Автор книги: Майкл Питер Бэлзари
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Вверх, вверх и вдаль
В нашей новой жизни мы были сами себе хозяева. Мы, дети, ели, когда нам вздумается. А когда стали выходить на улицу, то бегали целыми днями без остановки. Мы росли как дикари.
У Уолтера было изменчивое настроение, но в хорошие моменты с ним было весело. Когда мы познакомились, я был в восторге, узнав, что он умеет управлять самолетом. Мы шли по горячему асфальту небольшого Нью-Йоркского аэропорта, где в ряд стояли сотни маленьких самолетов. Все они выглядели одинаково, но потом я заметил один ярко-фиолетового цвета, который странно выделялся среди других и сиял на солнце. Уолтер подошел к нему и открыл дверь. Я просто не мог в это поверить! Мое сердце подпрыгнуло, когда мы оторвались от земли на его фиолетовой одномоторной «Сессне»[29]29
«Сессна» – американский производитель самолетов – от малых двухместных до бизнес-джетов.
[Закрыть]. Мы поднялись вверх, как братья Райт, пролетели над центром Манхэттена и над Джонс-Бич. Это было как сон наяву, я выглянул в окно и закричал. Мы смеялись и давали друг другу пять. Для маленького мальчика это было самым невероятным событием, которое только могло произойти. Если бы я знал, что ему не стоило выпивать бутылку водки, прежде чем садиться за штурвал, я, возможно, был бы менее воодушевлен. Но, эй, что я понимал?!
Мы прожили с родителями Уолтера шесть месяцев, пока не обзавелись собственным домом в конце квартала. Это был симпатичный желтый домик с тремя спальнями. Уолтер продал свой самолет, чтобы собрать первоначальный взнос, и думаю, что алименты моего отца тоже помогли. Однажды, вернувшись домой из школы, я застал маму и Уолтера сидящими за кухонным столом и пьющими пиво. Уолтер плакал и смотрел на меня с любовью, но его взгляд был скорее похож на взгляд раненого потерявшегося щенка. Мама объяснила нам его чувства: «У Уолтера никогда раньше не было собственного дома».
Что бы Уолтер ни делал, он всегда выглядел неряшливо. Его круглое лицо было лицом человека, который в юности претерпел много унижений. Даже в самом опрятном виде он казался заросшим, и даже в самые спокойные моменты он выглядел подавленным. Его глаза цвета черного озера всегда были наполнены эмоциями.
Боп раз, боп два
Мне нравилось, что Уолтер вел себя непринужденно. В нем не чувствовалось авторитета, и он разговаривал со мной как с другом, говоря «круто», «приятель» и «говнюк», в то время как мой настоящий отец постоянно читал мне лекции о том, как правильно себя вести. Стены правил рухнули. Но определенно Уолтер Урбан-младший навсегда изменил мою жизнь благодаря тому, что он был музыкантом – джазменом-контрабасистом, который мог играть в стиле бибоп[30]30
Бибоп – джазовый стиль, сложившийся в начале-середине 40-х годов XX века и характеризуемый быстрым темпом и сложными импровизациями, основанными на обыгрывании гармонии, а не мелодии.
[Закрыть] со свирепостью бегущего стада слонов.
В жизни мы все запоминаем по-разному: что-то через образы, что-то через звуки и разговоры, а что-то через тактильные ощущения. Некоторые воспоминания настолько сильно на тебя влияют, в них так чувствуется воля Провидения, они такие счастливые и/или яркие, что кажется, будто Бог говорит с тобой напрямую.
