Текст книги "Мифы об идеальном человеке. Каверзные моральные дилеммы для самопознания"

По-моему, в этом состоит истинная ценность этики добродетели Аристотеля. Она была написана давно, но по-прежнему актуальна, когда речь заходит об этом аспекте человеческого состояния. Если не подходить к вопросу внимательно, наша личность и привычки со временем медленно и неизбежно закостенеют. До тридцати лет я был заядлым меломаном и слушал музыку разных жанров. Потом я женился, родились дети, и на какое-то время я отдалился от культуры. Теперь я слушаю одни и те же альбомы инди-рока и хип-хопа конца 1990-х по кругу. Это знакомая музыка, она меня успокаивает, я уже механически ставлю эти альбомы в машине. Наше поведение оставляет неизгладимые следы на личности, как тяжелый стул – отпечатки на мохнатом ковре, и становится все труднее избежать их. Истинная ценность «постоянного обучения, постоянных попыток, постоянного поиска» Аристотеля – в том, что из этого выходит: зрелый, но все еще гибкий человек, переполненный старыми и новыми впечатлениями, который не будет полагаться исключительно на знакомые действия или устаревшую информацию о том, как устроен мир.

Профессор Аризонского университета и исследователь Аристотеля Джулия Аннас написала книгу «Интеллектуальная добродетель», в которой рассказывает о разнице между механическим реагированием на ситуацию, в которой нам нужно проявить некую добродетель, и более глубоким, более «интеллектуальным»: «Результат [практики чего-либо] – скорость и прямолинейность реакции, сопоставимые с обычной привычкой; но отличие ее в том, что благодаря извлеченным урокам мы проявляем гибкость и идем в ногу со временем»[51]51
  Annas J. Intelligent Virtue. Oxford, UK: Oxford University Press, 2013. Pp. 28–29.


[Закрыть]. Замечательная идея: когда мы снова и снова оттачиваем добродетель, то овладеваем ею в совершенстве, и наши реакции обусловлены тем, как глубоко мы ее понимаем. Так что вместо того, чтобы идти по колее, накатанной предыдущими действиями, у нас есть шанс принять верное решение, независимо от причуд ситуации. Поскольку, опять же, на большинство этических вопросов не так легко ответить, как на вопрос «Могу ли я ударить друга по лицу без причины?». Они куда более сложные и тонкие, поэтому само собой разумеется, что чем усерднее мы учимся, тем лучше справимся, когда возникнет новая ситуация, где понадобится включить моральные рефлексы.

Эта «гибкость» реакции на самом деле немного похожа на игру комиков. В мире много опытных комиков, они забавны, остроумны и не отстают от времени. Но другие – часто выходцы из импровизационной комедии – кажутся более забавными. Они шутят без труда, по любому поводу и все время. Они никогда не напрягаются, не дергаются и не паникуют, даже когда у них нет сценария для работы или номер не отрепетирован. Подозреваю, причина в том, что импровизация требует интенсивной и постоянной подготовки. Небольшими группами они выступают вместе изо дня в день, придумывая сцены. Это учит их быть внимательными, свободными, уверенными, невозмутимыми. Они могут спокойно сосредоточиться на всех быстро движущихся частях сцены одновременно, предвидеть действия друг друга и избегать повторов. Я помню, что думал о Стиве Карелле и Эми Полер[52]52
  Знаю, знаю, что бросаюсь именами великих, но аналогии того стоят. Обещаю, что постараюсь по минимуму упоминать голливудских знаменитостей. Именно этого хотел бы от меня мой очень хороший друг Тед Дэнсон.


[Закрыть]: они так хорошо знали своих персонажей, что сценаристы сериалов «Офис» или «Парки и зоны отдыха» могли поместить их в любой сюжет и они мгновенно придумали бы, как пошутить, поскольку свободно владели персонажами. Они так много, часто и долго практиковались в искусстве комедии, что их реакция на любой сценарий была гибкой и новой.

Всё это сахарные речи об этике добродетели: если мы по-настоящему работаем над поиском золотой середины любой добродетели – изучаем все входы и выходы, превратности и подводные камни, плюсы и минусы, – мы становимся гибкими, любознательными, лучше адаптируемся и вообще становимся лучше. Поиск золотой середины обладает кумулятивным эффектом: чем ближе мы к ней, тем больше это помогает нам в дальнейшем поиске. Приближение к золотой середине доброты помогает нам приблизиться к золотой середине щедрости, что, в свою очередь, приближает нас к золотой середине лояльности, что приближает нас к золотой середине скромности и т. д. В конце концов мы добьемся успехов, достигнем настоящего мастерства, придя к точному балансу сотен различных добродетелей. Мы вооружимся великой способностью понимать и приспосабливаться к любой новой ситуации, видеть и расшифровывать основополагающий код человеческого существования, как Нео в конце фильма «Матрица».

Видите, быть хорошим не так уж и сложно. Вам просто нужно понять мир в полной мере, как Нео из «Матрицы».

