Текст книги "Облачно. Но не более"

4А

– Сергеев, а ты сам-то – послужил в армии? Отдал, что называется, Родине священный долг? – приподнявшись на локте, заинтересованно произнес Алеша Беркович.

– Я-то? – живо откликнулся Сергеев, – Да вот как-то не довелось, если честно.

– А что так? – серьезно уточнил с другого фланга Илья Муромэц, – Не позвали?

– Да можно и так сказать. И потом, армия и долг – это ж все-таки два чуть разных понятия. Я, может, свою Родину на баррикадах защитил…

– Может и так. Но это ж, как мы понимаем – все же чуть позже случилось. Так что, если и не позвали – а ты, можно подумать, вот прямо рвался и стремился всей душой!

– Ну, не то чтоб стремился, конечно, – согласился Сергеев, – Но уж и не бегал по лесам, это точно! Вышла там история…

– Раз история – то рассказывай, – тут же потребовал Алеша Беркович и поудобнее устроился на боку, подложив руку под голову, – Подробно. Все равно делать нечего.

– Ну – тогда слушайте.

…В то зимнее утро пробуждение Сергеева было необычным, настолько, что он даже не сразу сообразил почему. И только потом, когда немного свыкся с ощущением какого-то внезапно свалившегося на него счастья – вдруг понял. Ну конечно же, конечно! Впервые за три последних месяца он проснулся уже засветло, и не только потому, что день к концу января все-таки немного прибавился – а именно что потому, что самая его первая институтская сессия осталась теперь позади. Вот, вот оно, то самое чудо – и яркое солнце за окном будто даже покивало ему, на мгновение отразившись в снежном покрове тысячами переливающихся искорок! Всё, всё – взят первый рубеж, теперь уже не просто студент-салага – уже можно даже сказать, что и второго семестра!

«С утра я почитаю газету и может быть сгоняю в кино, – весело напевал Сергеев себе под нос, совершая ежедневный моцион, – И в общем все равно, и в общем все равно в какое, ла-ла-ла…» Ну, насчет кино сказать было трудно – но сгубило его именно желание почитать газету. Что, скажите на милость, нового он мог в ней почерпнуть? «Сползание к диктатуре», «Долой», «Остановим», «Не позволим» и «Решительно устремимся и отбросим!» – ставший уже привычным набор печатных тезисов. Но Сергеев по привычке раскрыл их почтовый ящик, самый верхний, он всегда хотел скорее вырасти, чтоб самому дотягиваться до него, и вот пожалуйста, вырос… и казенного цвета листок, изящно порхая, свалился ему под ноги. И была еще надежда, ну может, это почтовое извещение, может, кто из дальних родственников с периферии вдруг вспомнил о них да и решил прислать маленько из числа выращенного своими руками… но нет. Это была – она. Повестка. «Явиться… срочно… районный военный комиссариат… по адресу… улица, дом…»

И тотчас закатилось солнце, и свет померк, и стылый январь уверенно вернулся в свои права. Хорошо еще, что хоть «с вещами» не указано, хотя это еще ни о чем не говорило. Вещи, в конце-то концов, там в итоге все равно выдадут общевойсковые, являйся хоть в исподнем.

Всю дорогу до указанного адреса Сергеева бросало то в жар, то в холод. Ну что, что могло произойти? Неужели… неужели отменили отсрочку им? Да нет, тогда бы объявили, да и в институте-то знали об этом мужики. Может, прям вчера? Тоже вряд ли, в программе «Время» бы сообщили… А может… (тут особенно холодная капля пота скатилась между лопаток прямо к ягодичному хрящу) Может, он просто забыл сдать какой-то экзамен? Ну, мало ли… да тоже навряд, ну какой там забыть, когда они у них и так три недели через три дня на четвертый, куда еще-то один. Но что, что же тогда стряслось?!

