Текст книги "Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти"
Автор книги: Майкл Муркок
Жанр: Историческое фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Калиф прищелкнул пальцами, призывая дары, несомые мальчиками в тюрбанах. Глориана осмотрела обычные сокровища (включая золотое колье с сердоликами) и приняла их с ритуальной благодарностью, в то время как Полониец беспокойно переговорил с помощником, старым графом Коженёвским, и отослал того с поручением.
– Было еще много слонов, Ваше Величество, – молвил Калиф мрачно, – однако вести их на лед было сочтено нецелесообразным.
Уна улыбнулась в ладошку, вообразив картину: много слонов оскальзываются и, проломив ледяной настил, терпят бедствие в водах Темзы.
После того как процессия Калифа пришла и ушла, возникла пауза. Касимир Полонийский поднял глаза.
– Ага!
Он махнул рукой. Еще одна процессия, облаченные в меха лакеи с ценными иконами и искусно сработанными украшениями: им недоставало великолепия даров Калифа, но они несли печать совершенства мастеров.
– Кое-чего, как видите, недостает. Немногого. Нам повезло. Но… – Касимир ощупал себя под мантией. – Было еще кольцо. С рубином. Вам оно может показаться пошлым, само собой. Я надеялся… Но всему свое место и свое время, я знаю… ныне мы в Полонии нечасто проводим формальные церемонии… вы должны простить меня, если я чем-то вас оскорбил…
– Дары изысканно прекрасны, Король Касимир.
– Так и есть, именно! Но кольцо… Отличная вьеннская работа. Оно же было тут? Кольцо. Боги! Утрачено!
– Разбойники?.. – пробормотала Глориана.
– Злодеи! Самый красивый из всех моих даров.
– Мы поймаем главаря, не бойтесь, – пообещала она.
Лорд Монфалькон прочистил горло, чтобы говорить:
– Ее Величество благодарно обоим Вашим Величествам…
Глориана, приходя в себя, кивнула:
– Альбион приветствует вас, великие короли. Мы почитаем за честь ваше участие в наших церемониях.
И принесены были кресла, почти троны, для двоих гостей, оба помещены одесную от Королевы и под такими углами, дабы ни один не имел преимущества перед другим, и графиня Скайская по необходимости улыбалась монархам, и шепталась с ними, и опекала их, пока Королева принимала остаток гостей, среди коих были:
Рудольф Богемский, король-ученый, вассал Касимира; князь Алансон де Медичи из Флоренцы, юнец, чья рыцарская любовь к Королеве общеизвестна; астекский посланник князь Комий Ша-Т’Ли из Члаксаалу (полагавший себя полубогом, Глориану же богиней) в золоченых перьях и оперенной мантии; шевалье Персиваль-Галлуа из Британнии; Убаша-хан в расписных доспехах, в стали и мехах, посол Татарской Империи; князь Лобковиц в черном и серебряном из независимой Праги; князь Хира из Хиндустана, протектората Альбиона; лорд Ли Пао, посланник Катайского Двора, также вассального государства; лорд Татанка Ийотакай, посланник великого Народа Сиу, в орлиных перьях и расшитых бисером белых штанах из оленьей кожи; леди Яси Акуя, посланница Архипелага Ниппонии; князь Карломан, сын старого короля, представлявший Альянс Нижних Ландов; граф Ротомондо, властелин Парижа; мастер Эрнст Шельеанек, астроном и целитель, из Вьенны; посланцы Девствии, включая ястребоносого лорда Канзаса и крошечного вздорного барона Огайского; мастер Ишан Математик из татарского протектората Анатолия; Каспар, великий инженер Явы; палестинский мудрец Мика из Ершалаима; исследователь Мёрдок, Гермистонский тан, в белом плаще, небрежно накинутом поверх шотландки и бронзы, тэм-о-шэнтер с перьями пегого канюка щегольски прикрывает рыжие кудри; и великое множество иных сановников, мудрецов, колдунов, алхимиков, инженеров, авантюристов и солдат, более полутора часов миновавших престол.
Затем при факельном свете началось первое развлечение: Рыцарь Льдистый (лорд Кровий Рэнслей) и Рыцарь Пламенистый (сир Танкред Бельдебрис) сошлись в полном облачении, конные, на замерзшей поверхности над самым фарватером. Летела ледяная крошка, дыхание лошадей было как драконов пар, звенел металл, и копье встретило щит, и оба разом выбиты были из седла.
