Текст книги "Моя безумная история: автобиография бас-гитариста RHCP (Acid for the children)"

По ночам

Я любил вечер, особенно время перед сном, и каждый раз с нетерпением ждал, когда родители наконец закроют дверь и выключат свет. Вот тогда начиналось! Освободившись от всех ограничений, я включал воображение на полную мощность, и, как только накрывался одеялом с головой и открывал глаза, ко мне приходили друзья. Тишина и темнота наполнялись яркими персонажами, которые появлялись один за другим, говорили со мной, пели песни, вовлекали меня в свои игры и конкурсы. Это было время, проведенное в путешествиях за горизонтами мистических земель. В такие моменты я испытывал абсолютное счастье. Был в экстатическом трансе. Это было то чувство, к которому я стремился всю свою жизнь. Связь с Духом. В тех часах, проведенных с воображаемыми друзьями, было что-то божественное, и если в этом и заключается бог, то большего мне и не нужно. Однако родители были для этого волшебного мира как криптонит для Супермена, и любое их появление могло разрушить всю магию.

Мужчины не целуют мужчин

Выбегая из дома со своими новыми роликовыми коньками, которые получил на Рождество, я был так взволнован, мне не терпелось присоединиться к другим детям на гладкой асфальтированной дороге. Как обычно, я подскочил к отцу, чтобы поцеловать его. Он остановил меня, крепко обнял за плечи и сказал: «Ты уже слишком взрослый, чтобы целовать меня, не делай так больше, понятно?» Я молча кивнул, высвободился из его объятий и выбежал за дверь. Мне показалось это неправильным и бесчувственным, и даже в возрасте шести лет я знал, что это было ошибочное представление о том, как должны вести себя настоящие мужчины. Я знал, что поцелуи – это хорошо.

Куда бы я ни пошел, я искал доброты и одобрения, жаждал любви. Я не понимал той пустоты, которую, как я надеялся, могли бы заполнить мои родители. Она была как комната, в которую я боялся зайти. Я чувствовал связь с отцом, он был моим героем, но это становилось все более хрупким и шатким. Казалось, он уезжал все чаще, и все чаще они с мамой ссорились. С течением времени их ссоры становились все длиннее и ожесточеннее. По ночам я лежал в постели и слышал, как они кричат, гребаное то и гребаное это. Я знал, что моя сестра сидит в своей комнате и слышит то же самое ужасное дерьмо.

Мамочка хочет веселиться

Я и не думал получить любовь или внимание от своей матери. Я никогда не получал от нее ничего такого, поэтому и не ждал. Сознательно или нет, но она считала, что «детей нужно видеть, а не слышать», и за всю мою жизнь она ни разу не обняла меня. Она просто… была. Я никогда не считал, что мне не хватает матери, и сознательно не испытывал никакой обиды. Мама не была тщедушной или из разряда властных домохозяек, предпочитающих оставаться на заднем плане. Отнюдь. Она была жизнерадостной, веселой и умной женщиной, которая громко высказывала свое мнение, и была бы суфражисткой, если бы жила в двадцатых годах. Выглядела она великолепно – каштановые волосы до плеч и красивые карие глаза. Она была сильной, в подростковом возрасте занималась спортом. Она курила, пила и громко смеялась. Она была полна жизни.

Она просто никогда не понимала детей и не имела с ними никаких отношений.

Еще подростком она бросила школу и устроилась в офис на полный день, а потом вышла замуж и стала молодой матерью и домохозяйкой. Теперь же оказалась в Нью-Йорке в эпоху бурных шестидесятых, и, несмотря на все усилия моего отца сделать из нее идеальную жену, она была любознательной, полной энергии, и у нее было много свободного времени. Она брала уроки музыки, с тоской засматривалась на богемный образ жизни и могла в одиночку отправиться на Ньюпортский джазовый фестиваль[19]19
  Ньюпортский джазовый фестиваль – крупнейший в США фестиваль джазовой музыки.