Мне восемь лет. Мама с Уолтером устраивают воскресную вечеринку в нашем новом доме. В воздухе разносится запах травы, вокруг много еды и выпивки и много людей, которым действительно весело, примерно половина из них – черные (люди из разных этнических групп – одна из прекрасных перемен в нашей новой жизни). В гостиной, где обычно стоял кофейный столик, теперь стоит скромная барабанная установка, а рядом с пианино – несколько футляров для духовых инструментов. Я бегаю кругами, взволнованный большим количеством таких разных людей, каждый из которых находит время, чтобы посмеяться и пошутить со мной. Повсюду валяются одноразовые тарелки с мамиными макаронами с сыром и на треть заполненные выпивкой забытые стаканы со следами от губной помады. Затем мужчины достают из футляров свои инструменты, барабанщик начинает постукивать палочками, а Уолтер берет свой большой немецкий контрабас. «Давайте сыграем „Чероки“. Быстро. Раз. Два. Раз, два, три, четыре»… БАМ!!! Они начинают играть, и я ошеломлен, я ПЛЫВУ, волны света пронизывают меня насквозь, я смеюсь, катаюсь по полу… стены, ковер, потолок, пот, окно, удар по барабану, мерцающий золотистый цвет… я как старушка, говорящая на иных языках на собрании Пятидесятнического братства[31]31
Всемирное пятидесятническое братство – международная ассоциация, объединяющая пятидесятнические церкви всего мира. Каждый член ВПБ верит в крещение Духом Святым со знамением говорения на иных языках и в возможность проявления других духовных даров.
[Закрыть], только хохочу до упаду под этот дерзкий ритм, я в экстатическом трансе и никогда не думал, что мне может быть так хорошо. Я встаю и хорошенько вглядываюсь: Уолтер склонился над своим контрабасом, барабанщик с непринужденной улыбкой раскачивается в такт музыке, музыканты на духовых инструментах сосредоточенно вдыхают воздух и выдувают мелодию, а пианист аккомпанирует изо всех сил. Если бы Моисей развел море прямо передо мной или если бы моя собака заговорила на английском языке с акцентом королевы, это не было бы ТАК удивительно. Это уже не были долбаные детишки с метлами в переулке, это было по-настоящему, и то, что я ощутил тогда в той комнате, подарило мне цель, к которой я стремлюсь по сей день.
Со стаканом дешевого вина в руках моя мама танцевала по комнате в своем любимом платье, хихикала в экстазе, как идиотка, или вступала в очередную интеллектуальную дискуссию с кем-нибудь из этой многонациональной богемной джазовой толпы. Она выросла в провинциальной Австралии, а затем из нее попытались сделать нью-йоркскую домохозяйку, у которой в семь вечера должен быть готов ужин. Теперь же она наслаждалась этим новым обществом и была его частью. Я могу только представить, насколько свободно она себя чувствовала!
Моя сильная отважная мама. Все было готово для идеальной жизни в Австралии, в мире, которому она доверяла, который знала и понимала. Перед ней лежала безопасная, стабильная жизнь. Хороший муж и двое прекрасных детей, звенящие в бокалах для коктейлей кубики льда, шкварчащие на заднем дворе бараньи отбивные.
И все же она решила бросить все это, разрушить семью. Сбежать с джазовым музыкантом-наркоманом, живущим в подвале дома родителей, причинить боль своему мужу, рискнуть счастьем своих детей и отправиться в совершенно незнакомое место, где нет ничего определенного и безопасного.
Я аплодирую ее мужеству. Вопреки здравому смыслу она последовала зову сердца. Боже, храни мою прекрасную маму, которая шла на поводу у своих причуд и жаждала свободы, которой сама не понимала. Я не знаю, сделал ли ее счастливой этот выбор или нет, но это был смелый и дикий шаг.
Она подарила мне наследие, врожденное чувство свободы, которое пронизывает меня насквозь. Следовать зову своего сердца заложено в моей ДНК. Хотя эти перемены были спонтанными и трудными, как и все испытания, они сослужили мне хорошую службу.
Алхимия
Мир – это просто шар,
Не больше, чем яйца, которые ты сосешь.
