Текст книги "Опасный пациент"

7

Как обычно, Моррису было неловко играть в теннис на территории клиники. Высокие здания комплекса всегда заставляли его ощущать себя немного виноватым – эти ряды окон, лица несчастных пациентов, которые не могли, подобно ему, прыгать и махать ракеткой. И еще звук. Точнее – отсутствие звука. Неподалеку от больницы проходило шоссе, и приятные мягкие шлепки теннисного мяча полностью заглушались нескончаемым монотонным урчанием проносящихся мимо автомобилей.

Темнело. Он уже начал плохо видеть: мяч неожиданно выскакивал откуда-то из пустоты и летел на его поле. Келсо приходилось куда легче. Моррис часто шутил, что Келсо, наверное, ест много моркови, но, как бы там ни было, его унижала столь поздняя игра с Келсо. Тому сумерки помогали, а Моррис терпеть не мог, проигрывать.

Он уже давно свыкся со своей страстью к соперничеству. Он был азартен в играх, в работе, в отношениях с женщинами. Росс частенько обращала его внимание на это, а потом быстро меняла тему разговора, – так все психиатры коварно затрагивают какую-то проблему, а потом резко от нее уходят. А Моррису было все равно. Это был факт его жизни, и чем бы это ни было продиктовано – глубоким ощущением неуверенности, потребностью самоутвердиться, комплексом неполноценности – он об этом не думал. Он испытывал удовольствие от соревнований и удовлетворение от своих побед. А до сих пор ему чаще удавалось побеждать, чем проигрывать.

Отчасти он и пришел в Центр потому, что здесь возможности были неисчерпаемые, а вознаграждение – щедрым. В глубине души Моррис надеялся стать профессором еще до достижения им сорока. До сих пор его карьера ученого была весьма впечатляющей – потому-то Эллис и взял его к себе, – и он не сомневался в столь же успешном будущем. Очень здорово, когда твое имя упоминается в связи с крупнейшим научным центром хирургической практики.

Сегодня он был в прекрасном настроении и играл, не жалея сил, полчаса, пока вдруг не ощутил усталости и не начал испытывать сложности со зрением в наступивших сумерках. Он махнул Келсо ракеткой – пытаться перекричать гудение машин на автостраде было бессмысленно, – прося прекратить игру. Они подошли к сетке и обменялись рукопожатием. Моррис не без удовольствия отметил, что Келсо весь взмок.

– Хорошо поиграли! – сказал Келсо. – Что, завтра в это же время?

– Не уверен.

Келсо удивленно поднял брови.

– Ах да, – вспомнил он. – У тебя завтра большой праздник.

– Большой, – подтвердил Моррис. Бог ты мой, неужели эта новость достигла даже ушей сотрудников педиатрического отделения? В какое-то мгновение он почувствовал примерно то, что мог бы испытывать Эллис, – смутное, почти болезненное волнение, захлестнувшее его при осознании того факта, что вся Университетская больница завтра будет затаив дыхание следить за операцией.

– Ну, удачи тебе! – сказал Келсо.

Они пошли обратно к больнице. Моррис увидел Эллиса: одинокая фигурка вдалеке, чуть прихрамывая, пересекла парковку. Эллис сел за руль и уехал домой.

10 МАРТА 1971 ГОДА, СРЕДА: ИМПЛАНТАЦИЯ

1

В шесть утра Джанет Росс уже была на третьем этаже в хирургическом отделении, одетая во все зеленое. Она пила кофе с кексом. В этот ранний час «хирургичка» была полна людей. Хотя операции обычно назначали на шесть, они, как правило, начинались с пятнадцати-двадцатиминутным опозданием. Хирурги сидели по углам, читали газеты, обсуждали ситуацию на фондовой бирже и свои успехи в игре в гольф. Время от времени кто-то вставал, выходил из кабинета, шел на смотровую галерею и наблюдал за приготовлениями в операционной.