Ненужная жестокость: то, чего следует избегать

Теперь мы понимаем, почему нехорошо бить друга по лицу без причины: человек, который делает это, не приближается к золотой середине сразу нескольких добродетелей (или игнорирует их). Но мы намеренно начали с простого вопроса, поэтому немного модифицируем его: «Нужно ли ударить друга по лицу, если он сделает то, что нам не очень нравится?» Может, друг немного вас задел, посмеявшись над вашими новыми шортами цвета хаки, и нужно определить, стоит ли ударить его. Специалист по этике добродетели сказал бы, что удар в лицо после такой чепухи – признак избытка гнева, как если бы мы сделали это без причины. Но благодаря Джудит Шкляр (1928–1992), латвийскому философу, которая много писала о личной свободе и свободе общества, мы можем взглянуть на проблему под другим углом. Темы, которые она затрагивала в своих исследованиях, близки и дороги ей, учитывая историю ее еврейской семьи. Шклярам пришлось бежать из Латвии, чтобы спастись от Сталина, а затем еще дальше – уже от Гитлера[53]53
  Judith Shklar, Professor and Noted Theorist, Dies // Harvard Crimson, September 18, 1992.


[Закрыть]. Добравшись в конце концов до Америки, Джудит получила докторскую степень в Гарварде и стала первой женщиной, когда-либо трудившейся в правительственном департаменте Гарварда. В своей главной работе «Обычные пороки» она приводит убедительный аргумент в пользу того, что жестокость – а не гордыня, зависть, гнев или любой другой классический «смертный грех» – худший человеческий порок и должна быть первой в списке того, чего нужно избегать.

Поставить жестокость на первое место означает пренебречь идеей греха, как она понимается в богооткровенной религии. Грехи – нарушения божественных правил и преступления против Бога… Однако жестокость – умышленное причинение физической боли более слабому существу с целью вызвать страдание и страх – это зло по отношению к другому существу[54]54
  Shklar J. Ordinary Vices. Cambridge, MA: Belknap, 1984. P. 8.


[Закрыть].

Когда мы считаем религиозные грехи самым кошмарным из того, чего не хотим совершать, мы придумываем оправдания ужасным злодеяниям. Пример Шкляр: европейские завоеватели, приехавшие в Новый Свет, встретившие коренные народы и устроившие там геноцид как волю христианского Бога. Если же мы поднимем жестокость – преступления против других людей – на первое место в списке худших человеческих преступлений, мы больше не сможем находить и использовать подобные лазейки.

Но у Шкляр есть еще одна претензия к жестокости, которая поможет нам понять, почему нельзя бить друга за то, что он высмеивает шорты. Жестокость, по ее словам, часто несоразмерна действиям, которые побудили к ней[55]55
  Shklar J. Ordinary Vices. Cambridge, MA: Belknap, 1984. P. 8, c. 29.


[Закрыть]. Человек совершает мелкое преступление (как в романе «Отверженные», где герой украл буханку хлеба, поскольку голодал) и отправляется в тюрьму, где относятся к нему невероятно жестоко. Это неправильно: суровость наказания сильно перевешивает преступление. Убедительный аргумент, правда? Современная система уголовного правосудия посадила многих людей в тюрьму за незначительные правонарушения, включая, например, хранение марихуаны, что сейчас в некоторых странах легально. Но эта проблема проявляется не только в преступлениях. Почти все основные ситуации взаимодействия людей изобилуют неоправданной жестокостью. Если вы мне не верите, выложите на YouTube видео, в котором скажите что-то безобидное, например «Вкусный сыр!» или «Я люблю Мичиган!», а затем изучите комментарии. («Возвращайся в свой Мухосранск, дурной урод, любитель молочки» – вот лишь один из примеров.)

Поскольку наша цель сейчас – стать лучше в обычной жизни, неплохо бы поставить жестокость на первое место в списке того, чего нужно избегать. К сожалению, за это приходится платить немало: вокруг нас слишком много жестокости, и когда мы считаем ее худшим пороком человечества, это тяжело сказывается на психике. «Если жестокость нас пугает, – пишет Шкляр, – мы должны, учитывая факты повседневной жизни, всегда негодовать»[56]56
  Shklar J. Ordinary Vices. Cambridge, MA: Belknap, 1984. P. 8, c. 13.


[Закрыть]. И она права! Если пробежать взглядом по заголовкам новостей, мы увидим много примеров жестокости: расизм, сексизм, подавление избирателей, законы, держащие людей в нищете, мерзкие комментарии на YouTube. Она, по словам Шкляр, угрожает превратить нас в мизантропов. Именно поэтому у нас есть соблазн не заострять на ней внимание. Но существует способ избежать бедствий из-за жестокости: знание (в частности, знание культурных традиций, отличных от нашей). Цитируя великого философа эпохи Просвещения Монтескье, она говорит нам, что знание делает людей добрее[57]57
  Shklar J. Ordinary Vices. Cambridge, MA: Belknap, 1984. P. 8, c. 27.


[Закрыть], а невежество ожесточает нас. Думаю, идея понравилась бы Аристотелю: чем больше мы пытаемся узнать и понять жизнь других, чем больше ищем золотую середину сопереживания, тем менее вероятно сочтем допустимым обращаться с ними жестоко.

