Текст книги "Гамлет, отомсти!"

– Мне бы хотелось знать, кто первым оказался на месте гибели лорда Олдирна и как скоро после выстрела?

Услышав эти слова, темнокожий тихо, но явственно произнес из угла, откуда он приближался:

– Это я.

– За мгновение до того, как я проник через занавес между главной и задней сценами, – сказал Клэй.

– Мистер Боуз? Пожалуйста, следуйте за мной.

Эплби направился к задней сцене и через несколько шагов остановился, поскольку ему показалось, что мистер Боуз стоит на месте, в то время как мистер Боуз, шедший позади, налетел на него, и оба начали извиняться. Эплби впервые познакомился с движениями, которые герцогиня назвала «неземными».

– Он… совсем умер? – тихо спросил мистер Боуз.

– Он умер сразу.

Мистер Боуз скорбно взмахнул рукой – Эплби так и не понял этот странный и выразительный жест – и продолжил:

– А теперь… я должен вам рассказать?

– Прошу вас.

– Я сидел вон там. – Мистер Боуз повел его с задней сцены в занавешенный коридор за ней. В самом конце одной из его коротких сторон стояла табуретка.

– Я сидел вот тут, поскольку отсюда я мог видеть и главную, и заднюю сцены.

– Могли видеть заднюю сцену?

Лицо мистера Боуза выразило смутное беспокойство, однако ответил он сразу:

– Ну конечно. Иногда это совершенно необходимо. В эту щель я вижу главную сцену, а вот в эту – и заднюю тоже.

На мгновение Эплби недоуменно задумался.

– Но вы не видели ничего странного?

– Не забывайте, пожалуйста, что я суфлер. Надо все время следить за текстом, хотя я его очень хорошо знаю. Я иногда заглядываю за занавес, но только туда, где происходят страдания.

– Страдания?

– Драма, действие. И в то время я, очевидно, смотрел на главную сцену, где происходило основное действие и шел диалог между Гамлетом и королевой. На задней же сцене был только ждавший чего-то Полоний.

Казалось, что мистер Боуз на что-то намекал, и вскоре стало ясно, что он хотел сказать. И сообщил очень ценные сведения. Любой проскочивший за занавес на заднюю сцену с намерением убить и что-то похитить подвергался существенному и осознанному риску быть замеченным суфлером через его глазок. Подобная вероятность убедила Эплби в еще большей рискованности такой затеи.

– А после выстрела, мистер Боуз, вы разве не сразу посмотрели туда?

– Я очень встревожился и вскочил на ноги. Мгновение я стоял не шевелясь. Потом я схватил край занавеса, чтобы отдернуть его и зайти на сцену. Но в замешательстве я потянул его не в ту сторону. Когда я пробрался на заднюю сцену, то увидел лишь тело и пороховой дым. Но через мгновение с главной сцены появился мистер Клэй.

– А потом?

– Я выбежал, опасаясь за жизнь лорда Олдирна, и позвал герцога. Сначала пришел мистер Джервейс, потом герцог, а затем врачи.

Перед мистером Боузом Эплби чувствовал себя на удивление озадаченным. У него создалось впечатление, что за этими ответами крылись какие-то подспудные процессы – возможно, полные обмана, возможно, просто очень странные. Однако это могло оказаться стандартной реакцией: когда сталкиваешься с восточным менталитетом, всегда существуют готовые предубеждения.

– Мистер Боуз, а теперь очень важный вопрос. Сколько секунд прошло между выстрелом и вашим появлением на задней сцене?

Темнокожий задумался:

– Вам нужна наибольшая точность?

– Если возможно.

Темнокожий достал часы. Потом задумался. Затем он посмотрел на часы и начал бормотать какие-то бессвязные слова. После чего снова взглянул на часы:

– Пять секунд.

Эплби склонялся к тому, что такому отсчету времени можно доверять. Несомненно, чувство времени мистера Боуза привязывалось к чтению канонического текста.

– А затем мистер Клэй?..

На этот раз мистер Боуз просто посмотрел на секундную стрелку своих часов:

– Две секунды.

