Текст книги "Мастер своего дела (сборник)"

Эльдар Сафин. Мышь белая

В ночь перед первым визитом Гавры Кузя насрал в четвертый блок сквозь вентиляционную решетку. Обнаружил я это, едва проснувшись, по запаху паленой проводки и весь день был, мягко говоря, не в духе.

Слесаря едва не катались в судороге от восторга – как же, Крутой Человек из Визора приехал на наш сервис! Даже Саныч вылез, вытирая руки промасленной тряпкой, в надежде на скупое мужское рукопожатие Гавры.

– Загоняйте машину, – сказал я тогда.

– Константин, у меня к вам деловое предложение, – ответил он.

– Загоняйте машину или проваливайте.

Он сразу ушел, а по пути легко и без пафоса пожал грязную лапу моего шефа, подмигнул гоп-компании и походя похвалил тюнинг Валеркиного «Волка».

– Зря, лядь, ты так с ним, Костян, это же, лядь, Гавра! Сергей Гавриленко, лядь, ведущий «Ралли без правил»! – Саныч никогда не учил меня жизни, но нынче рискнул. – Я тебе, лядь, редко указываю, ты меня, лядь, редко посылаешь к югу, вроде все путем, но сейчас, лядь, ты не прав.

– Саныч, ты его по визору видел, он тебе как родной. – Я посмотрел шефу в глаза. – А у меня ящика нет, он для меня обычный клиент, только хуже, потому что ничего на диагностику не предъявил.

Этот разговор в нескольких вариациях повторился еще раз пять – практически с каждым слесарем и механиком нашего небольшого коллектива. Гавра, как выяснилось, раньше был певцом, потом бизнесменом, продюсером, художником и еще чертом в ступе – и везде успешно. Его любили женщины, обожали дети и уважали мужики. Я же был к нему равнодушен и не понимал, почему мне ставили это в вину.

Вечером оказалось, что Кузя сыграл роль доброго гения и зря я с утра у Валеры требовал давно обещанный резинострел. Филин насрал ровно туда, куда надо было, – «Двигун» в первый раз выдал четкий диагноз, и получившая молотком в грудину мышка выжила.

Расчувствовавшись, я подарил вылеченную красавицу Кузе. Филин заглотнул добычу, а потом половину ночи ухал, то ли восхищаясь щедростью хозяина, то ли возмущаясь его жадностью.

* * *

– Можете поставить электромотор на вентилятор, механика с охлаждением не справится.

– Я не хочу колхозить! – Парень в модной цветной стеганке почти плакал. – Это же двести сороковая, от отца досталась, а ему от деда!

– Тогда искусственно ограничьте объем двигателя до двух литров. Ездить будете медленнее, зато закипать перестанете.

Я не волшебник, но почти. Я – диагност. Если не лучший в мире, то в десятку по России вхожу точно. Ко мне приезжают со всего Северо-Запада, иногда заказывают видеомост с разных концов мира. Я чувствую моторы, мне достаточно услышать, как запускается двигатель, чтобы сказать, что в нем не так. Иногда приходится послушать на ходу или во время прогрева. Гораздо реже – несколько раз запустить и заглушить. В редчайших случаях сеанс диагностики затягивается дольше чем на полчаса.

А деньги я беру поминутно.

– Следующий!

Въехавшее во двор сервиса машину напоминало весьма смутно – практически телега с рулем, джипоподобная колымага жутчайшего вида. Но я в тот момент не обратил внимания на внешний вид автомобиля, потому что едва ли не первый раз в жизни не чувствовал двигателя.

Это был не гибрид, не стандартный электро и даже не древний ДВС. Подойдя ближе, я услышал шелест – движок не молчал, он разговаривал, но очень тихо.

Минуты три я просто слушал, а потом выдал диагноз:

– Принцип работы интересный, раньше не сталкивался. Экспериментальный? Сделайте ему личный кондей, нормальная температура для него – плюс десять-одиннадцать, сам он, судя по всему, почти не греется. Если не разберетесь с нестабильностью в колебаниях, придумайте магнитную подушку, он должен быть наклонен мордой на четыре градуса вверх от горизонтальной плоскости.

