Текст книги "Облачно. Но не более"

3А

– Федотов, а ты сам-то где был тогда? – спросил Алеша Беркович, – Ну, я имею в виду – в ночь с девятнадцатое на двадцать первое августа того самого года?

– Ну где-где, – тут же откликнулся Федотов, – Где все были, там и я.

– Ну, ты про всех не преувеличивай…

– Ну я имею в виду – активная, небезразличная часть гражданского общества.

– А-а… тогда понятно. Ну и как – страшно было?

– Алеш, а сам ты – как думаешь? – задал Федотов встречный вопрос, – Не без этого, конечно. Дело-то такое, сам посуди.

– Дуракам одним только не страшно, Алексей, – молвил Илья Муромэц и с этими словами веско похлопал Алешу по спине своей могучей пятерней, – Только им. Ты меня понимаешь, да, что я имею в виду?

– Да понимаю, понимаю, – Алексей сделал попытку увернуться, что было не так-то просто, – Про смелых еще скажи, напомни, а то я подзабыл что-то… Ну и, короче – за что боролись-то там, у Белого-то дома? Сейчас-то видишь так – вектор крутится, точка зрения меняется, так что и непонятно, как к вам теперь относиться следует, в какой лагерь зачислить! Прогрессоров, ну или наоборот, ретроградов…

– Мы-то? Да каждый за свое, в общем. Просто вместе. Тут знаешь как… – тут Федотов немного задумался, – Это как народ на стадионе собирается. Вроде так если объективно – так игры нет, результата, как следствие, тоже, титулов уже скоро пятнадцать лет как корова языком и не предвидится – но народ на трибуне все-таки есть, и довольно много. А просто – потому что вокруг вроде как все свои. Так побудешь среди них – ну и вроде хорошо, покойно на душе делается. А что там да как, где результат с игрой – дело другое. Понимаешь?

– Ну и что делал?

– На трибуне?

– Да не на трибуне! У Белого дома!

– Да то же, что и все. Баррикады построили, выступления ораторов и поэтов-песенников послушали, так походили из угла в угол. Обычное дело, что там еще!

– Баррикады из чего?

– Баррикады, Алеш – как в кино про революцию. Из чего было под рукой, то и в ход сгодилось.

– Ну и как думаешь – если бы реально танки пошли, неужто удержались бы на позициях?

Федотов задумался. Потом сказал так:

– Ты знаешь, Алеш… я так понимаю, что дело-то не в баррикадах, а в людях. Если люди стоят – то и танки не пройдут. А разбегутся люди – так и баррикады никакие не помогут. Ну вот где-то так примерно. А они, такое было ощущение – что стояли бы…

– Молодой верно говорит, – чуть помолчав в свой манере, заключил Илья Муромэц, – Так оно и есть, скорее-то всего.

– Ну ладно, с этим ясно, – не унялся Беркович, – А в девяносто третьем году?

– А в девяносто третьем не ходил никуда. Дома на диване лежал, футбол смотрел. Хотя его и не показали до конца.

– Что ж так? Или идеалы сменились, или люди тебе не такие уже были?

– Да как сказать… если оно как есть-то… Просто есть такие вещи, которые один раз в жизни делаются. Или вообще не делаются. Но если да – то однажды. И люди, идеалы и идеи – уже как бы ни при делах. Так, если коротко.

– Вектор крутится, это да, – вздохнул Илья Муромэц, – Стрелка пляшет, не успеваешь отслеживать… то конституционный порядок, то наоборот, сразу не разберешь. Непонятно, в общем, куда маятник и общее направление движения, вперед или назад. Даже и сейчас. Да сейчас даже, скорее всего, и еще менее понятно!

– Что, и не тянуло по местам боевой славы даже? – уточнил Алеша.

– Ну немножко тянуло, – признался Федотов. – Самую малость. Перед самой пальбой чуть было не пошел уже, да судьба отвела.

– Это как?