– Благодарю вас. Вы можете что-либо добавить?

Мистер Боуз смотрел на Эплби с явным смущением на лице. Он столь же смущенно взмахнул рукой.

– Здесь очень много зла! – произнес он.

Возможно, западный мир все еще казался мистеру Боузу – несмотря на растущее понимание работ мистера Джеймса Джуса – непостижимым с моральной точки зрения. Возможно, ему казалось, что он действительно сообщает Эплби нечто важное. Или же этот странный ответ представлял собой отговорку. В тот момент Эплби интересовали не столько слова, сколько сопровождавшие их взгляды. Глядя на очень смуглое лицо, легко говорить о сверкающих глазах. Но в глазах мистера Боуза сверкало нечто большее, чем просто огонек. Он и впрямь представлял собой почти неземное создание, этакий чистый лист, разумеется обладавший в высшей степени созерцательным и высокодуховным характером. Однако Эплби, даже если и видел перед собой святого, подозревал, что за ним прячется тигр. Он подумал, что неплохо бы узнать, как живет этот мистер Боуз и чем он дышит.

– Вы брамин, мистер Боуз?

– Я воин!

В ответе, сопровождавшемся внезапным вздергиванием головы, присутствовало нечто большее, чем утверждение кастовой принадлежности. В нем содержалось понимание подтекста заданного вопроса, а также, возможно, угроза, какое-то обещание или вызов. Через секунду все это, казалось, уже исчезло, и перед Эплби стоял просто напуганный восточный гость.

Эплби решил, что последующие вопросы надо задавать на людях, поэтому он проследовал на главную сцену, прошел по ней, словно актер, собирающийся произнести монолог, и посмотрел на труппу.

– Мистер Клэй, сколько времени прошло между тем, как вы услышали выстрел и попали на заднюю сцену?

Клэй тотчас ответил:

– Семь секунд.

Это поразительно точно совпадало с оценкой мистера Боуза. Однако Эплби разыграл удивление:

– Вы уверены, что не меньше? Это кажется большим промежутком времени.

– Секунда после выстрела. Чуть меньше четырех секунд, чтобы пересечь сцену. Я отсчитывал время, пока не стало ясно, что игру надо остановить. Чуть меньше двух секунд перед занавесом – я все еще считал время. Доля секунды – проход за него.

– Мистер Клэй, – заметила герцогиня, словно спеша подтвердить достоверность слов ее гостя, – обладает непревзойденным чувством сценического времени. Полагаю, прошло именно столько времени, сколько он говорит.

Как бы то ни было, заявление герцогини стало единственным подтверждением, которое Эплби получил от актеров, поскольку все остальные находились за кулисами. Сурового вида человек, сидевший рядом с герцогиней, приложив руку ко лбу, вдруг высказал предположение:

– А как там прибор доктора Банни? Неужели он ничего не записывал?

– Сэр Ричард Нейв… мистер Эплби, – сказал герцог, торопливо представляя их друг другу.

Эплби ухватился за представившуюся возможность:

– Машинка, которая выдала одно из посланий? Она стояла здесь и записывала?

В это время Банни со смешанным чувством гордости и тревоги достал свой черный ящичек.

– Науке, – напыщенно начал он, – никогда не известно, для каких целей…

Нейв бесцеремонно прервал его:

– Цель одна: найти записанный интервал между выстрелом и последующей репликой мистера Боуза «Боже мой!». Нет сомнений, что он хотел позвать герцога.

Мистер Боуз энергично закивал головой. Он хотел позвать герцога. Эплби быстро завладел черным ящичком, хотя не очень-то верил в его «сыскные способности». Затем он стал размышлять.