Она была здесь единственной женщиной, и ее присутствие отчасти сказывалось на поведении находящихся в «хирургичке» мужчин. Ей было немного неприятно осознавать себя белой вороной: Росс раздражало, что при ней мужчины старались вести себя подчеркнуто вежливо и держались менее раскованно. Но мужское грубоватое зубоскальство не резало ей слух – она не любила оказываться в положении непрошеного гостя. Ее всю жизнь преследовало это ощущение – что она незваный гость. Даже в пору юности. Ее отец был хирургом, который никогда не удосуживался скрывать свое разочарование и раздражение по поводу рождения не сына, а дочери. Сын идеально вписался бы в его жизненную схему: по субботам он мог бы приводить сына в клинику, брать с собой в операционную – все это было дозволено, если у вас сын. Но дочь – это нечто иное, досадная помеха, разрушающая привычный ровный ритм жизни хирурга. А потому она всегда была непрошеным гостем…

Она оглядела людей, собравшихся в это утро в «хирургичке», и потом, чтобы скрыть неловкость, подошла к телефону и набрала номер седьмого этажа.

– Это доктор Росс. Мистер Бенсон готов?

– Его только что отправили.

– Когда он покинул палату?

– Минут пять назад.

Она повесила трубку и вернулась к столику допивать кофе. Вошел Эллис и помахал ей рукой.

– У нас пятиминутная задержка в связи с подготовкой компьютера к работе. Техники проверяют линии. Наш пациент готов?

– Пять минут назад его отправили.

– Морриса видела?

– Еще нет.

– Лучше бы ему оторвать задницу от стула и спуститься к нам! – буркнул Эллис.

У Росс сразу почему-то улучшилось настроение.

Моррис ехал в лифте вместе с сестрой-сиделкой и Бенсоном, который лежал на носилках. Их сопровождал полицейский. Моррис обратился к полицейскому:

– Вам там нельзя выходить.

– Почему?

– Мы выйдем на стерильном этаже.

– А мне-то что делать? – полицейский явно был смущен. Он все утро держался как-то робко и неуверенно. В суматохе предоперационной подготовки он чувствовал себя беспомощным и лишним.

– Можете наблюдать со смотровой галереи на третьем этаже. Скажите дежурной сестре, что я вам разрешил.

Полицейский кивнул. Лифт остановился на втором этаже. Двери раскрылись, и их взору предстал холл, заполненный людьми в зеленых хирургических костюмах.

На стене висела большая табличка: «СТЕРИЛЬНАЯ ЗОНА. БЕЗ СПЕЦИАЛЬНОГО РАЗРЕШЕНИЯ НЕ ВХОДИТЬ». Надпись была сделана красными буквами.

Моррис и сестра выкатили носилки с Бенсоном из лифта. Полицейский остался. Лицо у него было взволнованное. Он нажал кнопку третьего этажа, и двери закрылись.

***

Операционная номер 9 была самой большой в клинике – помещение площадью почти в тридцать квадратных футов, начиненное электронной аппаратурой. Когда в операционной находилась вся смена – а это двенадцать человек, – тут становилось довольно тесно. Но сейчас только две санитарки трудились в похожей на кафельную пещеру операционной. Они устанавливали стерильные столики и ставили вокруг кресла ширмы.

В операционной номер 9 не было стола. Вместо операционного стола посреди комнаты стояло большое мягкое кресло – вроде зубоврачебного. Джанет Росс наблюдала за работой санитарок через стеклянную дверь, отделявшую стерилизаторскую от операционной. За ее спиной Эллис закончил стерилизовать руки, пробурчал себе под нос, что «опять этот гребаный Моррис опаздывает». Эллис перед каждой операцией становился ужасным сквернословом. Он также ужасно нервничал, хотя ему казалось, что со стороны этого не видно. Росс несколько раз участвовала с ним в операциях над животными, и ей был знаком этот предоперационный ритуал: нервное напряжение, сквернословие перед операцией – и абсолютное спокойствие, как только начиналась работа.

Эллис локтем завернул краны и вошел в операционную – пятясь, чтобы не задеть ладонями косяк двери. Санитарка подала ему полотенце. Вытирая руки, он взглянул через плечо на Росс, оставшуюся за дверью, а потом его взгляд скользнул вверх, к застекленной стене смотровой галереи. Росс знала, что сейчас там соберется полно народу – все будут следить за ходом операции.

