Текст книги "Облачно. Но не более"

И поехали они в колхоз…

Нет, поработать – это мы всегда готовы. Лучше головой, конечно, но если требуется руками – то и руками. Вот, помнится, в родовом именье сидели тогда на завалинке, солнце уже на сходе, понемножку отступает июльский зной, и из летней кухни призывно доносится аромат поспевающего уже первача, красота и пасторальная идиллия, одним словом – и тут вдруг:

– Слушай… тут бабушке шифер привезли, дядя Ваня будет крышу ей перестилать. Да только разгружать сами не хотят, мол, только за товар и доставку было уплачено… А не разгрузите, говорят – вот прямо тут посреди двора свалим и уедем… надо как-то…

– Ну, надо – значит надо…

– Ты не бойся. Дядя Ваня сам должен подъехать, поможет…

Хмыкнул. Вздохнул. Бояться, тем более шифера – это едва ли. Просто человека с библейским именем я как-то видел мельком, так-то по фигуре – довольно крепкий, жилистый такой, но ведь по лицу-то – явно за шестьдесят! А шифер – это такая вещь (докладываю как практически дипломированный и сертифицированный грузчик-стропаль, хотя и в далеком прошлом), это такая вещь не столько тяжелая, сколько неудобная. То есть, одному за лист браться крайне несподручно, а таскать вдвоем – это с большой долей вероятности и в процентном отношении ты будешь тащить дядю Ваню, а не шифер. Ну ладно. Подошел, поплевал на ладошки, и действительно – стоит ЗИЛ прямо через двор наискось, и шофер-паскуда дремлет в кабине (или делает вид, но вообще это факт, у бывалых шоферюг есть такой профессиональный навык, при желании засыпать в любое время и практически в любой позе и обстановке, почти как у разведчиков). А тут и дядя Ваня подкатил на велосипеде:

– Здорово! Когда приехали проведать-то?

– И вам доброго здоровьчика, Иван Никитич! А позавчера уж и приехали.

– Ну, раз так, то давай – перекурим да начнем!

Э-хе-хе! (это если коротко). Отец тогда рассказывал – тоже оказался в сельской местности впервые на долгий срок. И там внезапно открыл для себя прелести косьбы. Довольно быстро освоил, как точить, как браться, какие движения… Ну, чтоб по канону, как у поэта Некрасова – раззудись, плечо! Чтоб на утренней зорьке выйти за околицу, на сырую еще от росы траву, осушить крынку парного молочка – да и за дело.

Ну а чтоб закрепить приобретенные навыки – выставили однажды папеньку на реальную трудовую барщину, сенца накосить коровенке. А чтоб не скучал, ну и вообще, для догляду – придали в усиление деда, старенького такого, ветерана еще Первой Мировой и Гражданской. Прозвище тому деду было – «Кочеток».

И вышли они, стало быть, по зорьке. Папенька потянулся, расправился, ухватил инструмент – хэть! Тут же полегло все на радиусе метров трех, ровненько так, и стерни почти не видать, отлично сработано – ну, знамо дело, папенька гребец, академического стиля, в мастера спорта кандидат, да почти и на мастера бы сдал, кабы травмы не вмешались. А Кочеток этот – хэ-эть, хэ-э-эть – даже до середины не дотягивает сразу, в два, а то и в три движения только исполняет… но бог с ним.

Долго ли, коротко – окончательно взошло солнце, и стало припекать, и мухи оживились, и стало уже папеньке казаться, что было бы не худо сейчас и в тенек, и кваску бы холодного, а то и вздремнуть… и все сильнее и сильнее эта мысль, прям одолевает и с ног валит. И сквозь заливающий пот глаза обернулся, потому как вспомнил, где же он, этот мой ведомый Кочеток…

Тю-ю! А Кочеток этот все в прежнем ритме, хэ-эть, хэ-э-эть – а только хэкает-то он давно уж где-то впереди. Так и не догнал его.

Ну вот так вот. То есть, не скажу, что дядя Ваня меня прям уж так перетаскал, нет. Но с учетом поправочного возрастного коэффициента – вполне можно считать, что не упустил, а в чем-то, возможно, даже и «отсиделся на колесе», сберегая силы для финишного рывка, и не закончись очень вовремя этот шифер – еще неизвестно, чья бы взяла.

