович.

– Не без этого.

– Ну и что ты в них нашел? – хмыкнул Алеша и, сорвав новую травинку, принялся ее лениво пережевывать, даже не пережевывать, а просто гонять из одного уголка рта в другой. – Неужели рекомендуешь? С чего начать?

– Алексей как всегда верен себе, – прокомментировал Илья, – Не читал, как я понимаю, но осудить успел.

– Что такого? В любом случае к дискуссии надо подходить уже с каким-то предварительным мнением!

– И каково оно?

– Ну, как каково… Инородство, безродный космополитизм, пропаганда чуждых якобы общих ценностей… так, если разбираться…

– На себя посмотри, посконник! – беззлобно посоветовал Алеше Илья.

– Речь не обо мне ведь в данном случае, – важно пояснил Беркович, – Так с чего же начать?

Филимонов приподнялся на одном локте и внимательно посмотрел на Алешу:

– Ты знаешь, Алексей… так сразу и не скажешь. Хотя тот же «Пикник на обочине» и детям не худо было бы в школах преподавать… Но вот тебе лично…

– Да, мне. Лично!

– Тебе лично – уже ни с чего не надо начинать.

– Это почему же? – деланно возмутился Алеша, – Что за интеллектуальная дискриминация?

– Да потому. Поздно уже.

– Этот как же понимать?

– Да вот так и понимай, – тут Филимонов немножко призадумался, – Ну, просто есть книжки, которые в молодости надо прочесть, годков до двадцати пяти максимум. Ремарка вот еще, скажем. Или «Альтиста Данилова», к примеру… а потом – бесполезно. Я, сказать по правде, иной раз и сам перечитаешь – да и призадумаешься, что ж там такого находил тогда…

– Про что же там такого написано-то? Ты уж поясни нам, сиволапым!

– Да про ничего такого. Про мечту в основном. А от нее с годами – одни остаточные явления. Как от продуктов распада алкоголя в крови, – вздохнул Филимонов.

– Студент, ты все-таки растолкуй, – снова вступил Илья Муромэц, – Что за мечта-то? С Алексеем-то все ясно, про мечту ему не понять, не его стиль. Но вот ты вот что, тоже младшим научным сотрудником хотел сделаться, программистом там каким-нибудь великим?

– А хотя бы и младшим! – дерзко воскликнул Филимонов, но тут же погрустнел голосом, – Ну и вот как раз к двадцати пяти и не осталось ничего. Даже раньше. Мы же знаете, пока учились еще, так думалось – может, хоть сколько по окончании отработаем чутка по специальности… А на деле вышло – отработали по формуле «Шесть минус N», где N у нас…

– О-о, студент! – радостно присвистнул Алеша Беркович, – Вот за это мы тебя не только терпим, но и практически любим как ближнего своего! Чуть что – сразу формулу наладил! Шаг в сторону – побег. Ты своим языком, простыми русскими словами – не можешь ситуацию прояснить?

– Да что прояснять, коли все и так очевидно! Когда три года оставалось учиться – прикидывали, что еще три годика по окончании потрудимся согласно приобретенной профессии, а там уж будем осматриваться и разбираться, что к чему, и какая будет текущая обстановка в стране и мире. Оставалось два – думали, что пары лет будет достаточно, чтоб долг перед Родиной искупить, один – один. А как получили диплом на руки – так и все было уже, умножение на ноль, а ноль – он ноль и есть. Ничего…

– А что ж так? – покачав головой, осведомился Илья.

– Ох, Илюша, – в такт ему покачал головой Филимонов, – Вот и старший ребенок иной раз спросит, что к чему, и начнешь объяснять, причем все больше самому себе – и только дальше от ответа уходишь, а уж и младший скоро начнет спрашивать. Время такое было – вот и весь ответ…

– Ну, ты на время-то не кивай, за себя учись отвечать, – веско молвил Илья.

