Текст книги "Моя безумная история: автобиография бас-гитариста RHCP (Acid for the children)"

Поиск талантов

Мне было почти тринадцать лет, и я работал продавцом газет в захудалом Восточном Голливуде. Многоквартирные дома с низкой арендной платой стояли, окутанные смогом, квартал за кварталом. Старые дома из красного кирпича, оштукатуренные одноэтажные дома в испанском стиле, некоторые с поблекшим голливудским великолепием, квартиры во дворе, как у чувака в «Большом Лебовски»[86]86
  «Большой Лебовски» – культовый комедийный фильм братьев Коэн, снятый и выпущенный на экраны в 1998 году.


[Закрыть], старые обветшалые дома с облупившейся краской. В тот день я стучал в двери в тщетной попытке заставить людей купить газеты.

Одну дверь открыл жизнерадостный мужчина лет тридцати с рыжими вьющимися волосами, в очках, коренастого телосложения. Он попросил зайти, пока он выпишет чек. После того как я потратил весь день, я наконец нашел кого-то, готового заплатить.

Еще трое или четверо моих ровесников слонялись по его квартире. Они были соседскими детьми, а не его. Все были дружелюбны. Этот человек сказал, что работает с детьми-актерами агентом по поиску талантов на Paramount[87]87
  Paramount – американская компания, которая занимается созданием и распространением фильмов.


[Закрыть]. Он был по-отечески добр. Приятный и покладистый. Первые несколько секунд он оценивал меня, после чего воодушевился, будто в его голове засияла лампочка. «Эй, а в тебе действительно что-то есть! – воскликнул он. – Единственный в своем роде взгляд, я мог бы поработать с тобой, ты идеально подходишь для кино!» С этими словами он оплатил счет, дал щедрые чаевые, вручил визитную карточку и попросил позвонить ему. Я мчал домой на велосипеде, и мечты о том, чтобы стать кинозвездой, вдохновляли меня крутить педали всю дорогу.

В тот вечер я рассказал об этом маме, и она сказала: «Да делай что хочешь». Оказалось, что он действительно работал в Paramount, но в почтовом отделе.

Во мне уже разгорелась мечта стать кинозвездой, и в следующие выходные я отправился в его квартиру. Я начал разговаривать с ошивающимися там детьми; один из них сказал мне, что у этого человека – назовем его просто Элмо – есть контакт с инопланетными существами и он способен к телепатии. Он готов был поклясться, что Элмо можно доверять. Я был взволнован и настроен скептически. Я знал, что это чушь собачья, но разумный голос в моей голове был подавлен моими стремлениями к шоу-бизнесу. Когда я уезжал, Элмо пригласил меня на пижамную вечеринку с другими детьми, которая должна была состояться через неделю, перед групповой прогулкой в Сими-Вэлли.

Оглядываясь назад, я понимаю, что то, что моя мать не возражала против того, чтобы я ночевал в доме этого незнакомого мужчины, было полным безумием.

Я пришел и на следующие выходные – тусовался с детьми, Элмо и его братом. Тот же самый мальчик, эдакий лидер группы, отвел меня в сторону и сказал, что Элмо может читать их мысли. Именно так Элмо мог определить, кто станет знаменитым актером. Он мог узнать, о чем они думают. Этот мальчик утверждал, что умеет прятать свои дурные мысли, чтобы Элмо не смог их прочесть. Он также сказал, что Элмо готовился к библейскому апокалипсису, храня тысячи галлонов воды в подземном сарае. Еще одна безумная чушь, и все же я остался.

В тот вечер Элмо приготовил восхитительное печенье и жаркое. Когда стемнело, до меня дошло, что остальные дети тихо ушли. Остались только Элмо, его брат и я. Все начинало казаться жутким. Они достали коробку с фотографиями и сказали мне, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не должен никому рассказывать об этой коллекции; это совершенно секретно. Это были снимки настоящих космических кораблей, сделанные ими во время встречи с инопланетянами в пустыне. Брат мрачно сказал: «В следующий раз мы покажем тебе пришельцев». И тогда я просто захотел домой. Мне было страшно.