Пришел Моррис и начал мыть руки.

– Эллис спрашивал про тебя, – сказала Росс.

– Я возил пациента на экскурсию, – ответил он.

Одна из суетящихся в операционной санитарок вошла в отсек стерилизации и сказала:

– Доктор Росс, там пришли из радиационной лаборатории, привезли блок питания. Доктору Эллису сейчас отдать?

– Если блок уже в рабочем режиме – то отдайте.

– Я спрошу, – санитарка исчезла, и через мгновение ее голова снова выглянула из-за двери. – Говорит, что можно подключать, но, если ваше оборудование не экранировано, могут быть неприятности.

Росс знала, что все оборудование в операционной номер 9 было экранировано еще неделю назад. Плутониевый энергоблок не был слишком сильным излучателем, во всяком случае, его радиационное излучение не оставляло следа даже на рентгеновской пластинке, но оно могло пагубно повлиять на более чувствительные научные приборы. Впрочем, разумеется, для людей никакой опасности не существовало.

– Мы экранированы, – ответила Росс. – Пусть принесут в операционную.

Росс обернулась к Моррису, который заканчивал мыть руки.

– Как там Бенсон?

– Нервничает.

– Еще бы! – Моррис бросил на нее вопросительный взгляд.

Она стряхнула остатки воды с ладоней и вошла в операционную. Первый, кого она увидела, был лаборант из «радиации»: он вкатывал столик на колесиках. Блок питания лежал в небольшом свинцовом ящичке. На стенках ящичка виднелись надписи: «ОСТОРОЖНО: РАДИАЦИЯ» и трехлепестковый оранжевый значок. Все это казалось ей немного смешным, ведь энергетическая установка была совершенно безопасной.

Эллис стоял в центре операционной – ему помогали надевать халат. Он сунул ладони в резиновые перчатки и сжал пальцы, растягивая резину.

– Вы это простерилизовали? – спросил он у лаборанта «радиации».

– Простите, сэр?

– Вы простерилизовали блок питания?

– Понятия не имею, сэр.

– Тогда дайте эту штуку нашей санитарке – пусть она ее обработает в автоклаве. Блок должен быть стерильным.

Доктор Росс вытерла руки полотенцем и поежилась: в операционной было прохладно. Как и многие хирурги, Эллис предпочитал работать на холоде – пациентам же тут было впору замерзнуть. Но как часто говаривал – Эллис: «Если мне хорошо, то и пациенту хорошо».

Эллис стоял в дальнем конце операционной у подсвеченного экрана, а ассистирующая сестра развешивала рентгеноснимки пациента. Эллис внимательно их изучал, хотя раньше видел все раз десять. Это были обычные снимки черепа.

Один за другим в операционной появлялись остальные члены хирургической команды. В общей сложности тут было две санитарки, две ассистирующих сестры, санитар, Эллис, два хирурга-ассистента, включая Морриса, два оператора и программист. Анестезиолог находился в соседнем помещении с Бенсоном.

Не отрывая взгляда от пульта, оператор компьютера сказал:

– Можем начинать, когда скажете, доктор.

– Давайте лучше подождем пациента, – сухо ответил Эллис. Послышались смешки.

Росс обвела взглядом все семь мониторов. Они были разного размера и расположены в разных местах, в зависимости от степени их важности для хирурга. Самый маленький монитор был подключен к видеокамере, запечатлевающей ход операции. В данный момент на экране виднелось пустое операционное кресло – вид сверху.

Другой монитор, расположенный чуть ближе к хирургу, высвечивал электроэнцефалограмму – ЭЭГ. Сейчас он был выключен, и по экрану бежали шестнадцать горизонтальных белых линий. Был еще и крупный экран для фиксирования основных параметров операции: электрокардиограммы, периферического артериального давления, дыхания, работы сердца, центрального венозного давления, ректальной температуры. Как и монитор ЭЭГ, он тоже высвечивал ровные белые линии.

