Текст книги "Дилемма всеядного: шокирующее исследование рациона современного человека"

Эрл Бац, носивший прозвище Rusty (злой, хрипатый, ржавый), – второй министр сельского хозяйства в Администрации Ричарда Никсона. Наверное, нет другого человека, который бы сделал больше Баца для организации того, что Джордж Нейлор назвал «чумой дешевой кукурузы». В каждой газетной статье об Эрле Баце, а их было множество, имя высококвалифицированного экономиста в области сельского хозяйства, окончившего элитный Университет Пердью, неизменно сопровождалось эпитетом «цветной» – так авторы напоминали о расистских высказываниях Баца. Невоздержанность на язык и низкопробный юмор этого деятеля убедили многих в том, что он является другом фермеров. Но мне кажется, что гораздо больше о его симпатиях говорит тот факт, что Бац входил в совет директоров компании Ralston Purina – крупного производителя кормов для домашних животных. Сейчас Баца помнят в основном по расистской шутке, которая в 1976-м, выборном, году стоила ему должности. Но до того Бац совершил революцию в американском сельском хозяйстве, перестроив пищевую цепь производством дешевой кукурузы.

Бац возглавил Министерство сельского хозяйства в тот период американской истории, когда цены на продукты питания поднялись настолько высоко, что стали реально «разогревать» политическую ситуацию. И Бац сделал все для того, чтобы этого больше никогда не случилось. Осенью 1972 года Россия, пострадавшая от череды катастрофических неурожаев, приобрела 30 миллионов тонн американского зерна. Бац помог организовать эту сделку в том числе в надежде дать толчок ценам на зерно, чтобы избавить беспокойных американских фермеров от искушения голосовать за демократа Джорджа Макговерна и перетянуть их голоса в республиканский лагерь. План был выполнен и даже перевыполнен: неожиданный всплеск спроса, совпавший с периодом плохой погоды в фермерском поясе США, поднял цены на зерно до невиданных в истории высот. Именно тогдашние цены на кукурузу и подтолкнули Джорджа Нейлора к возвращению на семейную ферму…

Итак, продажа зерна России осенью 1972 года и последовавший за этим всплеск доходов сельхозпроизводителей привели к тому, что фермеры проголосовали за Никсона, и это помогло ему переизбраться на пост президента. Но к следующему году эти высокие цены разнеслись по всей пищевой цепочке вплоть до супермаркетов. К 1973 году уровень инфляции по бакалейным товарам достиг исторического максимума. Домохозяйки стали выходить из супермаркетов на демонстрации протеста. Фермеры начали забивать птицу, потому что не могли позволить себе купить корма по тогдашним ценам. Цены на говядину вышли за пределы досягаемости потребителей из среднего класса. Некоторые продукты оказались в дефиците, а кое-где на рынках появилась в продаже конина. Летом 1973 года в журнале U.S. News and World Report вышла статья под характерным заголовком «Почему в стране изобилия начался продуктовый ажиотаж?» (Why a Food Scare in a Land of Plenty?). Никсон, спровоцировавший этот потребительский бунт, отправил Эрла Баца на его подавление.

Мудрец из Пердью приступил к работе по перестройке американской системы производства продовольственных товаров путем снижения цен и заметного уменьшения числа американских фермеров. Давние мечты агробизнеса (дешевое сырье) и политиков (меньше беспокойных фермеров) теперь стали официальной политикой правительства.

Бац не делал секрета из своих начинаний: он призвал фермеров засеивать поля «от межи до межи» и советовал им «укрупнять хозяйства или уходить». Считая крупные фермы более производительными, Бац пытался заставить фермеров объединять свои земельные угодья (еще один его лозунг звучал так: «Приспособиться или умереть»). По словам Баца, фермерам нужно было научиться считать себя не фермерами, а агробизнесменами. С чуть меньшим шумом Бац приступил к демонтажу политики «Нового курса» по отношению к фермам; эта работа облегчалась тем, что, повторимся, цены в то время были очень высоки. Сначала Бац ликвидировал систему компенсационных зернохранилищ, а с принятием в 1973 году закона о сельском хозяйстве начал полную замену «Нового курса» с его базовыми ценами, кредитами, государственными закупками зерна и незасеянными землями. Новоиспеченная система Баца оказалась системой прямых выплат фермерам.

