Автор книги: Майкл Шур
Жанр: Управление и подбор персонала, Бизнес-Книги
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Есть немало сложностей, от которых ситуация становится… еще сложнее. Во-первых, я никогда не понимал до конца правила поведения с тележками. Нужно возвращать их на место или работников магазина устраивает, когда мы оставляем их на парковке? Где-то есть специальные сотрудники, которые их собирают, и это, видимо, подразумевает, что их можно оставлять возле машин… или магазины вынуждены нанимать таких людей, потому что клиенты – эгоистичные придурки и оставляют тележки на стоянке, хотя магазину было бы удобнее, если бы мы этого не делали. А может быть, даже лучше оставлять их на стоянке: человек выходит из машины, а тут его – бац – ждет тележка! Но опять же, иногда бывает не так: человек выходит из машины и – бац – ударяет дверью по тележке, от которой еще и воняет. И вот что еще: мы идем в магазин, подходим ко входу, берем тележку, идем за покупками, привозим ее к машине… а потом просто оставляем ее там? Тут что-то не так. Похоже, нужно ее вернуть. Но для этого необходимо небольшое усилие с нашей стороны, чтобы круг замкнулся: короткая прогулка по парковке под неприятный скрип расшатанных колесиков по асфальту, а продукты тем временем начинают портиться в горячей машине[136]136
Машина необязательно будет горячей. Но я живу в Лос-Анджелесе. Здесь всегда жарко. И это ужасно.
[Закрыть]; четкое движение, чтобы тележка неуклюже, как матрешка, встала на место к остальным, и, наконец, прогулка обратно – десять метров назад к машине, сторонясь других машин, возня с ключами. И мы снова открываем дверь и устраиваемся на сиденье, где можно было бы уже быть три минуты назад, в лучшем настроении, послав подальше всю эту этику.
А что бы обо всем этом сказал Скэнлон? Предлагаемое нами правило выглядит примерно так: «После использования продуктовой тележки верните ее ко входу, чтобы ею мог воспользоваться следующий покупатель». Скорее всего, ни один здравомыслящий человек не отвергнет его. Но что, если правило звучит так: «После использования продуктовой тележки нужно вернуть ее ко входу, если только в магазине нет специального сотрудника, чья работа заключается в том, чтобы собирать тележки со стоянки, – тогда можно оставить ее там»? Оно тоже выглядит неоспоримым. Так что, я думаю… если какой-нибудь чувак в светоотражающем жилете бродит по стоянке, собирая тележки, можно оставить нашу посреди парковки и отправиться домой. Это допустимо.
Так… это всё? Мы закончили?
У контрактуализма есть пределы: он устанавливает только те правила, по которым мы все жили бы, если бы каждый из нас был мотивирован найти минимальный стандарт совместного существования. Скэнлон смотрит на мир, полный разных людей, и пытается установить рамки поведения, которым мы все будем следовать. Его теория предназначена для того, чтобы помешать людям совершать откровенно скверные и неприемлемые поступки, например воровать тележки для покупок, или ломать их, чтобы уже никто не смог ими воспользоваться, или садиться в тележку, которую мы нашли на улице, когда шли пьяные со свадьбы и друг Ник толкнул ее так, что мы быстро покатились по тротуару, пока не исчезли из виду (потому что Ник тоже был пьян и потерял контроль) и не упали на дорогу[137]137
Это просто рассуждения. Сам я никогда такого не делал в 2005 г. Иначе у меня была бы огромная дыра в единственном костюме и мне пришлось бы покупать новый, чтобы пойти в нем на другую свадьбу через месяц, и это было бы ужасно глупо. И я, конечно же, не встал бы сразу после такого падения и не предложил бы Нику самому сесть в тележку: он бы тоже упал и ушиб голень, заполучив синяк. Ничего этого не произошло. В 2005 г. мне было тридцать лет! Было бы нелепо, если бы так вели себя тридцатилетние мужики.
[Закрыть]. Такие правила использования тележек для покупок были бы разумно отклонены.
