Текст книги "Облачно. Но не более"

Облачно. Но не более
Майк Лебедев

Иллюстратор Анастасия Горелова

© Майк Лебедев, 2017

© Анастасия Горелова, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-9321-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1 ФРЕДДИ (нечто вроде предисловия)

Посетили с Дмитрием трибьют-шоу прославленного вокально-инструментального ансамбля Queen (Великобритания). По окончании обменялись впечатлениями:

– Ну, Мить – понравилось тебе?

– Да!

– Мне, в общем, тоже…

«Трибьют», если кто вдруг не знаком с такой организационно-правовой формой досуга – это когда посторонними, в общем, людьми с той или иной степенью сходства на сцене воссоздается выступление коллектива, на данном этапе уже не гастролирующего в силу возраста и (или) иных социо-культурных причин. Безусловно, относиться к этому жанру можно по-всякому, вплоть до полного неприятия. Но на наш с Дмитрием совокупный взгляд – каждый случай следует рассматривать индивидуально. Собственно, это был наш уже не первый подобный опыт. На The Cavern Beatles шли с опаской, дескать, не окажется ли всё это клоунадой и дешёвым балаганом – но нет, к счастью, не оказалось. В музыке, в общем – оно как в футболе: как правило, уже в первые пять минут ясно, прибыли ребята с так называемым «настроем» и пресловутым «желанием победить» – либо явились просто покатать тачку в надежде выехать на чистом исполнительском мастерстве. Публику не обманешь – если подпевает уже с середины и машет зажигалками, стало быть, все более-менее ничего, а тянется активно к буфету после нескольких вялых хлопков – то тоже все понятно. Тут, главное, сесть подальше для вящего сходства, ну и дешевле, само собой, на круг. И к буфету опять же ближе.

С «Королевной» все тоже вышло вполне на уровне. А один впавший в экстаз олдскульный тру-фанат так и вовсе вплоть до второго «биса» неустанно продолжал, свесившись с балкона и бессовестно пользуясь деликатностью охраны, заказывать «Мустафу», ну, это все-таки Дом Музыки, а не стоячая пельменная у метро «Павелецкая». И, если говорить начистоту – возможно, этот самый «трибьют» даже честнее, чем очередная попытка престарелых пайщиков приподнять немного финансов на творческом наследии покойной. Хотя это уже лирика, прямого отношения к делу, как ни странно, не имеющая.

– Пап, а Фредди Меркьюри вообще был похож!

– Ты-то откуда знаешь, похож он или нет?

– Ну, я же видел!

– Тогда согласен. Как влитой сидел. Много тренируется перед зеркалом, наверно.

– Это точно!

И тут – неожиданно развернул:

– А ты был когда-нибудь на настоящем концерте группы Queen?

Задумался.

– Ты знаешь, сынок… как-то не довелось.

– А почему?

Вот тут задумался по-настоящему, крепко.

– В кинишке только концерт смотрел.

– Это как?

– Да вот так. Фильм-концерт тогда завезли в Советский Союз, назывался «Волшебство Куин в Будапеште». Мне, кстати, тогда совсем не глянулось.

– Это почему?

– Ну, как сказать. Шел-то я, думая, что настоящее кино, ну, в смысле, с сюжетом там, с актерами – а оказалось…

Да, замечательное тогда время было. Вывесят тебе на всю неделю название кинокартины – и смотри. Или не смотри, зал все равно один. Нет, два, но в малом вечно «Неуловимые мстители» и «Детство Бемби», и это в лучшем случае, а то – что-нибудь познавательно-документальное, научно-популярное. А в большом – «Волшебство Куин». А то и «Кин-Дза-Дза» какое-нибудь, а ее, прямо скажем, далеко и не каждый взрослый поймет. И тогда – жди следующей недели, а там еще неизвестно, получишь ты свой рубль на развлечения, а может, и куда еще его потратишь.

– Нет, пап, ну я знаю, что настоящий Фредди Меркьюри умер… А отчего?

