Текст книги "Кризис комфорта. Выйдите за привычные рамки, чтобы вернуться к своему счастливому и здоровому естеству"

«Мисоги – то же самое, – говорил Эллиот. – Это эмоциональный, духовный и психологический вызов, который маскируется под физический».

Пока мы с Эллиотом бежали, мы говорили о том, что обряды посвящения в традиционном смысле по большей части исчезли. «Что мы имеем сейчас?» – спрашивал он.

Обряды посвящения все еще существуют в нескольких культурах. Голландцы продолжают поддерживать скаутскую традицию, называемую «высадкой». Детям завязывают глаза, а затем оставляют их ночью в лесу с ограниченными ресурсами, чтобы посмотреть, смогут ли они найти дорогу домой. Но я не знаю родителей, которые бы бросили ребенка в глуши и сказали: «Увидимся через шесть месяцев». Или вручили ему примитивное оружие и сказали: «Принеси мне труп самого опасного животного, которое только сможешь найти». На самом деле общество придерживается совершенно противоположного подхода.

Ученые из Нью-Йоркского университета определяют 1990 год как начало эры гиперопеки, называемой также «вертолетным воспитанием». Исследователи говорят, что именно тогда многие родители перестали разрешать своим детям до 16 лет выходить на улицу без присмотра из-за необоснованных, вызванных средствами массовой информации опасений похищения. Сейчас мы перешли от «вертолетного воспитания» детей к воспитанию «снегоочистительному». Такие родители яростно устраняют все препятствия на пути своего ребенка. Считается, что причиной аномально высоких и растущих показателей тревожности и депрессии у молодых людей является то, что в детском возрасте они не могли исследовать свои границы. Было установлено, что уровень тревожности и депрессии у студентов колледжей вырос примерно на 80 % в поколении сразу после начала «вертолетного воспитания». Некоторым штатам даже пришлось принять законы о возможности воспитания детей «в свободном полете» после того, как некоторых родителей, которые позволили своим детям выходить на улицу в одиночку, обвинили в халатности.

Я достаточно взрослый, чтобы бо́льшую часть своей юности провести на улице одному или с друзьями. Но пока мы с Эллиотом бежали, я пытался придумать свой собственный обряд посвящения. Я действительно получил звание орлиного скаута. Однако даже самые сложные приключения скаутов на свежем воздухе были беспроигрышными. Наиболее близким к голландской практике «высадки» в моем отряде был значок «За заслуги в выживании в дикой местности». Но по иронии судьбы это испытание постоянно отменялось из-за плохой погоды.

Психолог Энтони Стивенс, последователь учения Карла Юнга, посвятил свою карьеру изучению архетипов и обрядов посвящения. Он считает, что эти ритуалы являются основой человеческого опыта, своего рода пересечением линии на песке, переход за которую делает людей людьми.

«Хотя наша культура позволила [обрядам посвящения] атрофироваться из-за неиспользования, – писал он, – во всех нас сохраняется архетипическая потребность в инициации».

* * *

Было 19:35, и мы с Эллиотом находились в его доме на холмах Санта-Барбары. После пробежки мы слонялись вокруг объекта P3. Затем вошли в дом и съели ужин – лазанью, приготовленную Надин, женой Эллиота. Надин родилась в маленькой деревушке в Баварии, потом переезжала с места на место в Соединенных Штатах, получая степень за степенью, пока не встретила Эллиота. Она была высокой, светловолосой и полной противоположностью родителям-«вертолетчикам». Надин поощряет своих детей заниматься серфингом и участвовать в мини-мисоги вместе с отцом. Но она также придерживается правила мисоги номер два – «не умирай».

– У всех нас есть семьи, – сказал Эллиот. – И худшим случаем мисоги может быть только потерпеть неудачу. Наверняка тебе будет трудно и останется несколько шрамов, но ты не можешь умереть. И это правило довольно простое.

– Но как, – я искал правильные слова, чтобы использовать их перед Надин, – убедиться, что ты не нарушаешь правило номер два?