– Да вот так. Сидел на дне рожденья у одного хорошего человека, как раз рядом, на Трехгорке. А у него отец спирт носил с работы, ну и как часто бывает – любил настаивать продукт на всяких там корешках и плодах, включая экзотические. Ну и вот сперва хорошо шло, а потом видимо что-то и впрямь чересчур непривычное попалось, ну или не в то горло зашло. Короче, вышел, ну, ты уж извини, Алеш, но ты сам спросил – сел на детские качельки во дворе и сблевал немного это дело. Очень удобно, кстати, рекомендую: кач-кач туда-сюда, и аккуратно так под ноги. А пока сидел так – дай, думаю, все же схожу на разведку. Но сперва поднялся, конечно, к товарищу, взял еще на дорожку. И пошел. Да видно – неверный азимут взял, потому как очнулся – ан, у метро уже стою. Ну и ладно. Плюнул и поехал домой, не идти же заново. Вот и вся судьба.

– Да-а! Да-а! – удовлетворенно протянул Алеша Беркович, – Вот! Вот так и проблевали Россию! Упустили великую страну, распахнули ворота неоколониализму и империализму! Все вывезли в угоду заокеанским бенефициарам и кукловодам! Мировая закулиса, опять же…

– Это ты к чему?

– Да к тому. Сам же сказал молодой, что люди, и что судьба, и что роль личности в истории – так может, именно его слегка замутненной личности и не хватило! И видишь, как все обернулось, как захватили и набросились, и вцепились в артерию хищные, алчные щупальца…

– Алексей, – доброжелательно, но твердо прервал его Илья Муромэц, – Ты не заводись так. Особенно насчет мировой закулисы. Вот ты посмотри на себя…

– А что вдруг? – тут же остыл Алеша.

– Просто посмотри на себя со стороны. По возможности, непредвзятым взглядом, как бы это ни было горько.

И Беркович с готовностью изобразил напряженный внутренний взгляд.

– Ну, допустим, посмотрел.

– Пристально и объективно?

– Именно так.

– А теперь ответь нам… – тут Илья выдержал мастерскую паузу, после чего провозгласил торжественным голосом, – А теперь скажи нам честно: вот кому ты такой сдался?! Какая еще закулиса, какой империализм?! Ну вот сам подумай-то!

– А я и не спорю, – весело откликнулся Алеша, – Нет так нет, невелика потеря!

– Вот и славненько. А теперь – и хватит об этом… – и Федотов со всей нежностью обеими руками обнял своих старших товарищей.

4 ТАМ ПОПЕЛИ, ЗДЕСЬ ПОСИДЕЛИ

Да, я люблю Новый год.

Тут, само собой, внимательный, вдумчивый читатель лишь присвистнет от разочарования: «Эка невидаль! Да кто ж его не любит-то? Особенно сейчас, когда даже трудящимся, а не только одним школьникам как ранее, высочайше даровано почти две недели безделья, уже к середине которых наиболее мужественные любители напрочь теряют ощущение реальности, переселяясь, таким образом, в мир зимних сказок и снежно-ледовых фантазий… ну кто?!»

Да я не об этом, не о выходных. Просто некоторые товарищи взрослые (достаточно странные на мой взгляд) воспринимают Новый год именно так и только. Дескать, мол, да, погулять и несколько присадить печень – это мы согласны, а вот верить в деда Мороза и разные прочие чудеса – это оставьте младшей демографической группе. Елка – искусственная, дед Мороз – переодетый, подарки – купленные, традиционное выступление Президента идет в записи и под фонограмму, а уж про чудеса – говорить и вовсе не приходится.

Напрасно. Напрасно вы так. Все – настоящее и на самом деле. Просто как бы это сказать… чудеса – они ведь тоже достойных ищут, или хотя бы тех, кто просто верит в них, чудесам ведь тоже неинтересно сбываться абы с кем, лишь бы сбыться, а то время уходит, и так далее, это ведь какой-то прагматичный, совершенно не-чудесный подход. Тот же самый Небесный Диджей – он ведь, поди, человеку совсем уж тугому на ухо (ну, в переносном смысле слов) попусту «пласты» (пишу я не без некоторой затаенной гордости) крутить не будет, верно? Аналогично и по деду Морозу.

