Текст книги "Гнездо Горной Королевы"

VIII

Демон молил, глаз многоцветьем сверкая:

«В землю воткните меня, я вас летать научу!»

В процессе выкачивания сока личинка делается все более и более плоской, в результате чего возникает опасность, что одна из Нянек заметит ее и съест, приняв за мусор. Откачник может присоединить к шлангу одну личинку, потом пойти проколоть другую, даже третью, но рано или поздно ему все равно придется вернуться и отсоединить первую, пока она не сделалась чересчур худой. Поэтому мы только и делали, что карабкались то на одного громадного младенца, то на другого, и уставали ужасно. Когда мы впервые позволили себе лечь и уснуть, на нашем счету было всего семь обработанных личинок.

Несмотря на смертельную усталость, я довольно долго лежал в своем гамаке без сна. Лишенный звездного неба и мерцающей луны, человек не ощущает наступления ночи по-настоящему, и сон превращается для него в недвижное лежание внутри наполненной стоячим воздухом шкатулки, – состояние, которого бежит его душа. Однако с той самой поры и надолго слово «ночь» стало для нас всего лишь синонимом «усталости», а «день» означал работу до полного изнеможения.

Мы висели каждый в своем гамаке в полном молчании. В другое время, задержавшись ненадолго на грани бодрствования и сна, мы с Барнаром лениво перекидывали бы друг другу волан разговора, пока один из нас не соскользнул бы в забытье. Нынешнее молчание было слишком красноречиво. Ужасы Гнезда предстали перед нами и были побеждены. Результаты сегодняшнего трудового дня показали, что мы способны работать под землей и взять у Пожирателей то, ради чего мы сюда явились. Напиток гигантов тоже казался теперь вполне досягаемым, и мы, покачиваясь в полной тишине, думали о том, что чем ближе было вожделенное богатство, тем дальше разводили нас мечты.

Шести сотен мер золота, нашей общей добычи, только-только хватило бы на осуществление великого замысла Барнара. На эти деньги можно было купить Ведьминого Семени и нанять небольшой флот для доставки его со Стреги (самого мрачного в смысле колдовских практик и инструментов острова Астригальского архипелага). Остатков как раз достало бы, чтобы заплатить самим ведьмам за прокат гриф-грифа, ибо это чудовище должно помочиться на все до единого семена, лишь только их вобьют молотами в землю; без этого сила семян останется сокрытой и деревья не взойдут. Те же самые шесть сотен золотых мер покрыли бы и наем отряда болотных гуунов (обитателей кошмарных трясин Стреги), которые одни могли управлять гриф-грифом, приносить ему вовремя воду и вообще следить, чтобы он не отвлекался от работы.

То же самое было и со мной. Хотя Плащ, Перчатки и. Сандалии Пелфера могли сделать нас неприлично богатыми в самое короткое время, для успешного овладения ими требовался очень крупный начальный капитал. Нечего и надеяться пересечь степи Сидрила без поддержки как минимум трех сотен хорошо вооруженных солдат, да еще к ним следовало прибавить военных инженеров для использования тяжелого вооружения на марше и ведения осадных работ на месте, у Могилы. Притом для решения такой задачи подходят только высококлассные наемники, чью верность на период времени, достаточный для выполнения данного замысла, можно купить лишь за четыре сотни мер золота, никак не меньше. Сюда же прибавляем стоимость аренды кораблей, необходимых для транспортировки этой мини-армии; да и сама дорога от Великого Мелководья (где лучшие наемники) через Стремнину Таарга, а оттуда еще восемьсот лиг к северу, через море Сидрила, тоже влетала в порядочную копеечку.

Вот почему для приведения в исполнение любого из этих планов мы должны были действовать заодно. Но, осознавая, что ожидающее нас богатство рано или поздно кончится, мы продолжали дуться, не в силах забыть, что каждый дал торжественную клятву помочь в исполнении замысла другого. Притом злились мы и на себя тоже, ибо каждый ощущал себя виноватым, отодвинув на второй план дело, исполнить которое поклялся в первую очередь.

Работа по осушению личинок продвигалась чем дальше, тем быстрее и легче: во второй день их было пятнадцать, в третий уже восемнадцать. К концу третьего дня мы прихватили с собой вина и галет и пошли побродить по камере, жуя и оглядываясь по сторонам одновременно: это помогало, во-первых, не думать о гнусном вкусе провизии, а во-вторых, исподволь накапливать информацию о наших хозяевах.