[Закрыть], чтобы увидеть Майлса Дейвиса[20]20
  Майлс Дейвис – американский джазовый трубач, оказавший значительное влияние на развитие музыки XX века.


[Закрыть]. Она не собиралась становиться счастливой домохозяйкой, она хотела веселиться.

Папа так и не разбогател, и я слышал, что некоторые винили мою мать в том, что она не помогла ему подняться по карьерной лестнице. Вместо того чтобы поддерживать своего мужчину, она вела себя как хиппи, носила дашики[21]21
  Дашики – мужская цветастая рубашка в африканском стиле с круглым вырезом и короткими рукавами.


[Закрыть] и была завсегдатаем на коктейльных вечеринках.

Думай медленно

Я добился совершенства в ничегонеделании. Просыпаясь на рассвете, я клал свои маленькие ладошки и белокурую голову на теплый радиатор, тер лоб, чтобы он стал горячим. И кричал своим тоненьким хрипловатым голоском: «Мама, что-то мне нехорошо, я заболел!» Успех! Целый день я мог свободно беседовать со своими воображаемыми друзьями и читать книги о Волшебнике страны Оз, в которых я узнал о слове «Пирксил», которое, если его правильно произнести, наделяет человека безграничной магической силой. С тех пор я стараюсь произносить его правильно.

* * *

Моя сестра отделывалась от назойливого младшего брата и сбегала со своими ровесниками, так что каждое утро я проходил пять кварталов до средней школы Мидленда в одиночестве. Я прятал покрасневшие и задеревеневшие от холода руки в карманы и, каждый раз выдыхая пар, становился похож на паровозик Чу-Чу, но мне нравилось чувствовать, как лед и снег хрустят под моими ногами. Я придумывал для себя игры – то маршировал как оловянный солдатик, то шел, только касаясь трещин на тротуаре, а когда лед был гладким, то скользил и кружился, пока не шлепался лицом. Я составлял слова вместе, а потом быстро произносил их, чтобы получить одно новое слово: «шлемсвинковш» и «нетклейтолк». Однажды я бросил свой ботинок в ледяной ручей, просто чтобы понаблюдать, как он уплывает. Я вернулся домой в одном ботинке и без какого-либо оправдания для своего разъяренного отца и получил неминуемую порку. «Да ты знаешь, сколько я заплатил за эти ботинки?! Деньги не растут на деревьях!» Я знал, что облажался, но, черт возьми, я так любил эти прогулки в одиночестве и возможность позволить своему разуму блуждать в собственном космическом темпе.

Хоу-хоу-хоу

Если я когда-то и собирался обратиться к религии, то это было не что иное, как Рождество. Я мог физически ощутить то теплое волшебство, которое охватывало меня в этот праздник. За несколько дней до его наступления я начинал чувствовать невероятное возбуждение. Каждый день после школы мы с Кэрин смотрели рождественские выпуски программ, зачарованные мараскиново-вишневым носом Рудольфа и Снежным человеком, таящимся среди загадочных арктических айсбергов.

Моя искренняя любовь к Санте была чистой, и каждый раз я сидел с широко раскрытыми глазами у окна спальни, стараясь не уснуть как можно дольше, чтобы увидеть его прибытие. Однажды моя сестра обманула меня: она подделала оленьи следы на нашем заснеженном крыльце, а затем разбудила меня, заснувшего на подоконнике, и сказала, что видела, как он приземлялся.

Но даже после того, как я повзрослел, стал мыслить логически и начал пробираться в комнату родителей, чтобы найти спрятанные подарки, и даже теперь, когда я хожу по магазинам за рождественскими подарками со своей пластиковой картой, магия Санты все еще действует на меня. Я все еще восхищаюсь подарками под елкой, и, когда мы собираемся все вместе, нежное сияние рождественских огней затмевает весь остальной мир. Я все еще верю в Санту.