– Мне не нужен диагноз, мне нужен механик на одну гонку. Человек, который сможет гарантировать, что машина пройдет от старта до финиша, восемьсот двадцать километров по бездорожью.

Это был Гавра. Со времени первой встречи он несколько раз пытался выйти на меня – через шефа, через закрытый форум, где я иногда развлекался, консультируя автомехаников. Гавра даже с пожарными вламывался якобы для проверки. Я уже знал про его гонку все – и про машину нового образца, которая вроде как может преобразить гниловатый имидж отечественного автопрома.

И про то, что Гавра поставил все – карьеру, квартиру, долю в бизнесе – на эту машину. Но пока я ее не увидел, она была мне неинтересна. А когда увидел, понял: мотор действительно забавен, а вот гонка по-прежнему не имеет для меня никакой притягательности.

– Тебе шестнадцать, ты гений, но где твоя слава? Где девушки, падающие у твоих ног и в судороге сдирающие с себя белье? – Гавра добился своего – я его не выгонял – и пытался закрепить успех. – После гонки ты будешь знаменит и даже не заметишь, как легко станет жить в этом мире, равнодушном к гениям и восхищающемся любым, кто засветится в визоре.

– Мне это неинтересно, – я попытался закруглить разговор без резкости. – Если нужна будет консультация по вашему мотору, я с удовольствием ее дам. А консультации вам понадобятся, уж вы поверьте.

Гавра скорчил недовольную, но очень смешную рожу – он жил как перед камерой каждый миг и, если честно, своей настойчивостью и пробивной силой стал мне даже слегка симпатичен. Затем он достал из кармана пакет и положил на мой стул:

– Прочитай на досуге, гонка через неделю.

Вечером пришел контейнер с синтезированными на заказ элементами и конструкция, из которой я собирался вырезать кусок для своей установки по обогащению тяжелых металлов. Кое-какие изотопы, несмотря на купленный за бешеные деньги сертификат государственной научной лаборатории, мне все равно не продавали.

Всю ночь я работал. С переломами и ушибами машинка справлялась на ура, отравления стандартными ядами распознавала, а что-либо посложнее расценивала как оскорбление и в лучшем случае выдавала невозможные рецепты, в худшем просто висла.

К утру я был вымотан, но «Двигун» – основной модуль машины-диагноста – проявлял все признаки жизни, хотя стабильности ему и не хватало.

На следующий день я уже не помнил про пакет от Гавры.

* * *

«Договор вступает в силу после выполнения всех условий, в противном случае откладывается на год». А ниже – приписка: «Костя, у нас все выполнено, осталось только пройти трассу Суоярви – Великий Новгород. Если не пройдем, контракт не отложат, а продадут немцам – в документах есть лазейка, наши юристы прошляпили».

Клиент, записавшийся заранее и оплативший сорок минут моей работы, опаздывал. Кофе уже распирал изнутри, и влить еще хотя бы чашечку эспрессо в желудок казалось невозможным, а тут еще кто-то заботливо подложил на мой стул смутно знакомый пакет с надписью «Константину Рябову».

И я, вместо того чтобы включить плеер с приложениями к справочнику по органической химии, вскрыл пакет. А потом еще раз подумал, и еще, и думал весь день, а вечером, чтобы не совершать ошибок с «Двигуном», решил согласиться. В принципе все равно, пока не придут ньюкреевские процессоры, я занимаюсь шаманизмом, который потом, возможно, окажется бессмысленным.

По моим расчетам, я выпадал с гонкой на три дня – подготовка, сама гонка и отходняк. Утром позвонил Гавре, он сразу ответил – на выдвижном экране отобразилась жующая морда.

– Ага, решился, – он выглядел так, будто ни секунды не сомневался.

– Да, заберете меня перед гонкой, а после доставите обратно. Оплата – поминутная, по моей стандартной ставке.

Не знаю почему, но эта радостная жующая харя выбесила меня.

Вечером я слушал справочник по химии, потом валялся с планшеткой и рисовал дизайн антирадиационного стеллажа. Впервые за два года настроения работать не было от слова «вообще».

