Текст книги "Дилемма всеядного: шокирующее исследование рациона современного человека"

Конечно, рассказывая историю быстрого распространения кукурузы, я ее немного упростил; на самом деле кукуруза была не столь самодостаточной культурой, как я о ней говорил. Как известно, существует множество американских историй о том, что кто-то где-то достиг невиданного успеха исключительно благодаря своим собственным усилиям. Но чем больше вы анализируете подобные истории, тем чаще замечаете, что в критические моменты их героям протягивало руку помощи федеральное правительство. Формы этой помощи могли быть разными: патенты, монополия, налоговые льготы и т. п.

Я изобразил кукурузу отважной и амбициозной особой, этакой героиней-одиночкой. Но на самом деле в критические моменты кукуруза получала поддержку извне – как экономическую, так и биологическую.

Вот причина того, что даже в Айове я встречал фермеров, которые не только не уважают свою кормилицу, но и говорят с отвращением, что кукуруза – это «королева велфера» (велфер в США – это политика материальной помощи нуждающимся. – Ред.).

Великий поворотный момент в новейшей истории кукурузы и, как следствие, поворотный момент в индустриализации нашего питания можно датировать с точностью до дня. Этот поворот произошел в тот день 1947 года, когда огромный завод по производству боеприпасов в Масл-Шолсе (Muscle Shoals), штат Алабама, переключился на изготовление химических удобрений. После войны правительство США столкнулось с огромным избытком нитрата аммония, основного ингредиента взрывчатых веществ. Но тот же нитрат аммония (аммиачная селитра) оказался отличным источником азота для растений. Поначалу избытки этого химического вещества использовали для опрыскивания лесов с целью помочь развитию американской лесозаготовительной отрасли. Но потом агрономы в Министерстве сельского хозяйства США нашли аммиачной селитре лучшее применение и стали распространять ее по сельскохозяйственным районам в качестве удобрения. Развертывание производства химических удобрений (а наряду с ними и пестицидов, которые делались из ядовитых газов, разработанных когда-то для боевого применения) стало результатом усилий правительства по переводу военной машины на мирные рельсы. Как говорит в своих выступлениях индийская активистка фермерского движения Вандана Шива, «мы до сих пор доедаем объедки со стола Второй мировой войны».

Наибольшую выгоду от этого перехода получила гибридная кукуруза – она ведь является самой жадной и потребляет больше удобрений, чем любая другая сельскохозяйственная культура. Несмотря на то что новые гибриды имели гены, позволяющие выжить в переуплотненных «кукурузных городах», даже самая богатая почва Айовы никогда бы не смогла прокормить тридцать тысяч голодных растений кукурузы на одном акре (около половины гектара) – это навсегда подорвало бы ее плодородие. Чтобы сохранить свои земли при распространении «кукурузной эпидемии», фермеры в те времена, когда работал отец Джорджа Нейлора, были вынуждены тщательно следить за севооборотом. Точнее, они перемежали кукурузу с бобовыми (которые добавляют азот в почву) и никогда не засевали одно и то же поле кукурузой чаще двух раз в пять лет, а наряду с минеральными удобрениями использовали навоз скота. До изобретения синтетических удобрений количество кукурузы, которое можно было вырастить на одном акре земли, строго ограничивалось количеством азота, содержащегося в почве. Собственно говоря, сами гибриды были разработаны еще в тридцатых годах прошлого века, но заметного роста урожайности кукурузы не было до пятидесятых годов, когда с химическими удобрениями познакомилась кукуруза. Вот тогда-то и произошел взрыв урожайности этой культуры.

Открытие возможности искусственного синтеза азотосодержащих соединений изменило все. И речь здесь не только о кукурузе, кукурузоводческих фермах или системе питания. Это открытие изменило все течение жизни на нашей планете! Хорошо известно, что земная жизнь зависит от азота; атомы азота – это строительные блоки, из которых природа собирает аминокислоты, белки и нуклеиновые кислоты. С помощью соединений азота передается генетическая информация; можно сказать, что инструкции о продолжении жизни на Земле написаны азотными чернилами. (Именно поэтому ученые говорят об азоте как об элементе, обеспечивающем качество жизни, тогда как углерод обеспечивает ее количественные показатели.) Запас усвояемого азота на Земле ограничен. Несмотря на то что атмосфера Земли на 80 % состоит из азота, все его атомы разбиты на тесные пары молекул N₂, не вступают во взаимодействие с другими атомами и, следовательно, бесполезны для поддержания жизни. Не случайно немецкий химик Юстус фон Либих говорил, что атмосферный азот «равнодушен ко всем другим веществам». Для того чтобы азот стал полезен для растений и животных, его неразлучные атомы нужно разделить, а затем присоединить их к атомам водорода. Химики называют процесс заимствования атомов азота из атмосферы и их объединения в молекулы, полезные для живых существ, «фиксацией». Только в 1909 году немецкий химик еврейского происхождения Фриц Габер понял, как фиксировать атмосферный азот. До того времени весь полезный азот на Земле либо связывался почвенными бактериями, живущими на корнях бобовых растений (например, гороха, люцерны или акации), либо, реже, образовывался при ударе молнии, в результате которого мизерная часть азота в воздухе фиксировалась и выпадала на землю небольшим благодатным дождем.