Именно поэтому, хотя правила Скэнлона дают минимальную основу пригодного для жизни общества, они могут быть не единственным инструментом, который мы станем использовать при принятии этических решений. Мы не только хотим соответствовать «минимальным требованиям», не просто получить проходной балл на экзамене, нет! Нам хочется взять высоту, на которой расположены «правила, с которыми мы все согласны», причем с запасом, чтобы стать звездами этики, а мы знаем, что нам это под силу. Это значит, что мы не просто должны следовать всем правилам контрактуалистов, с которыми все согласны. Нам следует делать больше. Вероятно, мы начнем с контрактуализма, а затем продолжим… Представим себе такую ситуацию. Допустим, мы в продуктовом магазине, где есть сотрудники, задача которых – бродить по парковке в поисках оставленных тележек и возвращать их ко входу. Мы выгружаем продукты в машину, а затем решаем – как обычно – описать свои последующие действия, применяя теорию контрактуализма Томаса Скэнлона. Мы не верим, что кто-то в здравом уме откажется от правила «Можно оставить тележку для покупок на парковке, если в магазине есть сотрудник, обязанность которого – возвращать ее на место», и мы последуем ему. Но потом мы задумываемся кое о чем еще: «До входа не так уж далеко». А затем: «Я только что воспользовался тележкой, а мой папа всегда говорил мне возвращать вещи на место после того, как я ими пользуюсь». А потом: «Возможно, тележка понадобится кому-то еще, и если все покупатели оставят тележки на стоянке, сотрудники, которые их собирают, не будут успевать их отогнать, и следующие покупатели, подойдя к магазину, не увидят тележек у входа, а как мы знаем по опыту, это ужасно раздражает»[138]138
В предыдущей главе мы выяснили: убежденность в том, что, если бы все так поступали, все пошло бы наперекосяк, – суть теории Канта. Мы действительно часто вспоминаем его, независимо от того, как мы решаем этические дилеммы. Мы обязательно в конце концов услышим эхо деонтологизма.
[Закрыть]. И потом: «Если оставить тележки на стоянке, они будут свободно кататься, и это ужасно бесит, потому что иногда они врезаются в машины, или частично перекрывают парковочные места, или их задевают дверью, когда выходят из машины». А потом думаем: «Да, есть сотрудники, которым поручено собирать тележки на парковке, но эта работа скучная, утомительная и монотонная, и люди, которые это делают, на улице, в холод и в жару, возможно за копейки, так что да, это их работа, но у меня есть возможность немного облегчить им жизнь». Общее количество «добра», которое мы можем совершить, просто прокатив тележку десять метров и вернув ее туда, откуда мы ее взяли, невелико, но оно ощутимо, мы действительно скрасим жизнь многим: сотрудникам (которым не нужно убирать тележку за нами), будущим покупателям (которые берут тележки при входе, а это удобнее всего) и тем, кому предстоит парковаться у супермаркета (они не поцарапают машины о катающиеся тележки, не ударят по ним дверью, ничто не помешаем им парковаться). Столько людей счастливы! И при этом почти без усилий!
Итак, нужно ли нам возвращать тележку ко входу супермаркета? Нет, наверное, не нужно.
Но стоит ли это делать? Да, думаю, стоит. Если у нас есть такая возможность, нужно выйти за рамки «минимальных требований» контрактуализма и выполнить небольшой объем дополнительных работ[139]139
Как только мы придем к этому выводу, то столкнемся с новыми проблемами: непреднамеренные последствия высунут свои уродливые головы. Что, если мы все решим возвращать тележки ко входу, а профсоюз работников магазина разозлится на нас, потому что они защищают тысячу работников, чьи места уже не актуальны? Ответ таков: делаем глубокий вдох, вспоминаем, что не хотели никому причинять вред, и останавливаемся. Мы возвращаемся к минимальному правилу контрактуализма, которое определили как невыполнимое: возвращаем тележки ко входу, если в магазине нет сотрудников, специально нанятых для выполнения этой работы.