Над своим к Нему ежегодным посланием склонишься, язык от напряжения и волнительности момента высунешь, занесешь перо над почти незаметно разлинованным листом, чтоб покрасивше-то да поубедительнее вышло – и еще раз задумаешься. Надо, надо еще раз тщательно взвесить все аргументы в пользу того или иного возможного приобретения – ведь оно, считай, почти на весь следующий год, а год – это почти целая жизнь, а то и больше. Тут нельзя ошибиться… важно и не переборщить с требованиями, все-таки большой уже, понимаешь, в какой стране живешь, так что даже деду Морозу не все может оказаться по силам. Ладно, настольный хоккей мы отбросим, он у Лешки есть, всегда же можно спуститься, свой-то, конечно, заиметь еще лучше, но не будем разбрасываться. В такой момент не до сиюминутных капризов, думать надо о вечном. Итак, что же: настоящую клюшку, имеется в виду, импортную, конечно, «загнутую» – или уже который сезон лелеемый в мечтах немецкий конструктор S-300? Конструктор или клюшка? Быть или не быть? Пушкин Александр Сергеевич, начиная свой роман «Евгений Онегин» – и то, поди, менее творческих мук испытывал.

Клюшка! Ну конечно – настоящая, с загибом! Так-то, конечно, можно и над обычной совершить «апгрейд», сам, правда, врать не буду, не исполнял – но как это делают народные умельцы созерцал. Чисто визуально особых сложностей нет, крюк надо распарить в горячей воде, затем изогнуть по желаемой траектории, описываемой уравнением не ниже четвертого порядка, и оставить сушиться, аккуратно заправив спортинвентарь в радиатор батареи центрального отопления. Но это на словах, а на деле есть масса тонкостей, и если сам не пробовал, то лучше довериться мастеру, иначе результат будет далек от желаемого.

Ну и конечно – импортная! Люди несведущие, далекие от спорта, иной раз удивляются, почему советские хоккеисты столь искусно владеют так называемым «кистевым» броском, но удивляться тут нечему. А каким броском, спрашивается, им еще было в детстве овладевать, если отечественной клюшкой один раз нормально «щелкнешь» – и все, вдребезги, и дальше уже можешь щелкать совсем другим местом, горестно сидючи на условной скамейке запасных. Так-то у нас, само собой, щелчок отличный, это еще опять же Пушкин описывал в сказке о попе и работнике его Балде. Но все-таки предпочтение следует отдавать мягкой работе кистями. Ну и вообще, да, это я еще застал, как некий ветеран, разбирая эпизод и отвечая на вопрос эксперта, дескать, как же это вон тот ледовый рыцарь не сумел исполнить элементарное движение «с неудобной руки» – ветеран громко на всю студию возмущался. Мол – это все зло от насаждаемого нам из-за океана «загиба», оттого и до пустых ворот даже добросить не могут, а в наше-то время никаких загибов не было, так что обе руки были удобные, хучь с той швыряй, хучь с этой, одесную и ошуйную тож, и ничего, и бивали и шведов, и финнов, и даже хваленых канадских профессионалов, ну и молодежь пошла, у них одно только на уме, и так далее.

Или – все-таки конструктор? Собственно, этот вожделенный S-300 – это не конструктор целиком, а дополнительный набор к нему. Это же немцы, у них с присущей им педантичностью – все по отдельности, вот это для базового моделирования, вот это – уже для продвинутого пользователя, вот этот – с электромоторчиком для самобеглых колясок или, скажем, колеса обозрения. А в «трехсотом» – просто много таких цветных пластинок гнущихся, но только с ними твоя пожарная или гоночная машина будет выглядеть почти как настоящая, а не какой-то бездушный механический каркас на колесиках. Но то немцы, а у нас в ответ на их порядок – плановая экономика, все точно просчитано наперед, поэтому S-230, в котором моторчик, пылится в «Детском мире» прямо десятками, я его не беру, потому что у меня уже есть, а остальные не берут, потому что необходимая для него плоская батарейка на 4,2 вольта – тоже на прилавках редкий гость. А S-300 нет и не предвидится.