– Кхм… Ну как тебе сказать, малыш… (– Мить, ну, как в школе дела? Что сегодня по чтению проходили? – Про Пушкина! – И как, удачно прошли? Отчего умер Пушкин знаешь? – Знаю. От дуэли!) От излишеств разных, присущих, скажем так, богемно-артистическому образу жизни. Потом разъясню…

– А тебе сколько лет тогда было?

– Мне-то? Восемнадцать.

– А ему?

– Сорок пять. Немного, в общем, как теперь все отчетливее понимаешь…

– Ну, значит мог сходить! Или билетов не досталось?

– Да ты понимаешь… Ну да. Не досталось билетов. Никому. Не было их…

– А почему?

– Мить, ну как «почему»! Ну как могла такая группа выступить в Советском Союзе, это в Венгрию-то их пустили один раз, и то чудо-чудесное, не досмотрел кто-то видать на волне перестройки и гласности, все ж таки страна нерушимого Варшавского блока коммунистов и беспартийных, хоть и Европа…

– На волне чего?

«Ну пачиму, пачиму, пачиму? ПА-ЧИ-МУУУУУУУУУ?!!! – Потому! Так устроен мир! – А почему он так устроен?»

– Мить, ну ты вроде вышел уже из этого возраста почему да почему… На волне того. Так было надо. Так сложилось. Нельзя было.

Но, надо признать – со свойственной ему проницательностью старший ребенок копнул глубоко. А ведь и в самом деле – почему? Как мы вообще докатились до жизни такой, и обратно? На что мы разменяли наши идеалы, если, конечно, а они у нас вообще были, и все в таком же духе?

– Ладно, расскажу. Будешь слушать?

– Если будет интересно!

– Ну, это я не обещаю!

– Тогда не буду!

– Но я постараюсь. Во всяком случае, если и не интересно, то хотя бы как есть.

А и в самом деле.

2 ТРУДОВАЯ

Едешь себе однажды неспешно так сквозь унылый осенний пейзаж, настраиваешься на грядущие холода и спячку… Вдруг – чу! – рекламный плакат, призывающий вложить накопления под изрядный процент. Причем особо выгодные условия предприятие сулит тем, чей официальный трудовой стаж составляет двадцать и более условных временных единиц. И в доказательство искренности намерений принимающей стороны – портрет улыбающегося мужчины, несколько отягощенного, прямо скажем, грузом прожитых лет. Скользишь взглядом – да нет, не похоже… Ну, и у тебя есть уже почти заявленный срок, эти самые двадцать без какого-то полугодия. Да не, не… не похож. Да, не мальчик, само собой, но не до такой же степени. Смотришься же на себя в зеркало когда бреешься. Ну нет, правда же! Облачно, но не более. А тут – какой-то прямо израненный ветеран труда. Отсутствует ассоциативный ряд и, научно выражаясь, самоидентификация, и, стало быть, бодрый рекламный призыв бьет мимо цели. Нету жизненной правды, одним словом. Да и размещать, откровенно говоря, особо нечего. Разве что бесценный опыт, но тут еще надо хорошенько поразмыслить, нужен ли он тебе обратно с довеском…

И вдруг, как молнией пронзает насквозь – двадцать лет! Двадцать!

Трудовую книжку тебе открыли ровно двадцать лет назад, причем, видимо, шутки ради, первого апреля, хотя какие уж тут шутки. Нет, смешно, конечно, что согласно документу рабочий стаж на первом месте службы составил ровно 19 (девятнадцать) дней, с формулировкой «по собственному желанию». Но и только лишь. Тем более, что на самом деле это было не так.

Подрастающему поколению нынче, конечно, уже не объяснить всех тонкостей и нюансов тех суровых и прекрасных дней. Это сейчас – трудовой кодекс, пенсионный фонд, социальный пакет и строго «белая» зарплата на карточку одного из устойчивых, системообразующих банков с господдержкой. А чуть что – сразу судебное преследование, ювенальная юстиция, всяческие «омбудсмены» по защите разнообразных прав человека, майдан, евроинтеграция и таможенный союз. А тогда… а тогда и слов-то таких не было! Устроился на работу – уже хорошо, работай, трудись, показывай себя с наилучшей стороны. Деньги платят – так и вообще прекрасно. Гарантированный оклад плюс процент от сделки, да еще и выплачиваемые на руки в конверте более-менее регулярно – парень, да тебя вообще, считай, живым на небо взяли. Крепко держи там бога, неважно какого, за бороду двумя руками и гляди, как не свалиться обратно с облака. И так далее. А уж заводить речь о том, чтоб не просто оформить человека согласно Кодексу законов о Труде, а еще и с нуля выписать ему отчетный заглавный документ – это было очень и очень непросто. Почти невозможно. Ну, кто помнит это – тот поймет.