Дежурный на входе в казенный дом встретил его почти ласково: «А, Сергеев… здорово! Сам явился, наряд не пришлось за тобой высылать? Ну и правильно. По тебе и сразу было видно, что ты парень с пониманием, и два раза тебе разъяснять не требуется. Молоток, в общем, нам такие и нужны. Стрижечка, правда, пока малек не по уставу, но ведь мы это быстро поправим, верно?» И подмигнул. «Ну иди к товарищу Хабаровой, дорогу-то по коридору, полагаю, должен помнить…»

Военнослужащая товарищ Хабарова не стала откладывать дело в долгий ящик.

– Вижу, плохи твои дела, Сергеев, – сразу заявила она, едва он перешагнул через порог кабинета, – А может, со стратегической точки зрения – и наоборот, хороши. Ну что – завалил сессию? А товарищ военком тебе ведь еще на призывной комиссии сразу сказал: нечего хвостом вилять, поступал бы в училище, подобрали бы хорошее, дали бы рекомендацию, с твоими-то данными. А теперь – ну что ж….

– Да почему завалил?! – прохрипел Сергеев, – Сдал я сессию, и даже без троек. Вот, и зачетка у меня, сами посмотрите!

Военнослужащая Хабарова с сомнением и некоторой даже брезгливостью посмотрела в зеленую книжицу:

– А что так мало экзаменов, три всего? А остальные?

– Что «три»? Это оценки всего три, а у нас каждый почти письменно и устно! Плюс зачеты еще…

– А печать деканата где?

Сергеева опять отбросило, как волной цунами. «Какая еще печать? Черт, видел я такую у одного парня с мехмата, но у нас-то никто не ставил ничего, и речи такой не было…»

– Нет на тебя отсрочки. Не пришла, – резюмировала тов. Хабарова имеющееся положение дел, – На всех, кто учится – давно прислали. Кроме тебя.

И помахала пачечкой как веером перед самым носом Сергеева.

– А может… ну подождите еще! – взмолился он.

– Сколько ждать, и так уж два дня лишних. У меня, парень, по вас, уклонистов, тоже план имеется. Вот так. Ладно, – тут суровая военнослужащая неожиданно сжалилась, – Счастье твое, что тебе только послезавтра восемнадцать исполняется. А то оформила бы немедля. Так что – двое суток у тебя в запасе есть. Сорок два часа, если быть точной. И то – только лишь из личной к тебе симпатии…

И снова бегом, бегом, теперь во второй отдел родного института.

В отделе на Сергеева посмотрели недоверчиво, но все-таки кое-как успокоили:

– Что значит – не пришла твоя отсрочка? Не может быть, двадцать лет здесь служу, первый случай такой. Фельдъегерская связь – это тебе, брат, не бандеролька на деревню дедушке. А точно сдал сессию? Да ладно, ладно, не бледней так. Знаю, что сдал, я вас всех поименно помню, профессия такая. В общем, в порядке исключения – выпишем тебе дубликат. Лично в руки выдам, и сам отвезешь под роспись. Ну а пока… а пока на недельку все же схоронись где у родных, или там у бабы какой. Ну, чтоб не по месту прописки, главное. От греха, стало быть… ну ты понял и ничего от меня не слышал.

Так Сергеев и поступил.

И вроде обошлось…

А через полгода, уже после летней сессии – история повторилась вновь. Правда, уже с меньшими душевными потрясениями. Сказался накопленный уже опыт и определенная внутренняя готовность.

И на следующую зиму снова. И на следующее лето. А потом…

А потом она (военнослужащая тов. Хабарова) прижимала Сергеева к своей необъятной груди и шептала ему жарко и влажно:

– Ну давай, решайся. Будь же мужиком, давно пора. В смысле – не только в койке. Я тебя на теплое место устрою, у меня муж при Министерстве обороны все-таки состоит… Писарем при генштабе отсидишься, я тебя навещать буду хоть через день. Ну что там, два года всего! А здесь, на гражданке – какие у тебя перспективы, с институтом-то твоим? Ни-ка-ких, обернись вокруг себя, совсем, совсем теперь другая жизнь… Думай, короче. Счастье тебе предлагаю, дурачок. А теперь – давай еще разок…

Но Сергеев колебался. А потом…

А потом к нему подошли из Второго отдела и сказали:

– Зайди сегодня. При тебе будем отсрочку оформлять, а то надоело уже. Пятый раз тебе копию заверять, что ли!