[Закрыть] (и я говорю это как человек, который часто этого не делает. Потому что это бесит). От нас требуется немного усилий и внимания, при этом есть возможность порадовать немало людей, сделать их жизнь удобнее, уменьшить стресс в их жизни. Мы можем помочь другим. Именно это следует считать нашей общей целью.
«Помогать другим» – широкая, расплывчатая идея, но без нее не существует этики как таковой. Так что лучше понять, что именно мы имеем в виду, когда выходим за рамки минимума контрактуализма и заявляем во всеуслышание, что теперь наша цель – помогать другим. Можно легко представить себе буквальные способы помочь другим: занести коробки на верхний этаж во время переезда друзей или пожертвовать 50 долларов на столовую для бездомных. Но как насчет эфемерных идей, как то: «хорошо относиться к другим», «быть внимательным» или «поступать бескорыстно»? Их трудно определить, по крайней мере практическим способом, который поможет нам понять, что мы должны делать, когда скитаемся по земле и сталкиваемся с людьми. Но эти трудности не означают, что нужно перестать пытаться это описать. По сути, одно из лучших объяснений того, почему «другие» важны для нас, – на самом деле вовсе не «объяснение». Это, скорее, мировоззрение: южноафриканская концепция убунту.
«Я есть, потому что мы есть»
Объяснить, что такое убунту, можно за секунду, потому что на самом деле (насколько я понял) нет идеальной формулировки. Поскольку я не говорю ни на зулу, ни на коса, ни на другом африканском языке, у меня есть только расплывчатые переводы. Часто концепцию убунту объясняют с помощью афоризмов, анекдотов и пословиц, при этом южноафриканский политический философ Иоганн Брудрик определяет ее так:
Всеобъемлющее древнеафриканское мировоззрение, основанное на ценности гуманизма, заботы друг о друге, обмене предметами, уважении, сопереживании и других подобных ценностях, обеспечивающих счастливую и качественную жизнь человеческого сообщества, создавая в нем дух семьи[140]140
Broodryk J. Africa Is Best. Waterkloof, SA: Ubuntu School of Philosophy, 2010. P. 47.
[Закрыть].
Брудрик предвосхищает наш следующий вопрос: «Можно спросить, уникально ли это понятие, – пишет он, – поскольку во всех культурах эти ценности считаются положительными»[141]141
Broodryk J. Africa Is Best. Waterkloof, SA: Ubuntu School of Philosophy, 2010. P. 47.
[Закрыть]. Безусловно, он прав: если мы скажем, что убунту – «взаимосвязанность людей», то найдем параллели в буддизме или в индуистской концепции дхармы. Разница, по его словам, в том, что в Африке «эти ценности воспринимают гораздо глубже. Речь о настоящей преданности жизни ради человечества, как будто оно и есть главная причина жизни, превыше других забот»[142]142
Broodryk J. Africa Is Best. Waterkloof, SA: Ubuntu School of Philosophy, 2010. P. 47.
[Закрыть]. Другой писатель, Млулеки Мняка, пошел дальше и интерпретировал понятие убунту как реальную этическую систему, играющую «определяющую роль в… формировании представлений… африканского общества о том, какое поведение хорошее, а какое плохое». Хорошо, мы можем считать, что это основа африканской философии, мировоззрение, связанное с тем, как люди взаимодействуют друг с другом, гуманистический этос, который описывает ценности и хорошее поведение… но что тогда означает слово «убунту»?
Ответ выглядит как отговорка: оно может означать многое, но ни одно понятие нельзя просто перевести или объяснить при переводе. На самом деле, поскольку оно содержит набор этических принципов, специфичных для сообщества, оно даже может иметь разные значения в зависимости от того, кто вы и на каком африканском языке говорите. Брудрик отмечает, что само слово меняется: на зулу это убунту, на суахили – уту, на языке шона – унху и т. д.[143]143
Broodryk J. Africa Is Best. Waterkloof, SA: Ubuntu School of Philosophy, 2010. P. 47.