Наверху, на набережной, уперев локти в камень и глядя вниз, застыла фигура, коей придавало бесформенность громадное медвежье пальто, укутывавшее сего мужа с головы до пят; выделанная голова медведя служила ему головным убором, скрывавшим большую часть лица. По временам, когда свет пляшущих костров (на коих жарились ныне гуси и быки) подпрыгивал повыше, черные сардонические глаза мужчины блестели.
Как и было договорено, Пламя одолело Лед.
Теперь он глядел на акробатов в костюмах Комедии – Харлекин и Панталон, Корнетто и Исабелла и прочие, – что, скользя на коньках, прыгали и кружились в такт бойкой и несколько нестройной мелодии, производимой дрожащим консортом на платформе, а под навесом Королева склонила голову, беседуя с такими же, как она, монархами. Пажи на подошвах, укрепленных железными шипами, медленно пробирались меж собравшимися, неся подносы с кипящим вином; повара и поварята поливали жиром мясо на вертелах; а на другом берегу возводился обширный помост.
Человек в медвежьем пальто отошел от стены и неспешно двинулся вниз по лестничному пролету, затем по другому и застыл в толпе на льду; пригубливал серебряную чашу кларета, любовался дворянскими детьми, сплошь Ледяными Феями, что несли Королеве чудовищный Пирог Двенадцатой Ночи на носилках, принимал предлагаемые мясо и хлеб и не без удовольствия набивал ими рот, продолжая ходить тут и там, держась более из инстинкта, нежели из рассуждения, тени у самых краев толкотни. С того берега донесся треск, внезапный, как колдовской ветер, зеваки разинули рты, и первый фейерверк зашипел и завертелся, образуя огромную «G» на орнаментальном панно; после чего шутихи взвизгнули и рассыпали алмазные искры, и весь лед наполнился внезапным блистанием, побудив мужчину в медвежьей шкуре попятиться в угол, туда, где причальные ступени упирались в стену. Вспыхивающие гильзы попадали на лед, и тот зашипел, вызывая тревогу или притворное оцепенение в тех, кто сие заметил.
Заклубился красный и зеленый огонь, и помост опять немного сместился, так что лед чуть затрещал.
Лорд Монфалькон услыхал звук и тут же встрепенулся, призывая лорда Рууни, что совместно с леди Рууни и двумя их детьми разговаривал с маленьким мастером Уэлдрейком и беззаботной, покачивающейся леди Блудд:
– Рууни! Слышали?
– Что? – Лорд Рууни передал чашу старшему мальчику, и тот, радуясь доселе бежавшей его возможности, принялся пить.
– Лед, Рууни. Лед трескается. Вон там.
– Здесь он достаточно крепок, Монфалькон. Проверено. И проверяется в сию секунду.
– Тем не менее…
Рууни почесал бороду, оглядываясь в некотором смятении.
– Что ж…
– Надобно перейти на набережную. – Лорд Монфалькон узрел фигуру в шкуре медведя, что праздно шагала вверх по лестнице и убредала во тьму. Завыли и взорвались новые фейерверки. Лорд-Канцлер свирепо глядел на фигуру, полуподнял руку, опустил ее.
– Ваши Величества, милорды и миледи, – завопил он. – Нам должно вернуться на берег. Лед грозит треснуть.
Однако голос его тонул в реве и тарахтенье не устававших сверкать фейерверков, в смехе и оре пьяной толпы.
Монфалькон спешно растолкал всех на своем пути и достиг Королевы. Она смеялась над какой-то только что произнесенной фразой Короля Полония, к вящему огорчению Гассана аль-Джиафара, сияя лицом и наблюдая вспышки, что в неумолимо нараставшем темпе делались всё громче и ярче.
– Лед, мадам. Есть опасность, что мы провалимся!
Слепящий разрыв света и тепла. Ее губы раздвинулись.
– Ах!
– Лед ломается! – вскричал Монфалькон. – Ваше Величество! Лед ломается!
Человек в медвежьей шкуре вновь шел мимо набережной стены через деревья, оглядываясь на толчею и слыша голос Лорда-Канцлера, призывавшего к тишине. Он замер, чтоб увидеть, как собравшиеся медленно сдвигаются, следуя за Королевой. Она покинула лед и возвернулась в свою повозку. Затем, развеселенно поведя плечом, он нырнул за кустарник в проем, зияющий в стене Западного Минстера, и вынырнул в узком переулке, уводившем на восток, в дом, где ждало дальнейшее развлечение.