– Мы, на самом-то деле, мне кажется… – тихо продолжил Филимонов, – Мы уж последние были, кто об этом вообще мечтал. За нами подрастающему поколению – не до того стало…

– Все, сменили тему, – хлопнул в ладоши Алеша Беркович, – А то молодой иной раз заведет такой разговор, что прям и не знаешь, куда бежать…

– Я заведу? – изумился Филимонов.

– Ну а кто еще?! Мы что ль с Ильей?

– Ладно, давайте о другом. О литературе не задалось, может, попробуем о музыке?

– Час от часу не легче! – и Алеша Беркович картинно схватился за лицо руками, будто футболист, с трех метров смазавший по пустым воротам, – Да что ты за человек такой нам достался! То ему книжки читать, то песенки слушать – нет бы делом каким полезным занялся! Работать бы пошел, даже если б и не по специальности – а все хоть какая польза обществу. Так ведь нет – лишь бы глаза замылить да уши забить ерундой всякой! Ну, ладно, так и быть – докладывай, что ты в песенках этих находишь. Только коротко.

– Алеш, ну как тут можно коротко, – потупив взор, тихо сказал Филимонов, – Это ведь дело такое, глубоко личное на самом деле…

– Еще короче! – решительно потребовал Алеша. – Сразу в самую суть копай и проникай!

– Ладно, – смиренно произнес Филимонов, – Пусть коротко. Значит, песенки, как ты говоришь – они ведь не сами по себе хороши. Ну, то есть, и сами по себе, но бывает, что и хорошая песенка как-то мимо проходит. А вот иной раз случается так, что вот ляжет прямо на твое душевное состояние какое-нибудь особенное – и потом уже все, не отпустит. И потом сколько раз ни будешь слушать – так и будешь вот что что-нибудь вспоминать, и сердце щемить будет все так же, как и в первый раз, да иной раз и еще сильнее…

– Уже лучше. Слов по-прежнему много, но суть более-менее начинает прорываться! – подбодрил Филимонова Беркович.

– Алеш, ну так ведь она в музыке и суть, чтоб совсем без слов объяснить! – воскликнул Филимонов. – А другой раз и наоборот, вот знаешь… Вот сидишь какой-нибудь, весь такой разобранный и потерянный, а потом услышишь что-нибудь… знаешь, как сказать… будто какой-то небесный диджей точно для тебя пластинку завел… и как-то так отпустит даже потихонечку. Не совсем, но легче станет. Ну и дальше вроде живешь…

– Про небесного диджея хорошо сказал, – неожиданно вновь вступил Илья Муромэц, – Сам придумал или списал у кого?

– Да неважно, – махнул рукой Филимонов, – Сам, не сам – какая разница, если так оно по-настоящему и есть…

– Пример давай какой-нибудь, – строго сказал Алеша Беркович, – А то опять слова…

– Пример… да можно и пример…

– Ну вот так-то оно и лучше!

3 ЗЕМЛЯ УТРЕННЕЙ ЗВЕЗДЫ

Классики марксизма-ленинизма учат нас, что в преддверии различного рода социальных потрясений и катаклизмов в обществе складывается так называемая «революционная ситуация». Характеризуется она тем, что верхние слои народонаселения чего-то там не могут, а нижние в свою очередь – чего-то там не хотят, или наоборот: верхние чего-то могут, но не хотят, а нижние – хотят, но не могут… Речь, короче, идет о некоем противоречии между желаниями и возможностями, каковое глубинное противоречие и вообще-то весьма свойственно человеческой природе и в некотором роде и является основным двигателем развития и прогресса… но не суть, в общем. Складывается и складывается.

Развивая этот тезис и опираясь на аксиому того, что учение Маркса всесильно, потому что оно верно (или, опять же, наоборот) – можно предположить, что на смену революционной ситуации приходит ситуация пост-революционная. К сожалению, здесь четких определений классики нам не оставили, революции, как известно, охотно пожирают собственных детей… но, по-видимому, отличительной чертой этого нового положения дел является некоторая растерянность и недоуменность на местах. Растерянность, вызванная постепенным осмыслением произошедшего, и недоуменность от созерцания новой конфигурации желаний и возможностей, которая хоть и внешне радикально отличается от прежней, но внутренне по-прежнему столь же дисгармонична, как и ранее, если не больше. За что боролись, на то и напоролись – так, короче говоря, если выражаться простым народным языком.