[Закрыть] Но центральная идея прежняя: она всегда связана с человечностью, или «идеалом бытия человеком». Впервые я услышал об этом понятии в совсем не академическом контексте, после того как Boston Celtics (моя любимая баскетбольная команда) выиграла чемпионат НБА в 2008 г., их тренер Док Риверс сказал, что он использовал убунту, чтобы несколько звездных игроков сосредоточились на коллективной цели (ведь это командный чемпионат), а не на личной славе[144]144
Ryan M. Why Doc Rivers Says Ubuntu Led Him and the 2008 Celtics to an NBA Title // Yahoo Sports, September 22, 2020 // sports.yahoo.com/playbook-why-doc-rivers-says-072245595.html.
[Закрыть]. Вместо того чтобы зацикливаться на том, что на самом деле «означает» это слово, сосредоточимся на сути концепции. Вот пословица, которая, как мне кажется, близка к воплощению идеи:
Концепция убунту – это контрактуализм Скэнлона, но более ярко выраженный. Дело не только в том, что мы чем-то обязаны другим, говорит нам убунту, но мы существуем через других. Их здоровье – это наше здоровье, их счастье – наше счастье, их интересы – наши интересы; когда им больно или плохо[146]146
Broodryk, p. 54.
[Закрыть], нам тоже тяжко. Добродетели, которые политолог Майкл Эзе называет характерными для убунту, очень напоминают аристотелевские: «великодушие, щедрость, доброта»[147]147
Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge, MA: Belknap, 1971. Р. 4; Eze, p. 185.
[Закрыть]. Однако теперь акцент делается на общинном, а не на индивидуальном. В 2006 г. Нельсона Манделу попросили объяснить, что такое убунту, и он сказал следующее:
В давние времена, когда мы были молоды, в нашу деревню являлись путники. Им не нужно было просить еду или воду: как только они приходили, люди сами давали им пищу и заботились о них. Это один из аспектов убунту, но [есть] и другие… Убунту не подразумевает, что люди не должны становиться богаче. Вследствие этого возникает вопрос: стремитесь ли вы к этому для того, чтобы сообщество вокруг вас становилось лучше?[148]148
Мандела не уточняет, что именно имеет в виду. Я считаю, что способность сообщества становиться лучше не связана с материальным положением. Это может означать, что, например, мы не должны обогащаться за счет сообщества или так, чтобы окружающие пострадали. Необходимо всем вместе поступать так, чтобы общество оставалось здоровым и успешным, и это должно быть всеобщим приоритетом. Если бы мы буквально восприняли слова Манделы, их можно было бы интерпретировать так: «Мы можем зарабатывать деньги, только если остальные тоже их зарабатывают». В следующей главе мы познакомимся с Джоном Роулзом, который рассматривал эту же идею, но использовал другие термины. Он назвал общество «совместным предприятием для получения взаимной выгоды» и стремился понять, как разделить ограниченные ресурсы (как в любом обществе) неравномерно или поровну, но так, чтобы, если один человек получает больше, он приносит пользу людям, у которых этого меньше.
[Закрыть], [149]149
Nelson Mandela, интервью Nelson Mandela über Ubuntu // YouTube, 1 июня 2006 г. // youtube.com/watch?v=Dx0qGJCm-qU.
[Закрыть]
Так почему же мы должны возвращать тележку ко входу в супермаркет? Потому что так мы помогаем людям и мы становимся людьми только через других. Мы живем в этом мире день за днем, занятые своими делами, проблемами и неприятностями. Легко (и очень заманчиво) сидеть в своем мирке, делать только то, что улучшает нашу жизнь или облегчает боль. Но… да, это неприятно. Здесь, на этой Земле, мы не одни. Каждый – крошечная часть гораздо большего целого, как писал кенийский философ и теолог Джон Мбити:
Индивид не существует и не может существовать в одиночку… Своим существованием он обязан другим, как прошлым поколениям, так и современникам. Человек – часть целого. Все, что происходит с отдельным человеком, происходит со всей группой, и все, что происходит со всей группой, происходит с отдельным человеком. Индивид может сказать разве что: «Я есть, потому что мы есть; и поскольку мы есть, следовательно, я есть»[150]150
Цит. по: Eze, Intellectual History, pp. 94–95.