Дикий Уолт

Примерно в то время, когда мне исполнилось семь, отношения между моими родителями стали накаляться еще сильнее. Это было ужасно, и я чувствовал, как вокруг нас затягивается сеть мрачного напряжения. Оно усугублялось искусственными улыбками и тем, как лицемерно родители пытались сохранить видимость хороших отношений на вечеринках перед своими друзьями. Я чувствовал всю их чертову фальшь. По ночам я неподвижно лежал, а их крики и вопли распугивали моих воображаемых друзей.

Папа был в командировке, когда мама познакомила нас с Кэрин с человеком по имени Уолтер – ее учителем игры на гитаре в местной музыкальной школе. Это был коренастый мужик в пестрой рубашке на пуговицах в стиле шестидесятых годов и брюках клеш. У него были сальные и нечесаные угольно-черные волосы, уложенные в какую-то странную прическу. Его волосы были гораздо длиннее, чем у моего отца и любого уважающего себя мужчины, а еще козлиная бородка и стеклянные черные глаза на круглой голове. С легкой улыбкой он назвал меня «братан» и пару раз сказал «балдеж».

Вскоре после этого мои родители сообщили нам с Кэрин, что мы покидаем Рай – отец один возвращается в Австралию, а мы втроем будем жить с Уолтером в другой части Нью-Йорка.

Воу.

В следующие несколько дней наш дом наполнили яростные крики и вопли и тяжелое мрачное чувство. Но были также и тихие, полные любви моменты с моим отцом, который хотел провести время со мной и Кэрин, и мы сидели вместе в гостиной. Он сказал мне, что я всегда должен опрятно одеваться, много работать, быть вежливым и что я могу получить его коллекцию марок. А моей сестре он сказал, что она может оставить себе одну из его акций, которая однажды может стоить целое состояние.

Прощания и приветствия

Мы втроем в последний раз стояли на крыльце нашего семейного дома. Отец наблюдал за нами, стоя в дверях. Он посмотрел на мою мать и сказал низким сердитым голосом: «А теперь убирайся к черту из моего дома». Это до смерти меня напугало.

Он вернулся в Австралию.

Я могу только представить себе глубину его боли, когда он возвращался на любимую родную землю без своих детей. Он любил нас так сильно, как только мог. Черт.

Мы втроем подошли к поджидавшему нас автомобилю модели «Фольксваген Жук», припаркованному на улице перед домом. Когда я спросил маму ранее, она сказала, что Уолтер не будет нас забирать, но, когда мы сели в машину, бежевый плащ, закрывающий пассажирское окно, опустился, и вот он сидит на водительском сиденье – легкая улыбка, козлиная бородка битника и цветастая африканская рубашка.

В голове у меня был полный бардак, но в то же время я был взволнован. Мне нравилось не знать, что будет дальше, и я чувствовал себя так, будто меня освободили.

Это был конец нормальной жизни.

Я говорю «спасибо»

Когда я рассказываю о том, что отец ушел из моей жизни, когда я был совсем ребенком, люди начинают жалеть меня, но я благодарен за то, как все сложилось. У него были определенные планы относительно того, кем я должен стать, как я должен жить, и он сделал бы все возможное, чтобы добиться своего. Так же, как он ухаживал за своим бонсаем и подстригал и поливал его, он бы попытался поступить и со мной. Как бы тяжело мне ни приходилось, я рад, что у меня была возможность проложить свой собственный путь.

Прошло много лет, прежде чем я научился по-настоящему ценить папину любовь.

В свои тридцать с небольшим, когда я впервые заработал настоящие деньги, я купил участок и построил дом в небольшом городке в Австралии, недалеко от того места, где живет мой отец. Я впервые видел его так часто с тех пор, как был маленьким мальчиком, и мы пытались наладить ту связь, которая должна быть между отцом и сыном. Но я прошел через многое, вырос без помощи родителей и наконец обрел спокойствие, и поэтому, когда он говорил мне, как жить дальше, мне казалось, что он осуждает и не уважает меня. Казалось, его сводило с ума, что он не может меня контролировать. Между нами было слишком много культурных различий, а в нас  – непонимания и боли.