Когда Уолтер начинал играть на своем контрабасе, он брался за него с первобытной страстью, которая меня потрясала. Каждый раз. Он обвивался вокруг него всем телом, как удав, выдавливающий жизнь из бородавочника в джунглях, глубоко вонзался в эти мелодии бибопа и раскачивался, как будто от этого зависела его жизнь. Прожигая дыру в небе. Только вперед, говнюки. Его музыка ощущалась физически. Он играл с такой яростью, какой я никогда больше не видел. Так как я был маленьким ребенком и никогда до этого не видел людей, исполняющих музыку, вживую, я думал, что то, как играет Уолтер, – норма. Когда я увидел, что другие музыканты играют с более расслабленным или веселым настроением, я высокомерно предположил, что они не так хороши, как он. Он обильно потел в своей расшитой африканской рубашке, его красное лицо и тучное тело изгибались, как у человека, охваченного страстью. Его глаза закрывались от восторга, и он растворялся в этом. Весь гнев, горечь и разочарование его жизни были направлены на создание этого невероятного ритма. С тех пор я видел множество потрясающих джазовых контрабасистов, включая Рона Картера, Чарли Хейдена, Рэя Брауна и Джона Патитуччи. И хотя все они были великолепны с точки зрения продуманной структуры, гармоничной импровизации, звука и мелодичных переходов сольной партии, но никогда в жизни я не видел, чтобы кто-нибудь играл на контрабасе такие быстрые и зажигательные мелодии с большим количеством переходов, как делал это Уолтер Урбан-младший. Ни одна хардкорная панк-рок-группа со своим творчеством, полным боли и подросткового страдания, выраженными очень искусно и оригинально, которые я видел позже, не могла сравниться с темной глубиной яростной страсти Уолтера. Только Уолтер мог так играть. Я улетал в стратосферу, наносферу, любую гребаную сферу Телониуса Сфира Монка![33]33
Телониус Сфир Монк – американский джазовый музыкант, пианист, композитор, один из создателей стиля бибоп.
[Закрыть] Уолтер был сумасшедшим. Я влюбился в сумасшедшего.
Джаз, который они играли, был сложной утонченной музыкой. Бибоп, одним из основателей которого был Чарли Паркер, бросил вызов даже великому Луи Армстронгу – он назвал бибоп «китайской музыкой», потому что тот был чертовски странным. Бибоп был основан на стандартных аккордовых последовательностях, но затем усложнялся во всех отношениях смелым полетом фантазии прогрессивных музыкантов. Они взаимодействовали на самом высоком уровне, реагировали на действия друг друга, одновременно опережая друг друга и поддерживая. Их игра отличалась невероятной спонтанностью, они выворачивали песни наизнанку с помощью часто жестоких и революционных импровизаций или самого возвышенного восприятия. Им и в голову не приходило идти на поводу у аудитории, жаждущей услышать простую приятную мелодию. Для маленького меня в этом не было ничего странного, это просто было потрясающе. Я думал, что музыка должна быть именно такой. Это был волшебный портал, открывающий дверь в то место, куда я должен был попасть.
Каким бы незадачливым, импозантным и травмированным ни был Уолтер, он был моим ангелом. Нет, он не был сильным человеком, который мог бы направить меня, или научить справляться с трудностями, или показать, как быть настоящим мужчиной. Для этого он просто был в слишком сильном раздрае. Скоро я узнаю, что он – наркоман и пьяница, который никак не может взять себя в руки и начать добиваться своих целей, выстраивать отношения с окружающими и жить цельной жизнью. Он был недостаточно стабильным, чтобы обеспечить постоянство себе или кому-либо другому, и он был очень непредсказуем. Но он показал мне, как превращать боль в красоту.
