Текст книги "Кризис комфорта. Выйдите за привычные рамки, чтобы вернуться к своему счастливому и здоровому естеству"

Глава II
Откройте скуку заново. В идеале на природе. На минуты, часы и дни

11
11 часов 6 минут

Протеиновый батончик Clif Bar содержит 250 калорий. Его основной ингредиент – «органический сироп из коричневого риса», что, как я полагаю, является эвфемизмом для обозначения сахара с ореолом здоровья. Создатель батончика, некий парень по имени Гэри, придумал его после 280-километровой поездки на велосипеде и назвал творение в честь своего отца Клифа. Пуховик My Black Diamond «содержит нетекстильные части животного происхождения». Его нужно стирать в холодной воде в щадящем режиме и без отбеливателя, сушить при низкой температуре. Мой рюкзак от Kifaru, компании по производству охотничьего снаряжения, созданной в 1997 году и базирующейся в Колорадо, был «с гордостью сшит в США компанией HONG».

Вот что я узнал, сидя на склоне холма и ничего не делая в течение 10 часов подряд без интернета. Моим единственным материалом для чтения были обертки от энергетических батончиков и бирки на снаряжении для активного отдыха.

Наши дни после бури в первую ночь проходят по распорядку. Мы просыпаемся, пьем растворимый кофе, собираем вещи и отправляемся на холм. Затем сидим и ждем, когда появятся стада карибу. Только животные не хотят показываться. Так что мы в основном просто сидим. Иногда разговариваем, иногда нет. Это продолжительное сидение на одном месте, с разговорами и без, один и тот же пейзаж без карибу заставляют меня то впадать в состояние скуки, то выходить из него. Если подумать, в таком положении я не был с тех пор, как охотился с Донни в Неваде.

Чтобы убить время, я любовался видами. Много. Но так долго мой разум не может медитировать на неизменяемый пейзаж. Поэтому я тщательно изучил рекламное описание и состав каждого из моих энергетических батончиков, а также содержание в них белков, жиров и углеводов. Когда и это надоело, я спланировал рождественские покупки. Когда и это надоело, я отжался больше, чем за весь предыдущий год. Когда и это надоело, я придумал не менее 17 идей статей для журналов, в которые пишу. Затем я записал какие-то мысли, что позже войдут в эту книгу, в свой маленький оранжевый блокнот, защищенный от непогоды. Затем лег на живот и осмотрел каждый квадратный сантиметр арктической земли – увидел там микроскопических пауков и долгоносиков, давно завядший полярный мак, белые точки оленьей кладонии, мох камуфляжной расцветки и неоновый лишайник. Однажды Донни прочитал, что этому лишайнику, Rhizocarpon geographicum, примерно 8600 лет. Это напомнило мне об исследовании, опубликованном в журнале Global Change Biology («Биология глобальных изменений»), которое обнаружило, что только 5 % всей суши на Земле еще не изменены людьми. Нетронутые места есть в бореальных лесах, тайге и тундре самых северных широт. На том участке северной земли, где мы сидели, ходили и спали, вероятно, никогда еще не сидели, не ходили и не спали люди. (Обдумывание этой мысли убило добрых десять минут.)

Этим утром мы медленно бродим по лагерю, запихиваем снаряжение и еду в сумки и обсуждаем, на каких холмах теперь нам сидеть и что делать с такими неуловимыми оленями. Каждую осень стадо западных арктических карибу со своих летних мест отела далеко на севере в море Бофорта отправляется на юг к местам зимовки на полуострове Сьюард. Это примерно 650-километровое путешествие по вечному природному шоссе. Мы находимся приблизительно в 240 километрах от этого великого миграционного пути, по которому карибу должны проходить подобно трафику в Лос-Анджелесе.

– В тот день, когда мы приземляемся и не можем охотиться, мы видим их сотни, а потом – ни одного, – говорит Уильям. – Конечно, так оно и получается.

– Эта игра никогда не бывает легкой, – отвечает Донни. – Мы просто должны быть терпеливыми и мыслить позитивно.