Нет, бывали, конечно, и счастливые исключения. Помнится, одна шапочно знакомая девушка изрядно жаловалась на свою горькую судьбу. Злодейка и в самом деле оказалась к ней неблагосклонна: сперва-то все шло хорошо, и богатый внутренний мир девушки и практически идеально отрисованный четвертый номер позволили ей соискать вакансию в местном филиале прославленной транснациональной корпорации – но затем ее место было отдано некоей еще более, видимо, достойной кандидатуре. «Нет, вы представляете! – жаловалась девушка хорошо поставленным голосом с едва уловимыми нотками итонского акцента, – Представляете? Оказывается, они практически при мне живой уже искали человека на мою позицию! Улыбались при этом мне прямо в глаза, а в это самое время теми же самыми руками за моей спиной…» При этом вдумчивые глаза ее неподдельно увлажнялись, но хорошая тушь знаменитой марки с честью выдерживала удар. Слушатели сочувственно кивали головами: ситуация была знакома им не понаслышке. «Вот он, звериный оскал капитализма! – с чувством продолжала ныне безработная, – Нет, конечно, со мной поступили по закону, и шесть месячных окладов за разрыв контракта выплатили без звука, но осадок-то все равно остался… некрасиво это как-то…»

Не знаю, как других слушателей – но на этих пронзительных словах автора сразил самый настоящий культурологический шок. Вмиг закачалось над его головой звездное небо, и ощутимо пошатнулся нравственный закон внутри него. Шесть окладов! Не один, не два – шесть! Тут всякий раз надеешься, что если будут выгонять, то хотя бы сделают это в начале месяца, а не в конце, потому как по всем понятиям претендовать ты можешь только на тот крошечный кусочек жалованья, что проходит через бухгалтерию. Шесть месячных получек! Тут наоборот, сам три месяца не можешь уйти, покамест не покроешь взваленную на тебя нечистыми на руку коллегами напраслину и недостачу… шесть!

Ну да, а что. Русские писатели, чего уж скрывать, тоже любят деньги. А чужие – в особенности. Говорят – мол, не бывает любви на расстоянии… ерунда. Бывает, да еще какая! И в долгой разлуке она только крепнет. Да, в какой-то мере даже хорошо, что грянул тогда очистительный кризис девяносто восьмого года, вмиг уравняв в правах и трудящихся на благо родины, и льющих финансовые потоки на мельницу стран из блока вероятных противников. Да-а… а ведь тогда до заветный Мечты, до зарплаты в штуку баксов оставался лишь финишный рывок, какая-то сотка. И вот уже, вот он, заветный штукарь, этот безоговорочный пропуск в лучший из миров, попасть в который еще труднее, чем верблюду пролезть сквозь игольное ушко! Но тут – раз тебе и два, шах и мат, и доллар по двадцать пять вместо шести, и снова откат на стартовые триста. Но здесь мы отвлеклись и забежали слишком далеко вперед.

Путевку в рабочую жизнь мне выписали в Доме призрения при обществе бескорыстной помощи бездомным, сирым и убогим. Широкой прогрессивной общественности данная богадельня более известна как рекламное агентство «Символ» знаменитого издательского дома «Негоциант». Как видим, понятие «социальной ответственности бизнеса» и тогда не было пустым звуком для чувствующих свой долг перед Родиной. В благодарность за это в предпоследний день службы я чуть не спалил успевший за полгода стать родным «Символ» до основания. Ну, не нарочно, конечно, и не по злобе. Слушайте обо всем по порядку.