Когда я смотрел, как он играет, я понимал то, что он не мог выразить словами. Сам того не ведая, я наблюдал, как он использовал все страдания своей жизни для создания захватывающего искусства. Гнев и одиночество, боль от чувства обиды и пренебрежения могут стать топливом для величайшего дара. Боль была чем-то, за что можно быть благодарным: не продолжать ее чувствовать, но начать ее ценить. До Уолтера я воспринимал гнев и ярость только как своих врагов и источник ужаса. Когда мой отец приходил в ярость или когда истерили дети, на улице или в школе, мне становилось страшно. Казалось, они сделают что-то ужасное, что причинят мне боль. Уолтер показал, что эта вымученная энергия может превратиться в любовь, которая способна вознести мир. Настоящая алхимия – все отпустить и позволить гневу выразить божественную вибрацию. Если бы только он знал, как применить эту энергию в своей повседневной жизни.
Я любил Уолтера, я так сильно его любил. Я обожал его дикость и чувство свободы. С ним было неспокойно, и да, возможно, я был бы счастливее, если бы дома я чувствовал себя в безопасности и если бы он был человеком, которому я могу доверять, который всегда был бы готов прийти мне на помощь. Но это было не про Уолтера. Он никогда не проживал до конца то, что может ему навредить, чтобы перебороть это. Но он был настоящим. Мы понимали друг друга. Когда я разговаривал с ним, мне казалось, что мои слова обретают дом.
Друзья Уолтера тоже меня понимали. Они болтали, смеялись и шутили со мной, относились ко мне так, словно я что-то значу, им было интересно мое мнение. У них были длинные волосы, они ездили на забавных машинах, и их кожа была разного цвета. Уолтер был моим другом. Взрослым, который не осуждал и не принижал меня. Он видел во мне что-то прекрасное, что-то, ждущее своего часа.
* * *
Подвал в нашем доме был уютным местом для тусовок: разноцветный ворсистый ковер на полу, маленький бар с табуретами у стены. Иногда мы с Кэрин спали там, как в кемпинге. Однажды днем я спустился туда и нашел Уолтера в расстроенных чувствах. Может быть, он поссорился с моей матерью или был расстроен из-за неудачного выступления, а может, у него просто был плохой день, я не знаю. Но когда я вошел в комнату, он сидел на табурете с бутылкой водки в руке, а по его лицу катились слезы. Он выглядел самым печальным человеком, которого я когда-либо видел, но в то же время задумчивым и милым. Он нежно взял меня за руку и сказал: «Я люблю тебя, парень, я так сильно тебя люблю. В тебе есть нечто прекрасное, твой свет всегда будет затмевать зло и подлость этого мира. Ты особенный человек, у тебя есть дар. Развивай его, парень, развивай». Он говорил это медленно и ласково сквозь пьяные слезы. Мы крепко обнялись, и я почувствовал огромную любовь к нему, но в то же время мне стало немного не по себе. Я знал, что он сломлен, и чувствовал нестабильность под его сладкой печалью. Я почувствовал сильное желание позаботиться о нем и все исправить. Может быть, если он прав насчет того, что у меня есть некий дар, я смогу использовать его, чтобы помочь его измученной душе.
А в этом углу
Предвестник будущего, проясненное видение, опасный звонок. Мои родители серьезно поругались, и Уолтер обезумел от ярости, полностью перестал воспринимать реальность. Он с ревом носился по дому, круша все на своем пути, разбил вдребезги телевизор. Он кричал какую-то бессмыслицу, мама кричала от испуга, дом взрывался от страха. Джазмен был вне себя от ярости, он махал руками и ногами, бешено брыкаясь и завывая. Диван перевернулся, стаканы и тарелки мелкими осколками разлетелись по полу. Уолтер разорвал пополам и швырнул о стену красивый натюрморт, над которым работал. Он превратился в животное. Перепуганный до смерти, дрожа от плача, я выбежал из дома и понесся вниз по улице к роще, чтобы спрятаться среди деревьев. Я ничего не понимал.