Я считал диван в гостиной самым безопасным местом, но Элмо не разрешил мне там спать. Он отвел меня в свою спальню. Это было отвратительно, и я чувствовал себя в ловушке. Когда я забрался к нему в постель в одежде, он сказал, что это неправильно и что я должен снять ее. Я разделся до нижнего белья и лег на живот. Он сказал мне, что «черные духи» входят через твою спину, когда ты спишь, что я должен лежать на спине, чтобы только «белые духи, добрые духи» могли войти в меня. Я перевернулся, дрожа от страха. Мы с Элмо лежали там в одних трусах, я боялся всего: его отвратительного расизма, проникновения духов любого цвета, пришельцев, чтения мыслей и вероятности того, что в любой момент мне придется защищаться. Я представил, как прыгаю в окно спальни, чтобы спастись. Я также чувствовал себя обманутым; как идиот, лох. Я был в ужасе от того, что может произойти дальше, но все же каким-то образом заснул.

Когда я проснулся на следующее утро, дети уже вернулись. Мы плотно позавтракали и отправились на блошиный рынок. Я прямо спотыкался после вчерашней ночи, но пытался вести себя нормально, пока не смог убраться оттуда к чертовой матери. Потом мы устроили барбекю в парке, как счастливая семья. Но теперь я знал, что это было какое-то гребаное дерьмо. Я видел их всех в ином свете. Элмо и его брат были больными монстрами, а дети казались потерянными и отчаявшимися.

Как только мы вернулись к Элмо, я сел на велосипед и помчался домой. Я был потрясен, но никому об этом не рассказывал. Я больше никогда не видел Элмо и до сих ни с кем не обсуждал эту историю.

Я снова был мальчиком, ищущим отца, которого чуть не соблазнил еще один хищный педофил-подонок. Бог знает, что он делал с другими мальчиками, которые были убеждены, что он может читать их мысли. Надеюсь, он не дрочил на меня, пока я спал.

Мне повезло, я провел детство на улицах Голливуда, ни разу не подвергся насилию, но в тот раз я был близок к нему, как никогда. К счастью, мне удалось этого избежать.

Открытое небо

Летом после окончания седьмого класса мы с Кэрин полетели в Австралию навестить папу. Мы называли еду в самолете «куриным кормом» и не могли перестать смеяться. Я был в восторге от встречи с отцом впервые с тех пор, как мне исполнилось семь лет, и никогда не забуду свою радость и чувство переполняющей любви, когда я вышел из самолета и увидел его на другом конце длинного, похожего на пещеру аэропорта. Раскинув руки, я бросился к нему. Папа вышел из образа делового человека в строгом костюме и радостно бросился нам навстречу, пробираясь сквозь толпу людей, с широкой улыбкой на лице. Он заключил нас с Кэрин в крепкие теплые объятия.

Папа теперь жил в столице Австралии – Канберре, где работал на государственной таможне. Он женился во второй раз. Его новая жена Маргарет была доброй и дружелюбной немкой. И они, казалось, жили счастливо, усердно работали и проводили выходные в кемпинге, ловили рыбу на побережье с двумя лабрадорами.

Нам нравилось проводить время с ними на природе, гулять по зарослям вдоль реки Маррамбиджи, жарить сосиски и греться у костра на песке после прогулки вдоль холодного бушующего океана. Однажды мы остановились в маленьком домишке из шлакоблоков в небольшом прибрежном городке Далмени. Я проснулся раньше всех, чтобы прогуляться в утренней тишине леса, желая встретить валлаби[88]88
  Валлаби – группа видов сумчатых млекопитающих из семейства кенгуровых, как правило, меньших по размеру, чем кенгуру.


[Закрыть]. Ах, звуки пения кукабары[89]89
  Кукабары – род птиц семейства зимородковых; обитают в тропиках и редколесье Австралии и на Новой Гвинее.


[Закрыть] и капли росы на прекрасной банксии[90]90
  Банксия – вечнозеленые деревья до 20–30 метров высотой, чаще кустарники, иногда низкорослые, распростертые, со стеблями, скрытыми под землей.


[Закрыть], цветущей в лучах восходящего солнца! Мы с Кэрин свободно резвились в кустах и на пляжах вместе с собаками, открывая тайные места и спотыкаясь о мерцающие завитки морских раковин.