Сергеев зашел.

– Ну, смотри. Вот твое дело личное, заметь, официально оформленное. Вот при тебе надписываем путевой лист для нарочного, сверяй. «Железнодорожный военкомат…»

Сергеев посмотрел на засургученный конверт и обмер… все в один миг внутри него рухнуло и оборвалось…

– Вы же в город Железнодорожный отправляете, город Московской области, – убитым голосом произнес он.

– Ну так а куда же?!

– А у меня – Железнодорожный район города Москвы. Самого города. Район просто так же называется – Железнодорожный. Ну или город…

– А-а, ну и точно. Что ж ты раньше-то не сказал, Сергеев, а? И нервы себе и нам истрепал, и бумаги вон сколько извел. Ай-яй-яй…

Все рухнуло. Обман раскрылся. Им больше незачем было быть рядом друг с другом. Как и не было между ними никогда.

Они встретились лишь спустя три года, когда Сергеев явился получать уже военный офицерский билет. Но она только мельком взглянула на него. И даже не стала делать вид, будто не узнала или еще там что-то в этом духе. Просто равнодушно отвернулась…

– Брехня, конечно. Хотя и красиво! – и Алеша Беркович, выслушав рассказ, с боку повернулся опять на спину, – Сергеев, только честно: брехня?

– Чистая правда, – не моргнув, ответил Сергеев, – Просто не вся.

– Ну, в общем – как у тебя и обычно, – подвел итог повествованию Илья Муромэц, – Стабильность, в общем – признак мастерства…

5 ДАЙТЕ ОГНЯ!

Могла ли группа столичных школьников внести свой посильный вклад в развал некогда великой и могучей страны под названием «Советский Союз»? Оказавшись, как хороший форвард в нужное время в нужном месте – без сомнений. Да даже и не «посильный», а вполне весомый, ощутимый такой вклад. Слушайте.

Прекрасным летним утром того года упомянутая группа в числе прочих соучеников отбыла в сезонный трудовой лагерь. А поскольку школа их была не просто столичная, а в некотором смысле как сейчас бы сказали – «продвинутая», в чем-то элитная, прогрессивная и в самом центре Столицы расположенная – то и лагерь их был не совсем обычный. И выгодоприобретателем скромных результатов детского труда выступал не какой-нибудь там, понимаешь, погрязший в долгах перед государством колхоз имени «Двадцать лет без урожая», затерянный в дебрях отдаленного Подмосковья, где поутру не вытащишь ногу из навоза среди морально и физически разложившихся аборигенов – а вполне респектабельное, практически европейского уровня сельское хозяйство в центре одной из прибалтийских республик. Но смысл мероприятия оставался прежним. Прикосновение к земле, припадание к корням и осознание того, каким непростым трудом даются утренний стакан молочка с хлебобулочным изделием вприкуску.

Да, советской школе необходимо отдать должное. Помимо непосредственно педагогически-предметного окормления своих питомцев, много внимания уделялось и прочим аспектам многогранного развития личности. Так, с восьмого класса означенные питомцы в обязательном порядке посещали УПК (учебно-производственный комбинат), где старательно осваивали азы различных социально значимых специальностей. Таким образом в будущем, даже оказавшись в как это нынче кокетливо именуется «трудной жизненной ситуации», они вполне могли не христарадничать на паперти, а пойти покрутить гайки в ближайший механосборочный цех или еще куда-то (ха, и да и кто бы позволил стоять с протянутой рукой – статья «Тунеядство» ведь нет-нет, да и пускалась в ход). Или вот наша группа школьников, которой вроде как не по чину было после трудовой смены у станка удовлетворенно вытереть ладони о промасленную спецовку – осваивала непростую работу «оператора ЭВМ». Да-да, вот такая была у них козырная школа – с самыми настоящими компьютерами марки «Ямаха», с самым настоящим интерфейсом под названием Norton Commander (про систему Windows некоторые опытные пользователи уже даже слышали, но почти никто не видел… такое было время). Игру «Тетрис» во всяком случае могли запустить уверенно.