Два экрана вообще не горели. На них потом появятся черно-белые изображения рентгенограмм внутренних органов, сделанных во время операции.

Наконец два цветных монитора показывали данные программы «ЛИМБИК». Эта программа в настоящее время прокручивалась вхолостую без ввода данных. На экранах трехмерная картинка мозга вращалась вокруг своей оси, а производимые компьютером случайные координаты возникали ниже под картинкой. Как обычно, Росс казалось, что компьютер – это словно еще один человек в комнате. Такое впечатление всегда усиливалось в ходе операции.

Эллис просмотрел рентгеноснимки и взглянул на часы. 6.19. Бенсон все еще находился в соседнем помещении вместе с анестезиологом. Эллис обошел операционную, коротко перебросившись с каждым парой слов. Он сегодня был необычайно любезен, и Росс пока не могла понять причины такой перемены настроения. Она бросила взгляд на смотровую галерею и заметила там директора клиники, заведующего хирургическим отделением, заведующего лечебным отделением и руководителя научно-исследовательского отделения. Тут она поняла, отчего Эллис такой дружелюбный.

В 6.21 Бенсона доставили в операционную. Находясь под действием сильных транквилизаторов, он был совершенно спокоен, тело обмякло, веки отяжелели. Голова обвязана зеленым полотенцем.

Эллис руководил переноской Бенсона с носилок в кресло. Когда руки и ноги Бенсона опутали кожаными ремнями, он, похоже, проснулся, – глаза его широко раскрылись.

– Это для того, чтобы вы не упали, – сказал Эллис с улыбкой. – Мы же не хотим, чтобы вы ушиблись.

– Ага, – тихо ответил Бенсон и закрыл глаза.

Эллис кивнул сестрам, которые тут же сняли стерильное полотенце с головы пациента. Бритая голова была маленькой (так всегда казалось Росс) – и белой. Кожа мягкая – только слева чуть выше лба виднелся небольшой порез от бритвы. Голубые крестики, поставленные Эллисом, ясно проступали под левым ухом.

Бенсон погрузился в кресло. Он уже не открывал глаз. Один из техников начал прилаживать проводки от монитора к его голове, приклеивая их электролитным клеем. Проводки намертво прилипали к коже, и скоро все тело пациента оказалось в разноцветной паутине проводков, бегущих к электронной аппаратуре, установленной вокруг операционного кресла.

Эллис взглянул на мониторы. На экране ЭЭГ теперь возникли частые зигзаги: велась запись сердцебиения; линии дыхания превратились в плавные синусоиды, температура не повышалась. Операторы начали вводить предоперационные данные в компьютер. Стандартные лабораторные данные были введены заранее. В ходе операции компьютер зафиксирует все важнейшие параметры с пятисекундным интервалом и сразу же просигнализирует в случае каких-то отклонений от нормы.

– Музыку, пожалуйста, – попросил Эллис, и сестра сунула кассету в портативный магнитофон, установленный в углу операционной. По комнате поплыли первые такты концерта Баха. Эллис всегда оперировал под Баха: он говорил, что строгая гармония – если не гениальность – этой музыки должна передаться ему во время операции.

Приближалось начало операции. Часы на стене показывали 6.29.14. Висящие рядом с ними часы отсчета времени застыли на пяти нулях.

С помощью санитарки Росс надела стерильный халат и перчатки. С перчатками ей всегда приходилось непросто. Она редко присутствовала на операциях, и поэтому процедура стерилизации обычно доставляла ей немало трудностей: когда она надевала перчатки, ладонь вечно застревала, или палец не попадал куда нужно, или два пальца забивались сразу в один резиновый канал. Понять чувства санитарки было невозможно: виднелись только ее глаза над марлевой повязкой на лице. Росс радовалась, что Эллис и остальные были целиком поглощены пациентом.

Она вошла в операционную, стараясь не наступать на черные провода, змеящиеся по полу в разные стороны. На первом этапе операции участия Росс не требовалось. Она ждала, пока заработает стереотактический механизм и определятся первые параметры. Так что у нее было время постоять пока в сторонке и расправить резину перчаток.