Или клюшка? Но клюшка ведь только на зиму, считай, треть уже прошла, а конструктор – он круглогодично может использоваться… значит, его. Хотя нет. Я, в общем, все модели почти уже собирал, здорово, конечно, будет увидеть их в цветном исполнении, вот прям как на картинках из инструкции, а не в привычном черно-белом… значит, все-таки клюшка… или конструктор? И бьют куранты, и смотришь завороженный куда-то сквозь окно, и даже чудится как будто, что занавеска слегка колышется, значит, есть там уже что-то наверняка… Ну, конечно, заколышется, это же только кажется тебе, что «затаив дыхание», а на самом-то деле сопишь так яростно, что и стакан перед тобой можешь сдуть с места, причем полный! Да, вот такой он – Новый год.

(Показательно, что «трехсотый» набор мне все-таки достался со временем, причем сразу два. Но, в общем, так оно и вышло: где-то внутри уже перекипело, перегорело немножко. Несколько моделей было возобновлено, но не так, чтоб уж с очень большим восторгом. А второй комплект так и остался почти нераскрытый и благополучно дожил до нынешних дней. Но дед Мороз, считаю, здесь абсолютно ни при чем, и причину следует искать только в себе. В конце концов, True love waits, как акустически поет нам гениальный кролик Том Йорк из великой группы Radiohead).

Собственно, единственное, что может омрачить Праздник в переходном возрасте – это необходимость практически сразу от холодца с оливье переходить к сдаче очередной сессии. На Физтехе не практикуется проставление оценок «автоматом», во всяком случае по базовым предметам, и, стало быть, какой бы ты ни был старательный и талантливый студент – а уже числа четвертого-пятого (а то и третьего!) будь любезен восстать из салата и явиться пред светлые очи профессорско-преподавательского состава. Ну а там уже – как сложится.

Разумеется, к седьмому по счету подобному мероприятию (а описываемый день пришелся как раз на него) искусство наше в добывании хороших и отличных оценок достигло значительных высот. Если провести аналогию с миром Прекрасного, то, скажем, музыкальная группа в начале своего творческого пути практически не умеет играть, но имеет горячее желание донести до мира свои новые идеи и оригинальное видение мира. Со временем мастерство неуклонно растет (мы, конечно, говорим о хороших группах), а желание, чего уж там, столь же неумолимо падает. Посему самые достойные работы, как правило, случаются где-то на том отрезке траектории, когда играть уже более-менее научились, а порыв достучаться до сердец благодарных слушателей не до конца еще угас. Есть, конечно, такие, кто и к пенсии не может отличить ноту «ля» от ноты «ми», а есть и те, кто вроде бы техникой владеет, но лицо при этом сразу имеет такое, будто по мокрому полю тяжелую тачку катает – но сейчас речь не о них.

Аналогично и с русскими писат.. (зачеркнуто) с питомцами высшей школы. На первом курсе студента еще обуревает неистовая жажда знаний (здесь, конечно, речь идет о так называемом «идеальном студенте», то есть сферическом и в вакууме), но получать их ему приходится на протяжении практически всего семестра. Но чем ближе становится вожделенный диплом, тем больше скепсиса в том плане, что все равно всего-то ты не узнаешь, и новая информация лишь расширяет границы непознанного, и вообще во многом знании – многая же печаль. Зато пары-тройки дней для подготовки к украшению зачетной книжки знаком «отлично» напротив даже абсолютно незнакомого изначально предмета – становится уже вполне достаточно.

Неудивительно поэтому, что с присущей им мудростью отцы-основатели Физтеха поставили экзамен по квантовой механике аккурат в точке пересечения двух описанных кривых, то есть на зиму четвертого курса.

О, квантовая механика! «Сдал квантмех – можешь жениться», и этим все сказано. То есть, не обязан, само собой, но можешь. Потому что ничего тебе в этой жизни уже не страшно. Потому что квантовая механика – это…

«Дети двадцать первого века»

– Пап, посмотри, а Филимон не сидит у меня под кроватью?

– А ты сам не можешь посмотреть?

– (вздыхая) Я его сегодня боюсь… Я его хотел погладить, а он меня чуть не поцарапал!

– Глеб, я устал. Я не буду вставать. Так засыпай. Хочешь, лучше сказку расскажу?