Да, половина года. Даже больше, без нескольких дней семь месяцев. В те дни, когда тебе оформляют трудовую книжку – это весьма значительный срок. Кем я впервые переступил порог особнячка на Большой Ордынке промозглым сентябрьским вечером? По сути – в общем-то, никем, скромным стажером без особых перспектив на прорыв, взятым на скудное довольствие скорее всего из обычной человеческой жалости, как говорят в футболе – «Ну а вдруг заиграет? Едва ли, конечно, если здраво смотреть на вещи… но все же?» А покидал его, выходя в сияющий апрель – уже гордо дыша полной грудью и ощущая прибывающую с каждым часом силушку. Матерый профи, молодой лев ни дать ни взять, готовый взяться за любую предложенную задачу по профилю и нет… смешно даже и вспоминать сейчас.

Внимательный, вдумчивый читатель, само собой, насторожится и спросит: «А что ж покидал-то тогда? Бросал, так сказать, родной клуб, где помнят тебя с мокрых пеленок и где из тебя, отсекая лишнее и дополняя нужным, вылепили подобие человека? Неужто уже тогда цвета для молодежи окончательно заслонило сияние золотого тельца, ай-яй-яй… Или тоже – за титулами погнался?..»

Ну, нет. Не так. Так получилось…

«Дети двадцать первого века»

– Пап, а можно я с пацанами пойду на большое футбольное поле поиграю?

– Мить, а тебя возьмут? Ты же самый младший, девять лет – а большое поле это тебе все-таки не дыр-дыр во дворе, там уже стратегия и тактика…

– Возьмут! (шепотом) В прошлый раз взяли же…

– Ну иди, конечно… Но старайся там! Покажи, как говорится, все то лучшее!

Через полчаса сам спустился вниз, дошел, проконтролировал. А ведь и правда – взяли! И даже не на ворота поставили, а бегает где-то, суетится, и даже вроде на кого-то заорал, молодец, сынок, ну ты бы все-таки чутка посдержаннее, с поправкой на ветер… И, переполняемый отцовской гордостью, отлучился в бакалейный отдел.

Спустя еще полчаса заглянул снова. Задорная игра к этому моменту, правда, уже сменилась другим, тоже весьма интересным занятием, в котором и самому не раз и не два приходилось принимать участие: разбор спорного эпизода, пыль столбом, ненормативная лексика и явная готовность перейти к аргументации уровня «стенка на стенку»! Подошел, аккуратно выдернул своего, поставил пред собой, отряхнул… для фулл-контакта, сынок, ты, пожалуй, тут точно маловат.

– Мить, что ж не играете-то? Чего орете?

– Да ты понимаешь, пап… – вытер пот со лба, потер разбитую коленку, – Все было хорошо, играли, мы вели, я гол забил! Но тут пришел один говнистый мальчик и начал…

– Какой мальчик?

– Ну, такой мальчик, начал на всех орать, что неправильно, что его подковали, что пенальти должен был быть, что поделились не так… Ну и вот…

– Понятно. А закончилось чем?

– А закончилось тем, что подошел Карен и дал ему пи… Ой! Пап, то есть я хотел сказать дал ему по! Дал ему по жо… Ой, пап, ну то есть не так, а….

Вздохнул.

– Сынок, да я понял, что ты хотел сказать. Продолжай.

– Но игра так и не возобновилась…

– Понятно. Ты с Кареном дружи, он парень правильный. С подобными мальчиками только так и надо, потому что один такой может запросто испортить игру двадцати другим. Это, кстати, малыш, не только в футболе, но и в жизни…

– Пап, в смысле?

– Ну так. В прямом смысле. Потом поймешь!

И подмигнул.

Ну в общем, имел место тот самый случай, когда один нехороший мальчик сумел испортить жизнь большому количеству хороших, да и девочек тоже… А может, если подойти с философских позиций – и наоборот, дал стартовый толчок и команду на взлет. Ну и достаточно.

Процесс полюбовного расставания уже проходил пресловутую «точку невозврата», когда ко мне подошла старшая коллега Лариса Борисовна и отвела в закуток для интимно-деловой беседы.