Любой пробравшийся на заднюю сцену с целью убить Олдирна располагал пятью секундами, чтобы осуществить первую часть отхода – скрыться за занавесом. Но все это время он вполне мог находиться под неусыпным взором мистера Боуза. Мог ли кто-либо, желавший похитить документ, решиться на такое? Эплби казалось, что нет – по крайней мере, не ради такого документа. Можно, конечно, вообразить документ – например, запечатанное письмо с информацией о тяжком преступлении, – который сто€ит добыть таким кровавым и опасным способом. Однако документ государственной важности похищают не в каком-то импульсивном порыве и не из чувства самосохранения. Им почти наверняка овладевают ради чистой наживы или же, что менее вероятно, из-за тщеславия. К тому же, как заметил премьер-министр, привычные к таким делам субъекты не убивают. Конечно, нет, когда есть огромная вероятность того, что их обнаружат. Эплби все больше склонялся к тому, что убийство Олдирна как с точки зрения драмы на сцене, так и с учетом театральных посланий, представляло собой нечто совершенно иное. Шпионская же версия являлась чистой фантазией, порожденной тем фактом, что многие знали, что у покойного имелся важный документ и он охранял его пусть и необычным, но действенным способом.

Глядя на находившихся в зале потрясенных и измученных людей, Эплби сомневался, что любая попытка получить от них что-нибудь значащее посреди ночи увенчается успехом. Здравый смысл и известные на тот момент обстоятельства дела убедили его без лишних церемоний отправить их спать. Однако оставались сомнения, что ниточка в его руках может оказаться далеко не единственной. К тому же он прекрасно осознавал, что его репутация целиком и полностью зависит от дела, о котором через несколько часов заговорит вся Англия. Поэтому он решил вести себя чрезвычайно осторожно, что означало говорить начистоту. Он перебросился парой фраз с герцогом, после чего обратился к присутствовавшим:

– Я собираюсь попросить вас о том, что кто-то сочтет не столь необходимым. Пожалуйста, запомните, что смерть лорда Олдирна неизбежно станет громкой сенсацией. Все случившееся нынче вечером и ночью, включая поведение герцога Хортона и меня лично, вероятно, станет предметом обсуждения и критики со стороны тысяч людей, не наделенных способностью должным образом разобраться в сложном хитросплетении фактов. Они станут задавать банальные вопросы, многие газеты поднимут шумиху вокруг этой трагедии. Исходя из этого – и по другим причинам, – я полагаю, что в интересах всех и каждого подвергнуться стандартной процедуре личного досмотра, прежде чем вы, как хочется верить, вскоре отправитесь отдыхать. Я мог бы обратиться за санкциями к присутствующим здесь официальным лицам, однако надеюсь, что вы проявите благоразумие и понимание.

Речь Эплби имела успех. Кому-то из присутствовавших показалось, что, исполнив эту неприятную формальность, им каким-то образом удастся избежать скандала. Более проницательные пришли в хорошее расположение духа от осознания своей проницательности и от того, что оценили тонкие методы этого молодого полицейского. Протестовал только Банни, но Маллох уверил его – конфиденциально, как ученый ученого, – что в Англии в хорошем обществе никто не возражает против обыска полицией. Питер Марриэт, занятый тем, что пытался вполголоса и с помощью Томми Поттса наконец-то должным образом прочесть партию норвежского капитана, произнес «Послушайте!» скорее заинтригованным, нежели возмущенным тоном. Герцог быстро и несколько рассеянно согласился. Герцогиня же, зная, что очередь за ней, и понимая, что еще не оправилась от потрясения, чтобы действовать быстро и эффективно, прошептала что-то на ухо миссис Терборг. Та тотчас проявила инициативу: если у полиции есть благовоспитанная дама, то трудностей не возникнет.

Достигнув своего, Эплби мягко перешел к следующему пункту:

– Надеюсь, что после вашего выхода из зала никого не потревожат до утра. В артистическом фойе будет находиться констебль, и я попрошу вас перед выходом зайти туда по одному и сообщить ему свое имя и фамилию. Мне нужен список всех присутствующих. И еще. Возможно, кто-то из вас захочет сказать что-то, что он считает необходимым сообщить, но эти данные столь конфиденциального свойства, что знать их надлежит лишь полиции. Надеюсь, вы меня понимаете. Пока смерть лорда Олдирна остается тайной, могут возникнуть подозрения, основанные на неких стечениях обстоятельств и важных наблюдениях. Какими бы они ни являлись, ваш долг – рассказать о них. Скажите об этом констеблю, и я к вашим услугам.