Словно по какой-то безумной австралийской традиции папа выиграл мясной конкурс в местном пабе и радостный вернулся домой, держа в руках огромное количество сосисок и отбивных. Он поджарил их на заднем дворе, а его домашняя утка суетилась и крякала у его ног. А еще он приготовил ароматный рыбный суп, который мы съели с толстыми ломтями домашнего хлеба.

В Стране Оз все было таким уютным, нормальным и хорошим по сравнению с запутанным хаосом Голливуда.

Однажды вечером в Канберре мы с Кэрин смотрели по телевизору новости. Президент США Ричард Никсон подал в отставку прежде, чем его могли принудительно подвергнуть импичменту, и мы смеялись и радовались, что злой чудак попался на крючок. Отец вошел в комнату и строго отчитал нас, сказав, что мы понятия не имеем, о чем говорим. «Ричард Никсон – хороший человек, его преследует система, и это печально», – сказал он. Я не купился на это; я был убежден, что Никсон был лживым расистом, которого поймали на обмане американского народа. Несмотря на всю мою юношескую наивность, я был в этом твердо убежден.

Если не считать политических разногласий, это была отличная поездка. Я знал, что всегда буду австралийцем и сыном своего отца.

Секс

Я был самым низкорослым ребенком в классе, и это меня вполне устраивало, я этим гордился. Маленький и дикий. Но в тринадцать лет, когда из-за горизонта замаячил подростковый секс и пришло время целоваться с девочками, что-то изменилось. Я стал ужасно застенчивым и неуверенным: «О черт, я мелкий!» Я постоянно беспокоился, что слишком маленький и худой, чтобы нравиться девушкам. До этого момента я гордился своим сложением, но теперь мне стало не по себе, и я боялся, что надо мной будут смеяться. Я замирал в любой ситуации, связанной с девушкой, которая меня хоть немного привлекала.

Как и многие тринадцатилетние мальчишки, достигшие половой зрелости, я постоянно мастурбировал, развлекаясь всеми видами фантазий, которые только мог вообразить и которых было немного, учитывая ограниченный объем моего романтического опыта (а если быть точным, то ни одного) и то, что я никогда не видел порно, не считая нескольких разворотов в журнале Playboy.

Я дрочил на фотографии в мамином журнале Cosmopolitan. На его страницах были соблазнительные женщины в одежде. Обычно одежды на них было немного, но никогда не было видно самых загадочных участков женского тела. Я придумывал самые романтические истории и потакал своему воображению самыми забавными способами: я и девушка моей мечты проводили день, лепя снеговиков в каком-нибудь глухом лесу, между нами проскакивала искра, она шептала мне волшебные слова, потакала мне в процессе прелюдии, и все это вело к этому таинственно редкому и священному необычному акту. Это было прекрасно! Я любил дрочить, это занимало мое воображение, как то, когда я проводил время со своими воображаемыми друзьями под одеялом, будучи пятилеткой.

Я был одержим сексом, загипнотизирован школьницами и смертельно их боялся. Меня потрясало, как вздымались их недоступные маленькие груди, а на загорелые ключицы падали светлые калифорнийские локоны (или как прическа афро развевалась над карими глазами).

Серфер пешеходных дорожек

Тай был моим приятелем по скейтбордингу. Мы бегали по улицам, говорили о девушках и сексе и искали пустые бассейны.

Отец Тая был классическим голливудским сутенером семидесятых годов, который ездил на новеньком «Кадиллаке», разодетый в пух и прах, в фетровой шляпе, с золотым мундштуком, в дорогих солнечных очках и приносил Таю пачку хот-догов – еду на ближайшие дни. В равной степени его мать была классической проституткой, которая ездила на пассажирском сиденье «Кадиллака», с невероятным телом, в крошечной яркой юбке, платиново-светлом парике, спадающем на темно-коричневые скулы. Я знал, чем занимаются его родители, но это не казалось странным. Мне неоднократно попадались семьи, родители в которых внешне казались респектабельными и честными, с нормальной работой, но под всей этой мишурой хранилось много куда более странного дерьма. У меня был еще один друг, мама которого каждый месяц ездила в Вегас, чтобы подзаработать и оплатить аренду и счета за продукты. И она занималась этим с парнем из кондитерской на углу. Мы заходили туда за бесплатными пончиками.