* * *
В королевских санях сидели бок о бок Полониец и Арабиец, напротив же поместилась сама Королева со своею спутницей, графиней Скайской.
Лохматый Касимир Четырнадцатый раздухарился.
– Недурственное приключение с самого момента прибытия в Альбион! Ей-богам, Ваше Величество, я рад, что так решил! Прибудь я с помпой, окружен всем флотом и гвардейцами, скука заела бы меня вернее верного.
Гассан аль-Джиафар приложил ноготь правого мизинца к промежутку меж передними зубами и извлек кусок мяса, уставясь угрюмо из окна на отступающую реку.
– Никакой опасности не было, – сказал он. – Лед все еще крепок.
– Милорд Монфалькон существует денно и нощно лишь ради безопасности Королевы, – поведала Уна с иронической улыбкой.
Юный Калиф насупился.
– Вы позволяете сему мужчине отслеживать всякое ваше решение, мадам?
Глориана отозвалась пренебрежительно:
– Он защищал меня с моего рождения. Боюсь, я так с сим свыклась, Ваше Величество, что мне было бы не по себе без Монфалькона, хмыкающего где-то за кулисами.
Король Касимир был фраппирован.
– Разрази меня Гермес, мадам! Так вы вечно несвободны? – Он возложил невинную и сострадальческую длань на Королевино колено.
Глориана обнаружила, что столкнулась с очередной проблемой дипломатического свойства, но была спасена санями, что врезались в препятствие, из-за коего Касимир был отброшен обратно на свои подушки и, крякнув, задел по касательной Гассана, а тот фыркнул:
– Будь сей Монфалькон моим визирем, я велел бы вы пороть его за порчу моего удовольствия.
Глориана улыбнулась.
– Впрочем, конечно же, я мужчина, – сказал Всеславный Калиф Арабии.
– Се правда, что женщины обычно более милосердны, – высказался Король Касимир. – Упразднить смерть через повешение на ваших землях и заменить ее ссылкой кажется мне идеальным решением для того, кто страдает от распрей с совестью. Я, разумеется, такими распрями не терзаем, ибо моя власть даруется мне Парламентом.
– По-моему, сие вообще не власть, – Гассан явно шел на скандал.
– На деле она точно такая же, если принять, что власть даруется как ответственность теми, кому мы служим, нет?
– Думаю, здесь мы все согласны, – Глориана, как обычно, стремилась к равновесию.
Достигнув дворца, они с поклонами и реверансами разошлись по раздельным покоям, дабы облачиться в костюмы и изучить свои роли в Маскераде.
Глориана по возвращении была встречена лордом Монфальконом.
– Я должен извиниться, Ваше Величество, за прерывание представления. Мне помстилось…
Глориана безмолвно кивнула. Поддерживать гармонию внимания между надменным Гассаном и смятенным Касимиром оказалось томительнее, чем она ожидала, и она была бы рада часу вдали от дел.
– Делайте что должны, мой Лорд-Канцлер, как я делаю что должна, – пробормотала она. Ее улыбка была едва заметна. – Сейчас вам полагается надеть личину и присоединиться к утехе Маскерада. Вы знаете свои реплики?
– Я намереваюсь прочесть их, мадам. У меня не оказалось времени…
– Само собой. Через час, стало быть, милорд. – Виновато махнув рукой, она перешла в свои апартаменты и позволила дверям хоть раз захлопнуться пред ее сторожевым псом.
Навстречу вышла леди Мэри Жакотт, чуть уставшая, как обычно. Глориана подняла руки.
– Раздень меня, Мэри. – Она со вздохом сняла корону. – А потом, молю, приласкай меня хоть ненадолго, дабы освободить от мук и горестей.
Леди Мэри взяла корону и жестом велела служанкам избавить Королеву от одежды. Ее собственный костюм был готов – возле костюма Глорианы.
Она сделается Валькирией, а ее взыскательный любовник сир Танкред – Бальдуром.
* * *
В собственных покоях графиня Скайская осматривала присланный ларец, украшенный каменьями. Она прочла записку, исполненную почерком Гассана. Та благодарила ее за учтивости и любезности (Уна не припомнила ни единой) и молила напомнить Королеве о Гассане со всем расположением. Расшнуровываемая служанками Уна покачала головой: поведать Королеве о происшествии либо припасти историю до поры, когда обе они смогут отдохнуть? Последнее, решила она, более уместно.