После того как он этими словами поставил традиционную, но зачастую действенную ловушку, Эплби дал указания констеблям и обратился к герцогу:

– А теперь, сэр, мне необходимо найти сержанта и отсутствующего гостя – того, кто остался охранять комнату лорда Олдирна.

– Ах да, – ответил герцог. – Да-да, Джайлза Готта.

Реакция Эплби была столь бурной, что Стелла Терборг подпрыгнула:

– Джайлза Готта?!

3

– Ну, здравствуйте, – сказал Готт, ничему не удивлявшийся, когда пребывал в волнении.

– Здравствуйте, – ответил Эплби.

Они смотрели друг на друга молча и с глубоким удовлетворением. Сержант Трампет, сведущий в детективных романах, расценил это «противостояние» как некую пристрелку перед схваткой заклятых врагов.

– Я глаз с него не спускал, – тяжелым голосом произнес сержант.

Эплби мрачно кивнул:

– И правильно делали, сержант. Этот Готт до сегодняшнего вечера спланировал немало убийств.

– Да неужели! – воскликнул польщенный сержант, чуть ближе придвигаясь к подозреваемому.

Готт поудобнее устроился в мягком кресле лорда Олдирна.

– Сержант считает, что я, очевидно, являюсь главной фигурой, поскольку только я отбился от стаи. Он проговорился, что следит за третьим бандитом, но на самом деле он неотступно следовал за мной. – Он лениво посмотрел на Эплби. – Зачем ты, мертвый труп, в воинственных доспехах опять идешь в сиянии луны? Скажи, зачем?

Сержант Трампет нахмурился. Эплби вздохнул – он догадывался, о чем тот думал.

– «Предзнаменования», – рассеянно ответил он. – Сержант, на пару слов.

Он вывел своего коллегу из комнаты и вскоре вернулся один.

– Так лучше? – спросил он.

– Инспектор Бакстон, – ответил Готт, – заболел ветрянкой, а инспектор Лукас уехал в отпуск аж в Бридлингтон, где сестра его покойной жены содержит пансион на берегу моря. Я узнал все это от сержанта, пока он не спускал с меня глаз, но в последние полчаса это чертовски надоело… Н-да, здесь беспорядок… Что происходит внизу?

– Досмотр, который наконец позволил увести вашего сержанта. Теперь говорите. Если сможете, превзойдите герцога – а он был совсем неплох.

– По предложению герцога, я поднялся сюда вместе с Джервейсом Криспином. Комната, разумеется, была не заперта. Все вроде бы оставалось на своих местах. Однако Джервейс знал о сейфе – вон там, под гравюрой Уолкота, – и сейф вскрыли. Джервейс вернулся, а я остался охранять и поразмыслить, если бы смог. Вскоре пришел сержант и уселся, чтобы сторожить стражника. В паузах принужденного разговора я пытался размышлять.

– Это хорошо, – заметил Эплби. – И каковы результаты?

– Выстрел связан с постановкой. Его время рассчитано по контексту пьесы. Вам уже сказали о посланиях? Работа кого-то со страстью к театральным эффектам. Мотив – возможно, просто тот же эффект.

– По крайней мере, не документы государственной важности?

– Не знаю.

Эплби осматривал сейф. Что-то в голосе его друга заставило его обернуться.

– Джайлз… – начал он, но его прервал вопрос. Он понял, что Готт, несмотря на показное равнодушие, был столь же серьезен, как и он сам.

– Нашли эту чертову бумагу, Джон? Вы забываете, что я не знаю, что произошло внизу. Мне лишь известно, что что-то случилось и что сейф взломан.

– Да, ее нашли. Олдирн не выпускал ее из виду, пусть даже и несколько странным образом. Он засунул ее в какой-то свиток, который, похоже, должен был таскать с собой по ходу пьесы.

– Понимаю. И вы решили, что шпионы – это все вздор?

– Весьма вероятно, что да.

– Сюжет для детектива, где не участвуют господа Эплби и Готт?

– Надеюсь, все куда прозаичнее. Все указывает на дело совершенно иного рода.