– Ты бы сходил в бухгалтерию. Ты же заявление об уходе не писал еще?

– Не писал.

– Вот и хорошо. Тем более сходи, как напишешь. Пусть тебя на наше новое место оформят переводом.

– Каким еще «переводом»? – недоуменно спросил я, будучи в тот момент крайне неискушенным в тонкостях делопроизводства в части вопросов найма сотрудников и выдачи им «вольной».

– Таким переводом, – терпеливо пояснила свою мысль Лариса Борисовна, – Как будто ты не сам увольняешься, по собственному желанию, а тебя как ценнейший кадр по служебной необходимости переводят с одного места на другое.

– А какой в этом смысл?

– А смысл такой, что трудовой стаж в этом случае не прерывается. Смотри, мы тут официально с конца сентября, а сейчас уже апрель. Полгода с лишним!

– Лар, разница какая мне, прерывается он, не прерывается?

– Такая! Когда на пенсию будешь выходить, тогда узнаешь, какая разница? Ты о пенсии вообще думаешь или нет?!

Я совершенно искренне расхохотался. Практически до слез. Ну какая к чертовой матери пенсия, ну о чем вы. Я тогда еще о личном полете в космос думал, и он, кстати, представлялся мне делом гораздо более реальным, нежели какая-то там «пенсия»! Нет, а что такого, разрешите узнать? Вот, скажем, знаменитый выпускник нашего Физико-технического института Юрий Михайлович Батурин (между прочим, и моего же факультета!), вот взял же человек – да и полетел в космос. Хотя с позиции советника первого Президента России вылетали порой и по совсем иным баллистическим траекториям… Вот что значит – была у человека Мечта! Физтех сказал – физтех сделал, так я доложу. Вот, вот о чем надо думать, а не о каких-то там стаже и пенсии.

– Нет, Лар, – честно сознался я, – О пенсии я не думаю.

– Напрасно, – сообщила Лариса Борисовна с высоты своих целых тридцати лет, – Оглянуться не успеешь, а она хлоп – и уже рядом. Уж поверь.

– Лара Борисовна, возможно, ты и права. И ты, допустим, единственная женщина на этой земле, которой я еще готов поверить. Но согласись, что когда мы с тобой доживем до пенсии – все еще сто тысяч раз поменяется, и все эти стажи и непрерывности будут никому не нужны. Вот же и Президент страны клятвенно пообещал: «Возврата к прошлому не будет!» Было такое дело? Было. И потом, ты знаешь: я вот, несмотря ни на что, твердо уверен, что к двадцати пяти годам заработаю уже миллион… ну ладно, пусть не к двадцати пяти, но хотя бы к тридцатнику – а потом брошу все к чертовой матери и займусь каким-нибудь по-настоящему интересным и полезным делом. Творчеством, например…

(Да? А вроде только что говорил – в космос хотел полететь? А на самом-то деле, мечтал, как и все, приземленно и буднично – о «миллиончике»… Ну ладно, хоть про «творчество» вспомнил. Уже хоть что-то – прим. авт.)

– Поменяется… – с сомнением покачала своей точеной головкой Лариса Борисовна, – Только так поменяется, что спохватишься потом, вспомнишь меня – да поздно будет.

Строго говоря, и в этом житейская правда была на ее стороне. Приведем характерный, поучительный пример. Перейдем от первого Гаранта Конституции к третьему, известному также как Дмитрий Анатольевич Медведев. Спору нет, хороший парень, молодой, энергичный, продвинутый и поклонник вокально-инструментального ансамбля Deep Purple, что в любом случае его весьма положительно характеризует, хотя лично я в битве титанов хард-рока отдаю безоговорочное предпочтение коллективу Led Zeppelin. Но что, помимо должным образом прогретого места и большого человеческого спасибо, осталось от прекрасных лет его правления?

Ровным счетом – НИ-ЧЕ-ГО. Зимнее время ко всеобщему удовлетворению – вернули обратно, нулевое промилле к радости любителей в меру накатить перед поездкой – отменили, и что же в сухом остатке? Декоративное переименование милиции в полицию, окончательно поставивший набекрень так называемый «российский футбол» переход на систему «осень-весна», да еще запрет на продажу спиртосодержащих напитков после определенного вечернего часа в зависимости от региона, хотя данная мера начала свое победное шествие по стране еще до официальной инаугурации. Вот, собственно, и все.