Мы уже прошли большой путь! Мы не только понимаем, что не должны бить друга по лицу без причины (или по неподходящей причине), у нас уже есть более глубокое понимание того, почему это так. Мы знаем, к чему стремимся (золотая середина разных качеств) и что это нам дает (глубокое понимание наших действий, делающее нас «гибкими и современными» по отношению к другим, в более сложных условиях). Мы также понимаем, почему жестокое действие (бессмысленное причинение боли другому) должно быть первым в списке того, чего не следует совершать.

Но опять же – стоит ли бить друга по лицу без причины? Это была просто остановка. Мир, как мы уже говорили, сложен, и большинство решений не так просты. А если мы в ситуации, когда наш выбор состоит не в том, чтобы

а) ударить человека по лицу

или

б) не делать этого,

а скорее

а) ударить человека по лицу

или

б) в живот?

…И что нам делать дальше?

Глава 2. Если у вагонетки, которой я управляю, отказали тормоза, что делать: ничего и задавить пятерых или резко повернуть и убить одного (не из этих пятерых)?

Странный вопрос, правда? Мы маялись дурью, болтали об «Отверженных», обсуждали комментарии на YouTube и вдруг оказались в мрачной психодраме на рельсах. Естественно, вы, скорее всего, никогда не были в такой ситуации и вряд ли окажетесь. Но поверьте: чтобы осознанно принимать решения в современном мире, ориентируясь на этику, нужно как следует подумать, что бы вы сделали, если бы столкнулись с необходимостью выбирать, и, главное, почему бы вы это сделали.

Итак, вы едете на вагонетке, тормоза отказывают. На рельсах перед вами пятеро строителей, которых она непременно задавит. Но вы можете дернуть рычаг, который переведет стрелку, и вагонетка уедет на другой путь, на котором один строитель. Вопрос понятен: оставить всё как есть и убить пять человек? Или дернуть рычаг и убить одного? И вообще, почему эти люди на действующих рельсах в разгар рабочего дня? Кто это допустил? Джерри из отдела планирования? Это же невежество. Но вы же знаете: он работает здесь только потому, что его двоюродный брат – владелец компании.

Этот мысленный эксперимент и его многочисленные вариации (к которым мы скоро перейдем) называются «Проблемой вагонетки». Первой такие вопросы задала себе британка Филиппа Фут в 1967 г.[58]58
  Это проблема не называлась «Проблемой вагонетки», пока эссе Фут не обсудили с дамой по имени Джудит Джарвис Томсон, с которой мы встретимся позже и на которой во многом лежит ответственность за многие сумасшедшие вариации этой истории, и их мы тоже рассмотрим. В анналах истории «Проблемы вагонетки» Фут попала во все заголовки, но Томсон заслуживает большого внимания (кроме того, Фут была британкой, поэтому она назвала вагонетку «трамваем», а название «Проблема трамвая» не так благозвучно).


[Закрыть], [59]59
  Thomson J. J. The Trolley Problem // Yale Law Journal. 1985. Vol. 94. No. 6. Pp. 1395–1415; Foot P. The Problem of Abortion and the Doctrine of Double Effect // Oxford Review. 1967. No. 5. Pp. 5–15 // philpapers.org/archive/footpo-2.pdf.


[Закрыть] Теперь я знаю, о чем вы думаете. «Филиппа Фут» похоже на имя сказочной мыши, которая живет внутри фиолетового гриба в заколдованном лесу. Но она была отнюдь не мышью из сказки, а уважаемым философом, и, возможно, «Проблема вагонетки» – самый известный мысленный эксперимент современной философии. Она настолько известна и так часто обсуждается, что многие ученые уже ненавидят ее: закатывают глаза и раздражаются, когда кто-то о ней упоминает, ведь это все уже перетиралось полвека. Эта проблема – своего рода «Лестница в рай», или «Крестный отец» философии, или что-то в этом роде: признанная классика, слишком заезженная. Но смиритесь с этим, профессиональные философы: мы все равно поговорим о ней. Обсуждение сложных моментов дает потрясающий эффект для понимания того, почему «поступать правильно» так сложно. Так что поехали!

Большинство из нас согласятся, что в первоначальной интерпретации, изложенной выше, мы должны дернуть рычаг. Мы рефлекторно даем ответ, потому что… просто нам кажется, что так правильно. Мы ничего не знаем об этих людях, это какие-то строители, которые почему-то не считают необходимым обращать внимание на, казалось бы, жизненно важный момент: на рельсах может оказаться вагонетка. Может, поэтому мы должны спасти как можно больше? У нас есть возможность сделать очень простое движение и спасти четыре человеческие жизни. Просто дерни за рычаг, детка, и мы станем героями!

Но как только первоначальный сценарий немного меняется, возникает много ловушек, невидимых глазу, или мин, спрятанных в этой проблеме. Например, что, если вы не машинист, а просто наблюдатель[60]60
  Thomson J. J. The Trolley Problem // Yale Law Journal. 1985. Vol. 94. No. 6. Pp. 1395–1415.