А потом вытащил кисет с махрой, свернул козью ножку, прикурил от более чем уважительно поднесенного огоньку – да и молвил, подмигнув:

– Молодцы мы с тобой. Ну, кто работает – того Бог любит!

Махнул полстакана окончательно дозревшего первача, сел на велосипед и уехал.

Эх, дядя Ваня, дорогой ты мой человек! Твои бы слова – да столь долго и напряженно искомой духовной скрепой и прямо бы на самом видном месте да пришпилить! Глядишь, и наладилось бы помаленьку.

К некоторому даже сожалению, в полной мере реализовать имевшийся трудовой порыв нам в тот конец сентября не удалось, на что нашлись свои объективные причины. На первом-то курсе еще как было: десантировались в поля, встали редкой цепью – пошли. Строго по заветам бригадира – не спешим, но зато не пропускаем, плодородный слой землицы сбиваем аккуратно, складируем в подготовленные емкости. Потом обнаруживаем такую странную закономерность, будто бы собираемая в закрома Родины свеколка произрастает не линейно, как можно было бы предположить на непрофессиональный городской взгляд, а словно, как бы это сказать – эпицентрически, вот, если подобный термин применим к сельскому хозяйству. То есть, в некотором условном начале координат торчит фантастических размеров овощ (или кто она там), наполовину из земли высовывается, такой с хорошую бычью голову, его еле в мешок запихнешь, настолько значителен диаметр, не говоря уж об охвате. Вкруг него – образцы поменьше, уже напоминающие привычные, еще чуть подальше – уже россыпью размером от мелкой картофелины и до гороха, а дальше – уж и вовсе ничего не произрастает. И так – до следующего эпизода. Призадумались… а потом подле очередной царь-свеклы разглядели полусгнивший мешок с каким-то фосфатным удобрением, или чем там положено удобрять, ну и все понятно, видать, как мешки расставили когда-то, там и рекордный надой, а куда дождем и ветром не донесло – там уж исходя из естественных супесчаных условий.

Да, но это еще было ведь при коммунистическом режиме, за железным занавесом. А потом-то – Перестройка, Гласность, Ускорение, и видать как раз в рамках последнего, чтоб не маяться с уборкой, то не стали и сажать. Или посадили, но не задалось. Короче, мало чего взошло в нашем колхозе. Потом опять же – то бригадир запил, то солярки нет ехать, то солярка есть, но нет настроения, все-таки второй курс, а не первый, уже и свое мнение и право имеем. С погодой, опять же, повезло исключительно. Год назад почти все две недели провели под беспросветным проливным дождем, а тут прям – ну вот и в самом деле будто солнце свободы воссияло! С другой стороны, когда размышляешь о Сущем, хорошая погода порой негативно сказывается на размышляющем. В сырость и ветреность еще можно списать окружающую безнадежность на внешние обстоятельства, дескать, вот разгулялось бы хоть немножко к обеду, хотя бы лить перестало – и жизнь, глядишь, наладилась бы. А вот когда разгулялось, а все равно на сердце тоска – то как бы и выхода уже нет.

То есть, нельзя сказать, что прям уж совсем откровенно бездельничали – такого не было. На свой, безусловно, лад. Вот один трепетный юноша с факультета управления и прикладной математики долго наблюдал, как старательно наши гении Вадик и Шурик что-то пишут в своих общих тетрадях – а потом набрался смелости да и приблизился к ним:

– Мужики, это… а вы же Задание решаете, да?

– Мужик, ну конечно! – тут же откликнулся очень умный, но в чем-то простоватый Вадик.

– Нет, бля. «Войну и мир» переписываем. Своими словами, – дополнил его ответ не только просто умный, но еще и очень своеобычно остроумный Шурик.

– А это самое… а списать дадите?

Вопрос, конечно, был странный. Нам-то казалось, что уже к первой сессии на Физтехе не осталось таких людей, которые бы ни разу не списали у Шурика с Вадиком хотя бы ползадачки, а уж не ведать о такой теоретической возможности – это вообще нужно было прилететь с другой планеты, ибо по доброте своей наши гении не отказывали никому и никогда (ну, почти никому… конечное число исключений, которым можно пренебречь). В связи с чем возникал законный вопрос – уж не заслан ли к нам сей пытливый юноша? И если да, то кем и с какой целью?