На первый взгляд переход от кредитов к прямым платежам не кажется существенным – так или иначе, правительство по-прежнему обещает, что при низких ценах фермер получит за свой бушель кукурузы определенную сумму. Но на самом деле выплаты непосредственно фермерам были делом революционным, и сторонники такой политики, безусловно, это понимали. Дело в том, что таким образом убиралась основа для определения цены зерна. Вместо того чтобы выводить зерно с падающего рынка, как это делали старые кредитные программы и федеральные зернохранилища, новые субсидии поощряли фермеров продавать свою кукурузу за любую цену – все равно правительство компенсирует разницу. Или, как потом выяснилось, некоторую часть этой разницы, ибо почти каждый выходивший с тех пор закон о сельском хозяйстве понижал целевую цену, определенную предыдущим законом. Делалось это, как заявляли власти, исключительно для того, чтобы американское зерно было более конкурентоспособным на мировых рынках. (Начиная с 1980-х годов написание законов о фермерских хозяйствах взяли в свои руки такие крупные покупатели зерна, как компании Cargill и Daniels Midland [ADM]. Это предсказуемо привело к тому, что такие законы стали отражать интересы скорее указанных компаний, чем фермеров.) Вместо того чтобы поддерживать фермеров, правительство теперь субсидировало каждый бушель кукурузы, который может вырастить фермер. Это вынуждало американских фермеров выращивать больше, больше и еще больше кукурузы…

Я не уверен в том, что даже сейчас многие американские фермеры точно представляют, откуда именно на них обрушиваются удары судьбы. Разговоры о конкурентоспособности и свободной торговле убедили многих из них в том, что дешевая кукуруза – это спасение. К тому же о достоинствах дешевой кукурузы любят порассуждать некоторые фермерские организации. Но, так или иначе, со времен высоких цен на кукурузу в начале 1970-х доходность ферм почему-то постоянно снижается вместе с ценами на кукурузу. Это заставляет миллионы фермеров все глубже залезать в долги, из-за этого каждую неделю в стране оказываются банкротами тысячи хозяйств. Экспорт же даже при падающих ценах едва превышает 20 % урожая. По оценкам Университета штата Айова, вырастить бушель кукурузы в штате стоит примерно 2,5 доллара; при этом в октябре 2005 года элеваторы в штате Айова платили по 1,45 доллара за бушель. Таким образом, типичный местный фермер продает зерно примерно на доллар дешевле, чем тратит на его выращивание. Тем не менее зерно продолжает прибывать, каждый год его собирают все больше и больше.

Как такое возможно?

Джордж Нейлор изучил этот вопрос и нашел на него убедительный ответ. Его часто просят выступить на встречах по проблемам кризиса фермерских хозяйств или на слушаниях по фермерской политике, и там Джордж всегда рисует свой график, объясняя, в чем состоит суть вопроса. Сам Нейлор называет этот график кривой Нейлора. («Помнишь кривую Лаффера? Ну да, примерно такая же, только это правда».) Главное предназначение кривой Нейлора – показать, почему падение цен на сельскохозяйственную продукцию заставляет фермеров увеличивать производство вопреки всем законам рационального экономического поведения.