Или момент военно-патриотического воспитания. Тут, значит, вышел такой в чем-то неловкий эпизод, когда во время заслуженного отдыха один известный папа сосредоточенно дегустировал изменения в качестве прославленных массандровских вин после возвращения Крыма в состав России – и в этот самый миг с радостным криком ворвался его старший сынок:

– Папа, папа, а мы тут тир нашли! Я пострелял и почти мышонка выиграл, только не выиграл, потому что я две пульки уронил, не хватило… Ты пойдешь с нами завтра?

– Мить, ну конечно!

Я очень надеюсь, что нашим детям никогда не придется стрелять. Если только в тире.

– Ну, давай – из какого будешь палить?

– Вот из этого.

– Заряжай!

Заряжает…

– Дмитрий, алло – кто так заряжает-то? Теперь-то сразу понятно, почему у тебя пульки потерялись, выпадали небось… Смотри сюда, делай как я: приклад в бедро, ствол вверх, эту штучку скинул, теперь рукой за самый конец, резко переламываешь – р-раз! – пульку вложил – опа! – столь же резко назад. Курсант такой-то к стрельбе готов. Палец с крючка сними пока, поступит команда старшего – тогда положишь. Понял? Повторяй.

– Понял!

– Вот так, намного лучше уже. Ну, теперь давай – целься, пли!

Пристраивается, водит стволом, выбирая мишень… и тут я с каким-то неясным чувством стыда внутри себя вдруг осознаю, что мой старший ребенок не умеет целиться! Ну то есть, он как техасский рейнджер просто смотрит вдоль ствола и палит – ба-бах! О, кстати попал! Но все равно…

– Мить, а ты как целишься-то??

– А как? Ну вот смотрю туда, куда стреляю, в шарик…

– Ну ты даешь… а вот эти штучки на стволе, знаешь, как называются, а главное – для чего они там прилеплены?

– Не-а. А для чего?

Признаю. Стыжусь и каюсь. Моя недоработка как родителя мужского пола. Какой-то чудовищный, необъяснимый недосмотр. Но с другой стороны, если разобраться…

Нет, безусловно, я не самый великий снайпер в этом мире и вообще тяготею к пацифику и Make love not war, и дыхание вечно забывал задерживать, и плавного спуска редко когда добивался, «кучно, но в сторону», хотя, конечно, свою пригоршню значков «Юный стрелок» из пионерской юности вынес. И «калашников» я вам и сейчас с закрытыми глазами разберу-соберу на спор, может, в норматив «отлично» и не уложусь, но в «хорошо» – запросто. Ну ладно, ладно, пусть и с открытыми – но что уложусь, это зуб даю. Просто это… да, мне отец, разумеется, все это объяснял, и даже рисовал, как сходятся прямые, почему надо передвигать планку при изменении расстояния до цели, как важен для бойца в этом вопросе глазомер, и народные приметы, позволяющие четко оценить дистанцию на местности… но дело в том, что это я и до объяснения знал! Более того, знал всегда, вот как за «Спартак» болел всегда, потому что не помню, чтоб такого не было, так и тут!

Это как однажды идеальная писательская жена за воскресным семейным обедом вдруг спросила: «А ты почему когда суп доедаешь – тарелку от себя наклоняешь?! Я только сейчас внимание обратила!» Поперхнулся от неожиданности… собственно, а куда? А, может по этикету благородных девиц вообще невоспитанно наклонять? Но суп уж очень вкусный, так что не переживай, считай тогда, это как комплимент невербальный такой…

– Ну, к себе! Так же ведь удобней!

Видишь ли, любовь моя. Вот этот момент я помню отчетливо. Как воспитательница нашей младшей группы Юлия Ильинична прохаживается у нас за спинами и каждому, кто не так, тарелку разворачивает. И это – не от каких-то там надуманных правил, а сугубо практический подход к делу. Потому что если на себя – то и суп ты прольешь потом тоже на себя, и будешь ходить мокрый и грязный, потому что переодеть тебя не во что, потому что никакого, как сейчас у детишек, запасного комплекта в шкафчике у тебя нет, есть что надеть на люди – и уже хорошо. А если кому не повезет на прогулке по-маленькому в штанишки наделать – тот на тихий час отправится и вовсе без штанов, жди пока просохнет выстиранное нянькой Александрой Ивановной исподнее. Такова реальность.