– Все, за исключением того, что Элизабет… Дочь герцога… Кстати, Джон, я хочу жениться на ней… Все, за исключением того, что Элизабет и я видели в саду.

– Желаю удачи… Так что вы видели?

Готт рассказал о промелькнувшей в лунном свете фигуре и переброшенном через стену предмете. Эплби покачал головой:

– Думаю, что леди Элизабет делает поспешные выводы, хотя мне известно о прежней активности шпионов в этих краях. Мне кажется, я кое-что знаю о вскрытии сейфа, что может объяснить виденное вами. Если вкратце, то имеются косвенные свидетельства того, что некий медвежатник и специалист по камушкам по кличке Счастливчик Хаттон работал где-то поблизости. То, что вы видели, вполне могло оказаться сообщением Счастливчика со своим соучастником в доме. Не удивлюсь, если обнаружу другие вскрытые сейфы вроде этого и если это не связано со случившейся внизу трагедией. И почему можно исключить шпионскую версию, как вы выразились, в контексте «Гамлета»?

– Действительно, почему? Но вы же верите в то, что, смешивая различные версии, мы пытаемся что-то нащупать?

– Да. Так же, как и сержант. Но сперва расскажите мне о людях, обо всей этой пестрой толпе.

Готт смерил его недовольным взглядом.

– Но я все еще пытаюсь размышлять. А почему вы не руководите досмотром?

– Потому что я надеюсь, что в компании простых и безобидных сельских полисменов кто-то сможет проговориться и дать нам какие-то ниточки, пусть даже и противоречивые. Я на это довольно прозрачно намекнул. Что же до размышлений, думайте по ходу дела.

– Очень хорошо, я расскажу. Я стану говорить, как Марлоу в «Лорде Джиме» Джозефа Конрада, который без труда выдавал сто тысяч слов – на удивление связно – послеобеденной публике, в то время как одну за одной курил сигары.

Во время этого предисловия Готт сбросил домашние туфли актера-короля и расстегнул крахмальный воротник. Затем он перешел к описанию персонажей:

– Если говорить о Конраде, то, надеюсь, вы читали Вудхауса. Если так, то вы поймете, что герцог выступает в роли лорда Эмсворта, помните? Если это его характеристика, то она тут же напомнит вам о бессмертной свинье, императрице Бландинга. Он играет рассеянного простака, и это в какой-то мере забавляет. Весьма очевидно, что роль ему удается, и его конек – первое, что, безусловно, наводит на мысли о том, что в Скамнуме очень многое скрывают.

Герцогиня, которая приходится мне дальней родней, умна, очаровательна и странным образом стремится заполучить меня в зятья. В этом, полагаю, и состоит главная причина постановки «Гамлета» в Скамнум-Корте, а также смерти старика. – Готт сделал паузу. – Олдирн был ее другом и, как я думаю, частью ее прошлого в хорошем смысле слова. На самом деле Олдирн являлся для герцогини тем же, чем я, если не повезет, могу стать для ее дочери. Но это так, между прочим.

В настоящее время Джервейс, как вы, возможно, знаете, является воплощением семейства Криспин. Он много чего контролирует на планете, слишком много. Полагаю, он замешан в темных делишках. Скамнум же, как и всегда, представляет собой лишь витрину Криспинов, включая герцогский титул и все прочее. А герцог играет роль манекена. Он государственный старейшина. Когда общественность выказывает признаки недовольства чем-то, премьер-министр и прочие приезжают сюда и советуются с ним. Скамнум выносится на первую полосу с врезкой фотографии герцога в бриджах – что вызывает воспоминания об императрице – или за письменным столом, работающим над монографией о ловле форели. Это успокаивает, и Англия прочно стоит на ногах. Подобный образ вызывает уважение. Однако мне неизвестно, пользуется ли герцог доверием наших правителей. Джервейс, разумеется, время от времени занимает второстепенный министерский пост, но на этом поприще особо не усердствует.