«У фермеров, которые сталкиваются со все более низкими ценами, есть только один путь. Если они хотят поддерживать свой уровень жизни, оплачивать свои счета и обслуживать свои долги, то единственный выход – производить больше». Для того чтобы семья фермера выживала, в ее бюджет каждый год должно поступать определенное количество денежных средств. Если цена кукурузы падает, то единственный способ остаться при своих – это продать больше кукурузы. Поэтому фермеры, говорит Нейлор, отчаянно пытаются повысить урожайность – любым путем. Они губят свои земли, они вспахивают и засевают неудобья, они применяют все больше азота – и все для того, чтобы выжать из своей земли еще несколько бушелей кукурузы. Но чем больше бушелей произведет каждый фермер, тем ниже упадут цены, раскручивая еще один виток порочной спирали перепроизводства. И при всем при этом фермеры-кукурузоводы по-прежнему меряют свой успех в бушелях с акра, и эта величина растет даже тогда, когда они оказываются на пороге разорения.

«Свободный рынок никогда не действовал в сельском хозяйстве и никогда не будет действовать, – говорит Нейлор. – Экономика семейной фермы сильно отличается от экономики компании. Когда цены падают, компания может уволить людей, может остановить заводы, может выпускать меньше гаджетов и т. п. В конце концов рынок найдет новый баланс между спросом и предложением. Но спрос на продукты питания не эластичен; люди не едят больше только потому, что еда стоит дешево. А увольнение фермеров не способствует сокращению предложения. Вы можете меня уволить, но нельзя уволить мою землю, потому что найдется какой-то другой фермер, которому больше нужны деньги или который думает, что будет вести хозяйство лучше, чем я. Он придет и будет возделывать эту землю. Даже если я выйду из бизнеса, моя земля будет продолжать производить кукурузу».

Но почему кукуруза, а не что-то еще? «Здесь, в Айове, мы находимся в нижней части промышленной пищевой цепи. На этой земле мы производим энергию и белок, которые в основном потребляют животные. Выращивание кукурузы – наиболее эффективный способ производства энергии, выращивание соевых бобов – самый эффективный метод получения белка». Возможность перехода на какие-то другие культуры Нейлор грубовато отвергает: «Что я буду здесь выращивать? Брокколи? Салат? Мы вдолгую вкладываемся только в кукурузу и сою. Единственный покупатель сельхозпродукции в городе – элеватор, и он платит мне только за кукурузу и соевые бобы. Что говорит мне рынок? Он говорит: выращивай кукурузу и соевые бобы – и точка. Так же поступает и правительство, которое рассчитывает свои различные выплаты и субсидии на основе урожайности – чего? Кукурузы!»

Так «чума дешевой кукурузы» распространяется все дальше и дальше. Она способствует обнищанию фермеров – как здесь, так и в странах, в которые мы экспортируем кукурузу. Она губит землю, загрязняет воду и в конце концов обескровливает Федеральное казначейство, которое теперь тратит до пяти миллиардов долларов в год, субсидируя дешевую кукурузу. Но, несмотря на то что эти субсидии идут к фермеру (и составляют сегодня почти половину чистого дохода фермы), казначейство субсидирует на самом деле покупателей дешевой кукурузы. «Правительство всегда будет управлять сельским хозяйством, – говорит Нейлор. – Остается только один вопрос: управлять в чьих интересах? Сегодня это делается в интересах Cargill и Coca-Cola – и уж точно не в интересах фермера».

После обеда, когда мы с Джорджем продолжали обсуждать сельскохозяйственную политику (не думал, что я могу заниматься этим так долго), внезапно зазвонил телефон. Билли, соседу Джорджа, нужен был человек на огромную кукурузную сеялку. Пока мы добирались до места, Нейлор успел немного рассказать мне о Билли. «У него есть все эти последние игрушки: двенадцатирядная сеялка, семена от компании Roundup Ready, новый комбайн от компании John Deere и т. п., – Джордж закатил глаза. – В общем, Билли в долгах как в шелках». Джордж считает, что сумел выжить на ферме и не скатиться в долговую яму только потому, что нянчился со своим антиквариатом – комбайном и трактором – и не поддался соблазну расширить дело.