– Конечно, во время мисоги ты не чувствуешь, что контролируешь ситуацию, – ответил Эллиот. – Но ты не умрешь. Ты должен быть уверен, что будешь в безопасности. С нами была команда по безопасному погружению, когда мы перемещали камень под водой. А когда пересекали канал, был спасательный катер.

Ближе к концу вечера Эллиот упомянул, что у него есть пара не таких жестких правил для мисоги – он описал их скорее как руководящие принципы. Один из них: мисоги должен быть «изобретательным, креативным, необычным и где-то далеко».

– Вроде перемещения 38-килограммового камня на пять километров под водой? – спросил я.

– Ага, – улыбнулся он. – И причина в том, что чем причудливее мисоги, тем меньше шансов, что ты сможешь сравнить его с чем-то другим. Важно принимать вызовы, которые являются твоими вызовами. Мисоги – это ты против себя. Не так, что: «О, тот чувак сделал то-то и то-то за такое-то количество времени, а я постараюсь сделать это быстрее». Как сравнивать покупки из магазина. И это просто фиговый способ проживать жизнь.

Пэрриш тоже подробно рассказал мне о данном принципе и подытожил: «Когда вы убираете чисто внешние показатели, вы можете добиться гораздо большего».

Все это привело Эллиота к еще одному правилу: не хвастаться мисоги. Это нормально – говорить о мисоги с друзьями и семьей. Но не нужно писать в «Твиттере», «Инстаграме» и «Фейсбуке» или хвалиться мисоги.

«Сегодня многие живут напоказ, – объяснил Эллиот. – Их цель – публикация в соцсетях, чтобы продемонстрировать всему свету, какой крутой поступок они совершили, и получить кучу лайков. Мисоги же обращен внутрь человека. Его основная ценность в том, что приходится делать что-то действительно некомфортное. Например, я захочу бросить задуманное. Не сдаться во время трудного испытания будет сложно, потому что никто ведь не смотрит. Но я не сдамся, потому что я сам смотрю. И потом я буду вспоминать, как я был единственным человеком, наблюдавшим за собой, и все еще был на высоте. Это приносит какое-то глубинное удовлетворение. Вы действительно поступали так, как было правильно, будучи единственным наблюдателем? Или вам нужна аудитория и дружеское похлопывание по спине? Неужели вы недостаточно важны, чтобы сделать это за себя? Данным принципом мы руководствовались еще до эпохи социальных сетей, а сегодня он кажется даже более актуальным».

Эллиот – впечатляющая личность, доктор медицины в Гарварде, много сделавший для повышения эффективности деятельности человека. Но его увлекательные «странные челленджи» могут показаться чем-то менее научным. После того как я вышел из-под влияния его харизмы, я разыскал другого ученого, чтобы узнать, есть ли в мисоги какой-либо научный смысл.

* * *

Марк Сири, доктор философии, всю свою жизнь изучал границы человеческой зоны комфорта. Будучи психологом из Университета в Буффало, Сири всегда восхищался известным выражением: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». Обычно в подобных шутках бывает доля правды. Но научный мир не соглашался с этим высказыванием.

«Существующая литература предполагает, что есть четкая прямая связь: когда с вами случается что-то неприятное, стрессовое – это всегда плохо и вы всегда сталкиваетесь с трудностями и негативными последствиями. Подобные события наносят ущерб, от которого вы страдаете долгое время, что подвергает вас большему риску психологических и даже физиологических проблем со здоровьем в будущем, – говорил Сири. – Положение дел выглядело удручающе».

Но однажды Сири наткнулся на исследование концепции, называемой закалкой. Он объяснил: «Это была теоретическая идея о том, что быть полностью подавленным негативными, стрессовыми вещами, конечно, нехорошо. Но это также предполагает, что быть полностью защищенным тоже не лучший вариант. Должен присутствовать определенный стресс, который обеспечит оптимальное психологическое и физиологическое благополучие».