Кстати, о запрете.

Подлетаешь тогда к кассе, удерживая на весу и стремительно отсчитывая мелочь свободной рукой – и вдруг слышишь:

– Молодой человек! С этим можете даже не подходить, у меня – уже одиннадцать!

Замираешь, как подстреленная влет птица. Да неужто? Неужели? Такой удар… Но потом – смотришь внимательно, анализируешь… нет, нет – не все еще пропало! Времени не много – но оно есть!

– Но позвольте! Как это – одиннадцать? Без трех минут еще!

– А у меня по кассе – уже ровно!

И голосом таким печальным:

– Хозяюшка, ну как же «ровно», когда вот еще ровно без трех минут, ладно, без двух-тридцать, но все равно. У меня часы, между прочим – атомные, с лазерным напылением, по курантам Спасской башни Кремля откалиброванные, мне их читатель подарил, им цены нет… у них погрешность – наносекунды за столетие…

– А у меня – одиннадцать! Ты где раньше был, не мог пять минут назад подойти, только сейчас что ль вскипело?

Вздыхаешь, голову повинно опускаешь.

– Ну где был… У меня работа, семья, дети… двое… там и был.

– Тем более – дети!

– Ну я уже как-то настроился…

– У меня – уже двенадцатый час.

– Не, ну так не бывает же, чтоб тут – еще одиннадцатый, а там – уже двенадцатый…

И, вздыхая еще горше и ощущая себя совсем уж неловко.

– Зовите старшую… Только, пожалуйста, побыстрее, а то и в самом деле карета моя превратится в тыкву.

И вдруг, сменив гнев на милость:

– Люб, у тебя там сколько? Двадцать два пятьдесят восемь? Ну ладно, иди вон к соседней кассе…

Вот так. То есть, мы как-то дожили до тех светлых дней, когда предсказание Общей теории относительности великого Эйнштейна касаемо того, что Время в разных системах отсчета течет неравномерно – начинает уже получать экспериментальное подтверждение прямо у нас на глазах. Так, глядишь, и управляемая термоядерная реакция уже не за горами, и контакт с внеземными цивилизациями, и прочие удовольствия. Но вместе с тем сохраняется и что-то незыблемое, что-то базисное, какие-то несокрушимые основы и духовные скрепы, то, что досталось нам от предков и должно быть передано нами подрастающему поколению в целости и сохранности. Пенсия, например. И непрерывность стажа.

– Сходи, сходи, – настойчиво повторила Лариса Борисовна, – Пока в трудовую книжку не вписали, все можно исправить. Ты же трудовую книжку приносил, когда нас всех принимали…

– Лар, не приносил.

– Почему?

– Ну, потому что по всем бумагам я студент еще. Она мне, может, и не положена.

– Ой, беда с тобой, Лебедев. Беда-беда-беда. Что же ты не проследил, тютя? Может, тебя просто по договору оформили? Тогда тебя и в самом деле вся эта комбинация не касается, ты, считай, заранее в пролете…

– Не, когда оформляли – вроде так сказали, что раз у меня еще нет книжки, так они ее заведут… – проблеял я без особой уверенности в собственных словах.

Вмиг все внутри меня похолодело. Еще несколько минут назад апрельский день переливался и звенел всеми струнами души – и вдруг райская музыка смолкла. Да, конечно – был разговор, обещали. Но ведь как всегда, поверил, и забыл, и не проконтролировал. И что теперь? А теперь, получается, что не только стаж мой будет с прерыванием – но и вообще никакого стажа? Но позвольте, почти семь месяцев без нескольких дней упорного труда – и коту под хвост?

– Иди, иди в бухгалтерию, пока не поздно, – практически подтолкнула меня старшая коллега. – Ох, Лебедев. Завидую я тебе: какой же ты все-таки молодой и глупый!