– (несколько поразмыслив) Придумал! Я пойду посмотрю Филимона в других комнатах и на кухне. Если он там – значит, под кроватью его нет!

Ну вот так. Современные пятилетние дети уже легко проводят мысленный эксперимент с котом Шредингера! Безусловно, они будут счастливее нас, как оно на самом-то деле и должно быть.

Да, но то – кот Шредингера, это-то еще как-то можно понять. А ведь есть еще и одноименное уравнение, и вот там уже начинаются определенные трудности. Так-то на первый взгляд оно все прозрачно, ну что там, пси-функция, примененная к оператору состояния, дает тот же оператор с энергией системы, ну плюс еще линейный член… а, или волновой? Ну не суть, короче, пять очков-то я свои законные получил, кто не верит – могу даже вкладыш с табелем показать!

Характерен еще вот какой аспект этой воистину великой дисциплины, четвертый том нашей Книги Жизни под названием «Ландау-Лифшиц в десяти томах». Художественная литература и прочие жанры подчас рисуют нам эдакий чудаковатый образ ученого, такого маленько не в себе и не от мира сего персонажа. Но в предыдущей новелле было среди прочего убедительно доказано, что студенты МФТИ – ребята исключительно нормальные, и случаи помешательства среди них крайне редки. В отличие, скажем, от того же мехмата, что опять-таки было наглядно продемонстрировано, вот «мехматянина» -то легко себе представить напрочь заблудившимся в каких-нибудь многомерных пространствах среди графов с бесконечным числом ветвей. Или представителя какого-нибудь вообще гуманитарного направления. И в целом это понятно. Физики, как и врачи, скажем, (разумеется, вынося за скобки психиатров) занимаются сугубо реальными, осязаемыми вещами, и сходить с ума им особенно некогда да и незачем.

Так вот. Единственный известный мне лично поликлинический случай был связан как раз с квантовой механикой. Один сорвавшийся с катушек старший товарищ именно что воображал себя время от времени вышеназванной пси-функцией. Он характерно выгибал руки кверху и так и заявлял окружающим: «Я – пси-функция!» Потом прикладывал пальцы к плечам, как во время упражнения по физкультуре на вращение, и диагностировал новое уравнение своего состояния: «А теперь – фи-функция!» И так несколько раз подряд. Но, во-первых, сумеречное это самоощущение у него довольно быстро купировалось само собой, а в-главных, как быстро стало известно, пациент чуток подвинулся на почве неразделенной любви, а вовсе не на научно-изыскательской, так что квантовая механика была там фактически ни при чем, если только по касательной.

Короче говоря. Шел третий час нового, 1994-го года. За окном было сравнительно тихо. Китайских фейерверков в промышленных объемах еще не завозили, да и вообще в те дни беспорядочная пальба на улице вызывала скорее тревожные ассоциации, нежели создавала атмосферу безмятежного веселья, а бесконечные старые песни о главном еще не были изобретены. В общем, пора было сворачивать встречу со сказкой, остающиеся трое суток до Главного экзамена обещали быть насыщенными. В дверь аккуратно позвонили.

Собственно, я хоть и не думал об этом, но не сомневался ни секунды. На пороге стоял Олег Юрьевич.

– Т-твоих не разбудил? А то вдруг спят уже… – проявив заботу осведомился он, – Я т-так осторожно жал, а то у вас вечно орет к-как этот… как его… как этот, к-короче, орет!

Когда я буду писать что-нибудь на уровне «Поучение сыновьям», я напишу так: «Настоящий друг, дети – это тот, кто даже через много лет помнит, как именно орет твой дверной звонок…» (а вот, мне подсказывает мой редактор: «Ты же уже пишешь!» Ну, нет, надеюсь – пока все-таки еще не «Поучение» прям, чутка повеселее! Стараюсь уж во всяком случае – прим. авт.)

– Не волнуйся, – успокоил я друга, – Хорошо еще, что я-то услышал.

– Ну хорошо. А то мои-то спят уже давно. Папаня как махнул триста залпом, так и вырубился почти сразу, даже Борю Ёлкина толком не выслушал! Не говоря уж про «Голубой огонек»… Сдает что ль уже?