Вообще– то ей не было никакой нужды присутствовать на операции, но Макферсон настоял на том, чтобы сотрудники-нехирурги хотя бы время от времени участвовали в операциях и проходили весь ритуал подготовки. Он считал, что так в Центре поддерживается дух сплоченности и коллективизма. По крайней мере, он так говорил.

Росс смотрела, как Эллис с ассистентами накрывают Бенсона стерильными простынями. Потом она перевела взгляд на обзорный монитор над операционным креслом. Вся операция будет запечатлена на видеопленке для последующего анализа.

– Ну, начнем, пожалуй, – объявил Эллис. – Шприц!

Анестезиолог, стоящий за креслом, ввел иглу между вторым и третьим позвонком. Бенсон шевельнулся, издал тихий звук, и анестезиолог сказал:

– Я вошел. Сколько?

На главном компьютере вспыхнула надпись: «ОПЕРАЦИЯ НАЧАЛАСЬ», и автоматически пошел отсчет времени на настенных часах.

– Дайте для начала тридцать кубиков, – сказал Эллис. – Пожалуйста, рентгенограмму!

Рентгеновские аппараты подкатили вплотную к креслу и направили на лицо и затылок пациента. Потом установили пластины. Щелкнули стопоры. Эллис ногой нажал на кнопку в полу – мониторы внезапно вспыхнули, и на них высветились черно-белые изображения черепа. Он смотрел на оба экрана и ждал, пока все будет готово для съемки.

Программист сел за компьютер, и его пальцы забегали по клавиатуре. На телеэкране появилась надпись:

«ПНЕВМОГРАФИЯ».

– Хорошо, теперь давайте наденем на него шапку, – сказал Эллис. Над головой пациента навели похожую на коробку стереотактическую рамку. Были определены и зафиксированы точки бурения черепа. Эллис ввел местную анестезию в скальп, потом разрезал кожу и осторожно снял ее, обнажив белую поверхность черепной коробки.

– Бур, пожалуйста.

Двухмиллиметровым буром он сделал первые два отверстия в правой части черепа. Потом плотно надвинул стереотактическую рамку – «шапку» – на голову и прочно приладил ее к черепу.

Росс взглянула на дисплей. Данные сердцебиения и кровяного давления высвечивались и гасли. Все было в норме. Вскоре компьютеру, как и хирургам, предстоят более сложные действия.

– Давайте проверим позицию, – сказал Эллис и, отступив от пациента, критически оглядел бритую голову Бенсона вместе с надетой на нее сверху конструкцией. Рентгенолог-техник подошел к креслу и сделал снимки.

Когда– то, вспомнила Росс, они в буквальном смысле брали рентгеноснимки в руки и определяли правильность позиции, внимательно их изучая. Это отнимало много времени. Используя компас, транспортир и линейку, они чертили линии по рентгенограмме, измеряли и сверяли данные. А теперь данные вводились непосредственно в компьютер, который проводил анализ куда быстрее и точнее.

Все повернулись к экрану компьютера и стали ждать появления на нем изображения. На экране возникли рентгенограммы, и тут же их заменили схематичные графики. Плановое расположение стереотактического аппарата было быстро вычислено, затем на эти данные были наложены данные настоящего положения «шапки». По экрану поползли графики, и вспыхнула надпись: «РАСПОЛОЖЕНИЕ ПРАВИЛЬНОЕ».

Эллис кивнул.

– Спасибо за консультацию, – серьезно сказал он компьютеру и подошел к столику, где лежали электроды.

Хирурги теперь использовали электроды из нержавейки с тефлоновым покрытием. Раньше электроды из чего только не делались – из меди, золота, платиновых сплавов и даже из мягкой стали. Это было в те дни, когда электроды устанавливались на ощупь.

В ходе прежних операций «на ощупь» пациенты теряли много крови. В операционных царила суета. Необходимо было удалять крупные фрагменты черепа, чтобы добраться до поверхности мозга. Хирург находил нужные точки на поверхности, а затем вводил электроды в мозговую ткань. Если электроды нужно было устанавливать достаточно глубоко, в мозговом веществе приходилось делать надрезы скальпелем и потом уже ставить электроды. Были и другие серьезные осложнения: операции длились много часов и пациенты плохо себя чувствовали в послеоперационный период.