Сири обнаружил, что теория закалки работает в животном мире. Например, было проведено исследование, в котором ученые из Стэнфорда подвергали стрессу детенышей беличьих обезьян. Они забирали их из семей раз в неделю в течение десяти недель. Когда детеныши выросли, они были значительно более выносливыми и приспособленными к реальному миру по сравнению со своими ровесниками. Они были лидерами, они были созидателями.

Сири задался вопросом: распространяется ли эффект закалки на людей?

Ученый и его исследовательская команда приступили к поиску ответа. Они спрашивали людей о серьезных стрессах, с которыми те сталкивались в жизни. Работа шла с совершенно обычной группой людей – в нее входили две с половиной тысячи человек со всей Америки. Некоторым было по 18 лет, а некоторым – и 101 год. Половина мужчин, половина женщин, представители разных рас, кто-то богатый, а кто-то бедный… Это было зеркало Америки.

Участники исследования регулярно проходили онлайн-опросы в обмен на бесплатный доступ в интернет. Их спрашивали, сколько раз они сталкивались с такими стрессами, как тяжелая болезнь или смерть близкого человека, финансовые трудности, насилие, наводнения, землетрясения и тому подобное. Спрашивали об их здоровье и благополучии. Вы подавлены или встревожены? Вы больны или испытываете боль? Как часто вам приходится ходить к врачу и сколько рецептурных лекарств вы принимаете? Вы счастливы?

То, что обнаружил Сири, подорвало устоявшееся в научной литературе мнение и подтвердило его теорию.

По сравнению с теми, кто был защищен от стрессов всю жизнь, «люди, которые столкнулись с некоторыми трудностями, сообщали о лучшем психологическом благополучии в течение нескольких лет исследования, – рассказывал Сири. – У них была более высокая удовлетворенность жизнью и меньше психологических и физиологических симптомов. Они с меньшей вероятностью использовали рецептурные обезболивающие. Они меньше пользовались медицинскими услугами. Они с меньшей вероятностью сталкивались с нетрудоспособностью». Встретившись с некоторыми трудностями (но не с непреодолимыми), эти люди развили внутренний потенциал, который сделал их более сильными и устойчивыми. По словам Сири, они лучше справлялись с новыми стрессами, с которыми раньше не имели дела.

Сири знал, что напал на след чего-то значительного, и задался вопросом: увидит ли он аналогичные результаты в контролируемой среде? Он привел группу людей в лабораторию и спросил, сколько тяжелых событий было у них в жизни. Затем попросил опустить руку в ведро с ледяной водой и держать ее там так долго, как только возможно.

«Получился тот же самый результат, – сказал Сири. – Люди сообщали, что боль ощущается менее интенсивно, если у них в прошлом были какие-то жизненные невзгоды. Не высокий уровень, но, что критически важно, не нулевой. Их разум оставался более стабильным во время опыта. У них также было меньше негативных мыслей во время и после опыта».

С тех пор он проделывал это со всевозможными задачами, вызывающими стресс. Он заставлял людей сдавать экзамены, выступать с речью перед большой аудиторией и так далее. И всегда приходил к одному и тому же выводу: «Люди, пережившие какие-то невзгоды, проявляли более позитивную реакцию. Они воспринимали задачу как увлекательную возможность, а не как повод для непреодолимого страха».

Есть небольшой, но растущий объем исследований, которые приходят к тем же выводам, что и исследования Сири: люди ощущают подобный эффект и когда решают намного более серьезные задачи. Эти новые исследования рассматривают выполнение физически сложных заданий на свежем воздухе в качестве способа найти «физические, психологические, эмоциональные и духовные» инструменты.

Возьмем то, что обнаружили группы ученых из Новой Зеландии и Великобритании. Они проанализировали почти 100 исследований, посвященных психологическому воздействию испытаний на природе. Вывод ученых таков: покидая современный стерильный мир и подвергая себя новым стрессам, мы можем развить в себе стойкость, которой так увлечен Сири. «Противостояние риску, страху или опасности создает оптимальный стресс и дискомфорт, что, в свою очередь, ведет к повышению самооценки, формированию твердости характера и психологической устойчивости», – писали они.