– Конечно! Вот, бери – в этой тетрадке готовое уже…

Юноша, не веря своему счастью, отошел. Однако спустя очень непродолжительное время вернулся, неся на челе гримасу изрядного недоумения:

– Это, парни… я не понял. А это вообще по какому предмету Задание?

– Как по какому? По уравнениям математической физики, конечно! Второй семестр, – пояснил с готовностью Вадик.

– А у вас они когда, эти самые уравнения? – потер юноша наморщенный лоб.

– Что значит «у нас»? – в чем-то даже возмутился Вадик, – Тогда же когда и у вас. Это же предмет общеинститутского характера. Сказано ведь тебе – на втором семестре. Третьего курса.

– Не хочешь, не бери, – пожав плечами, добавил Шурик, и занавес опустился.

«Вчерашние щи будешь? – Буду. – Приходи завтра!»

Когда говорят, что истинные гении (а Шурик и Вадик были именно такие, не ложные) опережают свое время – то кажется, что это такая просто-напросто литературная фигура речи, но на самом деле нет. Это реальность, которую можно потрогать руками и измерить подходящим для этого прибором. Вполне осязаемая, физическая реальность. В конце концов, физика – самая точная из всех наук о Природе (пусть она и заявляет кокетливо, что, мол, дело-то имеет лишь с «физически моделями», а что там на самом деле в мире творится – это только одному Аллаху ведомо). Хотя бы потому, что в физике, в отличие от, скажем, «истории» или «обществоведения» наличествуют два главных критерия всякой науки, а не псевдонаучности – наблюдаемость и повторяемость…

В футбол играли. Ну, это уж как водится. Разумеется, играли в своем, физтеховском стиле, в чем-то единственном и неповторимом. На пустыре перед чьим-то забором, с одними воротами, вторые соорудили из подручного материала, и составы команд динамически менялись по ходу встречи, не всегда соблюдая даже видимость равновесия – но дело не в этом, это ведь всего лишь заданные изначально краевые и граничные условия. А дело оказалось в том, что доски забора, те, что находились как раз за воротами, ну, повыше прибитые, чтоб мяч не улетал даже при ударе «выше» – так вот, края досок этих образовывали такую изогнутую фигуру, типа «горб», ну вы поняли, что-то смутно напоминающую. Ну, то есть, не всем напоминающую, но ведь для этого и находились среди нас настоящие гении, способные увидеть то, что от поверхностного взгляда скрыто. И когда мяч в очередной раз после мощного, но неточного удара усвистел в огород, и несостоявшийся бомбардир, кряхтя, полез за ним на частную территорию через ограждение и крапиву – Вадик неожиданно сощурил свои подслеповатые глаза, после чего задумчиво молвил…

Шурик и Вадик не особо блистали на футбольном поприще, но в соответствии с небезызвестной «Системой Физтеха» шанс проявить себя, хотя бы минимальный, должен быть предоставлен каждому, и, как мы тут же увидим, результаты эта Система дает иной раз незамедлительно.

– Мужики, а вам не кажется, – задумчиво молвил Вадик, очевидно, совершая при этом в уме какие-то нужные вычисления, – Вам не кажется, что вот эти доски, которые за воротами – в точности дают кривую Гаусса для среднедисперсного распределения? Ну, разумеется, с точностью до первого знака и с учетом погрешности на ширину и нелинейность самих досок?

– А на мой взгляд – если и дают, то сама модель Гауссова распределения мячей по оси Х в данном случае абсолютно неприменима, так как лагранжиан уравнения движения мяча после удара форварда в инерциальной в данном случае системе отсчета приводит к совершенно иным… – после некоторого размышления подал из стана соперников голос уже известный нам любознательный юноша, может, и не до конца разобравшийся в заявленной гипотезе, но явно жаждавший, как сразу сделалось очевидно, реванша за свое недавнее интеллектуальное фиаско.

– Это причем тут вообще лагранжиан уравнения? – встал плечом к плечу друга Шурик и сурово упер руки в бока, – Ты в какой модели сейчас вообще строишь свою гипотезу?