В одной лишь ночной сорочке вновь водрузилась она на кушетку, раскурив очередную трубку и устремив взор к стихам мастера Уэлдрейка, открывающим Маскерад:
Зимой, когда Год тлеет слепо,
Как зрак Огня, что скрыло веко,
И треплют Ветры, дуя с неба,
Чудесны, бурны крылья снега,
Как Северян сердца пылают
Весельем веселей Весны,
Трубят Небес лихи горны,
И Дух поет, и Дни, бледны,
Парчу Ночей благословляют!
Им недостает обычной энергичности, думала она, однако же Уэлдрейк, как правило, сочинял для Придворных Развлечений нехотя, а в последнее время, кажется, рассредоточился сильнее прежнего, тратя почти все свое время на сей разоренный разум, на сию хрупкую красоту, одержимую леди Блудд.
Трубка дымилась, Уна раздумывала о своем костюме; затем, не без усилия, встала с ложа и двинулась к шкапу, в коем тот помещался. Ее сестры-норны, леди Рууни и леди Хлебороб, ожидают ее в назначенный час.
Уна замерла, оглядываясь, уверена, что за нею наблюдают, но в комнате не было никого, кроме нее самой и кота служанки. Она воззрилась на потолочные тени, на решетку, что впускала воздух, пожала плечами и принялась за свой корселет.
* * *
В Великом Зале дворца, декорированном ныне для символической репрезентации ледовых гор и безотрадных небес, маскёры осаждали сцену, облачены в меха и медь, серебро и всяческое великолепие обитателей некоего арктического замка, а в сие время публика, состоя, по большей части, из ранее представленных Королеве, сидела по табели о рангах на стульях, и музыканты в галерее заиграли мелодию, что, специально сочинена мастером Гарвеем, полнилась звучными рожками и басовыми виолами.
Графиня Скайская, укрыта накидкой и черным мехом, уже возгласила свое хмурое введение и отошла на шаг, уступая Одину и Фрейе. Первый – повязка на глазу и вислополая шляпа, на плече колышется набитый ворон, гипсовая голова в руке – был изображаем без огонька лордом Монфальконом. Королева Глориана исполняла Фрейю.
Леди Рууни в виде Скаал, Норны Грядущего, обратилась к ней с репликой, голося громче огромного супруга (лорд Рууни играл Тора):
Днесь Фимбул-Винтер на поля обрушиться готов,
То Век Ножа и Топора, Расколотых Щитов,
Насилья град не даст житья всем людям доброй воли;
Вот Один, грозен, с Мимера отрезанной главой,
Готовит против тех, кто жив и мертв, Последний Бой,
И Фенрис-волк освобожден в Заливе Черной Боли!
Неуклюже воздев гипсовую главу, лорд Монфалькон прочел с листа, что пытался укрыть, меж тем в последнем ряду бедный Уэлдрейк колотился и хватался за свои члены, агонизируя манером, коего никогда не достигнет под рукой леди Блудд:
Слушайте! Хеймдаля горн вострубит,
И девятимирье очнется!
Отряд Великанов наш мост осквернит,
Бивроста луч разомкнется!
Вскоре уж солнце Сколь проглотит,
Пепел мира встряхнется!
Настал черед Глорианы. Она увидела мастера Уэлдрейка и подумала, не вдохновлена ли его боль до некоторой степени виной. Переведя дыханье, она, как Фрейя, сынтонировала:
В Железном лесу ветра земли
Послушны Орла Грозы крылам,
В Мидгарде крестьяне и короли
Все брошены к Хели ногам,
И Фьюлар-Суттунг в чужой личине
Бредет Меч Победы исхитить ныне.
Далее дюжий лорд Рууни, сиречь Тор, потрясающий добрым молотом:
Богам Асгарда чужд пред Сумерками страх,
Им по душе грядущая Резня.
Я вижу: бешеным клыком ввергает в прах
Мидгардов змей врага людей, их род храня,
Погибнуть чтобы между снега и огня!
И так далее в том же духе, покамест Уна не выступит вновь, дабы заключить Маскерад следующим:
Так Рагнарёк пришел, среди богов погибель сея!
Все полегли они в достойной битвы пекле.
Ни грубый Тор, ни Локи, хитр, ни радостная Фрейя
Последней битвы, страшной боли не избегли.
И в Новый Век наш Мир шагнул того быстрее,
Что Славный Альбион их принял тяжко бремя,
Ведь Глорию сию разделит всяко племя!