Мы как раз соглашались, не без некоторого самодовольства, что уже вполне овладели премудростями новой работы и могли бы сойти за неплохих профессиональных откачников, как вдруг Барнар прервал свою речь восклицанием:

– Смотри!

Бурный поток еды убывал, прямо на глазах превращаясь в тонкий ручеек, – все, что осталось от добычи, недавно принесенной в Гнездо большой группой Фуражиров. Повсюду раздавалось чавканье: это личинки, бешено работая челюстями, разрывали предложенную им пищу. В хищную ораторию насыщения вторгались то резкие, то приглушенные вопли демонов, чьи жесткие тела подземных жителей уступали жадности личинок фрагмент за фрагментом. Внимание Барнара приковал громадный обрывок торса, черную плоть которого, точно глыбу мрамора, испещряли светящиеся зеленые прожилки; он продолжал извиваться в челюстях сгибавшейся под его тяжестью Няньки. Трудно было даже представить себе размеры существа, от которого его оторвали.

– Фуражиры и впрямь куда как сильны, – пробормотал я, – если способны убить то, частью чего было когда-то вот это. – Нам, конечно, говорили, что представители этой касты вырастают до таких размеров, рядом с которыми все их собратья по Гнезду кажутся просто карликами.

– Эй, вы! Лю-у-у-ди! Помогите!

Мы с Барнаром обернулись на крик, точно ужаленные. Позади нас как раз проходила другая Нянька, и на какое-то безумное мгновение нам показалось, что это она обратилась к нам с пронзительным призывом о помощи. Но, постояв с минуту в остолбенении, мы сообразили, что источником крика был комок исковерканной демонятины, который она тащила в пасти.

Из сжеванных в один клейкий шар обрывков демонятины высовывались голова, плечи и извивающаяся конечность все еще живой твари, чье тело Нянька перемолола челюстями – вместе с остальными. Его-то булькающий голос и достиг наших ушей. Голову его, словно какой-то диковинный шлем из драгоценных камней, покрывала корка глаз, которые сияли, пронзая пещерное мерцание настенного грибка.

– Могучие откачники! Сияющие герои! Спасите меня, и я подарю вам богатство, какое вам и не снилось!

Мы с Барнаром переглянулись. Интересно, у меня тоже было столь же изумленное, горящее неприкрытой жадностью лицо, как у него? Мы оба торопливо натянули подходящие случаю маски скептической серьезности.

– Ну да, а что еще он может сказать? – заметил я.

– Вот именно!

– К тому же, – покривил душой я, – как гласит старая пословица: «Кто верит демона речам?»

– «…Ни человек, ни демон сам», – поддакнул Барнар. Так мы и трусили вслед за Нянькой, убеждая друг друга, что лишь хотим удовлетворить свое любопытство: узнать, что именно предлагает демон.

– Мы не должны забывать, – настаивал я, – что у нас уже есть в высшей степени выгодное предприятие. Нельзя соблазняться обещаниями, данными в минуту отчаяния. К тому же почти наверняка все, что может предложить этот демон, находится в подземном мире, и нам, чтобы этим воспользоваться, придется его туда нести.

– Точно, – кивнул Барнар. – С другой стороны… что мы теряем, порасспросив его? Он и ему подобные хорошо знакомы с жизнью и повадками Пожирателей. Демоны знают о своих врагах все до мелочей. Так что мы сможем, по крайней мере, чему-нибудь научиться.

– Тогда давай поторопимся, – предложил я. – А то его, похоже, собираются скормить двум личинкам одновременно.

Нянька пристроила свою ношу между двумя личинками, и те принялись деловито жевать. Яркоглазый демон вертелся на верхушке комка пищи, но деваться ему было некуда: измочаленную заднюю часть его тела накрепко заклинило в питательной субстанции. Одной конечностью (щупальцем с тремя когтями) он отчаянно сигналил нам. Рот его представлял собой перепончатое отверстие в горле, откуда при нашем приближении снова раздался тот же воркующий голос.

– Скорее! О, поспешите, высочайшие! Неописуемое богатство обещаю я вам! О, торопитесь! Если они съедят мою голову, я ослепну!

– Скорее всего, так оно и будет, – подтвердил я. Нянька ушла, так что мы вольны были делать все что захочется. – Но, боюсь, сначала нам придется уточнить: что именно ты понимаешь под «неописуемым богатством»? И, по-моему, лучше тебе поторопиться с ответом.