Именно такая ситуация и сложилась на Родине к концу августа 1991 года. Ну или во всяком случае в ее стольном граде Москве, потому как, если начистоту, Родина в целом если чего и заметила, то не придала большого значения случившемуся, это, знаете ли, если на все обращать внимание – никаких нервов не хватит, на чем, собственно, Родина стояла, стоит и стоять будет вовеки веков, и в этом и есть ее астральный секрет и сакральная миссия. Но в Москве, в среде прогрессивно мыслящей части общества – сложилась совершенно точно.

Нет, ну в самом деле – колеса Истории крутятся незаметно, но иногда ведь и сорвутся так, что только искры с визгом полетят во все стороны! Еще вечером в воскресенье осьмнадцатого числа ложились спать, блаженно ни о чем не подозревая – а еще через неделю уж и чего только не было! И тревожные дождливые ночи, и слухи самые страшные, вплоть до, и всеобщая эйфория и ликование, и солнце свободы, и так далее. Ну и, собственно, вопрос: так, ну все отлично, проехали… но дальше-то что? К какому, фигурально выражаясь, берегу грести нашему утлому суденышку, оказавшемуся в самом эпицентре исторической бури без руля, так сказать, и без ветрил…

Старший ребенок тогда неожиданно вдруг спросил, в свойственной ему манере всего несколькими словами пронзив сразу весь вековой исторический пласт:

– Пап, а Ленин был кто? Первый президент России?

О, грехи наши тяжкие! О мы, несчастные Иваны, не помнящие своего родства! Как можно, ну не тысячелетие же прошло, ну мы же не совсем дряхлые ископаемые пока, это же ведь всего еще наши дети, не внуки даже, ну как можно было помыслить, что десятилетний и не самый глупый ребенок не будет знать, кто такой Ленин, если только умалишенный… да и тот обязан был знать, пусть единственное, но обязан! Но ладно.

– Мить, тут как бы это тебе сказать… Был, но не президентом, эта топ-позиция тогда по-другому именовалась… И не России, а Советского Союза, а России не было… Ну, то есть, Россия-то была, но тоже немножко все по-другому дело обстояло… Россия при царе была. И сейчас вот, только без царя… пока во всяком случае.

– А, знаю. Ленин царя сверг.

– Да, вот это, пожалуй – определенно. Он самый.

– Пап, а я мог бы быть царем?

Час от часу не легче!

– Ты знаешь, Мить – едва ли. Так, конечно, всякое случается, но если проанализировать все твое генеалогическое древо – то происхождения ты самого что ни на есть рабоче-крестьянского. Так что без шансов и вариантов. И не только царем, а даже и близко бы не стоял…

– Жалко. Я бы много хорошего мог совершить…

– (искренне рассмеявшись) Не горюй. Для этого вовсе необязательно быть царем. Было бы желание. Да им, царям, если хочешь знать, это даже труднее совершать в некотором смысле. Слишком много условностей и наложенных извне обязательств.

– Так кто тогда был первым президентом России?

– Ельцин.

– А я думал – Путин!

– Не. Ельцин Борис Николаевич.

– Так Россия когда появилась?

Э-э-э… мэ-э-э…

– Ну, в общем, как бы сказать… ну вот если заново, то вот в девяносто первом году, когда Советский Союз распался. И тогда Ельцин стал первым президентом.

– А он кого сверг?

– Ну – в какой-то мере Горбачева. Но там не все так просто. СССР-то так и так разваливался, еще до свержения…

– А почему?

(И снова «Ну почему, почему, почему? Па-чи-муууууууууу?!!»)

– Мить, это долгая история. Мы, товарищи взрослые, еще и сами толком не разобрались. Подрастешь вот, вам в школе и разъяснят. Я бы рассказал, но тут вектор время от времени меняется, то так, то эдак. Расскажу еще неправильно…

– Но хотя бы коротко!