По мнению одного исследователя, желание некоторых из нас испытать себя – это характерный «признак времени, когда люди ищут новый способ… убежать от все более регулируемого и упорядоченного образа жизни». И, как предположили ученые, что-то вроде мисоги может разжечь глубоко внутри человека огонь, провоцируя стрессы, подобные тем, с которыми сталкивались мужчины и женщины до того, как на нас обрушился весь этот комфорт.

Вот почему ученые считают, что испытание на природе, такое как охота в дикой местности или восхождение на гору, может быть лучше, чем «изобретенные» испытания, вроде организованных городских марафонов или командных видов спорта.

Я говорил об этом с Дугласом Филдсом, одним из ведущих нейробиологов страны. Он старший исследователь в Национальных институтах здравоохранения, руководит отделом нейроцитологии, которая занимается изучением нейронов.

Дуглас рассказал, что, переживая новый, стрессовый опыт, такой как мисоги, человек переводит кратковременные воспоминания в долгосрочные: то есть он запоминает, что с ним произошло сейчас, к чему это привело и что следует делать в следующий раз, когда он столкнется с подобной ситуацией. «В общем, создается память на будущее, – сказал он. – Мы сохраняем опыт, который может иметь ценность для выживания в другое время».

Я спросил Сири конкретно о мисоги и упомянул отчеты Эллиота, Пэрриша и Корвера после проведения испытаний. «Это очень хорошо согласуется с тем, как, по моему мнению, все работает, – ответил Сири. – Должен быть общий психологический процесс, который приводит к таким преимуществам. Если я буду развивать физическую форму с помощью плавания, я все равно останусь в форме, когда буду бегать. Может быть, я не стану лучшим бегуном, но моя сердечно-сосудистая система будет выносливой. То же самое и с этим процессом закалки. Он должен дать мне такую внутреннюю способность, которая позволит мне лучше справляться со многими вещами».

7
50, 70 или 90

Эллиот подействовал на меня как телевизионный проповедник мисоги. Он пробудил во мне интерес к поиску моей собственной дикой, ужасающей, перспективной задачи. Я захотел свой собственный мисоги. И поэтому, когда Донни позвонил мне с серьезным предложением, я был готов ввязаться в авантюру.

– Я собираюсь на Аляску на месяц или около того, – сказал он. – Это будет грандиозное приключение. Мы отправимся глубоко в Арктику, поохотимся на карибу. Когда мы прилетим туда, ты подумаешь: «Этого не может быть!» Земля там такая дикая и нетронутая, что ты себе не представляешь. Тундра – просто нереально огромная. Мы приурочим поездку к великой миграции карибу. Тысячи оленей карибу двинутся на юг, и это будет одно из самых удивительных зрелищ, которое ты когда-либо видел. Там повсюду гризли. И волки тоже. Мы поднимемся на древние горы и пересечем ледниковые реки. Мы столкнемся с сильными штормами. Арктика – одно из самых экстремальных мест на земле. И мы будем там совершенно одни. Если погода ухудшится, мы можем застрять на несколько дней…

– Дней? – переспросил я.

– Ага, дней… – Донни замолчал на некоторое время, а потом снова заговорил. – Я хочу, чтобы это было настоящее приключение. Каждый Божий день мы будем видеть то, что просто сведет тебя с ума. Но нам придется пойти ва-банк.

– Окей, – ответил я. – Я в деле.

После нашего разговора у меня наступила эйфория. Примерно на две минуты.

Но потом навалилось осознание того, что я опасно неподготовлен. Наша прошлая поездка в Неваду была некомфортной, и во время нее я глубоко тосковал по стерильным удобствам и безопасности моей современной жизни. Но те трудности все еще были в пределах 50/50 от того, что я мог совершить. А эта поездка? Она ведь намного более некомфортная и рискованная.