Через пару часов я робко вернулся домой и обнаружил, что мама с Уолтером спокойно сидят на диване, держась за руки. Дом все еще был похож на зону бедствия, но они сказали, что теперь все в порядке. Мама бережно держала Уолтера за руку и объяснила, что он просто немного рассердился, но теперь они все уладили. Я был рад, что все закончилось, и в попытке разрядить обстановку пошутил в стиле Мэй Уэст[34]34
Мэй Уэст – американская актриса, драматург, сценарист и секс-символ, одна из самых скандальных звезд своего времени.
[Закрыть], назвав их влюбленными голубками. Мне сердито велели замолчать и идти в свою комнату, как будто не хотели меня видеть. Это разозлило и ранило меня. Я пытался внести немного юмора в эту ужасную ситуацию и поспособствовать перемирию. Моя мать сидела на диване, прижавшись к Уолтеру, поглаживая его по руке и успокаивая, а мне сказала на хер отвалить. И всем было наплевать, через какой ужас мне пришлось пройти. Я не знаю, где была моя сестра, но я поднялся в свою комнату и сел там в одиночестве. Моя мать заботилась только о том, чтобы наладить отношения с Уолтером, и мы никогда это не обсуждали.
Гневные вспышки Уолтера превратились в привычку, и примерно каждые несколько месяцев он взрывался, как пороховая бочка. Что-то могло вывести его из себя, и он начинал сходить с ума. Дикий Уолт. Мы научились ходить вокруг него на цыпочках, боясь спровоцировать новый взрыв. Я все еще чувствовал любовь и сочувствие к нему, но эта любовь приняла другую форму, и во мне стало зарождаться глубокое недоверие и обида – как на него, так и на маму. Повсюду таилась угроза. Когда наступали мирные времена, я был благодарен, счастлив и делал все возможное, чтобы сохранить хорошее настроение. Но всегда был готов бежать, если что-то пойдет не так, всегда держал открытой заднюю дверь, общался всегда осторожно, чтобы сохранить мир. Дома я никогда не мог полностью расслабиться. И я начал вычеркивать их из своего окружения, в котором остался совсем один.
Я как будто развалился на части. Сработал бессознательный механизм выживания, своего рода расщепление на личности. Одна личность – дома, другая – в школе, еще одна – бегала по улице: каждая отдельная часть меня возникала по мере необходимости. Я не мог сказать правду своим родителям. Я бы снова мог почувствовать себя счастливым, только если бы мне удалось обрести целостность.
Когда я вижу, как профессиональные спортсмены после большой победы говорят о том, как сильно они любят своих мам, я часто плачу. Отчасти потому, что откровенное проявление любви – это очень проникновенная вещь, но еще и потому, что часть меня понимает, что я что-то упустил.
Только через много лет я начал считаться с внутренней пустотой, возникшей из-за недостатка материнской любви. Только через много лет я обрел смелость, чтобы сознательно прочувствовать и понять этот тонкий и невидимый страх, который влиял на меня до тех пор, пока я не смог выкорчевать его и рассмотреть без прикрас под ярким светом. На одном из первых концертов Chili Peppers мы с мамой вместе стояли за кулисами. Через несколько дней один мой друг сказал мне: «Я видел, как ты разговаривал с этой женщиной, и меня поразило, что, когда она говорила, ты полностью игнорировал каждое ее слово. Но она продолжала говорить. Я не знал, что это была твоя мама». Мои отношения с мамой со временем улучшились, и, когда я повзрослел, мы добились определенного прогресса, но наша разобщенность укоренилась слишком глубоко.