* * *

Тем летом перед восьмым классом я по-настоящему увлекся скейтбордингом. Мы с Таем ездили в начальную школу Лорела, где несколько ребят соорудили фанерную рампу и прикрепили ее к забору. Сверху к рампе была приделана метла, чтобы за нее можно было ухватиться в случае чего, и мы катались по этой рампе целыми днями. В 1974 году скейтбординг был совсем не таким, как сейчас. Тогда на скейтборде катались только некоторые – странные дети, ботаники. Гораздо позже это все превратили в целую культуру, которая охватила молодежь всего мира и превратилась в многомиллиардный бизнес.

Мальчишки, которые тусовались около начальной школы Лорела, были настоящим хулиганьем. Мы покупали пиво в местном винном магазине («Извините, сэр, если мы дадим вам три доллара, не могли бы вы купить нам упаковку пива Michelob?») и катались на досках. Раньше, пару лет назад, я только попробовал несколько раз проехать по тротуару и не могу сказать, что мне это понравилось. Теперь же новые удобные колеса и красочные доски были совершенно иным источником радости. Это ощущение скольжения, парения, невесомости на вершине рампы.

Ребята из Догтауна (смотреть примечания) иногда проезжали мимо и поражали нас своим мастерством. Я знал, что они круче, чем я когда-либо был. Мы с Таем находили в городе пустые бассейны, чтобы покататься на досках. Впервые взглянув на заброшенный бассейн, на эту подземную голубую пещеру, полную страха и возможностей, я был в восторге. Это напомнило мне пустой бассейн, который я видел в Австралии, когда мне было три года. Я никогда не был хорошим скейтером, но это было мое лето любви к скейтборду.

Однажды, когда мы тусовались у начальной школы Лорела, я напился, взял скейтборд паренька помладше, пока он не видел, и бросил его в мусорную корзину. Это было глупо и дерьмово. Затем я забыл об этом и ушел. На следующее утро я катался по тротуару, когда белый пикап с визгом остановился у обочины рядом со мной. Из машины выскочил человек с красным от злости лицом. Он яростно схватил меня за горло, перекрыл мне кислород и прижал к оштукатуренной стене дома. Я был до смерти напуган. Он крикнул обратно в грузовик: «Это тот самый парень?!?!» Я увидел молчаливо кивающую голову парня, чей скейтборд я засунул в мусорную корзину накануне. «Ты украл скейтборд моего сына, где он, черт возьми?? Я из тебя всю дурь выбью!» Он ослабил хватку на моем горле, я глотнул воздуха и пробормотал что-то типа того, что я не крал его. Затем мужчина сильно ударил меня в живот, из меня вышел весь воздух, и я рухнул на землю. Когда я упал, он снова ударил меня кулаком в лицо, подбив мне глаз, а потом уехал. Я был маленьким тощим уличным мальчишкой, но, похоже, сам напросился.

После всех летних попыток я наконец-то добрался до верха рампы, заскрежетал колесами по краю и спустился вниз красиво и плавно. В тот день я проделывал это раз пятьдесят, снова и снова. Я был в восторге. На следующее утро я проснулся еще до рассвета, одержимый и взволнованный своим скейтерским прорывом. Я помчался к школе Лорела, но обнаружил, что рампы уже нет. Мне стало грустно, я ощутил пустоту внутри. Вскоре после этого начался восьмой класс, и я больше никогда не катался на скейтборде.

На улицах

Дома все шло хорошо, моя сестра постоянно пропадала на вечеринках, а потом внезапно уехала; вернулась в Австралию, чтобы попробовать жить с отцом. У Уолтера случались все новые и новые приступы ярости. Что-то выводило его из себя, и он просто взрывался; разрушал дом, ломал кухню, разбивал телевизор, превращаясь в дикого зверя, грохоча и шумя, выбивая двери, разрушая все на своем пути. Каждый эпизод становился все более безумным и страшным, чем предыдущий.