Но несколько лет назад, во время одной из поездок, у меня сломался отстойник, и все дерьмо стало вытекать через сток в прачечной и разливаться по полу отвратительной тошнотной жижей. Я собирался позвонить мастеру, но мой отец, что было в его духе, отверг эту идею, сказав мне: «Не трать свои деньги, приятель, я приду и починю его».

Отец стоял на заднем дворе моего дома и пытался найти засор в наружном сливе душа, сняв с него крышку и глубоко засунув туда руку. Слив был полон нечистотами. Как сказал отец: «Это дерьмо, приятель». И вот он  – семидесятивосьмилетний старик, лежит на земле, его лицо разбито о цемент, а рука исчезает в водостоке по самое плечо. Он вытащил руку, покрытую слизью, и продолжил работу, пока все не починил. Рядом со мной стояла моя девушка, поглядывая на меня и изумленно качая головой. В ту ночь под звездным австралийским небом она сказала одну простую истину, которая попала мне в самое сердце: «Разве ты не понимаешь, как сильно любит тебя твой отец? Забудь всю эту хипповскую чушь о внутреннем ребенке. Твой отец переплыл бы реку дерьма ради тебя. Вот что такое любовь». Я плакал от благодарности.

У меня были забавные способы объяснить папин отъезд. Когда мне было около десяти лет, я прочитал книгу Хантера Томпсона «Ангелы Ада»[22]22
  «Ангелы Ада» (Hell’s Angels: The Strange and Terrible Saga of the Outlaw Motorcycle Gangs) – роман, написанный Хантером Томпсоном и впервые опубликованный в 1966 году. В книге описывается история американской байкерской группировки «Ангелы Ада». Важной особенностью повести является участие повествователя в событиях. Согласно заявлениям представителей самой группировки, это «единственная правдивая вещь, когда-либо написанная о них».


[Закрыть], и мне постоянно снилось, как моя мать говорит серьезным мрачным голосом: «Майкл… твой отец – Ангел Ада». Я представлял себя частью этой драмы, как будто мой отец – мотоциклист-гангстер, как Гонщик Икс из комиксов про Спиди-гонщика[23]23
  «Спиди-гонщик» – японский комикс, выходивший с 1966 по 1968 год. Главный герой – Спиди, чей отец, бывший чемпион по борьбе, сконструировал уникальный спортивный автомобиль «Mach 5» и использует машину в борьбе с нечестными соперниками и преступниками. Гонщик Икс – когда-то давно Рекс Рейсер – старший брат Спиди, покинувший дом, когда отец сказал, чтобы он больше никогда не участвовал в гонках. Гонщик Икс помогает Спиди, но Спиди не знает, что Гонщик Икс – это на самом деле Рекс.


[Закрыть]. Мне нужно было придумать какую-то историю, потому что взрослые толком никогда ничего не объясняли нам с сестрой. Сначала были бесконечные ссоры, а потом в какой-то момент наступил конец – без объяснений, без разговоров о наших чувствах. И нет, я не выдумываю, что читал книгу Хантера Томпсона в таком раннем возрасте. Все, что стояло на полке в гостиной, было в свободном доступе, и я читал все, что попадалось мне под руку. Даже в десять лет я читал книги, наполненные страданиями. Я любил все эти книги – от самого невинного Роальда Даля[24]24
  Роальд Даль – британский писатель норвежского происхождения, автор романов, сказок и новелл, поэт и сценарист. Обладатель многочисленных наград и премий по литературе. Его рассказы знамениты неожиданными концовками, а детские книги – отсутствием сентиментальности и часто – черным юмором.


[Закрыть] до «Крестного отца» Марио Пьюзо, и я считаю, что мне было не рано их читать. Чистое искусство никогда не могло меня ранить.

За одним исключением.

Я посмотрел фильм «Изгоняющий дьявола»[25]25
  «Изгоняющий дьявола» (The Exorcist) – фильм ужасов, вышедший в 1973 году. Слоган: «Самый страшный фильм всех времен».