– Коротко… ладно, слушай. Короче, Ленин сверг царя и царскую Россию. А Ельцин развалил Советский Союз и стал строить Россию новую. Ну, не сразу, там между Лениным и Горбачевым наличествовал еще ряд деятелей науки и культуры. Да, и строить тоже стал не сразу. И мы теперь тоже новую Россию строим, но не такую, как Ельцин, там меняется, короче, точка зрения, и есть ряд нюансов. Восстанавливая в какой-то мере Россию прежнюю, но без имперских замашек, как недавно было специально подчеркнуто. И еще при этом беря все лучшее и положительное, что было накоплено в Советском Союзе (шепотом – не всегда, правда, получается, и опять же, имеются различные, зачастую диаметральные мнения). Забавно при этом, что Путина президентом назначил-то как раз Ельцин, который теперь то ли строил и восстанавливал, то ли напротив, разваливал и ввергал в пучину… но, как бы то ни было – назначил.

– А, это я уже знаю. Путин потом назначил президентом Медведева, а Медведев – опять назначил Путина… (да-да, малыш: Авраам родил Исаака, Исаак родил Хама, и далее по списку)

– Э-э, насчет Медведев «назначил»…

Хороший мужик Дмитрий Анатольевич Медведев, преданный поклонник группы Deep Purple и ценитель продвинутой электронной техники, да только вот… Знаете, кстати, что такое «кризис среднего возраста»? Это не когда старший ребенок уже лучше тебя разбирается в твоем же собственном телефоне, это еще нет. А вот когда уже и младший разбирается лучше – вот, вот это уже он самый, не отвертишься!

– Ну ладно. Пусть так. Назначил. Короче, как у Чебурашки и его друзей: мы строили-строили – и, наконец, построили! Понял чего-нибудь?

– Пап! Ты если сам ничего не знаешь – то сразу так и скажи!!!

Да, да. Так, если проанализировать и обозреть ретроспективным взором (можно под композицию британского ансамбля Oasis «Не оглянись во гневе») – с самого исторического апрельского, 1985-го года Пленума все шло по нарастающей. Сперва неспешно, но потом все быстрее и быстрее. Сначала в положительном ключе – но постепенно как-то становилось все тревожнее и неизбежнее. Перестройка, ускорение, гласность! Хозрасчет! Жувачки импортной в кооперативных ларьках – сколько хочешь! Польские джинсы, «вареные» по последней моде (ну, то есть попросту прокрученные в смятом виде в стиральной машине в сопровождении ядохимикатного раствора) – были бы деньги! В субботу вечером, чтоб молодежь на Пасху не шаталась в праздном любопытстве подле божьих храмов – шведский вокально-инструментальный коллектив Europe по телевизору, по самой первой программе, а ведь раньше-то в такие святые дни демократия дальше Аллы Пугачевой не простиралась. А между прочим, эта самая «Европа», если по прошествии почти трех десятков лет откинуть всю свойственную тому эстрадному периоду пергидрольно-обтягивающе-блестящую мишуру – вполне так, как говорится, крепко сбитый по европейским меркам коллективчик, не Def Leppard и Guns’n’Roses, конечно, но пяток композиций, за которые и теперь не стыдно, на своем счету имеет, а это уже немало.

А потом…

А потом – Съезд народных депутатов с говорильней взахлеб, и люди с радиоприемниками на улицах, жадно внимающие Слову, и какие-то судьбоносные решения, никому на самом деле не нужные, и так далее, и уже ко второму подобному мероприятию население заметно охладело, а про третье – и вовсе неизвестно, состоялось оно в принципе или нет. И погромы на национальных окраинах, и тяжелое, будто набрякшее небо, и референдум с наболевшим вопросом – желает ли подшефный партии и правительству народец и далее проживать в Стране Советов как в достаточно пригодном для этого месте со всеми удобствами, с причитающимися по праву рождения правами и свободами, и тому подобное. Ну, конечно желает! Еще бы спросили – желает ли народ ничего не делать, а зарплату получать как у академика, да еще с северной надбавкой, так результат еще лучше бы получился, только что это уже могло изменить? А почему? А, ну это уже товарищи взрослые должны объяснить, был ли процесс неизбежным, проскочившим в какой-то тончайший миг пресловутую точку невозврата – или еще можно было дать по тормозам и каким-то образом реверсно… а, вот мне подсказывают из нашей редакции: это вы тогда были молодежь и юношество, а ныне – вы и есть те самые товарищи взрослые, которые и должны разобраться, и дать четкие ответы, расставить акценты и добавить нужные корректирующие коэффициенты… а, ну я не знаю. Это, значит, к другим товарищам. Специально обученным и информированным. А у нас тут – почти одна сплошная лирика.