Так вот, момент разворота тарелки я помню. Но уже и тогда я знал, что вот прицел, а вот мушка, и вот надо поместить мушку точно в разрез прицела, и «ружья пристреляны в центр мишени», и далее по тексту с дыханием и плавным спуском и вообще, как известно, «Устав ВС написан кровью тех, кто его не соблюдал». Наверное, мы уже с этим родились.

Ну вот так как-то. Мышонка Дмитрий, кстати, в итоге выиграл. То есть, в некотором роде папа исправился.

Однако от военного дела вернемся все-таки к мирному созидательному труду.

Итак, группа школьников, предвкушая три недели вольницы, тепло распрощалась с предками и прочими провожающими, галдя и путая вещи, рассредоточилась по вагону и приступила ко всем подобающим в долгом железнодорожном пути занятиям. Погрызли немного завернутых в газету вареных куриц, полупили сваренных до крутой синевы яичек, под расстроенный аккомпанемент маленько попели песен из репертуара отечественных исполнителей поджанра «русский рок», отдавая, естественно, предпочтение творчеству Виктора Цоя и Бориса Гребенщикова, и так далее. Ну и наконец, улучив удобный момент, когда под влиянием всей этой отъездной суеты внимание руководителя отряда Якова Романовича несколько ослабло – приступили к Главному. К тому, ради чего, собственно, все и затевалось, и чем, без сомнения, наши герои намеревались скрашивать всякую образовавшуюся в пятой трудовой четверти паузу.

– Толик, ты ручку взял? Нормально пишет? – строго спросил своего младшего брата старший Михаил Кожемякин.

– Взял, – четко доложил младший брат Анатолий.

– А тетрадку?

– И тетрадку взял, Миш. Новую.

– Ну так а чего ты ждешь? – неподдельно изумился старший несмышлености младшего, – Давай, «пулю» рисуй уже. А то так до самого Смоленска будешь сидеть и в окно пялиться.

– Я рисую, рисую, – успокоил старшего брата младший и, раскрыв тонкую тетрадку в клеточку, уверенно провел необходимые линии.

– А колоду взял?

– Уймись. Взял и колоду. Посмотри, пока я черчу, в рюкзаке где-то должна быть…

– Что значит «где-то»? – немедля возмутился старший, – Наготове должна быть!

– Ага, чтоб родители сразу нашли? – хмыкнул младший, – Или Яша при посадке выудил? Залезь, рукой-то там пошарь в тельняшке, тяжело что ль так?

– Ладно, у меня есть, – подал голос третий участник процесса, тоже Михаил, но не Кожемякин, а по прозвищу ХучиКучи-мэн, данному ему, впрочем, не в честь знаменитой композиции в исполнении короля чикагского блюза Мадди Уотерса, а… а впрочем, и в честь композиции тоже (Мадди Уотерс, 1913—1983, отец-основатель чикагской школы, как и было заявлено; Hoochie Coochie Man – блюзовый стандарт авторства Вилли Диксона, Грэмми, Зал славы, 500 лучших песен всех времен и народов, и прочая – прим. авт.)

– Ой, знаем мы твою колоду! – синхронно скривились в критической ухмылке оба родственника, – Небось, вчера весь вечер сидел размечал, места живого не осталось…

– На, при тебе распечатываю! – возмутился Михаил ХучиКучи-мэн, – Кто бы вообще говорил, а! Думаете, я не вижу, как вы друг другу «семафорите» через раз, прям сидят такие, потом строят из себя незнамо кого… Вы вообще помните, когда в последний раз свои карты первыми посмотрели?!

– Помним! – дружно заверили братья, – Но колоду все-таки давай сюда, мы сами раскроем и поглядим, что там у тебя и к чему!

– Да на, на. Как найдешь чего – скажи, я тоже полюбуюсь…

И он с готовностью протянул братьям новенькую, еще пахнущую типографской краской пачку «Атласных».