– А причем тут случайное распределение, тем более по плоскости, если нападающий при ударе…

Да, мы такие. Вот такие мы парни с окраины Долгопрудного, ни убавить, ни прибавить. Хорошо, возьмем тот же футбол. Вот что думают игроки команды, которая за какое-то небольшое время до конца матча имеет скользкое преимущество в один мяч? В данной ситуации в первом приближении рисуются две модели дальнейшего поведения.

Игроки обычной, среднестатистической команды рассуждают так: «Один мяч – это хорошо. Это преимущество, которое надо любой ценой сохранить, и здесь все средства хороши. Вперед лезть не будем, сыграем строго сзади, потянем время, покатаем пятнистого в удаленных от ворот участках поля, а в крайнем случае – сгодится и тактика мелкого фола, пусть и ценой желтой карточки, но уж лучше фолить у чужих ворот, чем потом у своих, и так далее, а три очка (вернее, в описываемое время еще два очка за победу – прим. авт.) не пахнут!» И так они и поступят, и будут в чем-то абсолютно правы. Это первый вариант.

Есть и второй, гораздо менее употребительный. Это ход мыслей игроков московского «Спартака» (во всяком случае, опять же игроков «Спартака» в описываемое время – тоже прим. авт.) Начало такое же, но после «…не пахнут…» следует продолжение примерно такого свойства: «Нет, что значит – не пахнут?! Мы „Спартак“ или кто, вообще-то говоря?! Что значит – покатаем, потянем? Мы ведь, откровенно говоря, и делать-то этого толком не умеем, не такое у нас футбольное воспитание… Оно, конечно, страшновато идти вперед развивать успех, и один-то еле заковыряли, а „контру“ словить – это нам как в два паса отыграть, но что поделать… вроде так – пока мяч у нас, нам не забьют… это все слова, конечно, но все-таки. Болельщики, опять же, черт бы их побрал! Им ведь подавай не просто победу, а победу, заслуженную всей Игрой, мать их так… не поймут еще, или поймут, но превратно. Ладно, побредем как-нибудь в атаку с божьей помощью…»

Да, это московский «Спартак». Во всяком случае, повторюсь – в описываемое время. Игра – не прощает, начнут удерживать – не удержат ни за что. Тут, как неустанно повторял мой родной дядя Валентин Дмитриевич, пилот военно-транспортной авиации как по призванию, так и по факту, «Не выпитая вовремя вторая – загубленная первая». Сходство не дословное, но аналогия прозрачная.

И хотя кажется, что все варианты развития событий исчерпаны – находится все-таки и третья категория граждан. Это спортсмены-физтехи. Только им не составит труда вознестись над плоскостью «вперед-назад-вбок», отважно воспарить ввысь, и уже там, в выси, отыскать еще одно, весьма нетривиальное решение. И спортсмен-физтех прорассуждает следующим образом:

– Так, вверх, вверх… вверх! Ну конечно же! Если со всей силы пробить по мячу, направив его строго вертикально вверх – то формально, пока проекция мяча на земную поверхность находится в пределах футбольного поля, а это все-таки полгектара – значит, мяч находится в игре. И, стало быть, если придать ему достаточно высокую скорость – то и время в полете «туда-сюда» будет значительным и вполне сравнимым со временем, остающимся до финального свистка. Эврика! Все просто!

Так, теперь быстро вспоминаем, высота полета при заданной начальной скорости V в поле тяготения с ускорением свободного падения g… уравнение равноускоренного движения скорость умножить на время минус жэ-тэ-квадрат-пополам равно ноль… Не забыть умножить на два, ведь время «туда» плюс время «обратно», это нам вдвойне на руку… система уравнений… упрощаем, сокращаем, подставляем – есть!

Разумеется, строгий внутренний редактор напомнит физтеху о том, что существует сопротивление воздуха, на требуемых скоростях – возможно, турбулентное, требующее уже знания начал аэродинамики, чисел Маха там и прочего. И что, скорее всего, на времени полета следует учесть кривизну Земли и изменение константы g с высотой. Да и вообще, если отыщется форвард со столь пушечным ударом, что позволит выиграть сколь-нибудь ощутимое время, проще уж попросить его бить сразу по воротам, никакой вратарь все равно не успеет даже дернуться – все это детали. Главное – что есть Идея, и рано или поздно она будет воплощена в жизнь!