Подорожало все по весне – вот это факт. То есть, товарам из категории «не первой необходимости» случалось дорожать и раньше согласно Постановлениям, но чтоб вот так все сразу и единомоментно – при царе-батюшке такого не было. Богородица не велела. А теперь не шали – пять процентов как с куста президентский налог, потому как Горбачев Михаил Сергеевич – теперь как есть первый Президент СССР, он же, кстати, и последний, очень удобно, не перепутаешь. А проезд в общественном транспорте так и вовсе обернулся сразу аж пятнадцатью копейками вместо пяти, в какую-то одну ночь слесаря-«золотые руки» переделали все автоматы в метро, и теперь следовало загружать в них по три монеты сразу. И пожалуй – вот, вот он тот самый переломный момент, после которого возврата к прошлому уже не было. Пятачок, пятачок, увесистая такая монетка, с которой внушительнее всего срисовывался простым карандашом герб Родины, знак и символ национальной платежной системы, почти как «по семь рваных» – и как и не было. В том плане, что сам пятачок-то остался – но роль его была полностью и бесповоротно деноминирована…

(«Рваный» в данном случае – рубль старый, дореформенный, до 1961 года. Сложиться по семь «рваных» на троих – набрать двадцать один рубль на водку, это цена еще до вошедших в анналы магических цифр 2.87 и 3.62 – прим. авт.)

В автобусе-то проще, там талоны, один старый засунул между двух новых, пробиваешь так, чтоб клочья во все стороны – ну и вроде как похоже, всё экономия и личный вклад в борьбу с надвигающейся инфляцией. Хотя… Да, привычные с детства кассы убрали года за три до этого, заменили безналичным расчетом. Руководство уже тогда будто предчувствовало, что деньги русскому народу в руки давать нельзя, даже небольшие, потому что добром это никак не может кончиться, и в принципе, оно (руководство) в этом было абсолютно право. А ведь как это здорово – денежку в щелочку сыплешь, потом ручку вращаешь, и билетик вылезает, отрываешь его, и с надеждой такой еще, а вдруг счастливый, а денежка твоя ползет на резиновой ленте, а потом со звоном таким на дно железного ящика бряк – красота! А талон пробить? Никакой романтики.

Спешил тогда на тренировку, опаздывал, и выбегаешь из-за угла, после которого остановку видно – и троллейбус стоит, вот черт, не поспеть, а следующий-то когда теперь подойдет, эх. И замедлил шаг, но вроде стоит себе рогатая машина, не трогается, а вдруг – и со всему маху, во весь опор, молодость, да не, все равно не успеть, вот назло сейчас двери прямо перед носом захлопнет, но нет, и влетаешь на заднюю площадку, выбросив руку с сумкой вперед, с сумкой-то твоей, небось, не уедет уже, влетаешь, а там…