Уна заметила, что мастер Уэдлрейк не дождался аплодисментов, но с поспешностью, бросив отчаянный взгляд на леди Блудд, ускользает из зала. Уне представлялось, что, если качество маскерадов мастера Уэлдрейка пребудет на сем уровне, Королеве вскорости придется согласиться: пришла пора озаботиться поисками нового придворного поэта, – однако ладоши зрителей с жаром схлопывались, а Касимир и Гассан скакнули вперед, почти врезавшись один в другого, дабы поздравить Глориану с прелестностью ее спектакля, благородством виршей, мудростью чувств, достодолжным звонкозвучием музыки, так что Уна сумела скрыться за одной из ширм, разрисованных пейзажами, содрать опостылевшую накидку и обнаружить рядом леди Блудд, неукротимо хихикавшую наедине с собой. Опасаясь ловить взгляд леди Блудд и заразиться через него хихиканьем, Уна вернулась на сцену и была немедленно подхвачена лордом Монфальконом, почти что беспечным. В его словах определенно крылась большая теплота, нежели обычно, ибо он недолюбливал графиню, полагая ее соперницей в схватке за королевское ухо, губительным голосом, отваживающим Королеву от ее обязанностей.
– Красивые стихи, верно? – сказал Монфалькон. – Уэлдрейк на сию Двенадцатую превзошел себя. Надобно дать ему весной рыцарство, я поговорю с Королевой. «Что Славный Альбион их принял тяжко бремя, / Ведь Глорию сию разделит всяко племя!» Как точно, а?
Смакуя столь основательный перевертыш их обычных амплуа, Уна ухмыльнулась:
– О да, милорд! Так точно, милорд! – и услыхала за ширмой очередное ржание.
Ведя Монфалькона, взявшего ее под руку, она передвинулась ближе к центру Великого Зала, где Королева услаждалась лестью королей и князей и, в ее нынешнем настроении, могла обрушить эрлство на плечи поэта, коего за пару минут до того готова была выпороть столь добротно, как желала в потаенных помыслах. Таким образом, мастер Уэлдрейк с его несостоятельными виршами обрел почет и потерял единственную награду, коей был когда-либо достоин.
Доктор Ди прошествовал мимо, весь внимание к словам старинного друга Короля Рудольфа Богемского, объяснявшего результаты самоновейших экспериментов.
– Итак, трансмутация была достигнута? – вопрошал Ди. Уна видела, как он быстро и втайне стрельнул глазом в сторону королевской шеи.
– К сожалению, успех был лишь частичным. Предмет Маскерада напоминает мне о том, что я читал однажды про истинную природу карлов, появляющихся в старинных сагах. На самом деле они были могущественными колдунами, происходившими не с сей планеты, пришельцами из совсем иного мира, что принесли с собой все узнанные там алхимические секреты. Такова, видите ли, основа нашего фрагментарного научного знания. Обнаружив их трактаты – возможно, где-то на Северном полюсе, – мы могли бы отчалить воистину в новую эпоху в истории человечества. Я выслал три или четыре экспедиции, но, как ни жаль, ни единая пока что не возвернулась…
Музыка, ныне весела и изящна, заиграла вновь, и, не снимая костюмов, маскёры соединились со зрителями в триппе, усложненной форме галлимара, пребывавшего в моде, но совсем не подходящего человеку в костюме Норны Настоящего. Уна Скайская принялась ожидать Пиршества.
* * *
В обширном дворе корчмы «Грифон» пламенел изумительный костер Двенадцатой Ночи, столь жаркий, что он обогревал всех стоявших вокруг. Столь жаркий, что он обогревал даже тех, кто слонялся по открытым галереям наверху и лил пиво на головы друзей и врагов, гогоча над фиглярничанием труппы карл-скрипачей, гарцевавших вкруг огня под писки и скрипы, кои шумливо пародировали музыку. Щупая части спутников своих и спутниц, отказывавших в доступе к оным по тем или иным причинам в первые дни празднества, таща куски мяса, ломти хлеба и головы сыра, выделываясь, танцуя либо попросту колышась из стороны в сторону, писая, пукая и блюя в не столь уж приватных уголках корчемного двора, клянясь до самого гроба любить знакомцев по сей ночи и вечно ненавидеть стариннейших товарищей, люди заполняли всякое пустующее место. Морозный воздух разве только не горел и был столь напоен, что насыщал всякого его вдыхавшего, впитывая естественным образом пары кипящего мяса и жарящейся дичи, вина и рома, пота и спермы, томящегося дерева и тающего снега. Изо всех щелей трактира неслись взрывы смеха, и порой, когда Лудли бывал отталкиваем к огню неблагосклонной шлюхой, смех гремел так, что дрожали брусья. Здесь также имелись профессиональные клоуны – некоторые из них ранее увеселяли саму Королеву: дзанни, харлекины, хвастливый, вышагивающий гоголем щеголь, дряхлый склеротик, очаровательные леди – в платьях италийского покроя, хотя почти все девицы были лондонки, – под мухой благодаря королевскому злату и даря новым зрителям то, что Королева обретала за деньги.