– …а причем тут среднеквадратичное отклонение, если налицо распределение Стьюдента…

Бросили играть. Стали измерять и спорить до хрипоты. Дабы не утомлять более читателя сугубо математическими выкладками – сообщу лишь итоговый результат. Наши, разумеется, выиграли. Как на поле, так и за его пределами. Ведь недаром девиз родного факультета «ФАКИ – сила!» А к вечеру третьего дня…

А к вечеру третьего дня среди отдыха.. (зачеркнуто) среди в поте лица бьющихся за урожай технарей вихрем пронесся такой слух, будто бы в километрах пяти отсюда… ну, может и шести… ну, десять – это максимум… короче, где-то, если рассматривать ситуацию в целом, то совсем неподалеку – в точно таких же нечеловеческих условиях тоскует и томится делегация педагогического училища откуда-то из-под Талдома. Или медицинского со станции Катуар, что в данном случае абсолютно неважно. Тоскует, томится, страдает – и, можно даже сказать, с нетерпением ждет!

На Физтехе, как известно, много разного рода легенд. В основном, конечно, это легенды возвышенные, обывателям не очень понятные. Например, «Легенда о принятом двенадцатибалльнике», то есть о человеке, выхватившем на четырех вступительных экзаменах (математика и физика, обе дисциплины письменно и устно плюс сочинение без оценки) четыре же трояка – однако, невзирая на сей невысокий показатель, все-таки по какой-то немыслимой доброте и прозорливости высочайшей Приемной комиссии зачисленный на довольствие. Но на самом-то деле физтехи в подавляющей своей массе – ребята самые что ни на есть простые, и ничто человеческое им не чуждо.

Вот кстати – отличный пример. Вступительных экзаменов в МФТИ не только пять, но и проходили они всегда раньше, нежели во всех прочих учебных заведениях, дабы достойные соискатели, не прошедшие сквозь отборочное сито абитуры, имели затем шанс попытать свои силы на какой-нибудь иной тропе в Науку. И вот, благополучно набрав свои трудовые девятнадцать очков и в ожидании решающего Собеседования, отправился я к своим бывшим соученикам в Главное здание МГУ, поглядеть, как идут у них дела с поступлением на механико-математический факультет, поддержать их как дельным советом, так и личным примером.

А на мехмат экзаменов было всего два, и проходной балл колебался где-то между восемью и девятью, то есть с девятью брали всех, а с восемью уже выборочно. И один нервный, всклокоченный юноша все бегал по коридору и взволнованно спрашивал всех подряд: «А у тебя сколько баллов? А у тебя сколько? А у тебя?» «Девять» – отвечали ему. Или восемь. Или даже – шесть. С тем же вопросом, уже практически на эмоциональном пике, юноша кинулся и на меня:

– А у тебя сколько?!!

Я внимательно посмотрел в начинающие уже наливаться яростным безумием глаза контрагента и с достоинством почти полноценного студента сообщил:

– Девятнадцать.

– А-а-а-а!!!

Ну вот так. Он мог стать выдающимся ученым, решающим задачи, даже условие которых не всегда могут понять люди с высшим профильным образованием. Великим математиком, с легкостью жонглирующим внутри своей головы многомерными мирами, которые даже поэты не могут себе вообразить. Но – нелепая случайность, и – скорая, «дурка» и усиленные дозы сульфозина как основного препарата карательной психиатрии. Но я тут ни при чем, заявляю сразу: он спросил – я ответил. Честно, как нас всех учили в детстве.

Ну вот, стало быть, но это московский государственный университет – а у нас в МФТИ ребята нормальные, если на них пристально поглядеть под определенным углом зрения. «Мужики», как они друг дружку уважительно величают. Немудрено поэтому, что легенда о том, будто бы где-то поблизости непременно должно находиться временное пристанище благородных девиц – пришлась мужикам исключительно по нраву.

В Экспедицию, наделенную правами группы захвата, отрядили лучших. Возглавил мероприятие, само собой, уже тогда легендарный студент Сергей Чупряев, который, правда, об этом, кажется, так и не узнал, так как с самого начала колхозного турне пребывал в состоянии алкогольного опьянения, колебавшегося в районе критического. Но возглавил. И через какое-то время стайка отважных первопроходцев растворилась на фоне среднерусского пейзажа.