Кинкрей, он же наследник, натура эксцентричная. Он отправился управлять королевской колонией. Он пишет монографии по рыболовству, соревнуясь с отцом. Затем идет Элизабет. Ей двадцать один год, она серьезна, романтична, практична, ребячлива, зрелая, страстная, отстраненная, ироничная и взбалмошная.

– Совершенно верно, – согласился Эплби. Слушая Готта, он методично осматривал спальню покойного. – Теперь переходите к толпе, – подсказал он.

– Там слишком много народа. Начать по значимости или по алфавиту? Олдирн – его застрелили. Дальше Банни, который жив. О нем мало что можно сказать. Очень похож на вас: такие же полицейские повадки и такой же аналитический ум. Потом Клэй…

– Будет лучше, – перебил его Эплби, – если вы пойдете не по порядку, а выберете тех, кто больше всего подходит под типаж безрассудного убийцы.

– Вы полагаете, что он или она – кто-то из труппы?

Эплби кивнул:

– Убийца прошел на заднюю сцену, почти в упор застрелил Олдирна чуть ли не на глазах у суфлера. Ему повезло, и за пять секунд он сумел скрыться. После чего ему опять несказанно повезло, и он смог отойти еще дальше, не вызывая подозрений. Если это так, то его можно назвать безрассудным авантюристом.

– Однако мне кажется, – заметил Готт, вдруг снова становясь серьезным, – что ни одно из приведенных вами условий не является необходимым.

Эплби прекратил осмотр и сел.

– Объясните, – попросил он.

– Ну что ж, начнем следующим образом. Вы должны тщательно все рассмотреть исходя из наиболее вероятного предположения, прежде чем перейти к менее вероятному. Наиболее вероятный посыл состоит в следующем: убийца подвергает себя как можно меньшему риску, он не безрассуден. Примем это за основу и зададим вопрос. Почему убийца, решив как можно меньше рисковать, выбрал для преступления именно это место и время?

– Действительно, почему?

– Потому, Джон, что он мог предвидеть, что ваши рассуждения станут двигаться на том же уровне, где они начали движение. На уровне в буквальном смысле слова. Вы смотрели вверх, когда стояли на задней сцене?

– Да, – ответил Эплби. – И я вижу, к чему вы клоните. И мне это в голову не пришло. Надеюсь, потому, что там не все сходится.

– Прямо над задней сценой расположена так называемая верхняя сцена. В ней есть люк. А в полутемном углу верхней сцены сидел пожилой господин, писавший картину. Любой лежавший на верхней сцене становился невидимым со стороны публики…

– Не сходится, – повторил Эплби. – Олдирна, как выяснилось, застрелили на уровне пола. Сейчас я почти уверен в этом и полагаю, что это подтвердится результатами экспертизы. Сомневаюсь, что расстояние превышало два метра – хотя это тоже дело экспертов. – Он посмотрел на Готта и добавил: – Джайлз, у вас есть что-то еще!

– По-моему, да. Я пришел к этому, потому что ставил пьесу. Полагаю, что Олдирна застрелили на том самом месте, поскольку любой сразу станет рассуждать как тот, кто прошел через занавесы на задней сцене. Как безрассудный убийца, по вашим словам, который уже объявил о своем намерении в зловещих посланиях и так далее. Но мне кажется, что есть еще одно «почему». Почему Олдирна застрелили в тот самый момент? Скорее всего потому, что он только что лег, притворившись мертвым, когда Гамлет проткнет занавес. И выстрел, произведенный сверху, когда он лежал, подтвердит предположение, что его застрелили, когда он стоял. Расстояние как раз будет около двух метров.

Наступило недолгое молчание, после чего Эплби улыбнулся.

– Первый раунд за вами, – сказал он.

Затем он встал и продолжил осмотр комнаты.

– Итак, – продолжал Готт, – у вас есть один подозреваемый «наверху». Плюс к этому у вас максимум – дайте-ка посчитать – двадцать семь потенциальных подозреваемых «внутри».

– Двадцать семь, – повторил Эплби. – Прекрасно. – Он рассматривал шляпу-котелок. – Кстати, вы не знаете, Олдирн привез с собой камердинера?