[Закрыть].
Мы не просто чем-то обязаны людям, мы обязаны им всем своим существованием. И когда мы думаем о «других» в таком ключе – мы не будем мелочиться и вернем тележку ко входу, если нам кажется, что так мы облегчим бремя тех, кто нас окружает. И в первую очередь нам надо проследить, чтобы в списке, который мы составляем каждый раз, принимая решения, «здоровье и счастье общества» оставались главной задачей, а не просто приятным потенциальным побочным продуктом.
Этот принцип был основным в философии Южной Африки веками, но в западной философии идея контрактуалистов о том, что наша нравственная жизнь зависит от взаимоотношений с другими, распространена меньше. Мы не будем подробно разбирать философию Рене Декарта, но на минуту задумаемся о его знаменитой формулировке эпохи Просвещения: сogito, ergo sum («Я мыслю, следовательно, я существую»), которая, опять же, считается одной из основных в западной мысли. Когда мы рассматриваем обе идеи рядом, эту и убунту, «Я есть, потому что мы есть», мы видим большую разницу. Декарт говорил о собственном исключительном сознании как доказательстве существования человека. Адепты убунту считают, что их существование обусловлено существованием других. Кто-то мог бы написать очень интересную книгу о типах цивилизаций, законах и гражданах, родившихся из этих двух теорий. Только не я, мне такая задачка не под силу. Но кто-то мог бы.
Дело в том, что я описывал теорию контрактуализма довольно сухим, интеллектуальным языком, как на рабочем совещании, где мы трезво излагаем правила, а потом голосуем за них. Но Иероними обратила мое внимание на то, что есть более неоднозначный способ рассмотреть проблему[151]151
Памела Иероними, электронная переписка с автором, 8 октября 2020 г.
[Закрыть]. Скэнлон заставляет нас взглянуть на тех, с кем мы делим эту землю, и во всеуслышание заявить: «Я знаю, что вы относитесь ко мне как к человеку, который важен для всех, у которого есть право вето в нашей системе, и вы знаете, что я отношусь к вам так же, и каждый из нас знает, что все это знают». Он хочет, чтобы мы создали систему этических правил, где «взаимное уважение признано взаимно». Этой идеи морали далеко до убунту, но она позволяет нам контролировать врожденный эгоизм, а также определяет наши отношения с окружающими, причем как с теми, кого мы знаем, так и с незнакомцами. И эти люди становятся центром нашего личного благополучия. Как только мы занимаем эту позицию, становится действительно трудно быть придурком (назовем это так за неимением лучшего слова).
Самый минимум: всё еще (видимо) слишком сложно для некоторых
В первый год вспышки COVID-19 возникла неприятная проблема: никто не хотел носить маски. Точнее, даже не так: никто не хотел, а миллионы и не носили. Скэнлон опубликовал свою книгу в 1998 г., но если бы он писал ее сейчас, то держу пари, ему было бы что сказать об этих, гм, господах. Маска на лице точно так же раздражает, как и необходимость возвращать тележку в супермаркете ко входу после того, как мы загрузили продукты в машину: это требует каких-то усилий, но на самом деле небольших, и когда мы разбираемся в плюсах и минусах ношения маски, становится смешно, почему люди этого не делают. Нас попросили сделать так: купить маску и надевать ее, когда мы выходим из дома. Кому это пойдет на пользу? Всем, черт возьми, всем и каждому. Почему это хорошо? Общество гораздо быстрее вернется к привычной жизни, никто не будет болеть и умирать. Пандемия, как ни странно, стала идеальной иллюстрацией контрактуализма: то, чем мы обязаны друг другу, сделать легко и просто, а польза огромна. Я уже говорил, что контрактуализм быстро и четко выявляет неразумные или эгоистичные поступки. Да, каждый раз, когда я вижу видео, в котором герой возмущается, что нас угнетают, заставляя носить маски в общепите, моя первая мысль: «Ты ведешь себя неразумно, я не хочу принимать твои правила». (Адепты убунту, конечно, сочли бы нелепым предполагать, что нам всем не нужно носить маску; основная функция масок не в том, чтобы обезопасить себя, а в том, чтобы обезопасить других, если мы подхватили вирус. Маска – физическое воплощение убунту.)