Обнаружилась делегация лишь к вечеру уже следующего дня. Вернее, делегаты возвращались поодиночке и печально сообщали, что, не выдержав тягот и лишений, а главное – так и не обнаружив искомого, сворачивали обратно с полдороги. И последним каким-то мистическим образом на собственной койке и привычно глубоко спящим был идентифицирован сам легендарный студент.

Прочие обступили шконку:

– Ну, принесли хоть чего? Может, хоть бухла?

Кто-то лишь с сомнением покачал головой:

– Не-а. Ничего не принес. Если и было что – все выпил по дороге.

– А бабы?

– Не знаем. Молчит.

– Понятно…

– От этих баб, небось, только триппер можно принести! – воскликнул кто-то, – На «проблемах», говорят (факультет проблем физики и энергетики – прим. авт.), один уже в Лобне сумел подхватить, а Катуар – это же еще дальше Лобни! Не говоря про Талдом.

– Но триппер-то хоть принес? – озабоченно уточнили из массовки.

Ну и то верно. Если уж вернулся без бухла и баб, так хоть что-то – должен был принести товарищам! Ну, чтоб не совсем уж позря ходил-то? (впоследствии сам главный герой эпизода комментировал его так: «Времена были настолько тяжелые, что даже триппера хватало не на всех»).

Стали выяснять, какие у упомянутого кожно-венерического заболевания имеются первичные и побочные признаки. А тут такое дело… в восемнадцать-то лет, понятно, хочется блеснуть познаниями в данной области, но тут важно, чтоб без перегибов, без ненужных точек экстремума. Тебе же и здесь еще с мужиками в одной комнате на двадцать человек проживать, и в общаге потом, ну и вообще. В итоге короткой, но насыщенной дискуссии сошлись на том, что режущая боль в процессе мочеиспускания – вполне сгодится в качестве искомого критерия.

Сказано – сделано. Легендарного студента перевернули из положения ниц. Осветившая собравшихся блаженная улыбка на его лице убедительно показала, что мочеиспускание явно прошло без упомянутой боли, даже, скорее, наоборот. Ну и – выдохнули с облегчением. Ладно, пусть без баб и бухла, пусть даже триппера, и того не приволок – но здоровье друга дороже. Переодели, перевернули, заботливо укрыли одеялом и оставили отдыхать.

А потом… потом похолодало. И стало как положено. Осень все-таки.

Утром просыпаешься – холодно. Прям закоченевший весь, даже под двумя одеялами. На часы смотришь – ах ты ж, так-то не скоро еще подыматься… ладно. Надо действовать. На антитезе, так сказать. Встанешь, ноги прямо через портянки на голенище в сапоги сунешь, лень наматывать, все равно сымать потом… тихо, чтоб ребят не разбудить – пройдешь, ватник на плечи кинешь, шапку не надеваешь, потому что и так в ней спал… может, если прогуляться чутка и совсем замерзнуть, то потом под одеяло юрк – и вздремнется еще до завтрака…

А в сенях такой – сам начальник процесса подполковник Иванов, тоже о чем-то своем размышляет, глядя сквозь затянутое бычьим пузырем оконце.

– Здравия же…

– Да не ори ты так! С мысли сбиваешь… и друзей разбудишь.

– Доброе утро, Юрий Иванович.

– Так-то лучше. Доброе. Чего вскочил-то? Рези при мочеиспускании?

– Да не. Так, не знаю. Не спится.

– Вот это верно! – оживился старший по званию, – Не спиться здесь – наша общая задача!

– Да я не об этом…

– Ну, тебе виднее. А, я вчера в Москве был, слушай, забыл тебе сразу-то сказать… Мы в субботу же уехали днем, а «Спартак» твой у «Динамо» вечером выиграл. Семь-один!

Ничего себе!

– Врете, товарищ подполковник. Побожитесь!

Подполковник удивленно поднял брови.

– В смысле – вот прям семь-один?

– Истинно тебе говорю. Этот еще три мяча забил, фамилия простая такая… Петров, во!

– Дима Попов! Он мне всегда нравился!

– А, ну или Попов, да.

Красота. Во всяком случае, если уж и уходить на первенство водокачки – то хотя бы в хорошем настроении и с положительным балансом.