Простоватый человек лет пятидесяти в бейсбольной кепке, из-под которой торчали седые волосы, Билли показался мне достаточно веселым парнем, особенно с учетом того, что он все утро провозился с порвавшимся тросом трактора. Пока они с Джорджем разбирались с поломкой, я осмотрел его сарай, действительно набитый самой современной сельхозтехникой. Я спросил Билли, что он думает о кукурузе Bt, которую сеет. Этот сорт – продукт генной инженерии, он сконструирован так, что сам производит свой собственный пестицид. Билли подумал и сказал, что это лучший сорт. «Я с этих семян получаю по 220 бушелей с акра (11 тонн с гектара. – Ред.), – похвастался он. – Что ты на это скажешь, Джордж?»

Джордж собирал с акра чуть меньше двухсот бушелей. Но он был слишком вежлив, чтобы сказать, что в пересчете на акр он почти наверняка получит больше денег, вырастив меньшее количество кукурузы, но затратив на это меньше денег. Но в Айове право хвастаться всегда принадлежит человеку, собирающему самый большой урожай, даже если этот урожай его разоряет.

В ангаре, расположенном через дорогу, я заметил блестящий хромовый «нос» автотягача с прицепом и спросил Билли, зачем он ему. Он объяснил, что взял подработку – перевозки на большие расстояния, чтобы сохранить ферму на плаву. «Придется немало поездить, чтобы заплатить за все эти игрушки», – усмехнулся он.

Джордж бросил на меня гордый взгляд, в котором читалось: «Ну, что я тебе говорил?» Но мне стало жалко Билли – особенно когда я подумал, сколько еще ему предстоит сделать, чтобы сохранить свою ферму. Я вспомнил строчку американского Генри Дэвида Торо: «Люди стали орудиями своих орудий». А может быть, этот фермер, наматывая ночные мили на межштатной автомагистрали № 80, все-таки задумается о том, как он дошел до жизни такой и на кого сейчас на самом деле работает? На банк? На компанию John Deere? На Monsanto? На Pioneer? На Cargill? Двести двадцать бушелей кукурузы с акра – это поразительное достижение, но оно не принесло Билли такого процветания, как этим компаниям.

Ну и, конечно, есть еще сама кукуруза. Если бы она могла иметь собственное мнение, то, несомненно, подивилась бы абсурдности этой ситуации и порадовалась бы большущей удаче, которая ей привалила. Ведь кукуруза стала исключением из обычных законов природы и экономики.

А в эти законы встроены жесткие механизмы, мешающие дикому, бесконтрольному распространению вида по планете. В природе популяция схлопывается и гибнет, когда у нее не остается запасов пищи. На рынке переизбыток товара угнетает цены до тех пор, пока либо рынок не поглотит этот излишек, либо дальнейшее производство товара не потеряет всякий смысл. И только кукурузу люди освободили от любых ограничений: даже если выращивание кукурузы означает для них верное разорение, они все равно увеличивают ее производство с максимально возможной скоростью.

Глава 3
Элеватор

В один весенний день я посетил элеватор в городе Джефферсон, штат Айова, куда Джордж Нейлор каждый год в октябре сдает свою кукурузу. Над городом висело светло-серое небо, моросил дождь. В этой части штата Айова каждый элеватор представляет собой заметную вертикаль, которую видно на много миль вокруг. Наш элеватор выглядел как тугая связка из бетонных башен без окон и дверей. В тот дождливый день серое небо почти не контрастировало с башнями, делая их большие цилиндры едва видимыми. Что выделялось на пути следования моей машины, которая с грохотом перевалила через железнодорожный переезд и въехала под бело-зеленый знак «Iowa Farmers Cooperative», – так это ярко-желтая пирамида размером с цирковой шатер, притулившаяся у основания элеватора: гора зерна мокла под дождем.