А там стоит твой старший товарищ по детско-юношеской спортивной школе с весьма занятной фамилией Заремба, которую местные остроумцы после выхода на широкие экраны первого фильма из известной франшизы немедленно переделали в «За Рэмбо!», ну, в том плане, что не на широкие экраны-то, само собой, скорее на узкие, но как бы то ни было – после выхода и переделали. Но дело-то было даже не в За рэмбо этом, а в том, что под ногами у него… А под ногами у него – целая россыпь мелочи, прямо как в мультфильме «Золотая антилопа», прям горстями можно было зачерпывать, в кассе каким-то образом пломба оборвалась, и все нажитое за полдня непосильного труда высыпалось на пропыленное напольное покрытие. И водила такой, присев на корточки и затейливо выматерившись в окружающую среду: «Пацаны, это… помогите что ль собрать, посмотрите, не разлетелось чего куда…» Ну, собрали, конечно, помогли. Все-таки – ответственность и воспитание, денег-то много, но все чужие, у горемыки этого, поди, еще недостачу из получки вычтут. Только коллега Заремба, выхватив один блестящий кругляшок, отважно спросил: «Дядя, юбилейная! Можно я себе возьму?» На что дядя милостиво махнул рукой – да бери, само собой. А мне юбилейной не нашлось, ну, а обычную-то просить – как-то совсем не к лицу. Так и собрали все. Про Зарембу не скажу, не знаю – а я, видать, в тот раз и исчерпал свою финансовую удачу на всю жизнь вперед, ну да ладно.

Да, но возвращаясь в начало сентября девяносто первого года. Едешь себе такой, весь нахохлившись, весь в тягостных раздумьях о суровом и прекрасном, и косые нити дождя хлещут по стеклу, и автобус-то на самом деле не совсем тот, который тебе нужен, от него еще до электрички шваркать по пересеченной железнодорожными путями местности, но выбирать особо не приходится, время тревожное, неизвестно еще, придет автобус, который тот, или уже нет, сейчас не до того ведь, так что вот – и вдруг голос такой неожиданно прям над ухом:

– Молодой человек, ваш билет!

Вздрогнул, огляделся – черт, ведь пока в мыслях своих витал и сквозь запотевшее стекло в окружающую действительность всматривался, весь автобус-то уже давно разбежался, ты один такой задумчивый. Ладно, порылся в карманах, вот, выбирай, на любой вкус тебе, и такой, и сякой, и вот даже три завернуто вместе, как положено. А к тому– то – уже двое спешат на подмогу, и взгляды такие кровожадные, «…не, парень, ну ты сам посмотри! Тут дырки не там, и здесь не туда, а этот вообще в труху у тебя весь… не, не канает! Давай, сколько у тебя там есть…»

И смотришь на них, вглядываешься в лица, да-а, ситуация ясна, такие же контролеры, как и ты сам, надо с мужиками в группе что ль обсудить эту тему, тоже что ль выйти на промысел такой, да, нехорошо, даже стыдно, но жить-то надо на что-то, нет, ну это уже совсем крайний случай, это я так – и вдруг как будто даже узнаешь, и бросает тебя вновь обратно в огневую юность. Как крадешься по вражеской территории, со всеми мерами безопасности, и даже вон уже она, спасительная нейтральная полоса – и вдруг прямо над ухом тебе:

– Пацан, стоять! С какого микрорайона? А из дома какого? А тут кого знаешь? Ну, всё! Мелочь есть? Давай сюда!

Да, так и есть. Даже лица как будто знакомые! И прям так вдруг тепло-тепло на сердце…

– Ладно, на…

– Всё? Или еще есть?

– Охерел что ль «еще» ему? Меру знай… Есть, но я пообедать-то должен сегодня на что-то? Сам-то с какого микрорайона будешь?

– Ну ладно, ладно… Но за проезд все-таки платить не забывай!

– И ты у нас будешь – тоже невзначай не позабудь…

Пообедать… Пообедать теперь да, было бы только на что. Это раньше в институтскую столовую очередь надо чуть ли не сразу после первой пары занимать, и то еще не факт, поди, за рубль-то подхарчиться желающих далеко не ты один – а теперь, когда и в трояк не вложишься, это еще даже если без компота, и как-то сразу пустынно сделалось в питательном пункте, и звякали гулко ложки на раздаче, а ведь в золотые раньшие времена и ложки было не достать… да, все понятно, надо привыкать к новым экономическим реалиям, спрос, как известно, рождает предложение, но если предложение подскочило в разы, а стипендия твоя увеличилась только линейно, на одну только жалкую «компенсацию». Законы математики неумолимы, экспонента растет быстрее любой степени, и уже не до спроса. А законы экономики – тем более.