Я понимал, что, должно быть, чувствовал Эллиот, стоя на вершине южного края Большого Каньона и глядя в пропасть глубиной 2500 метров, отделявшую его от северного края. Восторг от приключения, но и опасение. Потому что другая часть того же разговора с Донни звучала так:

– Ты ведь понимаешь, что это будет намного более экстремально и опасно, чем поездка в Неваду? – спросил Донни.

– Да, я так и думал, – ответил я. – Но насколько более экстремально и опасно?

– Ну, где-то раз в 20.

– О, с этим я смогу справиться. Я боялся, что ты скажешь «в 50».

– Ну, может, и в 50. А может, в 70… или в 90, – сказал Донни.

В 90? Боже мой! Конечно, я был обладателем звания орлиного скаута. Но концепции выживания при убийственной погоде и в суровой дикой природе, навыки тушения пожаров, организации навесов, накладывания жгутов и завязывания правильного узла в каждом конкретном случае исчезли из моей памяти где-то еще в колледже, после того как я обнаружил, что Эван Уильямс делает скидку на бурбон. Узлы? Я до сих пор завязываю свои ботинки в стиле кроличьих ушек – это такой запасной метод на случай, если ваш шестилетний ребенок недостаточно развит в когнитивном плане, чтобы сделать нормальную петлю.

* * *

«в идеальном мисоги ты отдаешь ему все, что у тебя есть, и заканчиваешь его. Или, может быть, просто терпишь неудачу, – сказал мне Эллиот. – Закончить мисоги с большим запасом – значит делать его неправильно. Ты должен исследовать свой потенциал на грани».

И вот так получилось, что за шесть месяцев до того, как наш самолет должен был подняться в воздух с этой холодной взлетно-посадочной полосы в Коцебу, я начал пытаться перестроиться. Я подумал, что с некоторой подготовкой я мог бы рассчитывать, что мне удастся продержаться всю поездку.

Я вспомнил наш с Донни разговор в Неваде. «Допустим, завтра ты хочешь пойти на охоту, – говорил он, когда мы поднимались на смотровую площадку высотой примерно 3300 метров над уровнем моря на вершине Клив Крик Болди, откуда планировали наблюдать за оленями. – Все дело в готовности встретить определенное животное в определенном месте в определенное время». Конечно, объяснил он, нужно уметь натягивать лук или стрелять из винтовки. Но необходимо еще и изучить местные правила охоты, погодные условия и особенности местности, а также все, что касается биологии животного: как оно использует свои самые сильные стороны, как передвигается по земле, как ведет себя в стрессовых ситуациях, каковы его циклы сна, питания и перемещения.

«Тебе также нужно будет продумать правильную систему снаряжения и рассчитать свои потребности в еде, – сказал Донни. – Заключительный шаг – это охота, которая не будет приятной прогулкой по лесу. Даже у опытных охотников вероятность успеха составляет около 25 %. Подумай о том, как бы ты двигался по лесу и вел себя, если бы знал, что за тобой охотится человек. Именно так ведет себя большинство крупных животных».

Мне нужно было превратиться из писателя, прикованного к письменному столу, в современного горца. А у меня было всего несколько месяцев, чтобы подготовиться к экзамену.

Я вспомнил второе правило мисоги и решил, что первым принципом все-таки должно быть вернуться домой живым. Вот так я оказался в центре для посетителей близлежащего государственного парка, проходя курс экстренной медицины в условиях дикой природы. Двухдневный семинар обещал «научить меня навыкам медицины в условиях дикой природы, которые мне понадобятся, чтобы уверенно применять их». Семинар позиционировал себя как «идеальный вариант для людей, проживающих в отдаленных районах». Я должен был научиться справляться со многими ужасами, которые могут в конечном итоге меня убить. Сломанный позвоночник или проломленный череп (если случится авиакатастрофа). Сложные переломы и кавернозные колотые раны (если упадешь с водопада). Переохлаждение, удары молнии, отек легких (учитывая погоду и ландшафт Аляски). И так далее.