Следует признать, что тезис о собственной молодости и глупости я неоднократно выслушивал и в дальнейшем, и в основном от собеседников женского пола. Сперва это расстраивало, а потом как-то незаметно начало радовать. Да, глупый. Ну и что с того. Зато молодой. И если глупость, положим, еще достаточно субъективна и относительна, то молодость – величина вполне абсолютная! Это как со сверстницами. Попервоначалу-то ты для них никто, им подавай зрелых, опытных и уверенных в себе папиков, а потом вдруг р-раз! – и вот они уже потрепанные этой жизнью разведенки с детьми, а ты все такой же: мужчина в самом расцвете сил. Пусть и глупый. Вон, и бабушка покойная иной раз повторяла, «пьяный проспится, дурак – никогда», так что… А, нет, эта мудрость, пожалуй, не в данном контексте, но все равно бабушка была права.

– Давай, ступай уже! Помни, в конце-то концов, что правда и Кодекс законов о труде на твоей стороне!

Но это легко сказать – «иди в бухгалтерию». Достаточно упомянуть, что находилась она на втором этаже, подле чертогов Верховной управляющей жрицы г-жи Иркутовой Е. П., куда путь простым смертным был как в алтарь храма, то есть один раз в жизни при инициации приема на службу, но к внутренней топографии «Символа» мы еще вернемся. В бухгалтерию же полагалось нижайше являться только и исключительно в священный миг Выписки Клиенту Счета, то есть, в общем, не так уж и часто для скромного стажера, поскольку сей миг являлся венцом всех его усилий по привлечению рекламодателя. И не приведи господь потом, чтоб этому счету вдруг по форс-мажорным обстоятельствам не случилось бы оплатиться, визгу потом и укоров в пустой трате бумаги, чернил и драгоценного бухгалтерского времени можно было не обобраться.

На самом деле, имелся в моих тонких взаимоотношениях с труженицами гроссбуха еще один аспект. Как-то в волшебное предновогоднее время и впрямь снизошла благодать – а именно, на протяжении одного дня случилось у меня сразу два рекламодателя, да еще оба новых, культурно выражаясь «привлеченных». А за «привлеченного», помимо стандартного процента, полагалась еще и единовременная премия из расчета по двести условных единиц за каждого. Четыреста долларов за один вечер, ребята! Да я до того момента интегрально столько не «поднял», хотя пребывал в святых стенах почти целый квартал! Разумеется, на крыльях любви счастливый лауреат тут же взмыл в самые стратосферные облака и витал там до тех пор, пока вдруг не выяснил, что само собой в этом мире ничего не происходит и автоматически ничего не делается, и формально-то на мой лицевой счет четыреста капнуло, но реально в руки они мне дались аж в конце февраля, и то после долгих просьб и уговоров, потому как сменилось то, поменялось это, а кто сказал, да кто обещал, да кто он (и ты) вообще такой есть, и так далее.

С другой стороны – почти всю зиму я проходил в сладостных грезах о том, как получу, да как потрачу, а вот и то куплю себе, а вот и это, а лучше еще вон то потом, а денег все не убывало. А дали бы как положено – сразу бы прогулял, да и все. И ни следа.

Безудержная потребительская вакханалия в итоге началась, кстати, с воплощения одной из главных мечт пубертатного периода – с остроактуальных кроссовок! Зажал в кулачке новенькие, еще пахнущие типографской краской сотенки, вызвал на подмогу Митрича как носителя безупречного художественного вкуса, а заодно и чтоб попридержал от излишних трат – и вперед, в фирменный магазин известнейшей транснациональной корпорации! А там – о, звериный оскал юного российского капитализма! – и чего только нет, и такая тебе модель, и сякая, и для бега, и для неспешной, прогулочной ходьбы с философскими мыслями в голове, и с полосками, и светящиеся, и пружинящие в такт, а самое-то главное, что сперва ты выбираешь, какие тебе понравятся, а затем грациозная дева в обтягивающем спортивном костюмчике покорно приносит тебе из подсобки именно твой размер, потому что есть все, ВСЕ! Даже твой сорок пятый, даже сорок шестой, а не наоборот, как я привык за всю предыдущую жизнь, когда сначала без особой надежды интересуешься, а затем мучительно впихиваешься в то, что есть, в тайной надежде, а вдруг растянется да разносится… (у меня классический, если можно так выразиться, сорок пятый советский размер, классический в том смысле, что армейские кирзовые сапоги на мне сидели как влитые, аккурат по портяночке, не велики и не малы, а в самый раз. В этом плане даже жаль, что таскать их довелось меньше месяца, безусловно, это большая потеря для Министерства обороны. Такую идеальную антропометрию нижних конечностей еще надо поискать).