И он, по-видимому, на самом деле хорошо справляется со скукой. Я думаю о том, что я могу сделать, чтобы справиться с ожидающим меня психическим расстройством, когда Донни отводит взгляд от меня и Уильяма. Он косится на холм позади нас.

– Подождите, – говорит он, – подождите… Черт возьми!

Мы с Уильямом оборачиваемся. Нам не пришлось долго ждать. Около 30 карибу появились на склоне холма примерно в полумиле от лагеря. Все они ведут в гору свои рога, жуя тундровый мох. Среди них бык размером с бьюик 1960-х годов выпуска.

Донни подносит бинокль к глазам.

– Мужики, тот, что в хвосте стада, определенно стрелок, – говорит он. «Стрелок» – это термин, который они с Уильямом используют для любого карибу, которого хотят… застрелить. Закон Аляски гласит, что мы можем охотиться только на рогатых самцов. Соотношение в примерно 40 самцов на каждые 100 самок идеально подходит для здоровья экосистемы. Однако в законе ничего не говорится о том, сколько лет должно быть этому рогатому самцу. Мы будем охотиться только на тех оленей карибу, которые находятся на последних из своих 8–12 лет жизни.

– О, чувак, – говорит Донни, отрывая от лица бинокль и бросая его Уильяму. – Он красивый, очень красивый старикан.

Уильям смотрит в сторону стада.

– О да, о да… Он чертовски древний, – говорит он и протягивает мне бинокль.

Этот зверь толстый, как свинья, с длинными тонкими ногами. Его жесткая шерсть с каштановой на морде переходит в белую на шее, а затем снова темнеет и становится каштановой по всему телу. На рога такого старого животного, как он, стоит посмотреть. Эти огромные вопросительные знаки уходят высоко в туман. У них длинные отростки в форме пламени, расширяющиеся во все стороны от верхушек. Морду делит пополам рог, называемый лопатой, в форме сплющенной бейсбольной перчатки.

Из всех животных североамериканского семейства оленевых у карибу самые большие рога по отношению к размеру тела – больше, чем у лося или благородного оленя. Обычно они образуют большую открытую С-образную форму с удлиненными коническими концами, отходящими от верхушек и оснований. И у рогов также есть отчетливая лопатообразная часть, которая растет спереди либо на левом, либо на правом роге и простирается над головой. Карибу используют его зимой, чтобы копаться в снегу и находить замерзшие растения.

Рога карибу могут достигать полутора метров у самцов. Данный факт удивителен и сам по себе, но, если учесть, что карибу, как и все оленевые, каждый год сбрасывают рога и отращивают новые через несколько месяцев, это уже совершенно невероятно. Молодые растущие рога, так называемые панты, – по сути, одна из самых быстрорастущих тканей на земле. Это жесткие, расположенные в шахматном порядке волокна, которые способны скользить друг мимо друга при ударе. Это создает одно из самых легких и прочных веществ на земле. Рога – это настолько удивительное инженерное сооружение, что сегодня ученые исследуют, как люди могут имитировать конструкцию рогов, чтобы создавать более прочные и легкие изделия.

– Хорошо, – говорю я, уже налюбовавшись на животное. – Что мы делаем?

– Мы обойдем тот холм, на который поднимается стадо, – говорит Донни, рисуя пальцем карту на открытой ладони, – и разместимся на холме напротив. Надеюсь, мы поймаем карибу, когда они будут пробираться на север.

Затем мы, как солдаты при звуке миномета, все бежим в вигвам, чтобы поспешно запихнуть остальное наше снаряжение в рюкзаки. Я привязываю винтовку к сумке, пока Донни хватает пригоршню патронов. Все это путешествие я носил с собой длинное ледяное на морозе оружие. До сих пор оно казалось чем-то вроде реквизита. В груди возникает легкое напряжение, когда я понимаю, что мне, возможно, придется на самом деле… его использовать.