Компьютер все изменил. Компьютер позволял определять нужную точку на трехмерном графике. Вначале, подобно другим исследователям в этой области, сотрудники Центра нейропсихиатрических исследований пытались соотнести глубинные точки установки электродов со строением черепа. Они вычисляли координаты точек, беря за ориентир глазное яблоко, ушной канал, стреловидный шов. Разумеется, эффект был незначительный: мозг у разных людей располагается в черепной коробке неравномерно. Единственный способ точно определить глубинные точки в мозге – соотнести их с другими участками мозга. И наиболее удобной точкой отсчета могли стать вентрикулы – заполненные жидкостью полости в мозговой ткани! Теперь эта практика широко использовалась: нейрохирурги ориентировались исключительно по вентрикулам.

При использовании компьютера отпала всякая необходимость обнажать поверхность мозга. Вместо этого в черепной коробке проделывалось несколько крошечных отверстий, туда вставлялись электроды, а компьютер посредством рентгеноскопии следил за тем, чтобы электроды заняли правильное положение.

Эллис взял первую связку электродов. Издали Росс приняла эту связку за одиночный провод. На самом деле косичка состояла из двадцати тончайших проводков с обнаженными контактами. Каждый проводок был покрыт тефлоном по всей длине, кроме миллиметрового кончика. Проводки были разной длины, и под увеличительным стеклом идущие уступами электродные контакты выглядели точно миниатюрная лесенка.

Эллис проверил косичку под сильной лупой. Он попросил добавить свет и внимательно осмотрел каждый контакт. Потом поручил санитарке проверить каждый проводок на тестере. Накануне это уже проделывалось раз десять, но Эллис всегда проверял контакты непосредственно перед их подключением. И у него всегда под рукой было четыре простерилизованных комплекта, хотя полагалось иметь всего два. Эллис был очень предусмотрительным хирургом.

– Мы готовы к подключению? – спросил он ассистентов. Те кивнули. Он шагнул к пациенту. – Так, проходим сквозь оболочку.

До этого момента буры проделали отверстия в кости, но не тронули мембрану оболочки мозга, покрывающую мозговую ткань и содержащую мозговую жидкость. Ассистент Эллиса сделал пункцию.

– Есть жидкость, – объявил он. Тоненькая ниточка светлой жидкости заструилась по бритой голове пациента. Сестра осторожно стерла ее губкой.

Росс не переставала удивляться тому, как надежно укрыт мозг. Другие органы тоже, конечно, хорошо предохранены от внешних воздействий: легкие и сердце в костяной клетке ребер, печень и желчный пузырь тоже под ребрами, почки – под толстым слоем жировых тканей, и им ничто не угрожает, к тому же они прикрыты толстыми мышцами спины. Все это очень надежная защита, но она не шла ни в какое сравнение со сплошным костяным покровом центральной нервной системы. Но и это еще не все: под костной тканью были похожие на мешки мембраны, заполненные мозговой жидкостью. Жидкость была под давлением; поэтому мозг словно купался в центре жидкостной системы, обеспечивающей ему отменную защиту.

Макферсон сравнивал мозг с зародышем в околоплодных водах.

– Ребенок выходит из лона матери, – говорил Макферсон, – а мозг никогда не покидает своего обиталища…

– Будем устанавливать, – объявил Эллис.

Росс шагнула вперед и встала рядом с остальными членами хирургической команды у кресла. Она наблюдала, как Эллис ввел электроды в отверстие и, войдя в мозговую ткань, чуть толкнул их вглубь. Оператор нажал нужные клавиши на пульте. На дисплее вспыхнула надпись: «ПУНКТ ВВОДА ЛОКАЛИЗОВАН».

Пациент не шевелился и не издавал ни звука. Мозг не чувствовал боли – в нем же отсутствуют болевые рецепторы. Это был странный каприз эволюции – то, что орган, реагирующий на болевые ощущения всего организма, сам не имеет ощущений.