Знаете, кстати, как у нас на Физтехе легко было выявить свежеженившегося собрата? Не по кольцу на пальце, это слишком тривиально, и не по изменившемуся взору, обретшему нотки легкой пресыщенности этой жизнью, и не по сползшей вниз кривой успеваемости, это все в индивидуальном режиме у каждого… Щеки! Вот были единственный и неповторимый свидетель, наивернейший критерий, ибо у всяк недавно связавшего себя узами брака они начинали резко увеличиваться, настолько, что некоторых после этого и узнать-то было затруднительно! Из всякого правила, как известно, есть исключения – а вот из этого правила исключений не было. Потому что законы общества – неумолимы тем более, а жить в обществе и быть свободным от него – невозможно. А ты говоришь – «пообедать…»

И проехали уж давно твою остановку, и укатили куда-то совсем вдаль – но вот выскакиваешь в дождь прям какой-то просветленный, что ли. Невзирая ни на что.

Ладно. Это все ерунда на самом деле…

Майк Науменко умер – вот что было по-настоящему плохо…

Виктора Цоя за год до того хоронили всей страной, по первой телепрограмме объявляли – а тут только в газете на последней странице сообщили, хоть вообще узнал, что такое стряслось… Майк еще успел на всеобщей волне собрать свои стадионы, хотя было ли это ему надо… «ром и пепси-кола – вот и все, что нужно, звезде рок-н-ролла…» Может, не такой изысканный, как Гребенщиков (хотя, если вдуматься – местами куда уж изысканней), не такой простой и доступный как тот же Цой (хотя – куда проще), и вроде бы не первый – но как небосклону быть без его звезды, совершенно непонятно, и был бы весь «русский рок», если он вообще был, без Майка – решительно неясно. Скорее всего – и не был бы. «Поэт для поэтов» – вот, вот это точнее всего сказано, если про него. Да что говорить – надо слушать. «И мой огонь горел – он горит и сейчас…» Вот так как-то.

В общем, сложившуюся пост-революционную ситуацию необходимо было как следует обдумать, попытаться тщательно взвесить ее новые плюсы и минусы, а после глубокого, вдумчивого анализа – каким-то образом отыскать свое место в ней, если таковое место в принципе существовало. Ну вот мы, например. Студенты не самого худшего технического заведения страны. С таким вот трудом поступили, эх, и ведь отучились-то всего один курс. А дальше что? Может, мы и не нужны будем никому, в новых-то реалиях. Возьмут да и скажут: все, парни. Всем спасибо и до свидания, расходимся. Все ваши умные книжки можете оставить себе, авось пригодятся еще. На растопку там, или на самокрутки… А что, все лето же носился в воздухе такой слух, будто отсрочку нам от армии отменят, и вперед. Тем более, всего-то пять лет назад уже был пример, прямо посреди семестра взяли да переобули в сапоги, как раз незадолго перед нами этот призыв возвращался. Но не все вернулись, надо признать, да оно и неудивительно. Все-таки разная там квантовая механика да физика твердого тела – они, как бы это сказать, не очень любят к себе дискретного, прерывистого отношения. Нет, так-то я не против, чисто теоретически – но лучше бы не надо. А то потом и были-то на сборах всего месяц, а уже к третьей неделе начинаешь ловить себя на той мысли, что когда кто-то не в ногу шагает – тебя это уже на подсознательном уровне раздражает. Хочется уже порядка и единообразия, как во внешнем облике, так и в богатом внутреннем мире. Но с другой стороны – в армии хоть кормить будут (если, конечно, будут), оружие личное выдадут (но тоже – если выдадут), и к дальнейшим гражданским передрягам ты будешь чуть более подготовлен… имеются, короче говоря, тонкости и нюансы.