Кузя опять насрал на четвертый модуль, но я уже пару дней как подготовился – кожух спас эксперимент от экскрементов.

* * *

Они приехали вдвоем, ровно в восемь вечера – через пару минут после того, как я избавился от последнего клиента – тому приспичило на городской мини-коптер поставить гибрид от военного «крокодила».

– Знакомься, это Настя. Настя, это – Костя, гениальный двигателист.

Я хотел объяснить им, что в восемь мой рабочий день заканчивается и начинается личное время, которое я не продаю даже за очень большие деньги.

Думал даже показать, где находится выход, и извиниться, что не могу проводить, потому что мне некогда. А потом вдруг осознал, что Настя мне очень, очень нравится. От нее почти незаметно пахло потом, и гораздо сильнее – машинным маслом, и еще немного ромашкой – то ли мылом, то ли дезодорантом, но явно не духами.

Невысокая, плотная девчонка со светло-русыми волосами, стянутыми в косу, и с серыми глазами показалась мне очень близкой, своей.

А еще во дворе автосервиса она выглядела абсолютно естественно.

– Первую часть гонки пилотом поеду я, вторую – Настя. Ты, Костя, пройдешь как бортинженер всю трассу, тебя заменить нам некем.

– Чаю попьете? – поинтересовался я, с трудом выдавливая из себя слова и запоздало удивляясь их смыслу.

– Было бы здорово, – неровным, ломким голосом ответила Настя, заметила мое удивление и пояснила: – Мне месяц назад делали операцию на связках, сейчас заново учусь разговаривать.

– Ни хрена себе, – восхитился Гавра, едва зайдя в мой бокс. – Теперь я понимаю, почему ты диагностируешь на улице. Вечный двигатель? Виртуальная точка опоры, с которой можно переворачивать мир? Искусственный интеллект семнадцатого порядка?

Я давно привык к своему обиталищу. Но теперь вдруг посмотрел на него глазами Гавры и Насти: компьютерные и механические блоки, провода, кое-как зашитые в гофру, паутиной окутывающую зал. Четыреста кубических метров оборудования, стеллажей, пустых и наполовину полных коробок – и то здесь, то там мигнет лампочка или зашелестит что-то, а под потолком крутится золотая сфера – но она к «Двигуну» никакого отношения не имеет, я ее четыре года назад сделал вместо люстры.

– А что это? – Настя посмотрела на меня, словно надеясь, что объяснение будет сказочным.

– Это – абсолютный диагност, только он недоделан. – Я улыбнулся – кривовато, наверное, с непривычки. – Все началось два с половиной года назад, когда я купил клавиатуру, считывающую биометрические параметры с кончиков пальцев.

Может, помните, были такие – после подстройки они определяли, если человек пьян или заболевает, и выводили информацию на экран компа. Я разобрал клавиатуру и обнаружил, что там все примитивно – пара микросхем плюс стандартные датчики нажатия, основная фишка заключалась в программе, которая анализировала данные.

А я с детства возился с моторами – отец, пока был жив, считался одним из лучших механиков в Великом Новгороде, вокруг всегда что-то жужжало и ревело, как-то так получилось, что, когда он умер, а Саныч выкупил мастерскую, я остался здесь – диагностом.

Мысль о том, что диагностировать можно не только моторы, но и людей, крепко меня тогда ударила, и я решил создать свой диагностический аппарат. Деньги проблемой не были – когда они понадобились, я просто стал экономить время, поток клиентов постоянно увеличивался, Саныч поднимал цену на меня до тех пор, пока мои возможности не начали совпадать со спросом.

Программы я заказывал в нескольких конторах – просто говорил, что будет на входе, что должно быть на выходе и как нужно регулировать параметры. Вначале я знал каждый винтик в «Двигуне», а сейчас уже не уверен даже в том, что делал неделю назад, – многое получается на интуиции.

Я умолк.

– Сколько людей вылечил? – поинтересовалась Настя после пары минут молчания.

– «Двигун» пока рассчитан на мышей, пойдемте покажу.