Однажды ночью он включил проигрыватель, к которому нам не разрешалось прикасаться, а потом схватил с каминной полки маленькую статуэтку – резную деревянную маску, которую моя мать купила во время остановки корабля на Фиджи, когда мы переезжали в Америку. Мама, съежившись, рыдала в углу, а тут вскочила и закричала: «Пожалуйста, только не это!» Уолтер аккуратно вернул ее на каминную полку, а затем снова принялся пинать все подряд, ломать и ругаться и в итоге выбросил свой проигрыватель во двор. Его абсурдный, почти комический пафос подчеркивал нелепость этих пьяных истерик, но это было очень страшно. Он был крупным мужчиной, в котором копились тонны пугающей энергии, и он быстро и безрассудно двигался не в том направлении.

Припадок мог случиться внезапно. Он бросал книгу или какой-то другой предмет и начинал ходить взад-вперед, как зверь в клетке. При малейшем намеке на надвигающийся припадок меня начинало трясти, я начинал нервничать, а потом тихонько выскальзывал через заднюю дверь и спал на старом свернутом ковре за гаражом, чтобы меня не нашли.

Я воображал себя Гекльберри Финном или одним из детей из «Ночи охотника»[91]91
  «Ночи охотника» – кинофильм 1955 года Чарльза Лоутона по одноименному роману Дэвиса Грабба. В основе романа и фильма положена реальная история Гарри Пауэрса, повешенного в 1932 году в Кларксберге (Западная Виргиния) за убийство двух вдов и трех детей.


[Закрыть] – я мог ускользнуть по залитой лунным светом реке и уплыть в какой-нибудь прекрасный звездный мир, подальше от всех страхов. Я не был маленьким Майклом Бэлзари, завернутым в старые грязные коврики в гараже, а был отважным путешественником на плоту, плывущем вниз по течению навстречу невероятному приключению.

Я еще не понимал, что такое алкоголизм и как алкоголь и наркотики кормят раненое животное внутри Уолтера, я просто думал, что такова жизнь. Непредсказуемая и безумная. На следующий день после очередного припадка я приходил в школу, чувствуя себя контуженным и опустошенным. Не знаю, каким я казался внешне, но и об этом я никогда ни с кем не разговаривал. Я просто бродил в оцепенении, застряв в этом состоянии. Я понятия не имел, как с этим бороться. Я очень хорошо понимал, что есть что-то, что мне нравится в моей семье: свобода, когда мы все ходим по дому голышом, Уолтер-музыкант, удивительный джаз, который я слышал, доверху заполненные полки с книгами и пластинками, богемные аспекты нашей жизни. Но по ночам я лежал в постели и жалел, что у меня нет скучной, нормальной, обычной семьи. Той, в которой нет творчества. Мне хотелось, чтобы мой отец работал на фабрике, а мама была консервативной домохозяйкой, которая носила уродливые брючные костюмы. Я хотел бы, чтобы у них были мелкие ссоры и они смотрели телевизор; что-то вроде того, как Арчи Банкер и Эдит вели себя в телешоу «Все в семье»[92]92
  «Все в семье» – комедийный сериал 1971–1979 годов.


[Закрыть], или как Баттальи в Ларчмонте. Я отождествлял творчество с безумием.

Если Уолтер совсем сходил с ума и угрожал убить мою мать или себя, мы с мамой на пару дней отправлялись в мотель. Это было похоже на отпуск. Обслуживание номеров и бассейны были утешительными призами за проигрыш в конкурсе «Счастливая семья».

Иногда полиция забирала Уолтера, но он всегда возвращался, и мы всегда возвращались. «Майкл, Уолтер такой умный, что всегда может перехитрить полицию и убедить ее отпустить его немедленно!» Мне было наплевать, насколько он умен. Ничто плохое не менялось.