А «Спартак»? С ним-то что будет? Вот, сходили же как раз на «Локомотив», стадион-то и вообще любимый, а по осени – особенно, потому что с козырьком над центральными трибунами, можно насчет дождя не беспокоиться. И сидим, смотрим игру – а как будто даже освещение не такое яркое, как положено. Можно даже сказать – тусклое. Ну, понятное дело – может, скоро электричества в стране и совсем не будет… Но сыграли отлично. Четко положили парочку, без вариантов для гостеприимных хозяев поля. А главное – Федор, божественный Федор возвратился из своего заграничного вояжа и играет снова как в молодые годы, по полю летает аки грациозная лань, прямо сердце поет, вроде ничего особенного, просто движется, а потом вдруг неуловимое нечто – и вынимай! Но если не будет электричества, то ведь и футбола-то тоже не будет. Если только на любительском уровне и строго при естественной подсветке.

Эх, а по весне-то той! В «весну» в еврокубках пробились в первый раз аж с восемьдесят четвертого года, и не просто чтоб отметиться в протоколе, а самый мадридский «Реал» хваленый уделали, да на его поле, на Сантьяго этом самом Бернабеу! После унылой-то нулевой ничейки в Тбилиси шансиков, положа руку на сердце, не просматривалось и вооруженным взглядом, а после того, как уже в дебюте сами себе забили, в лучших своих традициях – так рука и вовсе непроизвольно потянулась к выключателю (чуть было не написал – «к пульту», но вовремя исправился – прим. авт.) Но потом вроде выровнялась помаленьку игра, ладно, поглядим, что да как, 0:1 – это все-таки еще не окончательный приговор… А потом Валера Шмаров проходит так слаломно, на скорости в центр смещается, и сходу – бабах! И сердце екает – штанга… но даже екнуть толком не успевается, как мяч отскакивает точно туда, куда надо, ну это да, это же и есть главное качество форварда, оказаться в нужное время в нужном месте – и Радченко сравнивает! Елки зеленые, это же только во сне так бывает, когда не успеваешь испугаться всерьез и спасительно просыпаешься – но здесь-то не сон, самая от слова «Реал» реальность, а 1:1 уже в нашу пользу! Гол-то – на чужом поле. А под занавес тайма – и второй! Вот, вот тут уже затряслись поджилки по-настоящему. Когда от «не ударить в грязь лицом» и «достойно смотреться на фоне» – уже можно переходить к постановке более внятных задач. Само собой, пропустить парочку из ничего – для нас никогда особой проблемы не составляло, но постараться-то ведь можно… а вот и третий! Победа, полуфинал Кубка Чемпионов, а это вам, ребята – не хухры-мухры, это достижение!

Не, ну в полуфинале-то не блеснули, конечно, можно было бы и почетче отработать. Но сделаем скидку – мы столь высоко взлетели впервые, так что для дебюта – нормально. Все приходит с опытом, регулярность и постепенность, на этот раз – остановились в шаге, на следующий сезон, глядишь, заматереем и Финал этот попробуем на зуб, а там, чем не шутишь, ведь финал – это всего одна игра, случится может всякое, мяч круглый, поле ровное… Но теперь, стало быть, ситуация таким образом разворачивается, что не только о полуфиналах с финалами, возможно, придется забыть, но и вообще об организованном первенстве. Когда не хватает хлеба, зрелище может отойти на второй план. М-да.

И тут же сам себя одергиваешь строго: «Ну что ты заладил – как же я, что же со мною… Я – последняя буква алфавита, так вас учили. Если ты плюнешь в коллектив – коллектив утрется, но если коллектив в тебя… Меньше о себе беспокойся. Больше думай о судьбах страны в целом, а с тобой уж разберутся как-нибудь. Ну вот так. Усек мысль? Делай выводы…»

Поездка в колхоз на поддержку уборочной страды оказалась, таким образом, весьма кстати. Прикоснуться к корням, так сказать, и прочим корнеплодам, хлебнуть настоящей, а не выдуманной жизни, походить недельку по родной земле вместо бездушного асфальта, вдыхая чистый, пьянящий воздух – что может быть лучше для того, чтобы успокоить взбаламученное правосознание и привести накопившиеся мысли в порядок? Труд вообще, как мы знаем, облагораживает.