Я провел Гавру и Настю к вольеру – там в двух десятках клеток резвилось около сотни белых грызунов. Простенькая система жизнеобеспечения убирала мусор и добавляла корм и воду.

Достав первое попавшееся животное, я вывихнул ему заднюю лапку, по нервному стону Насти отметив, что это было ошибкой. Затем положил мышку в резиновый футляр, закрыл его и нажал кнопку.

На голопанели появилась трехмерка – грызун в полном формате. Экран выдал десяток таблиц, затем из принтера вылез листок с инструкцией.

– Точка один-семнадцать, нажатие вверх-вбок четырнадцать градусов, препарат две тысячи одиннадцать внутривенно.

Планшетка тут же отразила, где находится препарат две тысячи одиннадцать, а на трехмерке появилась точка одиннадцать семнадцать.

Заправив шприц-тубу, я достал мышку, легонько нажал на точку – лапка встала на место под тонкий визг, затем ввел препарат – и белая красавица, даже не прихрамывая, отправилась в клетку к своим товаркам.

– Потрясающе, – прокомментировал Гавра. – А внутренние повреждения, болезни, вирусы?

– Частично, – уклончиво ответил я. – Иногда получается чуть ли не с того света вытащить. Сам «Двигун», как я подозреваю, работает хорошо, просто некоторых веществ у меня нет, а другие в принципе невозможно синтезировать. Пытаюсь заставить его предлагать более слабые аналоги из имеющегося, у меня в картотеке восемнадцать тысяч препаратов, еще около тысячи или синтезируются в лабораториях по всему миру, или уже в пути.

– И ты хочешь сказать, что тебе на все это хватает денег? – Гавра иронично сморщился.

– Считай сам – минута у меня стоит сорок «ёлок», в день около пятисот рабочих минут, минус двадцать процентов Санычу, и умножай на тридцать – работаю я без выходных. Сорок-пятьдесят тысяч «ёлок» в месяц.

– Годовая зарплата хорошего специалиста! – поразилась Настя. – Гавра, а ты говорил, что его не ценят!

– Не все измеряется в деньгах, – смутился он. – Где мировая слава? Именно ее мы ему и предлагаем!

* * *

Естественно, за день подготовиться бы не получилось – выяснилось, что должен быть какой-то начальный заезд для определения, кто выйдет со старта первым.

Три дня до гонки я доводил мотор до идеала: по моим эскизам вырезали из полиуретана подушки двигателя в количестве четырнадцати штук – плюс двойной комплект запасных; нацепили «рубашку» кондиционера, затащили «хвостом» в кабину, одновременно перебирая всю подвеску и перетачивая кардан.

Восемь слесарей и механиков крутились вокруг меня, не подвергая сомнению команды и советы. Гавра занимался доводкой внешнего вида, прямо в боксе вырезая из ажурных карбоновых пластин куски кузова. В предпоследний день машину покрасили, вставили стекла, установили ее на колеса с максимально допустимыми, девятнадцатыми дисками.

Затем мы полетели в Суоярви. Люди – на одном вертолете, машина, закрепленная снизу, – на другом. Я во время полета спал, а когда проснулся, то обнаружил, что тело сидит, а вот голова моя покоится на груди у Насти.

Такого внутреннего шока я не испытывал с момента, когда умер отец. Сразу куча мыслей взорвала мозг, и ни одна из них не была связана с возбуждением – просто я вдруг осознал, что двадцатитрехлетней девушке шестнадцатилетний пацан кажется почти ребенком – и именно поэтому она не стала меня будить или отодвигаться.

Она не воспринимает меня серьезно – первая по-настоящему интересная мне девушка. Надо просто доказать ей, что я – единственный в своем роде, сильный и целеустремленный.

* * *

Квалификацию прошли вообще без проблем – Гавра оказался не просто опытным водителем, за рулем он был настоящим богом. Через канавы и кустарник «Тёркин» – так назвали в рабочем варианте машинку – проходил вальяжно даже на сорока.

Оказались шестыми из тридцати двух машин. А в ночь пошел основной заезд.

* * *

– Сука! Куда прешь! – выскочил из-за дерева под колеса какой-то придурок с камерой.