Кошелек или жизнь

Ночь Хэллоуина. Мне было тринадцать, и мои походы за конфетами в Хэллоуин подходили к концу. Это было как раз перед тем, как я перестал ходить за конфетами и начал надеяться на подростковый роман. Я гулял со своими приятелями Сервантесами и Шадидом, собирал конфеты и шкодил. Мне нравится думать, что проказы других детей были более подлыми, а мои – более невинными. Например, Омар однажды подошел к двери милой женщины, которая раздавала вкусные конфеты, выбил у нее из рук поднос с конфетами, которые разлетелись во все стороны, и набрал себе столько, сколько влезло. Женщина в отчаянии закричала, а Омар, смеясь, убежал в ночь. То же самое случилось с той щедрой дамой, которая раздавала четвертаки из своего ведерка. Хотя я тоже прихватил один, когда они рассыпались по полу.

Я считал себя хорошим человеком. Когда я садился в автобус, что делал постоянно, пока не усовершенствовал свои навыки автостопа, я всегда уступал свое место женщине или пожилому человеку. Я предлагал помощь, когда мог, людям с тяжелыми сумками и был милым с маленькими детьми. Мне были знакомы покой и удовлетворение, которые приходят от служения другим людям. Я так сильно хотел быть хорошим. Но мой моральный компас был настолько неисправным, что я сворачивал с пути доброты на путь нечестности и насилия, лишь слегка поддавшись на провокацию. Как будто мне нужно было что-то доказать своим друзьям.

На протяжении всей моей жизни Хэллоуин всегда заканчивался беспорядком и травмами, и этот конкретный не стал исключением. Мы уже пару часов ходили по домам, когда наткнулись на группу знакомых ребят. Они шли быстро, с широко раскрытыми глазами, настороженные и напряженные. Они сообщили нам, что какой-то страшный человек сошел с ума. На свободе оказался какой-то сумасшедший, сбежавший из психиатрической лечебницы. Он стрелял из пистолета на улице и кричал, как обезумевший зверь. Они были явно потрясены. Это было небезопасно, и все дети спешили домой. В своих нелепых костюмах мы все побежали в разные стороны к нашим домам.

Когда я подошел к своему дому, я заметил, что передние окна разбиты, стекло и мусор разбросаны по всей лужайке. Не раздумывая, я распахнул входную дверь, чтобы рассказать родителям о сумасшедшем на свободе. Я видел, что дом был разрушен изнутри, весь пол был покрыт разбитым и разбросанным хламом, все было уничтожено к чертовой матери. В углу комнаты, в кресле-качалке перед телевизором сидел сгорбившийся Уолтер. На нем было только нижнее белье, лицо и торс были заляпаны кровью, рядом на полу валялся пистолет. Он был истощен, его глаза были плоскими черными дырами. Заметив меня, он медленно поднял голову и прохрипел: «Иди и найди свою мать». Я повернулся и побежал, испытывая стыд за то, что именно мой отец был тем сумасшедшим, который стрелял из пистолета. Я должен был догадаться раньше. Через квартал я услышала сирены и увидел полицейские машины, с визгом подъезжающие к нашему дому. И стремительно ринулся в ночь.

Домашний хаос продолжался: была суббота, и у моей матери был выходной на постоянной работе в качестве секретаря. Когда я шел по дорожке к нашей входной двери, она стояла в гостиной с пивом в руках. Увидев меня, она уронила пиво на пол, и бутылка разбилась вдребезги. Она схватила меня за волосы и закричала: «Ах ты, маленький гребаный ублюдок! И ты тоже! Гребаный мудак!» Она крепко держала меня за волосы и начала бить кулаками по лицу, выкрикивая непристойности. Я сумел освободиться и выбежал за дверь, мои лицо и голова были в крови. На следующий день она очень извинялась, объясняя, что была пьяна и сердита и теперь чувствует себя ужасно из-за этого. Она сказала, что Уолтер все время устраивал этот спектакль и что она думала, что тоже попробует устроить нечто подобное, но это было глупо и она просит у меня прощения. Я сказал, что все в порядке. И действительно простил ее; я знал, что это был всего лишь кратковременный порыв, а не то, кем она была на самом деле. Мне стало грустно за нее. Она больше никогда не делала ничего подобного.

Мне было труднее простить ее за то, что она осталась с Уолтером, всегда позволяла ему вернуться, когда он делал такие вещи, которые чертовски травмировали нас снова и снова. Это было по-настоящему хреново. Она была ослеплена страхом остаться одной. Думаю, такое происходит довольно часто.