Мы начинаем быстро удаляться от стада и спускаемся вниз по склону – туда, где карибу нас не видят. Отсюда нам видна цель: склон холма примерно в пяти километрах. Мы начинаем поход, и ледяной ветер дует нам в лицо.

Наконец-то, думаю я. Действие! Движение! Конец скуке!

* * *

Из-за использования современных технологий я редко позволяю своим мыслям блуждать. Со мной рядом всегда есть телефон, телевизор, компьютер или другое цифровое устройство, которым можно себя занять. Среднестатистический американец каждый день прикасается к своему телефону 2617 раз и проводит два с половиной часа, уставившись в его экран. Если вам это кажется преувеличением, то вот еще один факт: исследование также выявило большую группу «заядлых пользователей», которые проводят уткнувшись в телефон более четырех часов в день. На курсе, который я преподаю в Университете Невады в Лас-Вегасе, я прошу студентов проверять данные о времени активности экрана телефона. Один студент в среднем тратил 7 часов 44 минуты в день, а другой – 8 часов и 32 минуты.

– Почему так? – спросил я.

– Потому что «Ютьюб», – ответил студент.

А что я сам? Обычно я трачу в среднем три часа в день. На все.

Допустим, я проживу еще 60 лет и все эти годы буду продолжать в том же духе. Я проведу семь с половиной лет оставшейся жизни, глядя в телефон. Кроме того, посмотрим правде в глаза: я не использую это устройство для чтения классической литературы, изучения нового языка или перевода денег вдовам и сиротам. Я использую телефон, чтобы найти в «Гугле» ответ на любой поверхностный вопрос, который просачивается из моего серого вещества, или чтобы наблюдать, как толпы в социальных сетях осуждают то, что они считают «микроагрессией» дня. Или, как понимаете, – «потому что “Ютьюб”»[2]2
  Единственное видео на «Ютьюбе», которое стоит посмотреть и пересмотреть, – Who We Are («Кто мы такие»), семиминутный шедевр Донни о его охотничьей этике.


[Закрыть].

Смартфоны не только крадут у нас скуку – они подталкивают общество к состоянию идиократии, как называет это сценарист и сатирик Майк Джадж.

На протяжении двух с половиной миллионов лет, или около 100 000 поколений, в нашей жизни не было ничего цифрового. Сейчас среднестатистический человек тратит 11 часов и 6 минут в день на использование цифровых приспособлений, таких как мобильные телефоны, телевизоры, аудиопроигрыватели и компьютеры. Смартфоны – более новое устройство: они активнее привлекают наше внимание с помощью уведомлений и доступны в любое время. Но среднестатистический человек по-прежнему тратит на просмотр телевизора вдвое больше времени, чем на смартфон.

Так что все действия, которые помогают нам «пожить без телефона», – это здорово. Если только мы не меняем наше телефонное время на другую зависимость – какой-нибудь сериал Netflix или интернет на ноутбуке. Все равно что бросить курить Marlboro Reds, но перейти на жевательный табак Red Man.

Скука в самом деле умерла. И один ученый из канадского Онтарио считает, что это плохо и это настоящая пандемия. Потому что коллективное отсутствие скуки не только сжигает нас, оказывая негативное воздействие на психическое здоровье, но и заглушает то, что скука нам самим пытается рассказать о нашем разуме, эмоциях, идеях, желаниях и потребностях.

* * *

Представьте себе техника группы AC/DC. теперь поместите его в канадскую неврологическую лабораторию. Поздравляю, перед вами Джеймс Данкерт, длинноволосый австралиец, который почти два десятилетия изучал человеческий мозг на предмет скуки в Университете Уотерлу. Путь Данкерта в эту тему лежал через огонь, воду и медные трубы.

Джеймсу было 19 лет, когда его старший брат получил серьезную черепно-мозговую травму в автомобильной аварии. «Во время выздоровления моего брата и в последующие годы было очевидно, что он изменился, – вспоминал Данкерт. – Он рассказывал мне, что ему стало скучно и неинтересно заниматься тем, что ему очень нравилось до аварии».