– Мы все не молодеем, Олеж… – философски подтвердил я.

– Ну тем более тогда – давай, собирайся. Пошли! – и Олег Юрьевич торжественно, как олимпиец – зажженный факел, взметнул над головой сосуд с живою водой.

С необоримой жаждой в глазах я взглянул на атрибут. Дополнительных вистов ему придавало и то, что был он еще давешнего, доперестроечного времени, проверенный бренд, то есть, само собой, и там мог быть попросту разбодяженный спирт, но уж во всяком случае – с меньшей вероятностью, чем в новомодных подмигивающих тебе и прочих оригинальных емкостях. Короче говоря – это был Аргумент. С другой стороны, каждый час был дорог, да и дополнительная вихревая турбулентность в голове…

– Олеж, может потом как-нибудь? У меня экзамен четвертого, механика квантовая…

– Когда п-потом? К-когда потом? – от возмущения Олег Юрьевич даже заикнулся сильнее обычного, – Потом не будет! Одевайся и пошли. А от квантовой механики твоей все равно проку никакого. Я на ЗИЛе своем езжу – и вполне без нее справляюсь!

И он был в который уже раз абсолютно прав. Если что-то действительно хочешь – сделай это здесь и сейчас. Сделай это сам, не перекладывая ни на кого. Потом – не будет, или уже не будет нужно, и в первую очередь – тебе самому… (надо будет тоже воткнуть в «Поучения». Прям жирным шрифтом выделить и подчеркнуть).

Я быстро оделся, и мы спустились вниз. Вышли на улицу. Глобальное потепление, хоть и набирало уже силу, но в тот раз было еще ничего, погоды стояли вполне адекватные сезону. Снег, во всяком случае, хоть и не очень убедительный, но лежал.

– Пойдем куда-нибудь. Не будем же мы у подъезда, как алкаши какие… – напомнил Олег Юрьевич давешнее.

– Например?

– Не знаю. Все равно куда. Ну, хоть к школе давай!

И никогда не спорь с друзьями. Если сказано, что у подъезда как алкаши, а у школы – уже нет, значит, на самом деле так оно и есть. Просто слушай и прими как данность.

Строго говоря, Олегу Юрьевичу было не впервой сдергивать меня аккурат в самые интимные предэкзаменационные мгновения. Еще в самую первую сессию он вызвонил меня и тоном, не предусматривающим контраргументов, известил: «Собирайся! Мне в Кунцево надо съездить, вроде там есть для нашей „шахи“ запчасть одна. А то мне одному что-то стремно с деньгами ехать в такую даль. Да и веселее вдвоем!» Правда, тогда уже зачетка была украшена вполне благостными «4» по общей физике и «5» по математическому анализу – но и без того бы я безропотно согласился. Отложил аналитическую геометрию и поехал в Кунцево.

Даже не в Кунцево, а еще дальше, за кольцевую дорогу. Которая в те годы еще вполне оправдывала свое звание «дороги смерти», не то что сейчас, ни освещения, ни ограждений каких, голый тракт посреди степи. Но кое-как форсировали, и устремились вперед, на смутно тлевшие в темноте огни техцентра.

– А точно там эта запчасть твоя есть?

– Теперь уже без разницы. Не возвращаться же обратно.

Неожиданно из снежной мглы выступил какой-то замшелый дед. Поглядел на нас внимательно – а потом спросил:

– Парни! А не знаете случайно, как пройти…

Куда надо было пройти внезапному деду, Олег Юрьевич дослушивать не стал и сказал строго:

– Пристраивайся за нами, старик. Ступай в след в след. Иначе так и пропадешь здесь ни за грош.