В прошлом году в этой части Среднего Запада случился небывалый урожай, и увиденная мной куча представляла собой последние из миллионов бушелей кукурузы, которые переполняли элеваторы с октября. Даже сейчас, спустя семь месяцев, кукуруза в Айове по-прежнему была в избытке. Я тщательно осмотрел устройство, похожее на портативный эскалатор, которое перебрасывало тонны кукурузы через стенку открытого железнодорожного вагона. Обходя гигантскую кучу, я обнаружил, что золотые зерна кукурузы встречались здесь повсюду: они были втоптаны в грязь шинами и сапогами, плавали в лужах дождевой воды, раздавленными блинчиками лежали на стальных рельсах. Большая часть этого зерна предназначалась для птицефабрик и перерабатывающих заводов, так что о его чистоте и сохранности никто особо не беспокоился. Тем не менее при виде такого количества пищи, валяющейся в липкой грязи, я не мог не почувствовать в глубине души смятение и тревогу…

На следующий день в городе Эймсе я беседовал с мексиканско-американским агрономом Рикардо Сальвадором, профессором Университета штата Айова. Профессор рассказал мне, что, впервые увидев, сколько кукурузы высыпается в октябре на дороги штата Айова, он испытал схожие чувства. Фермеры везут зерно в город в больших открытых грузовиках, которые чередой тянутся по дорогам округа, и за каждой машиной идет плотный «дождь» из желтых зерен. «Честно говоря, мне тогда это показалось омерзительным. В Мексике даже сегодня нельзя допустить, чтобы хоть зернышко кукурузы упало на землю; это считается почти святотатством». Профессор привел мне отрывок из хроники писателя XVI века Бернардино де Саагуна, в котором выражено благоговение ацтеков перед кукурузой:

«Увидев сухие зерна маиса, разбросанные по земле, они быстро собрали их, причитая: “Се наша снедь здесь страдает, она лежит и плачет. Если мы не подберем ее, то она обвинит нас пред Господом нашим. Она может сказать: “О Господь наш, этот вассал не подобрал меня, когда я лежала разметанной по земле. Покарай его!”, и он может наслать на нас голод…»

Думаю, реакция агронома, как и моя реакция, обусловлена тем, что мы смешиваем понятия кукурузы-еды и кукурузы-товара. На первый взгляд эти термины близки, но в действительности они кардинально различаются. То, что собирает с полей Джордж Нейлор, и то, что кучей громоздится у элеватора, – это так называемая товарная кукуруза № 2, всемирно признанный товар, который выращивают везде (а значит, нигде конкретно). Его обменивают, им торгуют, спекулируют, его принимают в качестве капитала по всему миру. Конечно, товарная кукуруза № 2 выглядит как та кукуруза, которую вы едите. Она непосредственно восходит к кукурузе, которой ацтеки у Саагуна поклонялись как источнику жизни. Но, по сути, товарная кукуруза № 2 – это даже не сырье для пищевой промышленности, это абстракция. Сухие зерна этой кукурузы разгрызть невозможно, но если вы замочите их в воде на несколько часов, то обнаружите, что они меньше всего напоминают кукурузу и по вкусу скорее похожи на крахмал с легким кукурузным привкусом.

На самом деле в этой куче смешаны самые разные виды кукурузы: Pioneer Hi-Bred 34H31 от Джорджа Нейлора, генетически модифицированная 33P67 от его соседа Билли, кукуруза, выращенная с применением гербицида атразин, и кукуруза, выращенная с применением гербицида метолахлор. Товарная кукуруза № 2 – это такой наименьший общий знаменатель; это всего лишь этикетка, которая говорит вам, что содержание влаги в этой кукурузе не превышает 14 % и что менее 5 % ее зерен повреждены насекомыми. В остальном это кукуруза без качеств; единственное, что имеет значение, так это ее количество. Такая кукуруза не должна вызывать благоговения или сентиментальных чувств, да ни у кого в Айове она их и не вызывает (один совестливый агроном – не в счет).