Итак, Данкерт, тогда студент университета, стал одержим мозгом и состоянием скуки: «У меня не было никаких мыслей о том, чтобы исправить моего брата. Но я был очарован идеей, что скука – это не социальная или культурная вещь. Это нечто внутри мозга, что участвует в процессах получения удовольствия, ощущения удовлетворенности, вовлеченности – называйте это как хотите».

И он осознал, что скука может быть чертовски неприятной, независимо от того, насколько ты здоров. «Я ненавидел скучать, – сказал он. – Мне никогда не нравилось это чувство».

Данкерт не единственный, кто испытывает одновременно восхищение и отвращение по поводу состояния скуки. Философ Мартин Хайдеггер обвинил скуку в том, что она «коварное существо». Сёрен Кьеркегор называл скуку источником всех бед. Психолог Эрих Фромм считал ее «одной из величайших жизненных мук, отличительной чертой ада». И в современном мире отношение к ней, похоже, не улучшилось. Сотни подкастов представляют какого-нибудь коуча или лайфхакера, который говорит нам, что ничегонеделание сродни смерти и поэтому мы должны выполнять разнообразные сложные ритуалы, чтобы достичь оптимальной концентрации и производительности, как у машины.

Но новые исследования показывают, что эти в остальном блестящие философы и сегодняшние гуру продуктивности и понятия не имеют о потенциале скуки, считает Данкерт. Конечно, ощущение не из приятных. «Но скука – это ни хорошо, ни плохо, – утверждал он. – То, как вы реагируете на нее, может сделать ее чем-то хорошим или плохим». Данкерт знает, о чем говорит, потому что побывал внутри человеческого разума, ища, какие области мозга работают, когда человек испытывает дискомфорт от скуки.

Он набрал несколько добровольцев и поместил их в нейровизуализационный сканер. «Затем мы внушили этим людям состояние скуки, – сказал он. – Мы заставили их наблюдать за двумя парнями, развешивающими белье в течение восьми минут. И… да, от этого людям становится адски скучно».

Когда Данкерт посмотрел на нейровизуализацию скучающих людей, он обнаружил, что их островковая доля мозга отключилась. «Эта часть мозга важна для обработки информации, которая, как вам кажется, имеет отношение к вашим целям прямо сейчас, – продолжал Данкерт. – Таким образом, данная часть мозга подавляется, если в видео нет ничего важного для ваших целей».

Людей побуждают что-то делать со своей скукой. «У Толстого в “Анне Карениной” была замечательная фраза, что скука – это желание желаний, – говорил Данкерт. – Таким образом, скука – это мотивационное состояние».

В ходе исследования Данкерт показал, что происходит с мозгом, когда человек ничего не делает. Если участникам становилось скучно, включалась часть их мозга, называемая сетью пассивного режима работы мозга. Это сеть областей мозга, которая активируется, когда мы не сосредоточены, когда наш разум отключен и блуждает. «Сеть пассивного режима работы мозга» – раздражающе длинный термин. Для простоты я буду называть это просто несфокусированным режимом.

Наш мозг, по сути, имеет два режима: сфокусированный и несфокусированный.

Сфокусированный режим – это сосредоточенное сознание. Режим включается, когда мы обрабатываем внешнюю информацию, выполняем задачу, проверяем мобильный телефон, смотрим телевизор, слушаем подкаст, ведем разговор или делаем что-то еще, требующее от нас внимания к внешнему миру.

Несфокусированный режим возникает, когда мы ни на что не обращаем внимания. Это внутреннее блуждание ума, состояние покоя, которое восстанавливает и перестраивает ресурсы, необходимые для лучшей и более эффективной работы в сосредоточенном состоянии. Время в несфокусированном режиме имеет решающее значение для того, чтобы сделать все возможное, проявить творческий подход, обработать сложную информацию и многое другое.