Географ Вацлав Смил написал замечательную книгу о Габере, названную «Обогащая Землю» (Enriching the Earth). В ней автор отмечает, что «без азота невозможно вырастить ни зерновые культуры, ни человека». До изобретения Фрица Габера все живое, что могла прокормить Земля (в частности, давать урожаи сельскохозяйственных культур, и как следствие, поддерживать численность населения), было ограничено тем количеством азота, какое могли зафиксировать бактерии и молнии. К 1900 году европейские ученые поняли, что если не удастся найти способ связывать природный азот, то человеческую популяцию вскоре ждет очень болезненная остановка роста. Скорее всего, такое же наблюдение, сделанное китайскими учеными несколько десятилетий спустя, заставило Китай открыться Западу. В 1972 году, сразу после поездки в эту страну президента США Ричарда Никсона, китайское правительство сделало крупный заказ на строительство 13 больших заводов по производству химических удобрений. Без них Китай вряд ли выжил бы…

Именно поэтому не кажется преувеличением утверждение Смила, что процесс фиксации азота, так называемый процесс Габера – Боша (Карл Бош коммерциализировал идею Габера), является наиболее важным изобретением ХХ века. По оценке Смила, если бы не изобретение Фрица Габера, то мы не досчитались бы двоих из каждых пяти людей, живущих сегодня на Земле. Мы легко можем представить себе мир без компьютеров или электричества, отмечает Смил, но без синтетических удобрений миллиарды людей просто никогда бы не родились на свет. Похоже, когда Габер дал нам возможность фиксировать азот, люди заключили с природой нечто вроде фаустовской сделки…

Фриц Габер? Имя это не очень известно. Я, например, никогда не слышал о нем, несмотря на то что Габеру в 1920 году была вручена Нобелевская премия по химии – «за синтез аммиака из составляющих его элементов» (читай – за повышение стандартов сельского хозяйства и благосостояния человечества). Но причина неизвестности Габера – не в малой важности его работы, а в отвратительном эпизоде из биографии ученого, который заставляет вспомнить о сомнительных связях между современной военной промышленностью и индустриальным сельским хозяйством. Во время Первой мировой войны Габер работал на немецкую армию, и его химические исследования поддерживали надежды Германии на победу. После того как Британия перекрыла поставки в Германию нитратов из Чили (а они были важным компонентом в производстве взрывчатых веществ), технологии, созданные Габером, позволили немцам продолжать делать бомбы из синтетического нитрата аммония. Позже, когда германская армия погрязла в окопах Франции, Габер снова поставил свой гений химика на службу дьяволу: он разработал боевые отравляющие газы – аммиак, а затем хлор. (Позже он создал и еще один отравляющий газ, «Циклон Б», который при Гитлере использовался для убийства заключенных в концлагерях.) 22 апреля 1915 года, пишет Смил, Габер лично прибыл «на линию фронта, чтобы руководить первой газовой атакой в военной истории». «Триумфальное» возвращение ученого в Берлин несколько дней спустя обернулось трагедией: жена Габера, тоже химик, не вынесла того, что ее муж работает на войну, и застрелилась из офицерского пистолета Габера. В 1930-е годы Габер как еврей (хотя и принявший христианство) был вынужден бежать из нацистской Германии. Больной и подавленный, он умер в номере одной из гостиниц швейцарского Базеля в 1934 году. Историю пишут победители; возможно, именно поэтому имя Габера было фактически вычеркнуто из истории науки XX века – в Университете Карлсруэ, где он сделал свое главное открытие, нет даже мемориальной доски.