Товарная кукуруза, которая представляет собой и экономическую абстракцию, и биологический продукт, была изобретена в Чикаго в 1850-х годах.

[Я следую прекрасному описанию процесса появления продовольственных товаров, приведенному в книге Уильяма Кронона «Природный метрополис: Чикаго и Великий Запад» (William Cronon. Natures Metropolis: Chicago and the Great West, 1991).] До этого кукурузу покупали и продавали в джутовых мешках, на которых чаще всего были написаны названия ферм, где ее вырастили. Можно было проследить путь мешка с фермы в Айове на мельницу на Манхэттене, где из нее делали муку, или на молочную ферму в Бруклине, где кукурузу съедала корова. Иными словами, тогдашняя ситуация отличалась от сегодняшней, поскольку фермерам приходилось думать о покупателях, беспокоиться о том, чтобы их кукуруза нашла свой путь к нужному месту за нужное время – то есть до того, как она испортится, будет украдена или обесценится. Фермеры должны были беспокоиться и о качестве своей кукурузы, так как клиенты платили только после того, как проверяли содержимое мешков. Таким образом, в США до 1850-х годов фермер владел своими мешками с кукурузой вплоть до того момента, когда покупатель принимал поставку, а значит, именно фермер рисковал тем, что за время пути от фермы до стола (или корыта) могло случиться что-то непредвиденное. Хорошо или плохо, но через эти мешки покупатель кукурузы в любой точке Америки был связан с конкретным производителем, работавшим на конкретном участке земли.

С появлением железных дорог и изобретением элеватора (по существу, это большой вертикальный склад, который заполняется с помощью ленточного конвейера и освобождается через патрубок) мешки стали проблемой. Теперь появился смысл заполнять железнодорожные вагоны и элеваторы с помощью конвейера. Кукурузу перестали считать содержимым определенного числа отдельных мешков, которые кто-то должен был перевозить. Теперь она получила статус свободно текущей субстанции, которую можно перекачивать туда или сюда с помощью насоса. Кукуруза вышла из мешков, перемешалась и превратилась в одну большую золотую реку. Эта река вытекала из ферм на рынок Чикаго, а оттуда поступала покупателям в любую точку мира. Но, прежде чем принять эту новую безликую и безымянную кукурузу, покупатели должны были получить определенные гарантии ее качества.

Прорыв произошел в 1856 году, когда Чикагская торговая палата создала свою систему классификации кукурузы. Теперь палата гарантировала, что любой образец кукурузы № 2 был столь же хорош, как и любой другой образец кукурузы № 2. Если кукуруза отвечала стандартам Палаты, а потребители доверяли эти стандартам, то у них не было никаких оснований выяснять, откуда эта кукуруза родом и кто ее вырастил. Сам этот стандарт был весьма минималистским: он указывал лишь допустимые уровни повреждения насекомыми, загрязненности, посторонних веществ и влажности кукурузы. В силу этого производители и селекционеры теперь могли бросить все свои силы на получение все больших и больших урожаев. До того как заработали товарные стандарты, у фермеров существовал целый арсенал качеств кукурузы, которыми они гордились: большие початки, крупные зерна, ровные ряды, различные цвета зерен и т. п.; даже высота растений кукурузы была предметом гордости. Теперь эти показатели не имели никакого значения; единственный параметр, которым можно было похвастаться, – это «столько-то бушелей с акра». Конечно, в то время никто не мог предвидеть, что решения Чикагской торговой палаты изменят направление эволюции Zea mays. Но случилось именно так: с этого момента селекция стала ориентироваться на единственное требование – урожайность. Можно сказать, что качество кукурузы уступило место количеству.