Те 11 часов и 6 минут внимания, которые мы уделяем цифровым медиа, для нас не бесплатны – это часть работы нашего мозга в сфокусированном режиме. Сосредоточенное состояние можно сравнить с поднятием тяжестей, а расфокусированное – с отдыхом. Когда мы убиваем скуку, погружаясь в телефон, телевизор или компьютер, наш мозг прилагает шокирующее количество усилий. Подобно тому как мы пытаемся выполнять упражнение и раз за разом его повторяем, наше внимание в конечном итоге устает, когда мы его переутомляем. Современная жизнь адски перегружает наш мозг.

Коллективное отсутствие скуки может привести к тому, что мы достигнем почти критического уровня умственной усталости. Исследования показывают, что давление визуальных СМИ делает американцев «более придирчивыми, нетерпеливыми, рассеянными и требовательными», как выразился один медиааналитик. Эти характеристики подпадают под понятие «невыносимый». А перегруженное работой сознание вызывает депрессию, неудовлетворенность жизнью и иллюзию, что она проходит слишком быстро, а главное – все бо́льшую нехватку красоты жизни, которая проявляется только тогда, когда мы позволяем нашему уму блуждать и получать информацию из чего-то другого, кроме экрана.

Данкерт объяснил: чтобы понять, почему у человечества развилась способность к скуке, нужно представить двух пещерных людей. Они собирают ягоды, каждый со своего куста, за три часа до захода солнца. В сценарии один пещерный человек способен заскучать. Второй – нет.

По мере того как первый человек собирает с куста все больше и больше ягод, ему требуется и все больше усилий, чтобы найти и добраться до оставшихся ягод, – ведь они находятся в труднодоступных местах кустарника. Из-за того, что он получает меньше ягод за потраченное время, у него возникает неприятное ощущение скуки. Это вынуждает его найти другой куст и сорвать с него самые удобные ягоды. Он повторяет процесс, собирая самые «быстрые» ягоды с нескольких разных кустов. Через час у него есть килограмм ягод. И, когда осталось два часа до захода солнца, ему удается пронзить копьем маленькую антилопу.

Второй пещерный человек быстро собирает на своем кусте самые «легкие» ягоды. Но у него нет и намека на скуку. Так что он продолжает срывать с одного и того же куста. Это означает, что он должен начать искать и тянуться вглубь куста, чтобы найти больше ягод. Количество ягод, которые он получает, просто зашкаливает. Но, эй, это захватывающая работа, когда у него нет скуки, говорящей ему, что на самом деле это невероятно неэффективное использование его времени. К заходу солнца он оборвал весь куст и собрал свой килограмм ягод.

В конце дня семья пещерного человека номер один ест антилопу на ужин и ягоды на десерт. Семья пещерного человека номер два распределяет ягоды по нормам, пытаясь не обращать внимания на свой голод. Перед сном пещерный человек номер один снова испытывает магию скуки. Его разум начинает блуждать. Он отдыхает и перезагружается, планируя, как будет охотиться на следующий день, как улучшит жизнь своей семьи или как поможет своему соседу более эффективно собирать ягоды.

То, каким образом мы справлялись со скукой тогда, когда еще не окружали себя постоянным комфортом, принесло преимущества, необходимые для здоровья нашего мозга, для производительности, личного здравомыслия и чувства значимости. Но в скуке произошел космический сдвиг. То, что сейчас помогает нам с ней справляться, «похоже на нездоровую пищу для ума», говорил Данкерт.

Сидя на холме в ожидании карибу, я обнаружил, что мой разум переключается между сфокусированным и несфокусированным режимами. Я замечал изменения в пейзаже, например стаю куропаток или нюансы северного сияния. Когда развлечения природного мира заканчивались, мой разум отправлялся на поиски чего-то более приятного.

Я уходил в себя, размышляя, скажем, о том, как я могу стать лучшим мужем. Когда поток идей прекращался, когда отдача от моего времени иссякала, мысли уходили куда-то в другое место. Я думал, например, о друзьях, которым мне следовало позвонить, о чем-то еще и еще… Мысли шли в новые места, гораздо более интересные или продуктивные, чем все, что я мог бы найти в приложениях своего смартфона.