– Тем более пойду пройдусь!

– Ну иди, иди уже…

Вот, и выходишь за околицу, сядешь на бревно, закутаешься в телогрейку поплотнее, закуришь, смотришь вокруг…

А вокруг – Родина! Без конца, стало быть, и без края, до самого горизонта и даже дальше! И трава сырая, пожухшая уже, и холодом сквозь нее от земли тянет, ну да, ты же сам хотел, чтоб стало холодно, бабье лето не устраивало, видите ли, ну вот, пожалуйста, мерзни, если так тебе больше любо. И опять мысли такие: «Родина, родина… что же сдеется-то с нами со всеми…» И тут…

Три вещи подарила нам данная страна, в чем-то неуловимо схожие, и которых, что называется, если бы не было – стоило бы выдумать. Это немецкий футбол, немецкий тяжелый рок поджанра «heavy metal» и немецкие же фильмы взрослого содержания. Ну, за кинокартины не скажу, немецкий футбол с прибытием в национальную команду таких истинных арийцев как Месут Озил, Сами Хедира и Принс Боатенг несколько, на мой субъективный взгляд, утратил свое первородное аутентичное обаяние – и только тевтонский хард твердо стоит на исконных корнях. Скорость, мощь, напор, может, и не шибко изощренно в плане выдумки и фантазии, но зато снова – напор, мощь и скорость, за что его и любили и любят беззаветно на одной шестой части суши. И на одной седьмой – тоже будут любить.

Да, когда юные участники будущего вокально-инструментального ансамбля «Скорпионы» начинали бренчать на гитарках в своем Ганновере – поди и не подозревали, сколько в дальнейшем девичьих судеб в далекой, снежной России будет сломано под их бессмертно-заунывную Slill lovin’ You. А уж о том, чтоб хором спеть с Президентом все той же загадочной, дикой страны – даже и помыслить не могли. Но все это свершилось, все случилось, ну, такое было время, Wind of Changes, и самые смелые мечты легко воплощались в жизнь!

И тут, короче, да… Не знаю. Как из-под земли вдруг… нет, нет, не из-под земли – с неба, с самого неба полилось! Первый раз тогда Небесный Диджей себя обозначил, к счастью, не в последний. Нет, ну а больше-то и не было никого, я один-одинешенек в чистом поле да на всей планете в тот миг оставался! И вскакиваешь, и руки раскинешь, и шапку оземь, и воздух с первыми заморозками вдыхаешь, чистый-чистый такой… И неба голубого вон даже кусочек проклюнулся, не солнце, конечно, но хоть что-то. Облачно, но не более.

Вот я здесь

Пошли мне ангела

На землю утренней звезды…

(слова припева из композиции Send Me an Angel вышеупомянутого западногерманского коллектива – прим. ред.)

И как-то сразу все успокоилось и стало хорошо. И голос такой в голове уверенно сообщил: «Да нормально все будет. И с Родиной интегрально, и с вами со всеми по отдельности. Ну, потрясет, само собой, немножко, чего уж там, время перемен, должен понимать, оно такое, но в целом все будет путем. А теперь иди…»

И, в общем, так оно и получилось.

«Дети двадцать первого века»

– Здорово, братаны! Ну, что у вас тут нового?

Глеб (печальным голосом): Филимону сделали операцию… Ему было больно…

Глеб еще не понимает сакрального смысла «операции». За его спиной Дмитрий, гнусно скалясь, показывает пальцами «ножнички чик-чик».

Ну, что тут скажешь: невзирая на постулируемую классиками историческую предопределенность и где-то даже неизбежность, в чем-то мы и сами избираем свой Путь. Так и Филимон однажды променял голод и холод родной помойки на широкий подоконник на солнечной стороне и миску с синтетическими консервами…

Глеб (вздыхая): Он потом залез на самый высокий шкаф и сидел там…

Дмитрий (весело): Конечно на самый высокий! Он же теперь – ЛЕГЧЕ стал! (браво, сынок, гены и воспитание в тебе чувствуются – прим. авт.)

Глеб (вздыхая еще): Он плакал…

Да, друзья. В такие минуты вот как серпом по сердцу чувствуешь справедливость бессмертных слов третьего Президента Дмитрия Анатольевича Медведева: «Свобода лучше чем несвобода».