Самое удивительное (хотя, может, и нет), но дед так немедля и поступил. Картина в целом вышла достойная. В мире бушевали нешуточные страсти, ястребы Пентагона бомбили Ирак, русский ОМОН штурмовал телебашню в Вильнюсе, министр иностранных дел Шеварднадзе пугал своей отставкой в знак протеста против надвигающейся диктатуры, и так далее, одно другого тревожнее – а здесь стылым январским вечером в далеком районе Кунцево двое отроков и один уже немолодой человек след в след пробирались сквозь вьюгу за неведомой запчастью…

И мы пошли. Когда-то казалось, что дойти от дома до школы – это все-таки путь. До первого подъезда, потом до дороги, перейти ее, войти на территорию, обогнуть, и еще несколько шагов вдоль… Затем, в полном соответствии Теорией относительности Эйнштейна, расстояние неумолимо сокращалось, а время бежало все быстрее и быстрее, ну что там, минута с небольшим – и ты у цели. Но тут вдруг – все словно вернулось на круги своя, и опять – путь, не в Кунцево, конечно, но все же! Никуда не торопясь, ступая осторожно, и кусты акации вдоль дороги с так и не облетевшими до конца пожухшими листочками-мизинчиками – видишь их как будто в первый раз, и рассматриваешь с восторгом каждую веточку! Снежок еще такой легкий запорошил…

– Где встанем?

– Да где хочешь. Нигде вроде не занято!

– Ну пойдем тогда вон, на покрышки!

Назначение этих покрышек, рядком вкопанных вдоль футбольного поля и регулярно во время школьной практики раскрашиваемых в разные веселенькие цвета, было туманным. То есть, понятно, что распивалось круглогодично именно на них – неясна была именно их начальная, сакральная миссия. Раз на спортплощадке – стало быть, только по повелению наставника физической культуры Бориса Михайловича, а у того, как неоднократно подчеркивалось, каждый снаряд имел свой ярко выраженный функционал, и никак иначе. А лучше – два функционала. У нас даже гантели были такие, совмещенные с кистевым эспандером, как бы из двух половинок с пружиной внутри. То есть, на одном снаряде можно было развивать разные группы мышц. А тут какие группы? Нет, вроде бы как-то раз (вроде бы!) группа младших школьников отрабатывала через эти покрышки челночные прыжки в высоту с места, но затем якобы (якобы!) один юноша неуклюже зацепился и грохнулся с чуть ли не компрессионным переломом позвоночника, но данную гипотезу Олег Юрьевич отмел с порога: «Не, ерунда, – веско сказал он, – Ну ты сам посуди. Если бы правда кто-то что-то сломал – Борю посадили бы давно! А даже если бы и не посадили, то все равно, он бы в тот же день повелел бы эти покрышки срыть до центра Земли! Не, тут другое что-то, точно тебе говорю…»

И точно. Теперь-то я знаю наверняка: они были вкопаны для того, чтобы мы однажды новогодней ночью встали возле них!

Встали. Олег Юрьевич вытащил стаканы, недвусмысленно еще раз обозначив ту позицию, что мы не алкаши какие, разлил.

– Ну, с Новым годом!

– С новым счастьем, ага. Ну, давай!

Выпили. Немного помолчали.

Это на самом деле очень непросто – начать разговор со старым другом, сколько мы тогда не виделись – да больше года, скорей всего, а год тогда – это было еще очень много. Это целых две сессии, как минимум! Но если это и вправду друг – то можно и с чего угодно.

– Слушай, сейчас, когда по аллее шли – вспомнил сразу, как тогда тебя встретил там…

Понурой осенью встретил, как раз в школу новую перешел, только первую четверть заканчивал, весь задумчивый такой брел, рано ездил, так бы нам не встретиться, конечно, но, видно, ко второму уроку ехал, но неважно. Вдруг идет такой – но навстречу почему-то, уже из… «О, здоров! – Здорово! – А ты чего из школы-то идешь…»

– …а ты такой – «Да вот, ремень у сумки порвался, домой иду чинить…» А я такой тебе – «А, ну да, ну да… Ну давай, пока – Ну пока, да…» И иду себе дальше, весь такой задумчивый, сосредоточенный, все нормально… И только в автобусе вдруг как осенило: «Ну какой нахер ремень! Ну что, день не мог отсидеть, можно подумать, первый раз в первый класс идешь, чтоб никак уж с рваным-то ремнем не осилить!»