[Закрыть], стоящий рядом с рельсами, там, где (в этой версии) расположен рычаг перевода стрелки? Теперь мы не обязаны принимать решения, как в случае, если бы мы работали в вагонной компании. Мы по-прежнему решим дернуть рычаг? А что, если потенциальная каша на путях не чужие нам люди? Что, если через лобовое стекло мы узнали подругу Сьюзан, стоящую на втором пути? И мы не хотим убивать Сьюзан: она же милая и заботливая, а однажды даже отдала нам билеты на концерт Бейонсе, когда не могла пойти сама, – поэтому принимаем твердое решение не переводить стрелку. Допустимо ли с точки зрения морали позволить вагонетке убить пятерых, чтобы спасти жизнь подруги? А если на втором пути та Сьюзен, которая нам не просто не друг – мы ее ненавидим? Она высокомерная, подлая, а однажды даже отказалась отдать нам свои билеты на концерт Бейонсе, хотя сама не собиралась на него идти. Более того, только вчера вы говорили сестре, что вам иногда хочется, чтобы Сьюзен переехал вагон. И если сейчас вы дернете рычаг, вы сделаете это, потому что хотите спасти пять жизней… или потому, что неприятная Сьюзен, зажавшая билеты на Бейонсе, сама напросилась?

А вот особенно интересный вариант: что, если мы стоим на мосту над железнодорожными путями[61]61
  Thomson J. J. The Trolley Problem // Yale Law Journal. 1985. Vol. 94. No. 6. Pp. 1395–1415.


[Закрыть], смотрим, как внизу мчится вагонетка без тормозов, а рядом с нами стоит грузный тяжелоатлет с толстой шеей[62]62
  Этот вариант «Проблемы вагонетки» я взял из основополагающей статьи Джудит Томсон, вышедшей в 1985 г. В ее версии фигурирует мужчина с избыточным весом. Но мне в словах «тяжелоатлет с толстой шеей» слышится меньше осуждения.


[Закрыть] по имени Дон, и он си-и-ильно свесился за перила моста. Мы отлично знаем физику и посчитали, что Дон достаточно массивен, чтобы замедлить и даже остановить вагонетку своим телом до того, как она раздавит пятерых. А значит, достаточно слегка подтолкнуть Дона, чтобы он упал на рельсы и его раздавило во имя пяти жизней. Вы бы его толкнули? Большинство четко отвечают «нет». В какой-то момент тот, кто проводит мысленный эксперимент, справедливо указывает на то, что действие и результат по сути идентичны: в одном сценарии мы дергаем рычаг, в другом сбрасываем Дона с моста, но в обоих случаях осознанно провоцируем смерть одного невинного человека, чтобы спасти пятерых. Но при этом ситуация выглядит иначе, верно? Есть разница между тем, чтобы дернуть рычаг внутри вагонетки и физически столкнуть человека с моста. И еще: будь осторожнее, Дон. Не надо так сильно свешиваться за перила мостов (ни один из участников «Проблемы вагонетки» не имеет представления о потенциальных опасностях. Это бесит).

Кстати, мы еще обсудили не все варианты «Проблемы вагонетки». Что, если мы врачи[63]63
  Foot, The Problem of Abortion.


[Закрыть] и пять человек, попавшие в отделение неотложной помощи, нуждаются в пересадке пяти разных органов, иначе все они умрут: одному нужно сердце, второму – печень, третьему – легкое, четвертому – желудок, а пятому – допустим, селезенка? Необходима ли селезенка для выживания? Это неважно. Дело в том, что всем им нужны органы. Мы, измученные врачи, дежурим сегодня вечером и на пути к торговому автомату за газировкой встречаем милого санитара, беззаботно моющего полы. Может, он поет себе под нос песенку о том, какой он здоровый и как это круто, что все его органы функционируют идеально. И это зрелище наводит нас на чудесную мысль: мы убьем санитара, вынем у него органы и разделим их между пострадавшими. Его сердце достанется парню, которому нужно сердце, селезенка – женщине, которой нужна селезенка, и т. д. Все получат свое! (За исключением санитара.)

Опять же, звучит отвратительно, но по сути ничем не отличается от первоначального эксперимента: мы делали выбор, и один невинный умирал, а пять оставались жить. Но с этой версией вряд ли кто-то согласится. Одно дело – дернуть рычаг, а совсем другое – подкрасться сзади к поющему санитару и удавить его рояльной струной, чтобы вырезать селезенку. Вот почему проблему вагонетки так широко и часто обсуждают: наши ответы на вопрос «Можно ли так поступить?» сильно разнятся в зависимости от версии, хотя основной акт (выбор убить одного человека) и его конечный результат (спасти жизнь пятерым) всегда одинаковы.

Так… какого ж черта?

Утилитаризм – бизнес, ориентированный на результат!

Мы подошли ко второй из трех основных западных философских школ: утилитаризму. Наиболее широко этот подход обсуждали два очень странных товарища, британские философы Иеремия Бентам (1748–1832) и Джон Стюарт Милль (1806–1873).