И вот так получилось, что на этой большой охоте мне действительно не хватало скуки. Возможности блуждать мыслями. Быть несфокусированным. Потому что в этот момент Арктика фактически поставила меня в опасное положение, заставив полностью сосредоточиться на внешнем мире. Чрезвычайно внешнем. Рассматривать землю, смотреть себе под ноги, тщательно продумывая каждый шаг. Если бы мой разум расслабился, все могло бы закончиться плохо.

* * *

Знать, куда идти в тундре, – это одно. но попасть туда – совсем другое. тундра похожа на какой-то безумный пейзаж из детской книжки Доктора Сьюза. Представьте себе массивный, холмистый, тускло-зеленый матрас, покрытый полунадутыми, заросшими травой баскетбольными мячами. Этот матрас состоит из грязи в состоянии, похожем на мороженое, губчатых слоев плотного мха, грязного болота и частично замерзшей движущейся воды. Эти мягкие слои высасывают энергию из каждого вашего шага.

Вышеупомянутые баскетбольные мячи известны как тундровые кочки. Это сферы из плотно спресованной пушицы, которые сидят на земле, как бесконечные бородавки; расположены они на расстоянии от 30 до 45 сантиметров друг от друга во всех направлениях. Жить могут более 100 лет.

Так что у меня есть выбор. Первый вариант: я могу ступать с кочки на кочку. Но, учитывая их выпуклую форму и упругость, один неловкий шаг может привести к тому, что я поскользнусь и сломаю лодыжку или коленный сустав. Тогда я стану калекой, который находится за много километров от места, где мог бы приземлиться спасательный самолет. Второй вариант: я могу пройтись по матрасу между кочками. Но в таком случае каждый шаг потребует больше усилий. Земля мягкая, и мне придется высоко переступать через кочки, и, скорее всего, я намочу и испачкаю обувь. Но, по крайней мере, это с меньшей вероятностью приведет к серьезной инвалидности. Я всю дорогу смотрю на землю с учащенным сердцебиением, я сосредоточен на постановке ног, как будто от этого зависит моя способность ходить.

Время от времени мы находим звериные тропы, по которым можно идти. Иногда они плоские и твердые, но иногда мы карабкаемся по склону горы, а похожие на черепицу куски сланца скользят по нам вниз. Там я поскальзываюсь примерно на каждом сотом шаге.

После двухчасового пешего похода с опущенной вниз головой мы полагаем, что карибу находятся по другую сторону холма, до которого мы добрались. Мы опускаемся на колени и строим планы, пытаясь предвидеть, что это стадо уже сделало и еще сделает.

– Нам нужно проследить за ними, – говорит Донни. – Оставайтесь здесь.

Он ползет на животе к вершине холма и смотрит в бинокль. Затем, скользя по кочкам, быстро возвращается.

– Они там, внизу. Мы должны поторопиться и развернуться к тому участку утеса, – говорит он взволнованно и указывает на скалистую вершину холма примерно в миле отсюда. – Ветер сейчас дует нам в спину, и это плохо. Но если они продолжат подниматься на холм и мы сможем туда добраться, то будем защищены от ветра и окажемся в идеальном положении.

Мы пригибаемся и начинаем быстро двигаться. Ветер достигает 25–40 километров в час, проникает сквозь наши куртки и иссушивает лица. В Патагонии такой ветер называют La Escoba de Dios – «метла Бога», которая в буквальном смысле подметает ландшафт.

Ветер – это либо актив, либо пассив охотника. Для успеха мы должны находиться с подветренной стороны от животного, чтобы его запах доносился до нас, а не наоборот. Карибу могут не только вынюхивать хищников на расстоянии сотен метров, но и использовать запах в качестве предупреждения. На их лодыжках есть пахучие железы. Когда кто-то из карибу чувствует опасность, он встает на задние лапы и опрыскивает стадо «перцовым баллончиком» со специальным запахом-предупреждением. Сигнал тревоги заставит всех бежать на возвышенность.