Маленький гимнаст
Мне девять лет. Урок физкультуры. Прыгаю на школьном батуте. Все остальные дети в нетерпении стоят вокруг, смотрят и ждут своей очереди. Их руки лежат на серых сетчатых краях батута. Я был прирожденным гимнастом, и, боже, как я любил высоко прыгать, извлекая максимум радости из нескольких отведенных мне минут. У меня наготове было много трюков: падение сидя, падение на спину, и мой коронный номер – переднее сальто. Я подпрыгнул так высоко, как только мог, состроил смешную гримасу и вытянул ноги под странным углом, и все дети начали смеяться. Подстрекаемый их весельем, проснулся мой внутренний артист. Я прыгал все выше и выше, громко крича как обезьянка У У УУУУ, и чесал под мышками. Дети были в полном восторге, у них даже лица покраснели от смеха. И мне было весело! Это был огромный успех! Уверенный, что больше не буду чувствовать себя новичком и стану популярным, я приготовился к еще одному трюку – грандиозному финалу. Я сосредоточился и с силой подпрыгнул, но, когда посмотрел вниз, чтобы убедиться, что выпрямил ноги, я увидел, что… Мой маленький член свисает из расстегнутой ширинки, мотаясь вверх-вниз и выполняя свои собственные сумасшедшие гимнастические трюки. Ой.
Лучшие кроссовки, которые
у меня когда-либо были,
или Что делали дети, когда не было мобильных телефонов
Я лежу на спине на жестком, изношенном поле позади Центральной школы. Я чувствую, как все мои кости упираются в затвердевшую грязь, а во мне, сокращаясь и расширяясь, вибрируют нежные теплые волны солнца. Эти живительные потоки, которые смешиваются в твоем сердцебиении и продолжаются вечно. Смотрю вверх на мягкое сине-белое небо, в бесконечное пространство, прижимающее меня к земле. Крепко зажмуриваюсь и наблюдаю, как странные амебные нити ДНК бесцельно кружатся на фоне розоватой черноты. Вдыхаю сладкий запах земли, слушаю неразборчивые крики ребят-бейсболистов, восхищаюсь невидимым миром червей подо мной – по их тоннелям можно добраться до самого Китая. Открываю глаза и снова вижу дневной свет, наблюдаю за ожесточенной борьбой не на жизнь, а на смерть суетливых черных птиц, каркающих наверху среди ветвей деревьев. Поднимаю обе ноги к небу и смотрю, как мои невероятные кроссовки от Питера Макса[35]35
В 60-е годы компания Randy Company выпускала кроссовки в яркой расцветке от знаменитого американского художника поп-арта, иллюстратора и графика, известного использованием в своих работах психоделических форм, – Питера Макса.
[Закрыть] улыбаются Вселенной.
Окефеноки
Я учился в Центральной школе в Ларчмонте. В третьем классе у меня был учитель – мистер Джей, который только что переехал в Нью-Йорк из Флориды, где также преподавал в начальной школе. Он обладал невероятной харизмой путешественника, и мальчики любили его. Увлеченно рассказывал о походах и прогулках на каноэ на болоте Окефеноки, в которые они ходили во Флориде и во время которых сталкивались с аллигаторами-людоедами и разбивали лагерь в диких условиях. Только самые храбрые мальчики могли отправиться в такой поход. Когда девочки из класса жаловались, что туда пускают только мальчишек, он отвечал: «Когда на двери в туалет перестанут вешать таблички „мальчики“ и „девочки“, тогда и девочки смогут ходить в мои походы!» Он с восторгом отзывался об одном из своих флоридских учеников, Эдди Спагетти. Эдди мог соорудить любую палатку, завязать любой узел, развести огонь в мгновение ока – он был просто лучшим партнером по кемпингу, который когда-либо был у мистера Джея. Да Эдди был таким дебоширом, что мог насмешить кого угодно и отпугнуть аллигатора-убийцу с помощью одних только голых рук и смекалки! Как же сильно я хотел быть похожим на Эдди Спагетти, чтобы понравиться мистеру Джею и пойти с ним в поход.
Вскоре мистер Джей и здесь организовал группу мальчиков, которые оставались с ним после уроков на внеклассные занятия. Мы монтировали снятые им в походах фильмы с помощью бритвенных лезвий и скотча и говорили о команде «Нью-Йорк Янкиз»[36]36
«Нью-Йорк Янкиз» – профессиональный бейсбольный клуб, базирующийся в Бронксе, одном из пяти районов города Нью-Йорка.