[Закрыть] еще подростком. И он напугал меня до смерти. Я сидел рядом с пожилой тучной женщиной в диковинном кудрявом парике и объемном меховом пальто. Во время самой страшной сцены эта женщина взяла свое пальто и накрыла им мою голову, защищая от киноленты. Я был рад на минутку спрятаться под пальто, а когда наконец высвободился, она одарила меня почтительной улыбкой. Много лет спустя, когда я рассказал эту историю своему лучшему другу Энтони Кидису, он сказал, что с ним произошло то же самое в том же кинотеатре! У этой женщины была особая миссия – она садилась рядом с детьми, чтобы спасти их души от ужасов Сатаны.

Ритм меняется

 
Обернись и столкнись со странным.
 

– Дэвид Боуи

Уолтер Урбан-младший, которого я называл диким Уолтом, жил с родителями в маленьком домике с двумя спальнями в Ларчмонте – пригороде недалеко от Рая. Этот домишко был раза в три меньше дома моего отца, и Уолтер жил в подвале. Наверху жили родители Уолтера – Уолтер-старший и Лидия Урбан – истинные иммигранты из Германии. Мы с сестрой делили комнату, которая была рядом с их спальней, но я никогда с ними не разговаривал, не считая обычных проявлений вежливости. Они были странными людьми и чем-то напоминали персонажей из фильмов Тима Бертона[26]26
  Тим Бертон – автор современного зрелищного кино, зачастую основанного на черном юморе и макабрических элементах.


[Закрыть]. Уолтер-старший и его сын владели винным магазином. Уолтер-старший был худым, бледным, седым и лысеющим мужчиной, который сидел на кухне с остекленевшим взглядом и бутылкой выпивки в руках. Он просто сидел там, уставившись в пространство, а когда я вошел в комнату, одарил меня безумной улыбкой. Однажды я куда-то с ним поехал и изо всех сил старался придумать, что бы такое сказать, но мне было очень неловко, и мы так и не смогли поговорить.

Лидия была крепкой и полной женщиной, ее голубые волосы всегда были заплетены в пучок, а платье больше походило на униформу домработницы. Ночью, когда мы уже ложились спать, она, шаркая ногами и бормоча что-то с сильным немецким акцентом, входила в нашу комнату, чтобы предложить конфет. Она казалась психопаткой, а он казался мертвецки пьяным, хотя тогда я не понимал ни того, ни другого состояния. Я просто хотел убраться оттуда. Позже я узнал, что Уолтер подвергся жестокому эмоциональному насилию, унижению и жестокости с их стороны. Таким он был – тридцатидвухлетним мужиком, который до сих пор жил со своими родителями. И как же чертовски ужасно было то дерьмо, которое они ему говорили, чтобы унизить и заставить чувствовать себя неудачником.

Как только мы с Кэрин просыпались, то сразу же бежали вниз, в свой островок безопасности – в подвал. Это была территория Уолтера, размером примерно соответствующая кухне в нашем прежнем доме в Раю. Мама и Уолтер спали в углу на кровати, которая была отделена от остальной комнаты дешевыми поддельными персидскими гобеленами, свисающими с низкого потолка. С одной стороны комнаты стояла стереосистема, на полках которой громоздились сотни джазовых пластинок, а с другой – телевизор и небольшой диван перед ним. Стены были увешаны художественными работами Уолтера: любопытными странными картинами с восточными религиозными символами, фотографиями граффити со всего города и серией фотографий тараканов, спаривающихся на белом фоне. Там всегда звучала музыка – в основном джаз, но иногда и песни группы Blood Sweat & Tears[27]27
  Blood Sweat &Tears – американская рок-группа, образовалась в Нью-Йорке в 1967 году и в течение нескольких лет считалась ведущей в джаз-рок-движении. Состав группы неоднократно менялся, и через него прошли в общей сложности более пятидесяти музыкантов.