У Бентама было много замечательных качеств: он отстаивал права геев, меньшинств, женщин и животных, за которые в Англии в XVIII в. выступало не так много людей[64]64
  Crimmins J. E. Jeremy Bentham // Stanford Encyclopedia of Philosophy, January 28, 2019 // plato.stanford.edu/entries/bentham/#LifWri.


[Закрыть]. Кроме того, он был… скажем так, «эксцентричным», что ли? Он заявил, что, когда умрет, его тело должны передать его другу, доктору Томасу Саутвуду Смиту, для использования в медицинских исследованиях[65]65
  Fake News: Demystifying Jeremy Bentham // UCL Culture Blog, June 28, 2021 // ucl.ac.uk/culture/projects/fake-news.


[Закрыть]. Смит сохранил скелет Бентама[66]66
  Fake News: Demystifying Jeremy Bentham // UCL Culture Blog, June 28, 2021 // ucl.ac.uk/culture/projects/fake-news.


[Закрыть], надел на него один из костюмов Бентама (как он, наверное, просил) и заказал восковую копию головы, поскольку сохранение настоящей – цитирую – «не дало приемлемых результатов»[67]67
  Fake News: Demystifying Jeremy Bentham // UCL Culture Blog, June 28, 2021 // ucl.ac.uk/culture/projects/fake-news.


[Закрыть]. Видимо, на самом деле «что-то пошло катастрофически неправильно, и голова лишилась естественного выражения лица, что сделало ее крайне непривлекательной»[68]68
  Auto-Icon // UCL Blog, June 28, 2021 // ucl.ac.uk/bentham-project/who-was-jeremy-bentham/auto-icon.


[Закрыть]. (Я решил не включать в книгу фотографий. Не благодарите.) Скелет Бентама с восковой головой называется его «автоиконой». Это название нравится мне больше, чем «кошмарная кукла смерти», и в 1850 г. Смит пожертвовал автоикону Лондонскому университетскому колледжу[69]69
  Fake News: Demystifying Jeremy Bentham // UCL Culture Blog, June 28, 2021 // ucl.ac.uk/culture/projects/fake-news.


[Закрыть], где Бентам был своего рода духовным основателем (хотя на самом деле колледж основал не он), поэтому они ее приняли. Забавно, что, согласно блогу Университетского колледжа Лондона, «Колледж, к большому неудовольствию Смита, не сразу выставил автоикону на всеобщее обозрение»[70]70
  Fake News: Demystifying Jeremy Bentham // UCL Culture Blog, June 28, 2021 // ucl.ac.uk/culture/projects/fake-news.


[Закрыть]. И винить, похоже, было некого. Многие годы Лондонский университетский колледж хранил это чучело в деревянном шкафу, но в феврале 2020 г. его поместили в чертов стеклянный шкаф в чертовом студенческом центре, который, думаю, в Университетском колледже Лондона все обожают и от которого совсем ни у кого не возникает тошноты[71]71
  Вот еще пара забавных фактов об автоиконе из блога колледжа, посвященного культуре. Они касаются тех редких случаев, когда автоикону вытаскивают из шкафа. «Чтобы ее сдвинуть, нужны три человека, поскольку скелет Бентама привинчен к его креслу и всю конструкцию нужно перемещать целиком. Два человека держат стул и тело, а третий поддерживает фигуру за ноги, чтобы они не отвалились. Части скелета скреплены медной проволокой и шарнирами – теоретически автоикона может двигаться как живой человек. На практике же ноги постоянно тянутся к земле, а если держать их достаточно высоко, они будут свисать со стула. И это просто кошмар, когда вы пытаетесь двигаться осторожно. Еще одна причина, по которой мы стараемся не трогать фигуру, – страх: мы боимся, что в одежде Бентама поселятся вредители и съедят ее, чем нанесут огромный ущерб. Из-за этого сорочку пришлось заменить в 1939 г. и с 1980-х ее дважды дезинфицировали». Вот такие дела. Все весело.


[Закрыть], [72]72
  Auto-Icon // UCL Blog, June 28, 2021 // ucl.ac.uk/bentham-project/who-was-jeremy-bentham/auto-icon.


[Закрыть].

Последователь Бентама Джон Стюарт Милль также был одним из первых защитников прав женщин и автором новаторской работы, опубликованной в 1869 г. и посвященной вопросам феминизма – «Зависимое положение женщин»[73]73
  Я прочитал «Зависимое положение женщин» в колледже, а когда начал работать над сценарием «В лучшем месте», снова откопал эту книгу. Меня позабавило и одновременно ужаснуло, что обложка издания была… розовой. Ну, потому что речь о девушках.


[Закрыть], [74]74
  Mill J. S. The Subjection of Women. Buffalo: Prometheus Books, 1986; Macleod C. John Stuart Mill // Stanford Encyclopedia of Philosophy, published August 25, 2016 // plato.stanford.edu/entries/mill/#Life.


[Закрыть]. В возрасте восьми лет он выучил греческий и латынь, и к тому времени, когда стал подростком, он уже поражал своими знаниями евклидовой математики, политики, философии и всего остального. И все благодаря властному отцу, у которого были крайне серьезные мысли о детском образовании[75]75
  Издана на русском языке: Девитт Х. Последний самурай. М.: Лайвбук, 2021.