В галдящей толчее, обнимая за талию полюбовницу, развязно печатал шаг капитан Квайр с мечом, что торчал позади, как вилючий хвост торжествующего кабыздоха, нашедшего тропку в мясную лавку. Изысканный бело-серебряный костюм капитановой партнерши, мишурная короночка на причесанной головке, добела пудренное личико, преувеличенно подведенные глаза, пугающе пунцовые губки явно высмеивали Королеву, каковой она явилась во время празднеств на льду.
Лудли, коего похлопали сзади по опаленной куртке, устремился шатаючись приветствовать господина и застыл как громом пораженный.
– Гермесова мать, капитан, что се такое?
– Наша собственная королева, Луд, пришла взглянуть на свой народец. Уважь ее, сир Лудли. Спорим, ты умеешь расшаркнуться как надо?
И Лудли, заразившись, как всегда, Квайровой выдержкой, моментально проникся фарсом и отвесил глубокий поклон, сдернул видавшую виды шляпу, осклабил уста, вздернул запирающий их зуб.
– Добро пожаловать, Ваше Величество, ко Двору… ко Двору Короля Пойла! – Он залился смехом и, колеблясь, выцепил темневшего подбородком Свинна, что проходил мимо с двумя кружками в каждой руке. – Позвольте представить Вашему Величеству лорда Хрюка Свиннского и… – ухватив за запястье девку, что пихнула его в костер, – …леди Чушку, его прелестную женушку. – Она снова оттолкнула Лудли, и тот сел в дворовую грязную слякоть, не перестав лыбиться. – Но что за королеву мы чтим-то? Как ее звать?
– Что ж, се Филомина, – сказал Квайр, добираясь до своей черной накидки и запутываясь в медвежьем пальто. Он отцепил с пояса сложенное сомбреро и расправил его, прихорашивая петушиные перышки. – Королева Филомина – Королева Любви! – Квайр потрепал свою королеву за разрисованную щечку, ущипнул за шелковый зад и добился жеманной улыбки, хотя большие горячие глаза блеснули испугом и настороженностью. Парочка придвинулась к костру, и Квайр взял одну кружку Свинна себе, а вторую для Королевы. – Леди и Джентльмены «Грифона». Приветствуем, если не возражаете, повелительницу вашу, Королеву Филомину, что объявляет сию ночь Ночью Любви и призывает вас праздновать во имя свое.
Толпа живо отозвалась на предложение приветствовать, кое-кто проорал Квайровой королеве непристойности, меж тем капитан озирался, изображая изумление.
– Не вижу трона. Куда делся? Где великое Государственное Седалище нашей Королевы? На что она воссядет, а?
Ответ был громок и традиционен. Квайр продолжил играть на публику. Он воздел руки.
– Скверное гостеприимство! Сир Харлекин расскажет вам, что с гостями Королевы обращались получше. – Он положил руку на лоскутное плечо комедианта, а тот театрально икнул Квайру в лицо и потер глаз под маской. – У всех имелись стулья, разве нет?
– Имелись, сир.
– Добрые, твердые стулья?
– Превосходные стулья, сир. Ваша королева – красава, и, клянусь, она…
Но огромный стул с высокой спинкой уже плыл над головами сборища, дабы поместиться на фоне костра. И вновь Квайр поклонился:
– Садитесь, мадам, если вы того желаете.
С неловким реверансом потешная королева села и уставилась на свой новообретенный Двор, а тот отвислогубо уставился на нее. Казалось, что она пьяна или одурманена, ибо глаза ее остекленели, а рот странно двигался, хоть она и реагировала похотливо на Квайра, когда бы тот ни щекотал ее, лизал ей ухо, наполнял его шепотом.
– О Фил, как бы ты сейчас лег под Калифа – куда лучше, чем настоящая Королева. – Ухмыляясь, Квайр тискал своего наложника всё крепче.
И Фил Скворцинг, вконец обуянный безумством Эроса, жеманно улыбался своему любовнику, своему господину, и взирал на великолепный рубин на пальце, и поверить не мог, что ему досталось эдакое богатство.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?