И да, раз у нас тут уж спонтанно образовался небольшой культурологический ликбез – то сообщу следующее. Между прочим, дизайн этой самой «атласной» колоды пребывает в неизменном виде уже почти полторы сотни лет (на данный момент времени). И творцом его является не какой-нибудь безвестный гениальный рисовальщик из числа узников царского режима, как можно было бы изначально предположить – а вполне себе ни много ни мало императорский академик живописи Адольф Иосифович Шарлемань, внук одноименного придворного скульптора Боде-Шарлеманя при Екатерине Великой. Дедулю, надо заметить, и его светлое имя внучек не подвел, став, помимо уже упомянутого, автором значительного числа портретных, исторических и батальных полотен, в том числе «Суворов на Сен-Готарде», не «Переход Суворова через Альпы» Сурикова, конечно, но тоже большая золотая медаль Академии, и так далее. Ну вот так-то.

– Кстати, о Яше, – сосредоточенно отметил ХучиКучи-мэн, – Мы все-таки не рановато достали? Не нагрянет он тут к нам с инспекцией? Может, до лагеря отложили бы, не хотелось бы колоды-то в первый же день лишиться…

– Значит, все-таки разлиновал, раз так опасаешься? – испытующе поглядел на него Кожемякин-старший.

– Да не в этом дело. У нас колод сколько, эта, ну и еще у меня одна. Ну ваша, которую Толик в тельняшку засунул, так эта та еще, небось, с которой вы в первый класс пошли! Сейчас отберут – что тогда, на месте у лабусов новую покупать придется? А она стоит – почти как пива кружка в эллинге!

– Да не бойтесь вы, – тут же заверил игроков кто-то проходивший мимо их плацкартного «купе», – Яша к начальнику поезда ушел, решать какой-то животрепещущий вопрос по нашей транспортировке.

– А Иулиания? – требовательно уточнил диспозицию руководящего состава ХучиКучи-мэн.

– А Иулиания, небось, Богу молится, ей не до вас. Можете спокойно сдавать.

– А Виталий Валерьевич?

– Виталий – наш человек! – радостно воскликнул Анатолий Кожемякин, – Он не сдаст! Ну, в смысле – не сдаст, что мы сдаем тут!

– Ну тогда сдавай.

– И вообще, если хочешь знать – он не только не сдаст, но и даже наоборот!

– Что наоборот?

– А то! – торжествующе воскликнул Кожемякин-младший, – Он вообще меня сам лично просил, чтоб мы его позвали когда играть сядем, и чтоб научили его самого играть! Говорит, давно хотел, да все некому было правила объяснить!

– Толик! – с самым серьезным выражением лица обратился к нему ХучиКучи-мэн, – Вот ты сейчас ври, да не завирайся. Я все понимаю, конечно, и что школа у нас особенная, в чем-то даже экспериментальная и даже опережающая свое время до некоторой степени, но вот чтоб учитель, пусть и физкультуры, сам просился к ученикам в картишки перекинуться – это ты меня извини…

– Да так и было!

– Ага, вот прям кроме тебя, Толик, его, конечно, научить было некому!

– Спорим! Мы когда в новом спортзале ему помогали, вспомни, когда еще ремонт был, на субботник выходили – сам подошел и попросил потом, когда закончили!

Как это прозвучало-то в культовом кинофильме «Крестный отец» – «Еще никто и никогда не убивал офицера полиции Нью-Йорка! – Ну, значит я буду первым…»

– Прям вот сам подошел и попросил?

– Говорю же – спорим! На что?

– На «американку» тогда, – веско молвил ХучиКучи-мэн, – Значится, Виталия Валерьевича берешься за смену обучить? По его личной к тебе, Толик, просьбе?

– Толь, ты подумай, – одернул его старший брат, – Дело серьезное. Ты точно не придумал все это? Уверен?

– Точно, – решительно отмахнулся младший, – Даже так. На «американку», пожалуй, будет мало…

Это, конечно, выдает персонажей как людей азартных, любящих риск, раз уж даже спор на «американку», то есть на желание, показался им недостаточно высокой ставкой!

– На что тогда?

– На сто «в гору»!