История Габера воплощает в себе парадоксы современной науки, показывая, что наши манипуляции с природой являются обоюдоострым оружием, а один и тот же человек, одна и та же область знаний могут приносить как добро, так и зло. Габер дал миру и новый, жизненно важный источник плодородия, и невиданное до этого ужасное оружие. Как написал биограф ученого, «оба они созданы одной и той же наукой и одним и тем же человеком». История Габера подтверждает, что у любого благодеяния есть оборотная сторона – вот и в этом случае благодетеля сельского хозяйства нельзя отделить от производителя химического оружия…

Когда человечество научилось фиксировать азот, зависимость плодородия почвы от энергии Солнца сменилась новой зависимостью – от ископаемого топлива. Дело в том, что процесс Габера – Боша, то есть синтез аммиака из азота и водорода, происходит только при высоких температурах и давлениях и в присутствии катализатора. Создание высоких температур и давлений требует громадных объемов электроэнергии, а водород, который участвует в реакции, получают из нефти, угля или, как сегодня, из природного газа, то есть из ископаемого топлива. Правда, эти виды топлива также были созданы миллиарды лет назад благодаря Cолнцу, но они не являются возобновляемыми в том смысле, в каком бобовые снова и снова могут питаться солнечными лучами. (В природе азот фиксируют бактерии, живущие на корнях бобовых культур. Они «обменивают» крошечные капельки сахарного сиропа на азот, в котором нуждаются растения.)

В 1950-е годы, в тот день, когда отец Джорджа Нейлора впервые внес в почву нитрат аммония, на его ферме произошла тихая экологическая революция. До этого здесь существовал локальный, управляемый Cолнцем цикл плодородия. Бобовые «кормили» кукурузу, которую поедал скот, а тот, в свою очередь, своим навозом удобрял землю, на которой снова вырастала кукуруза. Теперь этот цикл был сломан. Фермер мог сеять кукурузу хоть каждый год и на тех посевных площадях, которые определял он сам, – у него отпала необходимость и в бобовых культурах, и в навозе. Теперь он мог купить плодородие в мешке, содержимое которого состояло из компонентов, родившихся не сейчас и не на его ферме, а миллиард лет назад где-то на планете.

Ферма освободилась от прежних биологических ограничений, ею стало возможно управлять на промышленных принципах, как фабрикой, которая преобразует исходный продукт – химические удобрения в конечный продукт – кукурузу. Теперь на ферме больше не нужно было генерировать и постоянно возобновлять ее собственное плодородие путем сохранения разнообразия видов, так что синтетические удобрения открыли путь к монокультуре. Фермер мог позволить себе заменить природные процессы эффективностью машины и экономичностью большой фабрики. Когда-то возникновение сельского хозяйства назвали первым отпадением человека от его природного состояния. Изобретение искусственных удобрений, безусловно, заслуживает названия второго резкого отпадения человека от природы. Фиксация азота позволила пищевым цепям уйти от логики биологии и принять логику промышленности. Фигурально говоря, вместо того чтобы питаться исключительно солнечной энергией, человечество начало прихлебывать нефть.

Что характерно – кукуруза прекрасно приспособилась к новому промышленному режиму возделывания. Она научилась потреблять в огромном количестве энергию ископаемого топлива и давать взамен все возрастающее количество энергии в виде пищи. Более половины всего связанного азота, производимого сегодня, идет на питание кукурузы, чьи гибриды могут использовать его лучше, чем любые другие растения. Выращивание кукурузы, которое с биологической точки зрения всегда было процессом усвоения солнечного света и превращения его в еду, сегодня в немалой степени стало процессом превращения в пищу ископаемого топлива. Этот сдвиг объясняет в том числе изменение цвета земли в сельской местности. Greene County, Зеленый округ, сегодня больше не зеленый, по крайней мере полгода, потому что фермерам, которые могут купить искусственные удобрения, не нужно больше засевать поля покровными культурами, чтобы захватить в течение года побольше ценного солнечного света. Сегодня фермер «подключен» к другому источнику энергии – энергии ископаемого топлива. Но если суммировать всю энергию, которая требуется для производства удобрений, пестицидов, топлива для тракторов, сушки и транспортировки собранной кукурузы, то окажется, что на производство одного бушеля промышленной кукурузы требуется от одного до полутора литров нефти, или около 450 литров нефти на гектар площади, засеянной кукурузой (по некоторым оценкам, намного больше). Иными словами, на производство одной калории пищи требуется больше одной калории, извлеченной из ископаемого топлива. Между тем до появления химических удобрений на ферме Нейлора производили более двух калорий пищи на каждую затраченную калорию энергии. В общем, с точки зрения экономической эффективности промышленного производства очень плохо, что мы не умеем пить нефть напрямую…

С точки зрения экологии промышленный способ производства продуктов питания чудовищно дорог. Но экологические стандарты у нас больше не работают.