– Ага, точно, я сразу вспомнил! А я тогда вечером сижу накануне, а Татьяна контрольную обещала дать, а я зачитался книжкой какой-то, потом думаю – а, ладно, у тебя завтра скатаю. А в школу-то пришел, и тут только вспомнил, это ж не домашняя работа, а в классе, а в школу-то ты другую уже ходишь… Ну, не позориться же было, а то совсем нулевой пришел. Ну, оторвал ремень да и отвалил!

– Молодец, чего там!

– Да-а!

– С квантовой механикой, напомню тебе, такой номер у меня не пройдет!

– Да и ладно. По второй?

– Само собой.

И мы выпили по второй.

– Слушай, вот случай тебе хочу один рассказать, приключилось тут по осени. Тебе понравится.

– В-валяй.

– Мать тут обокрали в автобусе, кошелек из сумки вытащили…

– Что ж тут интересного? – удивленно вскинул брови Олег Юрьевич, – Обычное дело! В-время непростое, к-каждый крутится как может…

– Ты слушай… Мы с отцом вечером возвращается, она сообщает. Ну, сажаем ее против себя – мол, докладывай, что уж там, как дело было, какие версии случившегося… А она говорит – да я как глянула у метро в сумку, когда за проездным полезла, как осознала – так сразу поняла где. На семидесятый когда пересаживалась, автобус подошел, и вроде народу-то так не особо много, рабочий полдень все-таки – а когда подымалась и только вошла, ну вот сдавили со всех сторон, ну прямо как в самый час-пик толкучка! И сразу вспомнила, мужики еще стояли на остановке, я подумала еще, что ж не на работе-то они…

– А они на самом деле на работе! – искренне расхохотался Олег Юрьевич.

– Да вот именно! А мать такая еще – не, ну так-то не подумаешь, прилично одеты вроде…

– А, а она, небось, предполагала, что в транспорте кто обносит – они прям идут как лиса Алиса и кот Базилио из кино. Еще и табличку впереди себя несут!

– Мы с отцом ей так сразу и сказали. Тоже мне аргумент – «прилично одеты…»

– Вон, всю страну разворовали – поди, не в обносках ходят!

– Олеж, но не будем сейчас об этом!

– С-согласен. Ну и в итоге – сколько срезали?

– Да нисколько. Мать говорит – я что вам, дура что ль какая, все-таки жизнь в этой стране прожила. Деньги-то она в банке держит (ну в смысле – в стеклянной, а не в банковско-финансовом учреждении – прим. авт.), а в «лопатнике» -то у нее, говорит, ну может стольник лежал или двести… (это были пореформенные, «ельцинские» деньги, промежуточные между советскими еще и ныне имеющими хождение, больше на фантики такие цветные похожие. Сто рублей являли собой и вправду сумму весьма незначительную – прим. ред.)

– Надеюсь, в трехлитровой?!

– Олеж, я был бы счастлив сделать так, чтобы мать моя на рынок ездила с трехлитровой банкой денег, но пока, к сожалению, до того далеко. Так что – в майонезной!

– Ну это да… А моя – в книжке носит. Мы ей с отцом говорим – к тебе если залезут, так сразу поймут, где у тебя деньги, а где просто для отвода глаз. Она такая – почему, мол? А мы ей хором – да потому что по тебе сразу видно, что ты книжек не читаешь! И наверняка деньги в них держишь!!!

– Короче, не в этом суть.

– А в чем тогда?

– В том, что мы с отцом подумали немного и говорим ей…

– С-стоп! – поднял руку Олег Юрьевич, – Я понял. И вы такие говорите ей…

«Так, дети, открываем тетради и записываем с красной строки Определение. Даже лучше с новой страницы. Настоящий друг – это… это когда не то чтоб он знает наперед все, что ты собираешься ему поведать… или как у Майка, «…когда тебе будет нужен кто-то, с кем не нужно говорить…», нет, поговорить-то можно, даже нужно!..

– …и вы такие ей говорите… Вот отходят они, заметая следы, убеждаются, что нет хвоста. Встают такие, все в предвкушении г-где-нибудь на детской площадке, раскрывают этот кошелек… раскрывают, а там, как говорится – хер да ни хера! И они такие стоят все как оплеванные, в крайней степени разочарования и недоумения, а потом в-вздыхают хором: «Да-а-а… а ведь она была – прилично одета!!!»