– А по рукам. Ну-ка, разбейте кто-нибудь…

Здесь, конечно, внимательные, вдумчивые читатели уже догадались, что наши юные герои вознамерились отдать должное любимой забаве как творческой, так и технической интеллигенции Советского Союза, а именно – благословенному преферансу. Причем не только устроить небольшой междусобойчик на будущую трудовую (возможно) честно заработанную копеечку, а еще и вовлечь педагога в свое не вполне поощряемое властями времяпрепровождение. И очень жаль тех читателей, кто не вполне владеет правилами этой древней игры, а потому не в силах будет в полной мере оценить изящную развязку этой истории. Впрочем, проявляя заботу о них, мы предложим им параллельную сюжетную линию, имевшую место примерно в то же самое время и на той же самой местности. Слушайте.

…Накануне вечером его вызвал к себе Яков Романович. Неожиданно ласково пригласил усаживаться и, нервно постукивая холеными ногтями интеллигента по подлокотнику кресла, молвил:

– Ну вот так, стало быть… ты закуривай, если хочешь, не стесняйся. Сейчас не до условностей, дело серьезное. Даже более чем. Не сомневаюсь, что ты в курсе, так что повторяться не буду. В общем, я помозговал тут как следует и понял, что, по правде сказать, вариантов особых нет. Если кому и поручить – то только тебе. Само собой, ты можешь отказаться, я все понимаю и в претензии не буду ни в коем разе. Но все-таки – имеется к тебе такая, сугубо мужская и личная просьба…

Он закурил, помахав, затушил спичку и положил ее в любезно пододвинутую наставником пепельницу. Затянулся первой, самой вкусной, выдохнул. Взвесил еще раз все аргументы «pro» и «contra», хотя особой нужды в этом не было. Он знал, зачем его звали, и знал, что скажет в ответ:

– Я готов.

Яков Романович подался вперед:

– Вот и отлично. Рад, что не ошибся в тебе. А теперь – обсудим кое-какие детали…

Беременная школьница – это и само по себе ЧП. А беременная в условиях автономного плавания летнего трудового лагеря и зоны круглосуточной ответственности Высшего руководства – это ЧП в квадрате и даже в кубе. ЧП в степени ЧП факториал и так далее.

Причем, что характерно – проблемы-то, и проблемы в прямом смысле слова недетские, возникают именно что у руководящего звена, допустившего недосмотр и пробелы в воспитании. Молодой-то будущей мамаше как-то сразу не до них, у нее эта, как ее… вылетело из головы, вот ведь… ах ну да, ну конечно же – любовь! Папаше – тем более, «у него таких Кать миллион». Вероятному малышу – «у него сейчас одна задача, живым отсюда выбраться». И если ему повезет (ну или наоборот – не повезет, это как считать) все-таки явиться в наш лучший из миров – то он, скорее всего, никогда и не узнает обо всех драматических перипетиях, что сопровождали его первые сутки земного существования. А вот проморгавшим изменение численности личного состава товарищам взрослым, вовремя не обратившим должного внимания, не принявшим упредительные меры и не пресекшим в зародыше – можно лишь только искренне и глубоко посочувствовать…

– …короче, завтра с утра, прям первым же автобусом выдвигаетесь в райцентр, – обозначил Яков Романович диспозицию…

И теперь самое время – что называется, коротко пройтись по персоналиям.

Виталий Валерьевич, преподаватель спорта и культуры телесного самосовершенствования. Тут, конечно, сразу хочется предостеречь читателя от поверхностного, шаблонного восприятия его фигуры, дескать, ну что там, физрук практически на отдыхе – сюжет знакомый, небось, и по пивку не прочь ударить по окончании, благо в свободном доступе и шаговой доступности, и вообще. А вот и нет. Да, не прочь, разумеется, а кто бы на его месте отказался. Но уже приведенный выше эпизод убедительно показывает, что напротив, предложенные ему внешние обстоятельства влияют исключительно положительно, и Виталий Валерьевич не тянет учеников в пучину крайне сомнительного тезиса «В здоровом теле – здоровый дух», а сам устремляется за их растущими день ото дня их интеллектуальным и духовным уровнями.