– С получки что ль обновку какую взял? – живо поинтересовался у меня курьер Орлов, когда я, излучая сияние, появился под сводами «Символа» с шелестящим пакетом в обнимку.

– Ага! – звонко подтвердил я и, желая поделиться своим личным счастьем со всем человечеством, тут же раскрыл коробку. – Вон, тапки новые!

Курьер Орлов был сорокалетний мужчина достаточно представительного вида, с аккуратно подстриженными усами и сознательный, как нынче сказали бы, «дауншифтер», то есть человек, презревший выгоды и прелести материального мира ради истинной внутренней свободы и прочих духовных радостей. Он деловито покрутил обувку в руках, поглядел на просвет, испытал подошву на сгиб-разгиб, после чего хмыкнул и вынес своё веское суждение:

– Говно. Ты бы хоть на чьё производство посмотрел, вон, строчка кривая, разойдется… И толстые, жаркие как валенки небось, сейчас по весне еще ничего, а летом будешь бегать и весь спаришься…

Клянусь, неимоверных усилий мне стоило тогда удержать себя от непоправимых шагов и так и оставить Орлова навеки сорокалетним за столь гнусное обращение с Мечтой. Но удержался, сказав лишь что-то едкое на тему того, что к лету я наверняка уже буду сидеть в прохладном офисе с кондиционированным воздухом, а вот он, Орлов, так и будет бегать, хочет в валенках, а хочет – прямо в носках, после чего наши отношения несколько испортились, но потом наладились, потому как мне он все равно не подчинялся, а я ему – тем более, так что… Но довольно отвлеченных мыслей вслух – пора было идти.

И с тяжелым предчувствием на сердце и дрожью в коленях я поплелся наверх…

Предчувствие его не обмануло. Давешний разговор касаемо кровных четырехсот был воспроизведен почти в тех же самых терминах и выражениях – да кто, да почему, да с чего ты взял и кто тебе такую ерунду сказал, да ходят тут все всякие, да отвлекают от работы, да и вообще – наберут, понимаешь, по объявлению. Последний аргумент был особенно обиден, ибо справедлив: набирали нас и в самом деле по объявлению, ну так не набирали бы, сразу бы предупредили, я-то здесь причем. Итог беседы, в общем, был неутешителен, а практический результат отсутствовал, о чем я с горечью и доложил вечером своей старшей коллеге Ларисе Борисовне.

К чести последней, она не ограничилась одними только лишь указаниями и эмоциональной «накачкой» на уровне «Да-а, ну ты даешь, да за тебя такого никто и замуж не пойдет, если только найдется какая-нибудь уж совсем дурочка с переулочка…» – а с пониманием и чуткостью отнеслась к проблемам неопытного соратника по борьбе. После чего, выбрав удобный момент, тоже поднялась в бухгалтерию и там каким-то образом отыскала те единственно верные слова и достучалась до небес, за что автор, безусловно, пользуясь своим служебным положением, еще раз выражает свою искреннюю признательность. Формулируя кратко, стороны достигли следующих принципиальных договоренностей. Трудовую книжку этому недоделанному олуху, который даже не знает что к чему, все-таки выписать, причем, по немыслимой доброте, задним числом, правда, недалеким, так как всему есть предел и порядок, но с начала текущего месяца так уж и быть. После чего незамедлительно уволить, желательно, конечно, по какой-нибудь аховой статье, с волчьим билетом, чтоб и дворником потом не взяли, пусть окончит свои нелепые дни под забором – но, так уж и быть, явим милость и оформим вожделенный «перевод». И на том спасибо.