[Закрыть], потому что Уолтер дружил с трубачом – Лью Солоффом (думаю, что их объединяли наркотики). Когда однажды по радио заиграла песня Sympathy for the Devil[28]28
  Sympathy for the Devil – дословно: «Сочувствие дьяволу».


[Закрыть] группы The Rolling Stones, Уолтер спросил, могу ли я догадаться, о ком они поют. Я никак не мог сообразить, что он имеет в виду, и тогда он сказал мне: «О Дьяволе, ХА-ХА-ХА!»

Первые несколько месяцев мы с Кэрин, уютно устроившись в подвале, целыми днями сидели на этом маленьком диванчике и просто смотрели телевизор. Однажды мама и Уолтер провели с нами беседу по этому поводу, сказав, что нам нужно выйти на улицу и познакомиться с другими детьми, но нам потребовалось несколько месяцев, прежде чем мы решились на это. Сидеть в этом маленьком подвале весь день, уставившись в телевизор, было нашим способом справиться со значительными переменами в нашей жизни. И мама с Уолтером просто позволили нам делать то, что мы хотели – ни тренировок по бейсболу, ни занятий балетом. Никакого распорядка, которого можно было бы придерживаться.

Наша жизнь перевернулась с ног на голову, а мы должны были вести себя так, будто ничего не случилось. Господи, еще вчера мы жили с консервативным австралийским отцом в большом красивом доме, полном правил, ограничений и расписаний, а сегодня – с битником-неудачником в подвале его родителей! И никто не поговорил с нами о наших страхах или чувствах.

Я был травмирован и нуждался в заботе и каких-то ориентирах, но не осознавал этого.

Подвальное оцепенение

Мы с Кэрин были продолжением друг друга, хотя она была на два года старше и всегда лучше понимала, что с нами происходит. Она была диким ребенком. Ее лицо было усыпано веснушками, которые она ненавидела, а густые волнистые каштановые волосы развевались в разные стороны. Она была прирожденной бунтаркой, которую нельзя было обуздать никакими правилами, и была способна на все. Невысокого роста, быстрая и сильная, как мы с папой. Когда ее что-то злило, она не могла просто спокойно сидеть, как хорошая девочка, и надеяться на светлое будущее.

Кэрин часто страдала от своего мятежного духа. Она срывалась на родителей, в школе и даже на меня. Она думала, что я любимчик в семье, и ее это злило. Да, я был раздражающим младшим братом, и у нас было несколько самых настоящих драк с нокдаунами. Однажды я кинул в нее пылесос с высоты примерно пяти ступенек, от чего она упала, а в другой раз больно швырнул в нее пригоршней монет. Она тоже много раз одерживала верх и выбивала из меня дерьмо. Но у нас был свой особенный юмор, который понимали только мы. Мы сочиняли смешные песенки, истерически смеялись, боролись в ванне, когда были еще маленькими и нас засовывали туда родители. Мы были так во многом похожи: она была мной в парике.

Кэрин всегда была более продвинутым читателем, чем я. Однажды утром она стала кругами носиться по подвалу и безумно кричать: «Чарли достался золотой билет, Чарли достался золотой билет!» Каждый раз я не мог дождаться своей очереди прочитать книгу Роальда Даля. Она всегда понимала книгу глубже, чем кто-либо другой, всегда извлекала из нее всю душу и сердце. Литература объединяла нас.

Мы вместе читали «Нэнси и Плам» – историю о двух маленьких осиротевших сестрах, которым пришлось пережить много страданий, прежде чем они обрели свое счастье. Нам чертовски нравились Нэнси и Плам, и мы все время обсуждали эту книгу. Возможность погрузиться в эту историю завораживала, и я хотел быть таким же честным и храбрым любителем приключений, как эти маленькие девочки. Каждый раз, читая, я испытывал чувство уюта и счастья и искренне восхищался мастерством писательницы Бетти Макдональд.

В те первые дни в подвале мы были большим утешением друг для друга. Не то чтобы мы обсуждали свои чувства, мы просто без слов все понимали. Мы были друг для друга свидетелями того, что с нами происходило.