Иулиания Хельговна, наставница химии, наша краса и гордость. Но тут такое дело… Поговаривают (шепотом), что Иулиания Хельговна набожна, и даже втайне, даже в полевых условиях соблюдает некие «обряды»… более того, опять же (тут уже совсем страшным шепотом) поговаривают, что на столь неординарный шаг ее, человека, отягощенного, в общем, материалистическим образованием, подтолкнула некая загадочная история из личной жизни и несчастная любовь… Хотя вся мужская часть коллектива искренне недоумевает, какие при таких внешних данных могут быть проблемы в этой самой жизни… и на лицо, и на фигурку, и все дела, Юленька, ну тебе же всего двадцать семь, ну какие твои годы! (а первый и наиболее откровенно недоумевает – как раз Виталий Валерьевич… но тут уж, как известно – Пути неисповедимы…)

Ну и во главе – уже знакомый нам Яков Романович. Потому как с младшего командного состава, конечно, никто подозрений не снимает и будет дальше с ними работать. Но первая голова с плеч – со старшего, само собой.

– Яков Романович, – хрипло от волнения откашлялся он, – А вот вы сказали – выдвигае-тесь… так?

– Так. Вдвоем поедете, одного ни в жизнь теперь не отправлю. (и «…хватит с нас одного Векшина…» как бы тревожно повисло в воздухе – прим. авт.) Поэтому подумай теперь хорошенько – кого возьмешь с собой?

Да, тут подумать было над чем. И всем вместе.

Начать с того, что, если уж называть вещи своими именами, то Яков Романович – еврей. Так-то оно, конечно, с учетом общего контингента обучающихся в экспериментальной, продвинутой школе, а пуще того – контингента их озабоченных родителей, то это таки большой плюс, таки все-таки наш человек, добавим ловкость и сноровку в решении разного рода бытовых вопросов, да, за что разговор, таки плюс и жирный. Но вот в случае неоднозначной, конфликтной даже в чем-то ситуации – я вас умоляю, это большой минус. Ну там туманные слухи про связь с диссидентским подпольем – это, в общем, досужие разговоры, про кого их не вели завистники и злопыхатели из числа записных неудачников – но это два. Оставил прежнюю супругу с ребенком ради женитьбы на сравнительно молодой – безусловно, так-то сугубо личное дело каждого, но как бы для педагога и его влияния личным примером на подрастающее поколение – три. Там кое-что еще по мелочи – уже четыре. В общем, как мы наглядно, с цифрами на руках видим – инвестиционный портфель и кредитное досье начальника отряда были хоть куда, под самую завязочку, даже и делать-то ничего не надо. А тут еще в довесок – и такой вопиющий случай! Тут если только партбилет на стол и с работы под зад коленом – считай, полноценная амнистия и УДО, «ниже нижнего» и милостиво повелевать соизволил.

А! Вот о чем надо в самую главную голову-то сказать!

Имелась у Якова Романовича заветная мечта. Тут, понятно, состава преступления еще нет, но, как неоднократно и не одной чертой подчеркивалось, самое коварное в мечте – это ее реальное воплощение. А мечта у Якова Романовича была такая – сделаться кинематографистом. Понятно, что сбыться в полном объеме ей не грозило никак, все-таки братьями Михалковыми полянка была засижена давно и плотно. Ну и потом – это писателем сделаться, к примеру, еще можно мечтать сравнительно невозбранно. Есть перо и чистый лист бумаги, есть пара-тройка лениво позевывающих читателей – ну и вроде как с рядом существенных оговорок, но можно себя счесть. А процесс кинопроизводства – он ведь многотруден, даже на «коротком метре», оборудование там, актеры, тон-студии и монтажный цех, и так далее. А стиль «мокьюментари», когда трясущуюся в руках любительскую камеру, фиксирующую полное отсутствие декораций, сюжета и хоть какой-то авторской мысли, можно выдать за новаторский, в чем-то даже «арт-хаусный» подход к творчеству – этот стиль еще не изобретен, и про него еще ничего, в общем, неизвестно. В общем, просто так в режиссуру и на красную дорожку Каннского фестиваля, даже если ты еврей, проскользнуть дано далеко не каждому.