И пока энергия ископаемого топлива настолько дешева и доступна, правит бал не экология, а экономика: с экономической точки зрения выгодно производить кукурузу именно таким промышленным методом. Старый способ выращивания кукурузы с использованием плодородия, дарованного Солнцем, можно назвать биологическим эквивалентом бесплатного обеда: обслуживание медленное, порции сильно урезаны. На фабрике же время – деньги, и урожай решает все…

Одна из проблем фабрик в сравнении с биологическими системами состоит в том, что первые, как правило, загрязняют окружающую среду. Мало того что гибриды кукурузы сами имеют зверский «аппетит» к продуктам переработки ископаемого топлива, фермеры еще и «перекармливают» их, то есть вносят гораздо больше удобрений, чем эти растения могут усвоить. И это несмотря на то, что иногда фермеры впустую расходуют большую часть удобрений, за которые заплатили свои деньги. Почему это происходит? Ключевое соображение проще всего сформулировать так: «а вдруг?». А вдруг окажется, что удобрения не внесли в нужное время года? А вдруг их смоют с поля дожди? Наконец, часто фермеры вносят большое количество удобрений просто для того, чтобы чувствовать себя спокойнее. «Говорят, нужно вносить только сто фунтов на акр… Ну, не знаю… Я вношу до двухсот. Лучше перебрать, чем недобрать, – едва ли не застенчиво объяснял мне Нейлор. – Если хотите, это такая форма страхования урожая…»

Но что происходит с сотней фунтов синтетического азотного удобрения, не усвоенного кукурузой Нейлора? Некоторая часть испаряется и попадает в воздух, откуда потом проливается кислотным дождем, способствуя глобальному потеплению. (Нитрат аммония превращается в закись азота, типичный парниковый газ.) Какая-то часть удобрений попадает в сточные воды. Когда я зашел на кухню Нейлоров выпить стакан воды, Пегги проследила, чтобы я набрал воду из специального крана, соединенного с расположенной в подвале системой фильтрации, действующей по принципу обратного осмоса. Что касается остальной части избыточного азота, то весенние дожди смывают его с полей Нейлоров в дренажные канавы, откуда он в итоге попадает в местную речку Раккун. Вместе с водой азот затем достигает реки Де-Мойн и распространяется вплоть до города Де-Мойн, все жители которого, конечно, пьют воду из реки Де-Мойн. Весной, когда поток азота достигает максимума, власти города информируют о том, что возможно появление синюшности у детей, и предупреждают родителей, что давать детям воду из-под крана небезопасно. Причины этой синюшности состоят в том, что нитраты, содержащиеся в воде, преобразуются в нитриты. Последние связываются с гемоглобином крови, понижая ее способность переносить кислород к мозгу и вызывая посинение кожи… Похоже, я был не прав, утверждая, что мы не можем пить нефть напрямую; кое-где это уже происходит…

Прошло менее ста лет после изобретения Габера, но оно уже полностью изменило экологию Земли. Более половины мировых поставок связанного азота в настоящее время осуществляется человеком. (Если только вы не выросли на органических продуктах питания, то большая часть того килограмма азота, который присутствует в вашем организме, была зафиксирована в процессе Габера – Боша.) «Мы нарушили глобальный круговорот азота, – пишет Смил, – нарушили сильнее, чем даже углеродный цикл». Эффект от такого вмешательства может оказаться менее предсказуемым, но не менее важным, чем последствия глобального потепления, вызванного нарушением углеродного цикла. Поток синтетического азота удобряет не только фермы, но и леса и океаны, действуя в пользу одних видов (главные бенефициары – кукуруза и водоросли), но в ущерб бесчисленному множеству других. Так, нитраты, которые Джордж Нейлор внес на свое кукурузном поле в Айове, уходят вниз по течению Миссисипи в Мексиканский залив, где наносят смертельный удар морской экосистеме. Поток азота стимулирует быстрый рост водорослей, а водоросли душат рыбу, создавая «гипоксическую», или мертвую, зону. Ее размер уже превысил площадь штата Нью-Джерси и продолжает расти. «Удобряя» мир, мы изменяем состав видов, обитающих на нашей планете, и уменьшаем ее биоразнообразие.