Гавра легко объехал его, колесо нырнуло в яму, но подвеска сработала четко.

– Одна из подушек двигателя уходит, надо поправить.

В самом начале мы обогнали двоих – «Додж» менял все четыре колеса, «Джип» попытался срезать по болотцу и теперь медленно, но верно враскачку выползал на твердь.

Потом нас обогнала «Хонда», затем нагнал «Джип». От лидеров, судя по планшетке, мы отставали все сильнее, зато сзади мощно напирали конкуренты.

– Километров сорок пройдем? – Гавра перекатывал в губах незажженную сигариллу.

– И семьдесят пройдем, но чем дальше, тем сложнее будет вправлять.

Остановились, за четыре минуты поддомкратили двигатель и вправили подушку. «Джип» ушел вперед, толпа сзади приблизилась – трогаясь, мой пилот ругнулся, выплюнув обмусоленную сигаретину.

Ночью идти по пересеченной местности – удовольствие не из приятных. На второй сотне километров заскрипело что-то сзади.

– Задний мост, так его разэтак, надо было козловский брать. – Гавра со злости выжал газ, на электронном спидометре цифры стремительно побежали вверх – до восьмидесяти.

Через минуту схватили приличную яму, затем чуть не перевернулись на незаметном корне в грязи.

– Сбрось скорость, – попросил я.

– Ща, «Джипа» нагоним…

Но обошли первой «Хонду» – она лежала на боку, рядом, показывая жестами, что все в порядке, стояли пилот и штурман. Чуть сбросили скорость, вывернули колеса и едва не взлетели на поваленной сосенке.

– Нам же главное не победа, главное – дойти до финиша? – тихо поинтересовался я.

– Я так не умею. – Гавра нервно облизывался, поминутно закусывая и отпуская нижнюю губу. – Если гонка – то надо идти к финишу на максимуме.

Уже под утро, мягко проваливаясь на выложенной досками гати, заглохли в середине болота.

– Что случилось? Почему не предупредил? – зловеще спросил меня Гавра. По глазам я понял – может ударить.

– Я посмотрю.

Домкратить «Тёркина» в такой ситуации было нереально – и я, сняв куртку, нырнул под машину, с головой уйдя в холодную жижу. Вынырнул за бампером, в подкапотном – благо, место позволяло.

– Ключ на двадцать два!

Сверху пришел ключ.

– Наждак!

– Еще наждак, этот размок!

– Еще наждак!

В третий раз пришла корщетка – и как я сам не сообразил!

Уже ехали, когда Гавра спросил:

– Что это было?

– Контакты окислились, – ответил я. – Сплав дико ненадежный. Надо будет делать соединение через фишки.

До Лахденпохьи доехали одиннадцатыми. Здесь на всех машинах менялись экипажи – на свежие. У нас вместо Гавры за руль села Настя. Узнали, что утонул пилот «Субару»: перевернулись на болоте, ехали одними из последних, гать не выдержала, штурман выплыл, а его напарник – нет.

– Давай, Настенька, дальше дорога попроще, не трек, конечно, но тебе не привыкать. – Гавра обнял девушку, поцеловал ее в щеку, затем крепко пожал мою руку.

Пока проезжали Ленинградскую область, обогнали три экипажа – Настя хуже напарника шла по бездорожью, слишком резко снижая скорость и медленно ее набирая, зато на отрезках хорошей дороги, которых становилось все больше, вела очень уверенно, выжимая из мотора максимум, но не насилуя его.

– Здесь налево, – предупредил я ее метров за двести до маневра.

Она вошла, не снижая скорости, на ста двадцати, просто заблокировав колеса на долю секунды, чтобы внести юзом зад в поворот.

– Я помню, – ответила девушка с запозданием. – Главное, чтобы нам потом за разбитое покрытие счет не выставили.

Она одинаково хорошо шла по местным проселочным дорогам и по асфальту. Мотор словно принял хозяйку – в его урчании иногда прорывались панические нотки, но ничего страшного в этом не было – девушка просто выжимала его до предела.