Мгновение демон оторопело смотрел на нас. Сияющие созвездия у него на голове состояли из дикой мешанины разных по форме, цвету и размеру глаз, но, что хуже всего, У каждого глаза было свое выражение, и за каждым угадывался отдельный, независимый и непременно зловредный ум. Из его горлового отверстия вырвался стон, и демон возобновил мольбы:

– Снадобье для Полета! Я могу предоставить в ваше распоряжение Снадобье для Полета! Если я вас обману, скормите меня этим скотам!

Кто не назвал бы нас легковерными, узнав, как мы поступили дальше? Но разве большая удача не всегда кажется невероятной? Мы шагнули к комку пищи с мечом и топором – О да! – воскликнул демон. – Перерубите меня у ребер! О, скорее!

Я протянул демону левую руку, в которую он вцепился без промедления. Чавкающие челюсти личинок приближались к нему с двух сторон. Я рванул его на себя, а Барнар одним могучим ударом Старого Кусача рассек перекрученную ось его грудной клетки.

Мы унесли остаток демона за выступ стены и пристроили его на камне. Кровоточащий обрубок зарубцовывался прямо на глазах, через несколько мгновений его уже покрывала грубая сухая кожа, похожая на древесную кору. Голова и плечи, одна конечность – все это полеживало на камне и посверкивало на нас сонмом разнообразных глаз, каждый из которых горел индивидуальной жаждой. Горловое отверстие, влажное и подвижное, молило:

– Посадите меня в землю! Просто посадите, в любой участок подземной почвы! Я пущу корни! А Снадобье для Полетов раздобыть очень легко, оно находится под землей, совсем недалеко, и я знаю короткую дорогу туда. – Тут мы с Барнаром обменялись подозрительными взглядами. Демон забеспокоился. – Возьмите меня в проводники, о яркокрасочные, и я наделю вас способностью летать по воздуху! Я буду вашим покорным, нижайшим слугой, обожающим вас Острогалом!

Ну что же, чего-то в этом роде мы и ждали: нам предлагали прогуляться сначала к выходу из Гнезда, а потом и по подземному миру. А что взамен? Снадобье для Полетов, само по себе неоценимое сокровище, которое к тому же можно использовать как средство дальнейшего обогащения! От этого предложения за версту несло таким чистым, беспримесным безумием, что я немедленно поверил в его искренность.

– Все, что мы можем обещать, это подумать, – ответил я нашему усеченному собеседнику, этому укороченному Острогалу. – Тебе придется дать нам время на размышления, и побольше, а кроме того, поклясться, что, пока мы думаем, ты не будешь пытаться учинить какое-нибудь безобразие.

Острогал выразил пламенное согласие. Затем он принялся услаждать наш слух неслыханной доселе лестью, и, хотя стоило на него цыкнуть, как он немедленно умолк, само его присутствие, сотни недреманных очей, сверкавших в моей ослабленной перевязи для меча, лишали нас душевного равновесия. Поэтому, вернувшись в подсобку, я первым делом сунул Острогала (под аккомпанемент его многословных уверений, что ему будет «вполне удобно») в крепкий кожаный мешок из-под провизии и повесил его на вбитый в стену крюк.

IX

Сквозь годы и годы мальчишка мчит,

Коней погоняя, вскачь.

Но от судьбы ему не уйти,

Налетит и ударит, как мяч.

Мы опустились в гамаки, а молчание, ставшее уже привычным для этого времени суток состоянием, опустилось на нас. Однако в тот вечер мы прямо-таки слышали, как мчатся наперегонки наши мысли.

– Как иной раз умножаются шансы, – отважился наконец я, – и уводят людей прочь от первоначального намерения!

– Угу. Но разве не следует нам придерживаться направления на Королевскую Камеру и напиток гигантов, которые почти наверняка принесут нам солидное состояние?

– Разумеется! Но эта череда беспрестанно множащихся возможностей… У меня такое ощущение, Барнар, для которого я даже слов не подберу. Похоже, наш час пробил!

– Клянусь Трещиной, Ключом и Котлом, Ниффт, ты просто подслушал мои мысли! – Тут мы оба уселись в гамаках. Я увидел в глазах друга блеск невысказанного ликования. – Мы оба чувствуем одно и то же, правда? – продолжал он. – Здесь и сейчас должен пробить золотой час нашей профессии. Спускаясь сюда – нет, еще только подписывая контракт с моим злополучным племянником, – сделали мы первый непримечательный шаг к той самой заветной Двери, которая лишь однажды в жизни открывается перед художником. Не кто иной, как Госпожа Удача пригласила нас сюда, под землю, и здесь она собирается осыпать нас такими благодеяниями, какие нам и не снились!