Я уже несколько дней не принимал душ и не переодевался. Я могу только надеяться, что ветер не подхватит ядовитые феромоны, исходящие от меня, и не направит их в носы оленей.

* * *

Последствия жизни в нашем гиперактивном, склонном к стрессам обществе усиливаются. Более половины взрослых заявили, что в 2017 году они находились в состоянии сильного стресса. За последний год уровень тревожности вырос на 39 %. С 2000 по 2015 год продолжительность концентрации внимания сократилась на 33 %. Количество поставленных диагнозов «депрессия» выросло на 33 % по сравнению с 2013 годом.

Доктор Джадсон Брюер, профессор психиатрии в Медицинской школе Университета Брауна, изучает зависимости, имеет дело со многими зависимыми и разрабатывает методы их лечения. Его особенно интересует связь между временем, проводимым за экраном, и растущими проблемами психического здоровья. «Я бы не стал связывать это с мобильными технологиями на 100 процентов, – пишет Брюер. – Но я бы сказал, что 90-процентная связь есть».

Поэтому неудивительно, что Стив Джобс не разрешал своим детям пользоваться iPad. И он не единственный технический гуру, который сомневался в том, что продвигал. Огромное количество тех, кто работает в Кремниевой долине и трудится над новыми мобильными технологиями и приложениями, не позволяют себе или своим детям пользоваться продуктами Долины. Одна бывшая руководительница «Фейсбука» сказала New York Times, что она «убеждена – дьявол живет в наших телефонах». Другой подобный специалист сказал, что инструменты Кремниевой долины «разрывают социальную ткань общества».

Представьте себя в супермаркете. Вы несете товар к кассе и отдаете его продавцу. Он выбивает чек, а затем указывает на вашу покупку, смотрит вам в глаза и с серьезным видом шепчет: «Я убежден, что в этом живет дьявол». Вы бы (а) предположили, что это начало реального фильма ужасов, в котором вы главный герой, или (б) купили товар и подолгу пользовались им каждый день? Очевидно, что люди выбирают (б).

С одной стороны, такие инструменты можно использовать во зло (привет, Россия), а с другой… их можно использовать во зло. Приложения разрабатываются на основе поведенческой модели Фогга. Если это звучит как нечто угрожающее, заготовленное в лаборатории контроля над разумом, то только потому, что это… так и есть? «Три элемента должны сойтись в один и тот же момент, чтобы нужное поведение имело место: мотивация, возможность и триггер», – писал психолог из Стэнфорда Би Джей Фогг. Данная формула, используемая приложениями для смартфонов, чтобы заставить их уподобиться крэк-кокаину для нашего внимания, и была создана учеными из Стэнфордской лаборатории с эвфемистическим названием Behavior Design Lab («Лаборатория проектирования поведения»).

Изначально Фогг разработал свою модель для благородных целей: скажем, с помощью телефона заставить людей отказаться от вредных привычек, таких как курение. Но с появлением iPhone он предложил студентам применять эту модель в мобильных технологиях.

Одна из его студенческих групп 2007 года, теперь известная как Facebook Class, создавала приложения, интегрированные с «Фейсбуком». За один семестр группа привлекла 16 миллионов пользователей и миллион долларов дохода от рекламы. Студенты продолжили работать в таких компаниях, как «Фейсбук», «Убер», «Твиттер» и других, и взяли с собой поведенческую модель Фогга.

Предположим, кто-то публикует селфи в «Инстаграме». Этот кто-то явно заинтересован в том, чтобы подписчики отреагировали на его фотографию. Значит, у него есть мотивация. Затем «Инстаграм» отправляет уведомление о том, что появилась реакция на фотографию, – тут срабатывает триггер. Это лайк или язвительный комментарий? У человека есть возможность немедленно это проверить. В результате он просто не может не заглянуть в телефон.