За сорок километров до Великого Новгорода мы оказались уже четвертыми. Лидер оторвался слишком хорошо, третьего мы постепенно дожимали, а второй на длинных участках становился виден далеко впереди.

В тот момент, когда мы обгоняли третьего, его пилот – то ли случайно, а скорее – от злости – чуть вильнул рулем, и «Тёркин» через встречку вылетел на обочину, дважды кувырнувшись.

У меня рассекло бровь и зажало ногу между сдвинувшимся креслом и треснувшей торпедой. Настю выкинуло через лобовое – ее ремень безопасности вырвало вместе с болтом и гайкой из плохо подогнанного кузова.

Две минуты спустя около нас приземлился вертолет медслужбы, из которого выскочили врачи, еще через несколько секунд рядом встала вертушка Гавры.

– Иди вместо меня, – горячечно шептала девушка. – В десятку мы точно войдем…

– Как она? – Гавра оттащил самого молодого врача в сторону.

– Может, выживет… – медленно произнес парень.

– Один доедешь? – метнулся ко мне старший пилот, пока Настю заматывали во влажный кокон.

– У меня прав нет, – руки тряслись, из глаз катились слезы.

Гавра презрительно скривил губы и выплюнул:

– Можешь не ехать.

А потом заскочил в вертолет медслужбы, за мгновение до того, как тот начал подниматься вверх.

Я, покачиваясь, подошел к уже стоящему на колесах «Тёркину».

– Вы будете продолжать гонку? – геликоптер журналистов ненамного отстал от Гавры. – У вас есть третий пилот? Что говорят врачи?

– Я буду продолжать гонку, – ответил я и сплюнул кровью. Сгусток попал ровно на штанину оператора – н-да, не быть мне любимцем журналистов, как Гавре.

«Тёркин» легко завелся, короткий рычаг коробки передач я отжал в положение «автомат» и повел машину в сторону Новгорода. Едва отъехав, я был шестым, на финише – девятым. «Тёркина» ощутимо трясло на любой скорости, и каждое мгновение я боялся, что отвалится колесо.

Выходя из машины, я получил прицельно кинутым букетом прямо в рассаженную бровь и, отвернувшись, заметил сочащееся из коробки передач на асфальт масло. Меня снимали журналисты, кто-то что-то спрашивал, а в голове крутилось две мысли: «Что там с Настей?» и «Если это и есть обещанная слава, то ну ее к югу».

– Константин! Константин! – ко мне подбежал организатор. – Вертолет с Настасьей и Сергеем исчез!

* * *

«Тёркин» подпрыгивал каждые несколько метров, гудел и скрипел, но пер вперед, как танк. Я почему-то даже на мгновение не усомнился в том, что с вертолетом не случилось ничего ужасного – присутствие Гавры словно гарантировало, что все будет нормально.

То, что произошло после взлета, я мог только реконструировать – вот Настю подключают к аппаратуре, вот вокруг возятся врачи, а в углу сидит скрюченный Гавра. Затем кто-то из людей в зеленых врачебных халатах разгибается и говорит что-то вроде «бессмысленно, все бессмысленно, повреждения слишком серьезны».

А затем Гавра требует, чтобы геликоптер развернули туда, куда он прикажет. Его пытаются скрутить, он раскидывает всех и садится на место пилота.

Хотя вряд ли – не его стиль. Может, уговорил, может – достал пистолет и пригрозил. Может, просто сказал, что если они не хотят буйного сумасшедшего на борту своего аппарата, то проще всего послушать его и приземлиться, где он скажет, благо, современные городские вертолеты садятся где угодно.

А может, и денег предложил – никто ведь не знает, что сейчас у Гавры на счетах гуляет ветер и живет он в долг. В любом случае я был уверен, что он перехватил управление машиной, вырубил связь и отправился в мой бокс.

Стоящий на дозвоне телефон каждые двадцать секунд приятным женским голосом произносил: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», а я выжимал из умирающего «Тёркина» последние лошадиные силы.

Табличку «Сервис закрыт» Саныч повесил на дверь вчера утром, когда все ребята отказались работать и разъехались по домам следить за гонкой. Не выходя из машины, я ткнул кнопку телефона, код ушел, ворота открылись – медленно и печально, эти два куска металла давно уже разучились сходиться и расходиться, в нашем круглосуточном сервисе они были распахнуты все время, сколько я помню.