Росс перевела взгляд с Эллиса на рентгеновский монитор. Там в черно-белом контрастном изображении она увидела, как четко очерченный электрод медленно проникает в глубь мозга. Она завороженно следила за изменением порожденного воображением компьютера образа.

Компьютер интерпретировал рентгенограммы, рисуя на дисплее схематичный мозг с зоной ввода электродов в височной доле, очерченной красной сплошной линией, и мерцающим голубым пунктиром отмечая маршрут движения электрода до места установки. Пока что Эллис вводил электрод, не отклоняясь от нужной траектории.

– Здoрово! – вырвалось у Росс.

Компьютер быстро высвечивал трехмерные координатные сетки по мере погружения электрода все глубже в мозг.

– Совершенствуемся на практике, – отозвался Эллис грубовато. Он уже пользовался аппаратом глубинного сканирования, соединенного со стереотактической «шапкой». Сканер преобразовывал движение его пальцев в движение электродов с десятикратным уменьшением. Если бы он сдвинул палец на полдюйма, сканер превратил бы эти полдюйма в полмиллиметра. Электроды медленно входили в толщу мозговой ткани.

Росс оторвала взгляд от монитора компьютера и взглянула на обзорный монитор с изображением Эллиса за работой: легче было следить за операцией на мониторе. Но она тут же повернулась к креслу, как только услышала явственно произнесенное Бенсоном «ух».

Эллис замер.

– Что это было?

– Пациент, – сказал анестезиолог, кивнув на Бенсона.

Эллис подался вперед и заглянул Бенсону в лицо.

– С вами все в порядке, мистер Бенсон? – четко и громко произнес он.

– Да. Все отлично, – ответил Бенсон. Его голос звучал глухо.

– Больно?

– Нет.

– Хорошо. Расслабьтесь, – и Эллис вернулся к электроду.

Росс с облегчением вздохнула. Она почему-то ужасно нервничала, хотя и знала, что причин для тревоги нет. Бенсон не мог чувствовать боли, и транквилизаторы только погрузили его в глубокую дрему – не более того. Он не мог потерять сознания. Им не нужно было отключать его сознание полностью, и не было смысла делать общую анестезию.

Она повернулась к монитору компьютера. Там теперь появилось перевернутое изображение мозга – вид снизу, со стороны шеи. Был отчетливо виден кончик электрода – голубая точка в концентрических кругах. Эллису нельзя было отклоняться более чем на один миллиметр – одну двадцать пятую дюйма – от рассчитанной компьютером траектории. Он отклонился на полмиллиметра.

«ОШИБКА 50 – ОТКЛОНЕНИЕ ОТ ТРАЕКТОРИИ», – сообщил компьютер.

– Ты сбился, – предупредила Росс.

Электрод замер. Эллис метнул взгляд на дисплей.

– Слишком высоко на бета-плоскости?

– Широко на гамма.

– Ладно.

Через мгновение электрод продолжил свое путешествие в глубь мозга.

«ОШИБКА 40», – высветилось на дисплее. Изображение мозга медленно вращалось вокруг вертикальной оси – теперь давался вид сбоку.

«ОШИБКА 20», – сообщил компьютер.

– Ты даешь поправку очень удачно, – прокомментировала Росс.

Эллис, подпевая концерту Баха, кивнул.

«ОШИБКА ПО ТРАЕКТОРИИ НОЛЬ», – известил компьютер и, развернув изображение мозга, дал вид сзади. На втором мониторе высветился полный вид спереди. Через несколько секунд на дисплее загорелась надпись: «ПРИБЛИЖЕНИЕ К ЦЕЛИ». Росс повторила сообщение вслух.

Еще несколько секунд – и новая надпись: «КОНТАКТ».

– Ты попал, – сообщила Росс.

Эллис отступил на шаг и скрестил руки на груди.

– Давайте проверим координаты, – сказал он. Часы отсчета времени показывали, что после начала операции прошло двадцать семь минут.

Программист стал быстро нажимать кнопки на клавиатуре. На мониторах высветились данные о положении электродов. После прекращения проверки на главном дисплее снова появилось слово «КОНТАКТ».