С изобретением товарного зерна окончательно разорвались всякие связи между производителем продуктов питания и их конечным потребителем. Товар стал действовать как фильтр, задерживающий качества и историю зерна конкретной фермы и конкретного фермера. Когда Джордж Нейлор приводит свой грузовик к элеватору в Джефферсоне, который в разгар уборки работает двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, его кукурузу взвешивают, определяют ее сортность, на счет фермера зачисляют сумму, рассчитанную исходя из сегодняшней цены за бушель, и… и на этом заботы Нейлора о его кукурузе (а на самом деле ответственность за нее и всякие связи с ней) исчезают до следующего года.

За несколько часов к кукурузе Нейлора присоединяются потоки кукурузы с ферм его соседей. Позже этот поток вытекает из Джефферсона и впадает в реку товарной кукурузы, которая течет в основном на восток и на юг от штата Айова и втекает в огромную пасть американской системы производства продовольствия. (Сегодня большая часть этого потока течет дальше на юг, в Мексику.) Наблюдая за широким потоком кукурузы, переливающимся через край хоппера, бункерного грузового вагона для перевозки сыпучих грузов, на котором нарисован сине-желтый логотип компании Cargill, я сообразил, что скоро этот вагон присоединится к составу длиной более мили, который увезет отсюда 440 тысяч бушелей кукурузы (1100 тонн. – Ред.). Кажется, я начал понимать, что имел в виду Джордж Нейлор, когда говорил, что выращивает кукурузу «для военно-промышленного комплекса»…

Огромный конус из кукурузы, перед которым я стоял в Джефферсоне, – это, конечно, только малая часть куда бо`льших гор кукурузы, которые каждую осень возникают на тысячах элеваторов, разбросанных по всему американскому кукурузному поясу. Эти горы – продукт поразительной производительности труда американских фермеров– кукурузоводов, которые благодаря технологиям, оборудованию, химикатам, достижениям генетики гибридов и своему умению ухитряются снимать по пять тонн кукурузы с одного акра (около десяти тонн с гектара. – Ред.) земли в штате Айова. Все это можно увидеть своими глазами, если приехать в Айову во время уборки урожая. Гораздо сложнее понять, что вся эта кукуруза является продуктом политики правительства, которое сделало больше других для того, чтобы соорудить эту гору и уменьшить цену каждого составляющего ее бушеля.

Этой осенью Джордж Нейлор получит денежный перевод за свою кукурузу не только от Iowa Farmers Cooperative. Второй перевод придет от Министерства сельского хозяйства США. Последнее заплатит примерно по 28 центов за бушель независимо от того, какой будет рыночная цена кукурузы, и значительно больше, если эта цена упадет ниже определенного порога. Скажем, пусть цена бушеля упала до 1,45 доллара, как это случилось в октябре 2005 года. Официальная базовая цена (она же так называемая ставка по кредиту) в округе Грин составляет 1,87 доллара, поэтому правительство отправит фермерам еще по 0,42 доллара на бушель в виде «платежей для покрытия дефицита», а общая сумма доплаты составит 28 + 42 = 70 центов за каждый собранный бушель кукурузы. В совокупности на долю федеральных платежей приходится почти половина дохода среднего фермера-кукурузовода из штата Айова. А в целом на эти платежи идет примерно четверть из тех 19 миллиардов долларов, которые налогоплательщики США тратят каждый год на выплаты фермерам.

Легко понять, что эта система ориентирована на поддержание высокого уровня производства и низких цен. Но на самом деле она устроена еще более хитро. В отличие от прежней системы предоставления кредитов для поддержания уровня цен нынешняя побуждает фермеров производить столько кукурузы, сколько они могут, а затем выбрасывать ее на рынок независимо от того, какая там сейчас на нее цена. Иными словами, эта практика неизбежно толкает цены все ниже и ниже, а при снижении цен единственный способ, которым фермер Джордж Нейлор может сохранить свой доход, – это производить еще больше кукурузы. В результате гора кукурузы постоянно растет: в 1970 году в ней было четыре миллиарда бушелей, сегодня – десять миллиардов. Эту гору зерна необходимо как-то перемещать и распределять. Нужно найти людей и животных, которые потребляли бы эту кукурузу; машины, чтобы ее перевозить; новые продукты, в которых ее можно было бы использовать; наконец, страны, способные ее импортировать. Решение этого комплекса вопросов стало и остается главной задачей системы промышленного производства продовольствия – ведь поставки кукурузы постоянно и значительно превышают спрос.