Во дворе стоял вертолет медицинской службы. Пустой. Из бокса с надписью «Кузовной ремонт» доносились ритмичные стуки – видимо, там Гавра запер пилота и медиков. Подождите, ребята, пока не до вас.

Вход в мой бокс, естественно, был закрыт изнутри на защелку. Пришлось по пожарной лестнице забраться на «Кузовной ремонт» и уже оттуда влезть в узкое окошко, которое я, уезжая, оставил для своего филина.

Уже внутри по звуку «Двигуна» я понял – опоздал. Диагност закончил работу минут двадцать назад и теперь отщелкивал время, все тише и тише – эту фишку я придумал после того, как понял, что диагноз может довольно быстро измениться и надо успеть ввести лекарства до этого момента. Сирена или голос, отсчитывающий секунды, – не по мне, а вот постепенно стихающее тиканье – самое то.

Вылез на продольную балку, по ней дополз до стеллажа, тихо спустился, обошел третий и четвертый блоки – за ними стоял Гавра. Взъерошенный, потный, поникший – а перед ним четыре опустошенные тубы и куча пузырьков. Чуть дальше – обнаженная Настя, скомканная, как сломанная кукла.

– Гавра, – почти шепнул я. – Этого нельзя было делать.

Он резко обернулся, выхватывая из-за пояса пистолет.

– Она умирала. У меня не было выбора. Некоторых лекарств у тебя нет, – пролаял он хрипло.

– И слава богу. Откуда пистолет? – На гонку он пришел без оружия, в личном вертолете его тоже быть не могло.

Я обогнул Гавру и подошел к распечатке. Инструкция была в сотню строк – самая длинная, какую я когда-либо видел у «Двигуна», а видел я не меньше тысячи.

Сразу за девушкой стоял резиновый куб – Гавра нашел диагностическую постель, рассчитанную на человека. Ни разу не испытанную, с глючным считывателем влаги – крови, пота, мочи. С не выставленными по жесткости датчиками, с массажером, работающим через раз.

– Отобрал у пилота медиков.

– Эти препараты – генные модуляторы, ты понимаешь?

Четыре пузырька, кроме номеров, несли еще знак биологической опасности.

– Главное, чтобы Настя выжила.

– Ты любишь ее? – вопрос был глупым, и еще до того, как задать, я понимал это. Но спросил.

– Дурак ты, Костя, – Гавра рассмеялся, и его смех был похож на скрип. – Настя – мой старый, испытанный друг. Друзей не трахают, их берегут.

Сзади, под балкой, раздался презрительный хохот-уханье.

А у меня под ложечкой рассосалось что-то свинцовое.

* * *

Настя выжила. У нее нет голоса, вообще – травмы наложились одна на другую, и она теперь немая, ходит с планшеткой, разговаривает через чип, трансформируя в слова жесты мизинца и безымянного пальца левой руки.

Гавру посадили в тюрьму, на суде он полностью признал свою вину, шоу было то еще – дали ему полтора года, если бы не теракты в Краснодаре, после которых ужесточили законы, отделался бы условным, но и так скорее всего выйдет через год.

«Тёркина» взяли в серию, кузов будет другой, подвеска тоже, коробку и еще по мелочи оставили. Про него снимали передачу, и умные мужики долго спорили, поднимет эта машина собственный российский автопром или нет, – решили в итоге, что скорее всего вряд ли, но надежда остается.

Саныч выложил все деньги из заначки, чтобы замять любое упоминание о «Двигуне» – по своим причинам, но я ему все равно благодарен.

«Двигун» я пытаюсь перестроить с мышей на людей, пока безуспешно, сопротивляется, скотина.

А еще у Насти растет хвостик и пробивается белая шерстка. Про хвостик она мне призналась, а шерстку я сам щупал на нашем третьем свидании.

Шерстка, кстати, ей очень идет. А до хвостика мы еще доберемся, и, надеюсь, это случится раньше, чем я перенастрою «Двигун».