[Закрыть]. Когда Миллю исполнилось двадцать, у него началась ужасная депрессия. Довольно предсказуемо, когда отец заставляет вас учить греческий и латынь в детском саду. Милль справился с депрессией отчасти благодаря чтению романтической поэзии (гениальный способ, найденный британцами в XIX в.) и стал одним из самых влиятельных философов своего поколения, хотя никогда не преподавал в университете и даже не посещал его. Милль умер в 1873 г. от антонова огня – редкой рожистой инфекции, при которой кожа становится сплошным ярко-красным воспалением[76]76
  Erysipelas // National Organization for Rare Disorders // rarediseases.org/rare-diseases/erysipelas/.


[Закрыть]. Но прежде, чем его кожа воспалилась, он продолжил работу Бентама в сфере утилитаризма и вывел ее на передний план западной философской мысли.

Утилитаризм – одна из ветвей школы этической философии, широко именуемой консеквенциализмом, которую волнуют только результаты или последствия наших действий. Лучшее, что можно сделать, по словам консеквенциалиста, – то, что дает самый хороший и наименее плохой результат. В частности, первоначальная формулировка утилитаризма Бентама заключалась в том, что лучшее поведение – такое, благодаря которому большинство будут счастливы[77]77
  Различия в разных направлениях консеквенциализма состоят главным образом в том, какова цель или задача, на чем именно философы ставят акцент, принимая решения. В утилитаризме это счастье, в других направлениях – доброта, равенство доходов, потребление жареной свеклы или что-то еще. Я использую понятия «консеквенциализм» и «утилитаризм» как синонимы, от чего я, скорее всего, пострадал бы в аспирантуре по философии; но, опять же, жизнь слишком коротка.


[Закрыть]. Он назвал это «принципом величайшего счастья», что звучит одновременно просто привлекательно и отчасти глупо[78]78
  Очевидно, что и Аристотель стремился к максимизации счастья, но его определение – процветание за счет проявления добродетелей в определенном количестве в непрерывном процессе поиска этих добродетелей – на первый взгляд, содержит гораздо больше воды, чем слова Бентама: «Давайте преумножим счастье!»


[Закрыть]. Прежде всего нам бы захотелось задать вопрос: «Кто решает, что такое счастье?» – учитывая, что некоторые люди вроде меня нормальные и хорошо воспитанные, а другие кладут ананас в пиццу и с удовольствием слушают группу Red Hot Chili Peppers.

Но консеквенциализм, бесспорно, привлекает. Когда я впервые прочел о нем в колледже, то подумал: «Круто! Это мое!» Это вполне досягаемая этическая теория, ведь все, что важно с точки зрения любого действия, – результат: больше радости для всех = лучше; больше печали = хуже. Именно поэтому достаточно создать больше удовольствия/счастья, чем боли/печали, и тогда мы выиграем конкурс этики! В теории консеквенциалистов есть своего рода утешение от осознания того, что всё, что мы сделали, можно определить как хорошее или плохое, ведь ответ заключается в результатах, которые можно проверить. Это попытка вывести мораль из поля абстракции и сделать ее более похожей на математику или химию. Вспомните сцену в конце фильма «Список Шиндлера», когда Оскар Шиндлер (которого играет Лиам Нисон) сетует, что сделал недостаточно, что золотую булавку можно было обменять или продать, а затем пустить эти деньги на спасение еще двух человек. Шиндлер нашел способ помочь преследуемым, воспользовавшись своим состоянием и влиянием, поэтому каждый потраченный им пфенниг равнялся какому-то проценту человеческой жизни. Его моральный расчет был кристально ясен. И именно поэтому «Список Шиндлера» можно смотреть без напряжения.

Ладно, значит, важны только результаты. Но как мы оцениваем их? Если вы Оскар Шиндлер и обмениваете золотую нацистскую булавку, которая вам на самом деле безразлична, на двух человек, легко понять, что вы так преумножили счастье/удовольствие (спасли две жизни), чем боли/печали (у вас больше нет классной булавки). Но большинство решений не так однозначны. Если мы будем судить обо всех своих действиях на этом основании, нам понадобится калькулятор, который поможет определить, сколько «очков счастья» или «штрафных баллов печали» получает каждое действие. Бентам изобрел один из них. Он предложил семь шкал, которые нужно использовать для измерения удовольствия от всего, что мы делаем[79]79
  Bentham J. An Introduction to the Principles of Morals and Legislation. Whithorn, SCT: Anodos, 2019. Pp. 9–10.


[Закрыть].