– Не было у него камердинера – ни здесь, ни, как я понимаю, в Лондоне. Он жил очень скромно в служебной квартире. Где-то в Шотландии у него имелся домик. Однако я начинаю рассказывать вам краткие биографии двадцати семи подозреваемых.

Эплби перешел к осмотру гардероба покойного. Процесс представлялся ему довольно важным, поскольку он прервал Готта, рассеянно пошутив:

– Послушайте, Джайлз… А если вы все заодно? Двадцать семь заговорщиков затеяли эту постановку «Гамлета». Но зачем двадцати семи субъектам убивать лорд-канцлера?

– Затем, – печально ответил Готт, – что лорд-канцлер – матерый шантажист, который прячет двадцать семь микропленок с компроматом под париком и накладным лбом… Ну что, готовы слушать?

– А где он прятал оригиналы компромата? – серьезным тоном спросил Эплби, разглядывая старую и полинявшую охотничью шляпу. – Ладно, не обращайте внимания. Я готов.

– Всего присутствовал тридцать один человек. Минус Олдирн – тридцать. Герцогиня и Клэй на главной сцене – двадцать восемь. Старик Коуп, подозреваемый «наверху», если угодно – двадцать семь. Двадцать семь подозреваемых «внутри». Плюс к тому встает вопрос, кто за кого сможет поручиться. Элизабет, Ноэль Гилби, девушка по имени Стелла Терборг и я сможем поручиться друг за друга: мы стояли группой. Я также смогу поручиться за одного из лакеев: я видел его боковым зрением, когда раздался выстрел. Вы также столкнетесь с другими, более или менее подтвержденными алиби, однако вы также обнаружите, что люди окажутся на удивление растерянными и сконфуженными. Отбросим версию о члене Королевской академии художеств, стреляющем сверху. Я не верю в чью-то абсолютную безрассудность. Убийца знал, на что шел. В подобных обстоятельствах кажется невероятным, до какой степени каждый находящийся за пределами сцены замыкается в себе, поскольку актерское мастерство требует удивительной точности даже от самого спокойного любителя. Можно осмелиться предположить, что убийца в деталях знал психологию толпы, вроде этого Нейва или рекламщицы Сэндис.

– Подозрения множатся и опутывают нас, – произнес Эплби. – Нейва я отметил, а рекламщицу еще не успел.

– Не знаю, много ли пользы от моих рассказов о людях, которых вы видели лишь мельком. Однако я собирался сказать нечто о труппе в целом и о попытках что-то нащупать. О труппе у меня сложились два противоречивых мнения. Первое: она особенно умело и искусно подобрана и представляет собой конгломерат, где каждый элемент дополняет друг друга. Второе – боюсь, полностью противоречащее первому, – состоит в том, что с самого начала все действовали друг другу на нервы. А послания… тоже сделали свое дело. Еще слово, и я перейду к таким тонким материям, что покажусь фантазером. Возможно, лучше всего вернуться к утверждению, что все увязывалось с пьесой – самое первое, что я вам сказал. Убийство каким-то образом вплеталось в пьесу, а пьеса в некотором роде переплеталась с труппой. Дело не в том, что мы играли на сцене, хотя это иногда порождает удивительную застенчивость. Я имею в виду особую атмосферу, создавшуюся вокруг именно этой постановки «Гамлета». Мы переносили заключенные в пьесе конфликты за обеденный стол – что-то в этом духе.

– Понимаю, – сказал Эплби. Он не опасался, что у Готта сложится впечатление, будто он невнимательно отнесся к этому сложному объяснению, даже когда он коротко добавил: – Ну что ж, если обратиться к чему-то более конкретному, то, думаю, нет сомнений в том, что наш друг Счастливчик также поприсутствовал здесь. На самом деле я подозреваю, что это его шляпа.

С этими словами он легко ударил по заинтересовавшему его котелку.

– Шляпа Счастливчика? А почему не Олдирна? Вполне респектабельная шляпа, как говорится.