– Вот и у меня такое же чувство, старина, – торжественно подтвердил я. – В точности такое.

Не следует слишком громко рассуждать об Удаче, в особенности когда она сама маячит где-то поблизости, но, как только мы снова улеглись, Барнар не удержался и позволил своему возбуждению вылиться в небольшой речи.

– А вдруг нам повезет даже больше, чем мы в состоянии представить сейчас? Скажем, мы заработаем не шестьсот мер золота, а на пару сотен больше? Восьмисот мер хватит не только на земли моего клана, но и на перевалы и горные пустоши, как ты и говорил, Ниффт. А потом, если кланы Гам-Гадриан и Магнас-Дриан в результате некоего союза объединят усилия, наши лесопилки сорвут с корабельных верфей Мелководья такой куш (смотри «Отступление Шага Марголда»), что твое паломничество к Могиле Пелфера станет возможным уже год спустя.

Я был уязвлен, обнаружив, что он по-прежнему со спокойной совестью ставит на второе место славный подвиг, который мне не терпелось совершить.

– Не очень-то благоразумно, по-моему, делать ставку на обещания доведенного до отчаяния демона, – позволил себе огрызнуться я. – Сейчас мы почитаем себя счастливчиками, однако, стоит спуститься в ад с этой глазастой мерзостью под мышкой, везение может и улетучиться.

– Я только хотел сказать, – ответил Барнар спокойно (но я-то знал, что и он тоже уязвлен), – что новые возможности открываются перед нами на каждом шагу, и вполне может случиться так, что одна из них сделает нас еще богаче, чем мы можем надеяться сейчас.

Мне не хотелось продолжать разговор. Но Барнар немного погодя заговорил снова.

– Дай-ка я расскажу тебе историю, Ниффт, о человеке, известном нам обоим, о человеке, который дорог мне как брат. Он известен как Ниффт Кархманит, но, хотя Кархман-Ра, жемчужина Пардаша, королевы Эфезионского архипелага, давно уже является его домом, родился он на самом деле в маленьком портовом городке в бухте Ладроны на Самадриосе, малом Эфезионском архипелаге, на южной его оконечности.

– Пощади, – взмолился я, зная, однако, что все бесполезно, – настал его черед.

– Вырывающиеся из Ледяных Водоворотов ветры охлаждают южный Самадриос, – продолжал Барнар, – но в малютке Ладроне, и в особенности в ее уютной бухточке на северном берегу, климат был хотя и бодрящий, но вполне умеренный, и торговля там процветала. Жестокая судьба, постигшая Ладрону, создала Ниффта. Чтобы понять этого человека, надо знать мальчика, который стал свидетелем гибели родного города.

Его семье принадлежала небольшая таверна в гавани, и Ниффту повезло, что в утро гибели города он поехал, как делал это каждую неделю, на пивоварню. Там он загрузил в отцовскую повозку бочонки с элем и молодым пивом, за которыми его посылали, и только тронулся в обратный путь по дороге, которая, извиваясь, сбегала вдоль горного хребта вниз, к гавани, как вдруг почувствовал, что земля содрогнулась под ним. Остров сделал несколько неверных шагов по танцевальному залу океанского дна, а морская поверхность вокруг передернулась, как кожа, по которой прошли мурашки.

Паренек застыл в изумлении, изо всех сил натягивая поводья отчаянно пятившейся упряжки. И тут он увидел, как океан поднялся огромной горой бесконечной ширины и пошел в наступление на его мир.

Он снова принялся нахлестывать лошадей, стремясь вниз, к гавани, а его разум, не в силах осознать случившееся, словно завис, отделившись от него, в небе, подобно высматривающему добычу ястребу, созерцая обширный фронт атакующей сушу влажной стены. В безумной спешке ему почему-то казалось, что если он достигнет дома раньше, чем на него обрушится волна, если только он успеет ворваться в таверну и закричать: «Отец! Мама! Океан идет!» – если только он успеет предупредить, то катастрофу можно будет задержать.

Он был еще на вершине холма, когда ревущая пенная пасть с грохотом обрушилась на Ладрону и поглотила город целиком. И все же Ниффт продолжал настегивать обезумевших животных, заставляя их мчаться вниз, точно им двигала та же неукротимая ярость, что и морем. Когда повозка уже катилась по пересекающей небольшую горную равнину дороге, море перемахнуло через вершину каменистого холма, лавиной обрушилось вниз, подхватило лошадей, повозку, возницу и закрутило их в бешено кипящем котле полной водорослей соленой пены.