• Интенсивность (насколько сильно удовольствие)

• Продолжительность (как долго длится удовольствие)

• Уверенность (насколько вы уверены в том, что так и будет)

• Близость (как скоро вы его получите)

• Продуктивность (насколько оно «действенно», как много удовольствия вы получите)

• Чистота (как мало боли по сравнению с удовольствием создаст эта ситуация)

• Степень (скольким людям это выгодно)

Очевидны два момента. Во-первых, невозможно смотреть на этот список и не шутить о том, что утилитаризм подобен сексу. Ну, вы поняли, вперед. «Интенсивность», «как долго длится удовольствие», «сколько еще удовольствия вы получите» – если вы прочли этот раздел и не сразу пошутили о том, что Иеремия Бентам – самый похотливый философ в истории, вы гораздо лучше меня. Но, во-вторых, калькулятор с душком. Как в жизни применить эти шкалы к тому, что мы делаем? Как рассчитать «плодотворность» действия, когда вы одалживаете коллеге двадцать баксов, или «чистоту» ситуации, в которой вы съедаете жареную индюшачью ногу на ярмарке? Бентам даже предложил новые термины для наших показателей: «гедоны» для единиц удовольствия и «долоры» для единиц боли. Он хотел, чтобы мы рассуждали примерно так: «По моим подсчетам, покупка продуктов на местном фермерском рынке, а не в крупной сети супермаркетов создает 3,7 гедона и всего 1,6 долора, поэтому это хорошо». Вряд ли такое возможно. Но Бентам, чей скелет прикручен к стулу и выставлен на всеобщее обозрение в знаменитом университете, явно верил в свою систему и писал о ней очень убедительно. Он даже сочинил небольшой стишок, чтобы помочь нам ориентироваться (перевод вольный):

 
Для удовольствий, как и для страданий,
Характерно быть интенсивными, длительными,
полными и чистыми;
Но не жди таких удовольствий, если думаешь
только о личном.
Если же думаешь ты обо всех, пусть их будет больше.
И что бы вы ни думали, старайтесь причинить
как можно меньше боли[80]80
  Bentham, An Introduction to the Principles of Morals and Legislation: A New Edition, Corrected by the Author, 1823, sec. 20 // econlib.org/library/Bentham/bnthPML.html?chapter_num=5#book-reader.


[Закрыть].
Но если боль неотвратима, пусть пострадает как можно
меньше людей.
 

И знаете что? Несмотря на проблемы, которые мы уже отмечали при обсуждении принципа величайшего счастья, этот отвратительный эксперимент с таксидермией можно понять. Если бы вы ничего не знали о морали и делали только то, что написано в стишке Бентама, вы были бы порядочным человеком. Когда наши действия приводят к радости или боли, говорит он, эти ощущения можно определить по тому, насколько они интенсивны, продолжительны, верны, быстро проявляются, продуктивны и чисты. Если ваши действия приносят результаты только вам, ищите удовольствие и поступайте как хотите, но если они сказываются еще на ком-то, стремитесь распространять как можно больше радости вокруг[81]81
  Если раньше вы сдерживались, то, держу пари, сейчас вы шутите, правда?


[Закрыть]. Не причиняйте страдания, когда возможно, но если их не избежать, то сделайте всё, чтобы уменьшить боль, которую испытывают люди. Это не так уж плохо. Главное, что есть у Бентама и других утилитаристов, – первостепенная забота о других и вера в то, что счастье всех людей одинаково важно. Мое счастье ничем не отличается от счастья другого, что, по сути, исключает понятие элитарности. На утилитарном круизном судне нет кают первого класса для самых богатых пассажиров, все помещения одинакового размера, все едят в одном ресторане.

Итак… утилитаризм – ответ на наш вопрос?

Нет. Утилитаризм – не «ответ» (во многих случаях)

К сожалению, при любой проверке на прочность выявляются существенные недостатки основных принципов утилитаризма. Если важно только преумножение счастья и сокращение страданий, мы быстро приходим к грубому выводу, скажем, что врач мог задушить невинного санитара и раздать его органы пятерым нуждающимся. Принцип величайшего счастья Бентама также предполагает, что если у свиньи достаточно помоев и грязи, чтобы валяться в них, то она «счастливее» (и, следовательно, более «успешна»), чем, скажем, Сократ, который, хоть и был блестящим мыслителем, раздражал всех в Афинах настолько, что правительство бросило его в тюрьму и довело его до того, что он выпил цикуту и умер. Любая этическая теория, допускающая, что жизнь грязной свиньи счастливее и лучше, чем одного из величайших мыслителей человечества, немедленно списывается со счетов[82]82
  Милль уделил много времени исправлению основных проблем в работе Бентама, в том числе этой. По мнению Милля, немногие люди согласились бы превратиться в менее развитых животных, даже если бы им пообещали обеспечить все животные удовольствия. Ведь лучше быть неудовлетворенным человеком, чем удовлетворенной свиньей.


[Закрыть], [83]83
  Издана на русском языке: Милль Дж. С. Утилитаризм. Р.-н/Д: Донской издательский дом, 2013.


[Закрыть].

И действительно, с тех пор как Бентам представил миру утилитаризм, философы с удовольствием придумывали мысленные эксперименты, чтобы показать, насколько он хрупок. Вот один из них, мой любимый[84]84
  Это измененная формулировка мысленного эксперимента, предложенного Томасом Скэнлоном в книге «Чем мы обязаны друг другу»; я ее немного подредактировал и использую в несколько ином контексте. Со Скэнлоном мы познакомимся в главе 4.


[Закрыть], [85]85
  Scanlon T. M. What We Owe to Each Other. Cambridge, MA: Belknap, 1998. Р. 235.