– Теперь сравним, – сказал Эллис.

Компьютер зафиксировал схематичное изображение установленного электрода и наложил на него рентгеноскопическое изображение черепа пациента. Обе картинки совпали. Компьютер доложил: «НАЛОЖЕНИЕ В ПРЕДЕЛАХ ДОПУСТИМЫХ ПОГРЕШНОСТЕЙ».

– Ну все, – сказал Эллис и завинтил крошечную пластиковую шляпку, которая прочно удерживала электродную косичку на черепе. Потом взял кусочек цементного раствора и обмазал шляпку сверху. После чего размотал двадцать тончайших проводочков электродной косички и пригнул их в одну сторону.

– Теперь можем вводить вторую связку, – сказал он. После того как была установлена вторая электродная связка, на коже черепа сделали тонкий изогнутый надрез. Чтобы не задеть важные сосуды и нервы, разрез расположили от места ввода электродов под углом к основанию черепа. Далее он отклонялся к правому плечу. Затем Эллис вскрыл небольшой кармашек под правой подмышкой.

– Где энергоблок? – спросил он.

Ему поднесли энергетическую установку. Она была меньше пачки сигарет и содержала двадцать семь граммов радиоактивного изотопа окиси плутония-239. Радиация преобразовывалась в теплоту, которая в термионическом элементе мгновенно превращалась в электрическую энергию. А с помощью батареи постоянного тока достигалось нужное напряжение.

Эллис подключил энергоблок к тестеру и сделал контрольную проверку мощности перед имплантацией. Держа блок на ладони, он заметил:

– Холодно. Я бы не смог привыкнуть.

Росс знала, что несколько слоев вакуумной упаковки сохраняли поверхность блока холодной, в то время как внутри радиационной капсулы температура достигала 500° по Фаренгейту – на таком жару можно было изжарить ростбиф.

Он проверил также и уровень радиации, чтобы убедиться в отсутствии утечки. Все счетчики показали нормальный уровень. Естественно, какая-то незначительная утечка была, но не больше, чем излучает обычный цветной телевизор.

Наконец он попросил подать ошейник с жетоном. Бенсону придется носить этот ошейник до тех пор, пока ядерная энергетическая установка будет находиться в его теле. На жетоне была выбита надпись-предупреждение о том, что его владелец имеет ядерный энергоблок. Ниже стоял номер телефона. Росс знала, что по этому телефону можно связаться с автоответчиком, который круглые сутки воспроизводил одну и ту же магнитофонную запись.

В записи давалась подробная техническая информация об энергоблоке и сообщалось, что пулевые ранения, автомобильные катастрофы, ожоги и прочие телесные повреждения могут способствовать выходу плутония – мощного излучателя альфа-частиц. Также там было специальное обращение к врачам, коронерам и работникам моргов, которых предупреждали о недопустимости кремировать тело до извлечения из него ядерной батареи.

Эллис вставил энергетическую установку в подкожный карман под мышкой и наложил швы. После чего все его внимание переключилось на микрокомпьютер размером с почтовую марку.

Росс взглянула на смотровую галерею и заметила там «вундеркиндов-близнецов» Герхарда и Ричардса, внимательно наблюдавших за операцией. Эллис проверил крошечную коробочку под сильной лупой и передал ее оператору. Тот подключил микрокомпьютер к главному компьютеру клиники.

Росс воспринимала компьютер как самую большую диковинку электронной цепи, частью которой теперь становился Бенсон. Придя три года назад в Центр, она стала свидетельницей того, как компьютер постепенно уменьшался – сначала он был размером с сундук, потом превратился вот в эту едва заметную почтовую марку, которую едва можно было различить на ладони, хотя внутри все в точности копировало схему его крупного предшественника.

Компьютер таких микроскопических размеров позволял с легкостью имплантировать его под кожу. Пациент мог двигаться без помех, принимать душ – словом, делать все, что угодно. Это куда лучше, чем старые модели, когда батарею приходилось пристегивать к ремню, а все тело было опоясано проводами.