А потом, конечно, все заканчивается тем, что пользователь весь день проверяет лайки и комментарии, каждый раз залипая в «Инстаграме», где прокручивает свою ленту, чтобы найти идеально отредактированные фотографии друзей или заговорщические посты от какого-то токсикомана, с которым он учился еще в средней школе. Все это время он видит тонну рекламы, и именно поэтому Марк Цукерберг стоит около 100 миллиардов долларов. Правило таково: если вы не платите за цифровую услугу, ВЫ – это то, что продает компания. Корпорация использует систему, чтобы привлечь как можно больше вашего внимания и продать его тому, кто предложит самую высокую цену за рекламу.

И по сей день в «Лаборатории проектирования поведения» собираются новые группы вундеркиндов и выясняют, как заставить нас взаимодействовать с приложениями так, чтобы мы видели больше рекламы. И эти дети чертовски хороши в том, что они делают. Возьмем, к примеру, тот факт, что уведомления в «Твиттере» и лайки в «Инстаграме» появляются через несколько секунд после того, как вы открываете приложение.

Случайность? Нет. Этот краткий миг подобен ожиданию, когда колеса игрового автомата выстроятся в линию. Чтобы заставить нас вернуться, используются те же биологические механизмы. У этих ученых из Кремниевой долины имеется огромный массив данных, которые точно говорят им, какие трюки нас захватят. У таких идиотов, как я, нет ни единого шанса устоять.

Некоторые исследователи говорят, что «вызывающий привыкание» – слишком сильный термин для мобильных телефонов. Потому что стремление постоянно проверять электронную почту и уведомления – не совсем то же самое, что тяга к алкоголю или наркотикам. Но, как человек, знакомый с зависимостью, я могу сказать, что навязчивое притяжение моего вибрирующего уведомлениями телефона иногда ощущается так же, как очарование бара с неоновой вывеской. Есть такая знаменитая фраза о выздоровлении: «Попробуйте выпить и резко остановиться. Попробуйте еще раз, и еще». Хорошо, постарайтесь не обращать внимания на звуковой сигнал мобильного телефона. Постарайтесь сделать это не один раз.

«Мне нравится простое определение зависимости: продолжающееся употребление, несмотря на неблагоприятные последствия», – говорит Брюер. Один из важных признаков, указывающих на наличие у меня проблем с алкоголем, – то, что большинство моих проблем были вызваны пьянством. И все же я обнаружил, что бессилен перед притяжением баров. Для Брюера нет ничего удивительного в том, что многие люди пристрастились к «игровым автоматам в наших карманах», как он их называет. Эволюция говорит, что мы и должны быть такими.

«Это эволюционный процесс выживания, который мы разработали, чтобы лучше помнить, где находится еда, и не голодать», – сказал мне Брюер. Человек видит еду, съедает ее, а затем его желудок подает сигнал мозгу, чтобы тот выпустил дозу дофамина – химического вещества для хорошего самочувствия. Это то же химическое вещество, которое выделяется, когда люди принимают наркотики, такие как кокаин или экстази, едят что-то вкусное, занимаются сексом, играют в азартные игры или делают еще что-нибудь приятное. Процесс имеет три ступени.

«Есть триггер, поведение и награда, – рассказывал Брюер. – Но этим мозговым процессом в наши дни можно управлять. Спусковым крючком – триггером – вместо еды может быть скука. Тогда изменение поведения происходит при просмотре ролика на “Ютьюбе” или ленты новостей в “Инстаграме”. И это отвлекает нас от скуки. Мы приходим в возбуждение и получаем дозу дофамина в качестве награды. Парадокс заключается в том, что эти механизмы, которые когда-то помогали людям оставаться в живых, теперь вредят нашему здоровью. Мы становимся менее терпимыми к дискомфортным ощущениям. Если раньше человек чувствовал нечто неприятное, например скуку, то какое-то время он просто мирился с этим, но затем находил продуктивный выход. Однако теперь нам уже не нужно искать решение. Мы можем использовать телефон, чтобы развлечься». Или, как выразился Данкерт, «мы просто потребляем больше нездоровой пищи для ума».