Курс вели в основном турпроводники, скаут-мастера, вожатые лагерей и биологи, специализировавшиеся на дикой природе. Чтобы купить страховку, нужно было получить сертификат с печатью, подтверждающий, что ты прошел курс. Имелась также пара пенсионеров, которые прибыли одетые так, как будто курс был промежуточной остановкой между сафари в стиле Хемингуэя и покорением вершины Эвереста: высокотехнологичные дорожные брюки, рубашки и шляпы на сумму около 1300 долларов, огромные непромокаемые ботинки и рюкзаки размером с двенадцатилетнего ребенка, полностью загруженные черт знает чем. Я не мог до конца понять, зачем этим ребятам нужен курс экстренной медицины. Они всем своим видом демонстрировали, что о дикой природе и выживании в ней они знают все, что и подтвердили, рассказав о своих прежних приключениях.

Я страдал два дня оттого, что инструкторы и эти пенсионеры готовили меня ко множеству способов, которыми я мог умереть или серьезно пораниться в глухой местности. Но мой самый большой страх все еще не был устранен. После окончания курса я подошел к одному из инструкторов – миниатюрному, ухмыляющемуся типу, похожему на вожатого летнего лагеря в Миннесоте, – и спросил:

– А что делать, если нападет гризли?

Его ответ меня разочаровал.

– Ну, в этом курсе мы не рассматриваем нападения животных. Просто там так много разных животных, которые могут на вас напасть…

Но затем он оживился:

– Зато теперь вы знаете, как перевязывать колотые раны! Так что, если медведь нападет, вы можете использовать то, что узнали здесь, чтобы остановить кровотечение.

Пока он восхищался моим умением перевязывать раны, я вспомнил историю, услышанную от учителя геометрии в средней школе. Летом он работал на рыбацком судне на Аляске и пообещал рассказать нам о медведях, если мы все сдадим домашнее задание. Эта совершенно жуткая история была о молодом матросе на чартерном судне. Он увидел на берегу огромный куст черники и пошел к нему собирать ягоды. Пассажиры судна наблюдали за ним и вдруг заметили какое-то движение с другой стороны куста: полутонный гризли также решил, что черника с этого конкретного куста – потрясающее лакомство.

Эти двое, не обращая внимания друг на друга, ходили вокруг куста. Туристы закричали, но юноша не услышал их крика из-за ветра и шума реки.

Медведь и человек собирали ягоды, невольно сближаясь. Пока не встретились. У матроса глаза стали как тарелки. Гризли встал на задние лапы, отвел назад свою массивную переднюю лапу – и начисто снес ему голову. Как игрок Малой лиги, отбивающий бейсбольный мяч. Он просто отрубил парню голову…

Ну ничего, зато я знал, как перевязать колотую рану.

Я вернулся домой, погуглил «что делать, если нападет гризли» и попал на страницу Службы национальных парков США. Если 450-килограммовый гризли решит затеять драку со мной, имеющим вес 77 килограммов, правительство США предлагает мне бросить рюкзак, упасть лицом вниз на землю, притвориться мертвым и прикрыть шею руками. Я полагаю, что эта техника останавливает неизбежное обезглавливание. И пока я лежу там, на земле, мне, возможно, лучше развести ноги. Из-за этого медведю будет сложнее меня перевернуть, чтобы затем вонзить свои 10-сантиметровые когти прямо в мою душу.

Обычно медведи нападают на людей, когда те случайно подходят слишком близко к их детенышам, еде или территории. В этом случае медведь, как правило, не убивает человека, а просто калечит.

Но все шансы отменяются, если медведь войдет ночью в палатку. Тогда это будет существо, жаждущее человеческой плоти. В таком случае нужно атаковать медвежьего Шугара Рэя Робинсона, нанося шлепки и апперкоты по его морде. Мне оставалось предположить, что эта техника полезна тем, что она травмирует ваши руки. Тогда у полицейских будет достаточно доказательств, чтобы уверенно сказать вашей семье: «Он погиб сражаясь». Ну, в том случае, если ваше тело обнаружат.