Неправдоподобно долго удерживались лошади на гребнях лохматых волн, таща за собой повозку, покуда возница орудовал кнутом, уподобившись владельцу морской колесницы Бентодагону, герою легенд Аристоса. Но вот ярость океана начала ослабевать; взбесившиеся волны утихли, и на месте долины образовалось соленое озеро, в котором, бешено вращая глазами, раздувая ноздри, утонули наконец лошади, увлеченные на дно тяжелой повозкой, а Ниффт, в несколько секунд став на целую жизнь старше, выплыл, оглушенный, на сушу.

Ладрону смыло полностью, точно и не бывало никогда. От семейного предприятия не осталось даже фундамента. Вскоре после катастрофы Ниффт записался в подмастерья к странствующей труппе акробатов и никогда больше не возвращался на землю своей родины. С другой стороны, так же верно будет сказать, что он никогда и не покидал бушующего озера в горах над затонувшей Ладроной, никогда не прекращал нахлестывать рассекающих волны коней, пытаясь опередить потоп. Ибо разве переставал он когда-нибудь странствовать? Разве останавливался он, нетерпеливо стремясь от одного подвига к другому? Какими бы сокровищами ни владел Ниффт, он всегда мечтает о большем. И, зная эту его особенность, его добрый друг Барнар Гам-Гадриан предостерегает: рано или поздно наступает время, когда даже величайший художник должен остановиться и сказать: «Здесь я останусь, это место буду лелеять, как свой родной дом». Ибо что еще способны принести Сандалии Пелфера и все остальное, как не дальнейшие скитания, дальнейшие поиски? Тогда как на Чилии, в моих родных горах, нас ждет рай, который нам выпало на долю поднять из небытия, а затем и заселить!

Так я пал жертвой мною же изобретенной уловки, и мне пришлось приложить немало труда, чтобы удержать язык за зубами. Отвечая, я изо всех сил старался скрыть раздражение.

– Барнар, разве мало того, что мы сначала поклялись найти могилу Пелфера, а уж потом я дал обещание помочь тебе с Ведьминым Семенем? Неужели нельзя разрешить эту болезненную контроверзу на простом основании первенства?

– Если уж на то пошло, Ниффт, то почему более раннее обязательство более свято?

Спорить было бесполезно. Снова настала тишина. Снаружи, из личиночной камеры, эхом доносилось цоканье и шелест огромных хитиновых ног, плетущих кружева изысканного танца, влажное чавканье личинок и бредовое воркование демонов на пороге полного уничтожения. Размеренные звуки могучей жизни Гнезда мягко и ненавязчиво стерли мои мысли, и я погрузился в сон.

Однако немного погодя тонкий ручеек приглушенных звуков, точно щекотка, вытащил меня из глубин забытья. Некоторое время я лежал прислушиваясь. Затем крадучись поднялся и обнаружил, что Острогал высунул из горловины мешка всю конечность и его трудолюбивые коготки уже почти справились с завязками.

Я разбудил Барнара, и мы вместе принялись вершить суд над усеченным демоном. Извержение многословных извинений последнего иссякло, как только Барнар сделал движение топором.

– Ты уже предал наше доверие, – сказал я Острогалу. – Теперь клянешься, что готов понести любое наказание, чтобы только вернуться к изначальным условиям договора. Очень хорошо. Мы настаиваем на осторожности. Тебе придется расстаться и с этой конечностью, если ты и дальше намерен находиться здесь. Если это условие для тебя неприемлемо, мы готовы вернуть тебя личинкам.

Острогал согласился моментально.

– Договорились! Договорились, пусть так и будет. Мне нужна только шея и маленький кусочек грудной клетки, чтобы пустить корни, и все, при условии, что вы меня посадите. Покорнейше соглашаюсь с вашими мерами предосторожности. Только обещайте выслушать все, что я скажу о Снадобье для Полетов, когда у вас будет желание. Задавайте любые вопросы, и, клянусь, я сумею вас убедить. А как только вы встанете на крыло, как только, о великолепные, Снадобье будет у вас и вы будете свободно парить среди ветров, вы сами благословите день, когда наши пути пересеклись здесь. Вот увидите, мои благодетели!

С этими словами он протянул щупальце, и Барнар его оттяпал. Мы положили демона обратно в мешок, завязали еще туже, чем раньше, повесили повыше и вернулись к своим гамакам и прерванному сну.