На следующий день после того, как мы с Джорджем Нейлором закончили посадку кукурузы, начались дожди, поэтому большую часть времени мы проводили за кухонным столом. Пили кофе и говорили о том, о чем всегда говорят фермеры: о низких ценах на сырье; об отсталой сельскохозяйственной политике; о неблагополучных фермах, которые едва сводят концы с концами. Нейлор вернулся на свою ферму в то время, которое для американского сельского хозяйства потом оказалось «добрым старым временем». Тогда цены на кукурузу находились на рекордно высоком уровне, и казалось, что человек может действительно заработать себе на жизнь ее выращиванием. Но к тому времени, когда Нейлор был готов отправить свой первый урожай на элеватор, цена бушеля кукурузы вследствие небывалого урожая вдруг снизилась с трех долларов до двух. В силу этого Нейлор не стал выходить со своей кукурузой на рынок и придержал ее в надежде, что скоро произойдет отскок цен. Но цены продолжали падать всю зиму и следующей весной… Если принять во внимание фактор инфляции, то получается, что эти цены продолжают падение до сих пор. В наши дни цена бушеля кукурузы примерно на доллар ниже его реальной стоимости, и это великое благо для всех, кроме фермера-кукурузовода. Я надеялся, что Джордж Нейлор поможет мне ответить на такой вопрос: если сегодня в Америке выращивается так много кукурузы, что рынок не готов оплачивать стоимость ее производства, то почему каждый фермер, находясь в здравом уме, продолжает акр за акром увеличивать площади под этим растением?

Насколько я понял, вопрос этот оказался очень сложным, и, чтобы ответить на него, нужно понять, как сформировалась наша порочная экономика, для чего необходимо учесть по крайней мере три обстоятельства и ответить на три вопроса. Почему у нас сложилась порочная экономика сельского хозяйства, которая, казалось бы, бросает вызов классическим законам спроса и предложения? Почему наша сельскохозяйственная политика слабо учитывает психологию фермеров? Наконец, почему революция в сельскохозяйственной политике началась в тот самый момент, когда Джордж Нейлор купил свой первый трактор? А революция действительно состоялась: правительственные программы, которые когда-то были ориентированы на ограничение производства и поддержание уровня цен (следовательно, на поддержание фермеров), в один «прекрасный» момент при администрации Никсона незаметно переключились на поддержку роста производства кукурузы и снижение цен. Иными словами, вместо того чтобы поддерживать фермеров, правительство за счет этих фермеров начало поддерживать кукурузу. Кукуруза, которая к этому времени уже получала биологическую субсидию в виде синтетического азота, теперь стала получать и экономическую субсидию. Этим была обеспечена окончательная победа растения над землей и системой производства продовольствия.

Какие перспективы имеются у Нейлора с такой сельскохозяйственной политикой? Они были намечены еще в истории, которую рассказал ему его отец. Дело происходило зимой 1933 года, на пике депрессии. «Мой отец привез кукурузу в город и узнал, что вчера ее цена была десять центов за бушель, а сегодня элеватор ее просто не берет: цена упала до нуля, – рассказывал Нейлор. – Когда отец рассказывал о соседях, потерявших свои фермы в 1920–1930 годах, у него в глазах всегда стояли слезы». Характерно, что аграрная политика Америки во время Великой депрессии была скорректирована – причем не так, как сегодня многие считают. Она не была направлена на то, чтобы побудить фермеров производить больше пищи для голодного народа. Ее цель была спасти самих фермеров от катастрофических последствий перепроизводства продовольственных продуктов, ибо тогда фермеры производили намного больше продукции, чем американцы могли позволить себе купить.

В общем, для тех, кто занимается сельским хозяйством, «тучные» годы создают столь же серьезные проблемы, как и неурожайные, поскольку перепроизводство зерна приводит к коллапсу цен и разорению фермеров. А ведь эти люди еще понадобятся обществу, когда с неизбежностью вернутся голодные годы… Да, когда дело доходит до еды, природа может сделать из классической экономической теории спроса и предложения настоящее посмешище. Я, конечно, имею в виду не природу в виде хорошей или плохой погоды, а природу человеческого тела, которое может потреблять только определенное количество пищи вне зависимости от того, много или мало ее вокруг. Со времен Ветхого Завета, в котором рассказывается история о семи тучных и семи тощих коровах, человечество разработало разные стратегии выравнивания разрушительных колебаний сельскохозяйственного производства. Одна из рекомендаций Библии – создавать запасы зерна. Это не только гарантирует, что люди не останутся без еды, если засуха или мор погубит урожай. Такая мера поддерживает крестьян, ибо убирает продукты с рынка при щедром урожае.