Но хватит о медведе и о том, что он ест. Мне там тоже придется что-то есть. Наша команда не выживет на добытом мясе.

– На поиски животного могут уйти недели, если мы вообще его найдем, – объяснил Донни. – Поэтому мы берем еду с собой.

Проблема в том, что каждый грамм еды, одежды и другого снаряжения в моем рюкзаке дает большую нагрузку на спину. Я не хотел ходить по лесу с запасами еды и носить их всю дорогу. Но я также не хотел, чтобы пропитание у меня внезапно закончилось. Все же это была охота, а не голодовка.

По различным подсчетам выходило, что там я буду сжигать примерно от 5000 до 8000 калорий в день – а это слишком много еды, чтобы носить ее с собой. Донни посоветовал просто набрать то количество калорий, которого будет достаточно для жизнедеятельности. Скажем, от 1800 до 2500 на день. Дополнительную энергию можно получить, сжигая лишний вес.

– Ну, мы будем голодны, – сказал мне Донни. – Но выживем. Обычно я теряю около семи килограммов каждый раз, когда отправляюсь на месячную охоту.

На завтрак и обед Донни ест энергетические батончики и высококалорийные продукты, такие как орехи и сухофрукты. Готовить их не нужно. На ужин – сублимированные походные блюда в упаковке. Кипяток наливают прямо в пакет, чтобы «приготовить» еду – получается что-то вроде стаканчиков с лапшой быстрого приготовления. Эти блюда имеют 30-летний срок годности, весят как несколько ватных палочек, да и вкус имеют похожий. Мне не понравилась еда во время нашей последней поездки с Донни, но я понял принцип. Так что тоже решил собрать энергетические батончики и сублимированную еду для походов. Может быть, еще какую-нибудь смесь орехов. И, ладно, несколько шоколадных батончиков. Это будет безвкусный месяц, зато с кучей консервантов и сахара.

Приоритет номер два: не опозориться. Я, конечно, мог бы применить правило: «Притворяйся, пока не сделаешь это правдой».

Я не хотел тянуть группу назад и не хотел, чтобы от меня услышали хоть одну жалобу. Если только моя проблема каким-то образом не подвергнет всех нас опасности и не нарушит правило мисоги номер два. Например, «мне холодно» – нет. Но «мне холодно, ведь я почти уверен, что у меня обморожение левой ноги, и если онемение распространится еще выше по ноге, вам, вероятно, придется вынести меня отсюда» – разумно. «Я устал» – нет. «Я устал, и я думаю, это потому, что я подхватил хантавирус несколько километров назад. Боюсь, что, просто взглянув на меня, вы тоже заразитесь» – подойдет.

Было совершенно ясно, что бо́льшую часть поездки я буду замерзший, мокрый и уставший. С холодом должны справиться движения и многочисленные слои одежды. Я буду много двигаться и согреюсь. И я с радостью надену дополнительные слои, чтобы избежать обморожения и постоянного стука зубов. Но я не мог собрать просто какую-нибудь одежду.

На самом деле Донни говорит, что самый простой способ умереть в дикой природе – это упаковать не то снаряжение. Во-первых, хлопок убьет тебя. Когда хлопок намокает, он становится холодным, и гипотермия наступит прежде, чем ты успеешь сказать: «Мне х-х-холодно… Д-д-думаете, у нас п-п-проблемы?»

– Шерсть и синтетика остаются теплыми, даже когда намокнут, так что тебе определенно нужны эти базовые слои, – сказал Донни. – Тебе нужен шерстяной свитер и носки. Обязательно штаны на пуху и пуховик с капюшоном. А также перчатки и шапка. И водонепроницаемые внешние слои. Мы будем носить одни и те же шмотки каждый день. Возьми с собой дополнительный базовый слой и еще пару носков на случай, если первая промокнет.