– О, в таких делах Счастливчик чрезвычайно респектабелен. В последний раз, когда я его видел, он выглядел более чем респектабельно и был при шляпе. Это не шляпа Олдирна, потому что она не подходит по размеру. Взгляните на гардероб. Вероятно, она принадлежит Счастливчику, поскольку я видел, что он делал – пытался улизнуть. Когда я несколько часов назад видел его за этим занятием, у него на голове был цилиндр, однако, похожий на складной. Понимаете, Джайлз?

Джайлз понимал, но не совсем.

– Он специализируется на «очистке» больших домов, когда там устраиваются масштабные приемы. Чтобы проникнуть в спальни, лучше всего сойти за слугу. С полдесятка людей, вероятно, привезли с собой камердинеров и камеристок, и некоторые из них совершенно незнакомы здешней обслуге. Темное пальто, соответствующий шарф, аккуратный котелок в руке, походка дворецкого – и Счастливчик вполне мог проникнуть в эту спальню или какую-то другую. Закончив свои делишки, он избавляется от котелка, достает складной цилиндр, который легко спрятать на себе, прячет шарф в карман, расстегивает пальто, под которым надет изящный фрак, после чего начинает вращаться среди изысканной публики, пока его вежливо не попросят удалиться.

Готт вздохнул:

– Вы хорошо изучили повадки своих друзей. Второй раунд за вами. Однако не слишком ли много внимания вы уделяете этим вещам?

– Возможно, это оттого, что слишком много чему приходится уделять внимание. Но версия касательно Счастливчика на данный момент является для меня основной, дабы окончательно исключить шпионский след. Дело в том, что сейф вскрыт профессионалом по ходу его обычной «работы» и безо всякой мысли о секретных документах.

– Да, полагаю, что шпионские страсти исключаются. – Готт вдруг смущенно замолчал. – Однако насколько я помню, есть еще одно упоминание о шпионах помимо того, что мы с Элизабет видели в саду. – Он потер рукой лоб. – Чуть раньше по этому поводу пошутила то ли она, то ли Ноэль. Что Банни – это шпион в черном, на эту мысль навел его черный ящичек. Мы обсуждали много чего темного: шпион в черном, черный ящичек, Черная Рука, темнокожий…

– Это индус, который нашел документ?

– Мистер Боуз. Так это он нашел документ? Любопытно. Он также первым оказался у тела. – Глаза Готта вдруг сузились. – Джон, когда? Когда он его нашел?

– В полночь, – тихо ответил Эплби. – Не забывайте, что их всех досмотрели.

– Через час после убийства! Н-да, надо было кое-что сказать вам прямо с порога, а додумался я до этого лишь сейчас. Досмотрели! Вы не заставили Нейва или Биддла провести небольшую трепанацию – заглянуть им в головы?

– Не тяните, Джайлз.

– У темнокожего память как фотографическая пластина. Если бы он ухитрился хоть раз прочитать более или менее длинный документ – даже урывками, – полагаю, он запомнил бы его почти дословно.

– Так, значит – чисто теоретически, – на сцену вновь выходят шпионы. – Хоть голос Эплби и звучал скептически, но действовал он решительно.

Он подошел к стоявшему у изголовья кровати телефону. Не успел он протянуть к нему руку, как тот зазвонил. Эплби снял трубку.

– «Предзнаменования», – сказал он, что вызвало недоуменный взгляд Готта. Через несколько секунд он ровным голосом доложил: – Мне известен возможный путь передачи информации, и с большой вероятностью я смогу взять ситуацию под контроль. – Он повесил трубку и повернулся к Готту: – Джайлз, дом можно изолировать от внешнего мира?

– Да. Он построен по прямоугольному принципу. Четырехугольная конструкция с двумя флигелями и террасами со всех сторон, включая служебные помещения. Их все можно осветить.

Эплби снова схватил телефонную трубку.

– Артистическое фойе, пожалуйста… Сержант?.. Досмотр окончен?.. Все разошлись? Сколько у вас людей?.. Хорошо… Сию же секунду пошлите их всех на террасы, пусть патрулируют и зажгут все огни. Если кто-то попытается скрыться, можно применять силу… Да, конечно. – Он быстро отдал еще какие-то распоряжения. – Живей, – после чего повесил трубку.