[Закрыть]: представьте себе, что электрик (назовем его Стивом) работает на трансформаторе на телеканале ESPN во время футбольного матча чемпионата мира. Стив поскальзывается и падает за трансформатор, вклиниваясь между стеной и электрооборудованием, и его начинает трясти под током. Мы можем освободить Стива, но для этого нам нужно на несколько минут отключить трансформатор и прервать трансляцию. Для строгого консеквенциалиста вывод однозначен: десятки миллионов людей ужасно расстроятся, если трансляция прервется, поэтому извини, Стив, тебе придется еще немного потрястись, пока твои кости не будут просвечивать сквозь кожу, как в мультфильмах. Но нас этот ответ не устраивает. Нам кажется неправильным позволить бедному невинному Стиву страдать, пока другие радуются жизни. Вот к чему на самом деле сводятся проблемы консеквенциализма: иногда нам просто кажется, что вывод, к которому мы пришли, подсчитав общее «удовольствие» и «страдания», вызванные решением, не может быть правильным.

При этом у утилитаристов есть разумный ответ: если мы пришли к выводу, что от какого-то действия хорошего больше, чем плохого, но нам кажется, что поступать так было недопустимо с точки зрения морали, то… это означает, что мы неправильно рассчитали. Когда мы подводим итог, то должны рассмотреть картину целиком: сколько страданий я доставлю не только одному невинному человеку, но и всем, кто теперь знает, что произошло и почему общество сочло это допустимым. Теоретически это означает, что с ними может произойти то же. Знание, что Стив получил удар током, как грабитель в фильме «Один дома 2», когда прикоснулся к обложенной ловушками раковине Кевина, к которой был подключен электрический ток, просто чтобы мы могли посмотреть футбольный матч, опечалило бы многих, хотя бы чуть-чуть. По причине этого мы должны добавить их психологическую и эмоциональную боль к реальной физической боли Стива, и общее количество «плохого» становится больше, чем мы предполагали изначально. Это одновременно блестящая защита и отличная отмазка, поскольку всякий раз, когда утилитарный расчет приводит к неприятному результату, утилитарист скажет нам, что расчеты неверны.

И даже если учесть неопределенное количество боли/печали, причиненных миру в целом, консеквенциалист все равно может допустить убийство Стива. Конечно, теоретически, поскольку сейчас каждый понимает: раз общество допускает такие вещи, то нужно осознавать, что однажды это может произойти с любым из нас. Но, честно говоря, каковы шансы, что это случится с нами? Мы не электрики, не работаем на канале ESPN, и можно было бы (справедливо) списать это на несчастный случай. Кроме того, Стив наверняка понимал риски, когда шел работать «ремонтником трансформаторов». Любая работа сопряжена с определенным риском. Строгий консеквенциалист тщательно подсчитает гедоны и долоры и все-таки решит, что можно оставить Стива биться под током, чтобы мы все могли посмотреть последние восемь минут полуфинала Бразилия – Франция. А просчитать более широкие и вторичные последствия удовольствия/боли – наука очень неточная.

Другая проблема: чтобы определить результаты наших действий, нужно понимать связь между ними и их результатами: мы на самом деле сделали то, что, как нам кажется, мы сделали. Часто это совсем не так. Уж что у людей получается плохо, так это делать верные выводы, имея какой-то результат[86]86
  Уж что у людей получается совсем плохо, так это «сохранять самообладание во время незначительных задержек авиарейсов». А вторая близкая проблема – правильные выводы.


[Закрыть]. Нередко мы совершаем поступки, последствия которых долго не можем определить. Иногда нам не удается понять разницу между причинно-следственной связью (мы сделали вот это, что привело к такому результату) и корреляцией (мы сделали вот это, но потом произошло что-то другое, и эти действия не связаны). (Любители спорта, например, часто надевают определенную футболку или сидят в определенном месте в гостиной, когда смотрят матч, поскольку в какой-то степени уверены, что это поможет их команде победить, хотя, конечно, это не так[87]87
  При этом я сам тысячи раз поддерживал эти суеверия, например заставлял жену Джей-Джей сидеть справа от меня почти на каждом решающем бейсбольном матче в 2004 г., потому что так мы сидели в первый раз (серия чемпионатов Американской лиги, четвертая игра), когда Red Sox победили. В итоге они выиграли все последующие игры и стали победителями своей первой Мировой серии за 86 лет. Так что имейте в виду: это сработало!


[Закрыть], [88]88
  Примечание Тодда: кажется, году в 1996-м я увидел, что часть игроков Knicks побрились налысо перед решающей игрой, и тоже побрился. Это не сработало.


[Закрыть], [89]89
  Заключительное примечание от Майка: когда мы редактировали эту книгу в 2021 г., Knicks впервые за всю историю вышли в плей-офф. Думаете, то, что это произошло ровно через двадцать пять лет после того, как Тодд побрился, просто совпадение? Ни за что. Всё из-за Тодда. Поздравляю, Тодд!


[Закрыть].) Ужасно трудно определить, сколько хорошего или плохого мы сделали, если мы даже по-настоящему не понимаем, что мы на самом деле «сделали».