Теперь посмотрим на эти десять миллиардов бушелей товарной кукурузы с другой точки зрения – точки зрения натуралиста (см. Manning, 2004). Натуралист скажет вам, что индустриальное сельское хозяйство вбрасывает в окружающую среду огромные запасы новой биомассы и тем самым создает дисбаланс, своего рода «вакуум наоборот». А как учит нас экология, всякий раз, когда в каком-то месте в природе возникает избыток органического вещества, туда обязательно набегают большие и малые существа, которые потребляют эту биомассу. Иногда ради такого потребления создаются даже новые пищевые цепи. В нашем случае те создания, которые будут пировать на этой избыточной биомассе, можно разделить на метафорические и реальные. К первым относятся агропромышленные корпорации, иностранные рынки и новые отрасли промышленности (например, производство этанола). Ко вторым – ученые-диетологи, домашний скот и обычные люди, а также широкий спектр микроорганизмов (например, штамм бактерии Escherіchіa colі O157:H7).

Кто участвует в поглощении всей этой избыточной биомассы? Чтобы это понять, придется долго описывать такие на первый взгляд не связанные между собою явления, как расцвет птицефабрик и индустриализация производства нашей пищи, эпидемия ожирения и распространение в Америке пищевых отравлений… Придется также ответить на вопрос, почему в стране, где впервые была «одомашнена» Zea mays, крестьяне-campesinos оставляют «прирученные» ими растения и бросают фермы, потому что с севера их страну заливает поток дешевой импортной кукурузы. Таков уж изменчивый и парадоксальный характер у кукурузы, составляющей эту кучу, – она может вызывать одновременно и ожирение, и голод.

Приехав в Айову, я надеялся проследить извилистый путь кукурузы от фермы Джорджа Нейлора до наших тарелок и наших тел. Но здесь я понял, что проследить судьбу конкретного бушеля товарной кукурузы так же невозможно, как проследить путь ведра воды, вылитого в реку. Дополнительные трудности создает то обстоятельство, что широкая золотая река американской товарной кукурузы проходит через руки крайне небольшого числа крупных корпораций. Так, хотя сами компании не любят об этом распространяться, Cargill и ADM вместе закупают около трети всей кукурузы, выращиваемой в Америке.

Собственно говоря, эти две компании сейчас стоят вдоль великого кукурузного пути едва ли не на каждом шагу: они обеспечивают фермеров пестицидами и удобрениями; на них работает большинство элеваторов Америки (элеватор, на который сдает кукурузу Нейлор, – это исключение: он принадлежит кооперативу). Те же компании предоставляют брокерские услуги и обеспечивают ссудами большую часть экспорта. Они выполняют мокрый и сухой помол зерна; они производят корма для скота, а затем забивают откормленных животных; они перегоняют кукурузу на этанол; они производят кукурузный сироп с высоким содержанием фруктозы и бесчисленное количество других веществ и фракций, которые можно получить из товарной кукурузы № 2. Ах да – еще Cargill и ADM помогают сочинять множество правил, которые регулируют всю эту игру, то есть оказывают значительное влияние на сельскохозяйственную политику в США. Наконец, эти компании являются истинными бенефициарами «фермерских» субсидий, которые поддерживают течение реки дешевой кукурузы – поддерживают в куда большей степени, чем сами фермеры, получающие чеки и вместе с ними осуждение общества за обналичивание этих чеков. Наверное, не случайно Cargill – это крупнейшая частная корпорация в мире…