Что касается обуви, Донни связал меня с немецким производителем ботинок с вековой историей под названием Hanwag. Я проверил варианты на сайте и нашел предназначенные для зимнего альпинизма. Одна пара была оценена как теплая до –40 градусов по Цельсию. Цена составляла почти 400 долларов. Когда я заговорил об этом со своей женой, она ответила: «Хорошо, сколько бы ты заплатил, чтобы сохранить свои пальцы на ногах?» Конечно, больше чем 400 долларов. Так что ботинки отправились в корзину заказов.

Я купил хорошее снаряжение и легкую еду. Но единственное, в чем не могла помочь кредитная карта, – это физическая подготовка. Я буду неоднократно подниматься и спускаться на тысячи метров в поисках животного, которое потом мне, возможно, придется носить в виде 45-килограммовых кусков. Я скорректировал свои тренировки.

Мои типичные тренировки, как и у большинства современных людей, в основном направлены на то, чтобы не привлекать к себе негативного внимания в бассейне. Форма важнее функции.

Но для этого путешествия мне понадобятся навыки, которые нужны были людям на протяжении миллионов лет, чтобы выжить. Способность карабкаться по крутым склонам гор. Быстро приближаться к животному или убегать от опасности. Перепрыгивать через ручей. Сопротивляться падениям и ходить по неровной земле. Переносить тяжелые грузы на большие расстояния.

Я отправил электронное письмо доктору Дугу Кечиджяну, старому другу, который служил в спецназе парашютно-спасательной службы ВВС США. Когда морские котики или армейские рейнджеры получали ранения в полевых условиях, Дуг прыгал с парашютом, чтобы спасти их. Он выполнял миссии в Ираке, Афганистане и на Африканском Роге, а через год службы получил звание Выдающегося летчика, что фактически означало признание его самым ценным сотрудником ВВС. Когда Дуг не спасал жизни в Фаллудже, он учился в Колумбийском университете на доктора физиотерапии. Представьте себе Капитана Америку. Теперь добавьте еще 40 баллов к его IQ.

Сейчас Дуг помогает американским бойцам спецназа и профессионалам из крупных спортивных лиг найти золотую середину: перейти за черту возможного на задании или в игре и избежать травм. Он любезно согласился поделиться спортивной мудростью со мной, долговязым писателем, который своим величайшим спортивным достижением считал то, что он набирал высокие баллы в аркадном баскетболе в районе Лас-Вегаса.

«Мы должны превратить тебя в физически разностороннего человека», – сказал Дуг.

Я должен был проводить два дня в неделю на силовых тренировках с использованием гирь, штанг и веса тела. Это те модели движений, для которых предназначено тело, – приседания, прыжки, выпады, подтягивания, переноска грузов и так далее. Затем я каждый день бегал спринт, поднимался в гору с 23-килограммовым рюкзаком и проходил пешком от 8 до 24 километров. Я также начинал каждую тренировку с нескольких упражнений, чтобы защитить суставы, которые обычно травмируются в полевых условиях. Лодыжки, колени, плечи и так далее. Подверни там лодыжку – и придется долго ковылять обратно к цивилизации. Если только волки не найдут тебя раньше.

Это приблизило меня к правилу мисоги номер один: шансы справиться – 50/50.

Найти дискомфорт в Лас-Вегасе легко: все, что нужно сделать, – это пойти в пустыню. Пешие прогулки и бег летом походили на упражнения в печи. Но в то же время эти прогулки и пробежки были как оазис вдали от моей повседневной жизни в каменных джунглях. Я надевал свои гигантские ботинки за 400 долларов (в конце концов, их нужно было как-то использовать) и тащился по каньонам Ред-Рок, пустыне Блэк-Рок, лесам Джошуа-Три или сосновым нагорьям в течение нескольких часов каждые выходные. Эти природные условия действовали на мой разум как мойка высокого давления, очищая от недельной грязи. Кому нужно болтать с психотерапевтом за 100 долларов в час, когда есть длинные, тихие, пустые тропы, только и ждущие, чтобы их прошли?