Что характерно – примерно такие же программы поддержки сельского хозяйства реализовывались в рамках «Нового курса» (New Deal) – экономической политики, проводимой администрацией президента Франклина Рузвельта начиная с 1933 года. Для кукурузы и других продуктов длительного хранения правительство устанавливало базовые цены, исходя из стоимости производства этих продуктов. Всякий раз, когда рыночная цена падала ниже этого базового показателя, фермеру предоставлялся выбор. Вместо того чтобы выбрасывать зерно на слабый рынок (и тем самым ослаблять его дальше), фермер, используя свой урожай в качестве залога, мог взять кредит у правительства, что позволяло ему сохранить свою кукурузу, пока цены не восстановятся. В этот момент он продавал кукурузу и возвращал кредит. Если же цены на кукурузу оставались низкими, то фермер мог попытаться сохранить деньги, которые он получил: для этого в счет погашения кредита он должен был отдать правительству свою кукурузу. Последняя при этом поступала в зернохранилища, которые обеспечивали (странный термин!) всегда нормальное состояние запасов (Ever-Normal Granary). Другие программы, действовавшие в рамках «Нового курса», например, те, что осуществляла Служба охраны почв (Soil Conservation Service), были ориентированы на предотвращение перепроизводства (и, как следствие, эрозию почв) путем поощрения фермеров, не возделывающих наиболее экологически уязвимые участки своих земель.

Эта система сохранялась в более или менее постоянном виде до 1970-х годов, когда Джордж Нейлор вернулся на свою ферму. Система достаточно хорошо поддерживала цены на кукурузу от падения в условиях стремительного роста урожайности в XX веке. Излишки выводились с рынка с помощью так называемых безвозвратных ссуд – государственных ссуд фермерам под залог продукции без права возмещения возможных потерь государства при реализации заложенной продукции. Стоило это правительству сравнительно немного, так как большую часть кредитов фермеры в итоге погашали. Когда цены поднимались (например, из-за плохой погоды), правительство продавало кукурузу из своих хранилищ, что помогало одновременно оплатить продовольственные программы и сгладить неизбежные колебания цен.

Как уже говорилось выше, эта система сохранялась в более или менее постоянном виде до 1970-х годов. Почему «более или менее»? Потому что начиная с 1950-х годов предпринимались попытки демонтировать фермерские программы «Нового курса», и с каждым новым законом о сельском хозяйстве из этих программ удалялась одна подпорка за другой. Дело в том, что почти с самого начала политика поддержки цен и ограничения производства имела могущественных противников. Это были, во-первых, сторонники невмешательства в экономику, которые не понимали, почему к сельскому хозяйству нужно относиться иначе, чем к любому другому сектору. Во-вторых, это были предприятия пищевой промышленности и экспортеры зерна, которые выигрывали от перепроизводства и низких цен на зерновые. Наконец, эта была коалиция из политических и бизнес-лидеров, которые по разным причинам считали, что для благополучия Америки (по крайней мере, для их собственного благополучия) в стране нужно уменьшить число фермеров.

Дело в том, что для Уолл-стрит и Вашингтона американские фермеры уже давно превратились в политическую проблему. По словам историка Уолтера Карпа, «по крайней мере со времен Гражданской войны в США самыми непокорными, самым независимыми, самыми республикански настроенными американскими гражданами были мелкие фермеры». А с началом общенародных волнений в 1890-х годах фермеры пошли общим курсом с рабочим движением, вместе проверяя корпорации на прочность. Повышение продуктивности сельского хозяйства предоставило традиционным противникам фермеров возможность наконец «разобраться» со своими оппонентами. Теперь, когда Америку могло прокормить меньшее число фермеров, настал момент «рационализировать» сельское хозяйство, позволить рыночным ценам беспрепятственно падать – и тем самым вытолкнуть фермеров с земли. Поэтому и Уолл-стрит, и Вашингтон стремились внести в сельскохозяйственную политику такие изменения, из-за которых на нацию обрушилась бы «чума дешевой кукурузы» (это слова Джорджа Нейлора, во многом человека старой фермерской закалки). Последствия этих изменений мы сейчас видим вокруг нас – ну и внутри нас тоже…