[Закрыть]. Боже, как я был счастлив оказаться в этой группе избранных! Меня не отпускало желание иметь хоть кого-нибудь в своей жизни, кто бы исполнил роль ответственного отца.
После длительных ожиданий мы отправились на выходные в поход на север штата Нью-Йорк. Шел дождь, еда была отвратительной, мистер Джей был слишком строг, и было совсем не весело.
Вскоре внеклассные занятия мистера Джея приняли новый оборот. Он стал рассказывать нам о н****х и тех проблемах, которые они якобы создают. Мол, у этих ленивых н****в мозги меньше, чем у нас, и они хотят разрушить нашу жизнь и заполучить работу наших родителей. Они не должны забывать, где их место, а современный мир просто не понимает этого. Я уже знал, что все это – полная чушь, но в моей голове все ужасно перепуталось. Я любил черных друзей Уолтера, и они казались такими же умными и внимательными, как и все остальные. И я не знал, что делать. Я вложил столько сил в то, чтобы стать новым Эдди Спагетти – диким покорителем болот, и заслужить уважение мистера Джея.
А потом наступил день, когда мы вышли из школы с мистером Джеем и увидели группу чернокожих детей, игравших на детской площадке. Один из ребят сказал: «Смотрите! Н***ы!» Мистер Джей был горд. Я отличал добро от зла, и я знал, что это было жестоко и глупо. Этот момент запечатлелся в моей памяти, и я до сих пор чувствую глубокий и жгучий стыд. Когда я вернулся домой, я был слишком напуган, чтобы рассказать об этом родителям, поэтому я рассказал маме моего друга Стивена. Я старался делать вид, что ничего особенного в этом нет, но она была классной и сказала, что это очень важно. Разъяренная мама Стивена отправилась в школу и побеседовала с директором. Она произвела на него впечатление. Внеклассные занятия прекратились, как и все разговоры о походе.
Мы больше никогда не разговаривали с мистером Джеем после уроков. Но его не уволили, и он остался нашим учителем. А ведь его избрали человеком, который должен был привить нам существующие ценности. Стойким приверженцем этой благородной традиции передачи знаний детям. Он был энергичным и харизматичным, и такой нуждающийся в эмоциональной поддержке ребенок, как я, мог быть с легкостью втянут в его философию. Он делал все возможное, чтобы превратить нас в сторонников философии белого превосходства. А нам было всего по девять лет. Черт.
Именно в тот момент, когда я это писал, я на мгновение прервался и стал искать мистера Джея в интернете. Оказалось, что он был зарегистрирован как сексуальный преступник в Нью-Йорке и во Флориде. Его не раз арестовывали по обвинению в педофилии. Я смотрю на его недавно опубликованную фотографию. Злобный и больной девяностолетний монстр, который не так давно умер. Так-то. К черту его походы.
Вслед за ночью приходит утро, и на следующий год к нам пришла мисс Шапиро. Она была энергичной, харизматичной и очень красивой. Она носила облегающий ярко-розовый комбинезон, и у нее были темные волосы, спадающие до талии. Я был безнадежно в нее влюблен. Используя слова и рисунки, она поведала нам историю про яйцо. На ее прекрасных иллюстрациях были изображены желток и белок, у которых уже давным-давно сложились непростые отношения. Между ними было много противоречий, непонимания и злости. Но когда желток и белок начали узнавать друг друга, они поняли, что, возможно, не так уж сильно отличаются друг от друга. И если бы они могли сплотиться вместе, из них получилось бы прекрасное яйцо. Это было идеальное противоядие от мерзкого безумия мистера Джея. Ах, она казалась мне ангелом, и, когда она меня обнимала, я чувствовал аромат ее духов. А еще я чувствовал ее грудь перед своим лицом!
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