Возможно, книгу Скэнлона можно назвать сложной, но его теорию – нет. Она красива и проста. Более того, она настолько проста, что, как сказал мне Скэнлон при встрече[152]152
Считается ли, что бросаться именами философов вульгарнее, чем хвастаться знакомствами в Голливуде? До сих пор мне это не приходило в голову, но, думаю, это возможно. Но я оставлю все как есть, потому что мне нужно было встретиться с Томасом Скэнлоном, и было здорово. Можете подать на меня за это в суд.
[Закрыть], его наставник Дерек Парфит даже не счел ее убедительной. Именно Парфит, по праву считающийся самым важным философом за последние 50 лет, уговаривал Скэнлона написать книгу. И когда Скэнлон наконец показал ему свои первые работы по контрактуализму, Парфит ответил: «Тим, это не теория морали. Это описание твоей личности»[153]153
Т. М. Скэнлон, беседа с автором, 19 сентября 2019 г.
[Закрыть] (философы иногда ведут себя как придурки)[154]154
Примечание от Тодда: Парфит был объективистом в вопросах морали, он верил, что существует объективно правильное или объективно неправильное и это не зависит от нашего отношения к ситуации. Контрактуалист Скэнлон считает, что правильность или неправильность растет из наших (разумных) суждений. Так что, с точки зрения Парфита, мораль Скэнлона берет начало в чем-то слишком субъективном. Да, тоже по-дурацки.
[Закрыть]. Но я не согласен: я считаю контрактуализм надежным этическим руководством, когда взвешиваю решения и оцениваю свои реакции на решения других. Однако не забывайте, что он дает нам минимальную основу пригодного для жизни общества. Как только мы определим базовый уровень, нам придется приложить больше усилий, если мы на самом деле хотим, чтобы мы и мир вокруг нас стали лучше.
Теперь у нас полный комплект: этика добродетели, деонтология, утилитаризм, контрактуализм, убунту… наш мешок забит под завязку! Однако до сих пор мы задавали простые вопросы: можно ли быть жестоким без причины? Можно ли лгать? Нужно ли возвращать вещи на свои места? Следующие вопросы будут сложнее и более детализированными. Нам понадобятся все теоретические данные, которые мы уже изучили, и куча новых идей, которые мы схватим по пути, и все равно нам будет все труднее находить ответы.
Но я к тому, что мы должны попытаться, правда?
Часть II
В которой мы берем всё, что узнали, и начинаем задавать более сложные вопросы, а также используем всю известную нам информацию, чтобы ответить на эти вопросы, а кроме того, узнаём еще кучу прикольных штук.
Глава 5. Должен ли я войти в горящее здание и попытаться всех спасти?
Когда США вступили во Вторую мировую войну, Джеку Лукасу было тринадцать лет[155]155
Bamford T. The Incredible Story of Jack Lucas: The Youngest Medal of Honor Recipient in World War II // National WWII Museum, February 17, 2020 // nationalww2museum.org/war/articles/incredible-story-jack-lucas-youngest-medal-honor-recipient-world-war-ii.
[Закрыть]. Через два года он солгал насчет своего возраста, подделал подпись матери и был зачислен в морскую пехоту, в то самое подразделение, которое высадилось на Иводзиму в 1945 г. Не прошло и недели после того, как ему исполнилось семнадцать, он был в траншее, рядом с которой упали две гранаты. Поскольку Джек был единственным, кто их видел, он оттолкнул товарищей, прыгнул на одну гранату, а вторую подтащил под себя. Взрывами его подбросило в воздух, после чего он приземлился на спину и остался умирать. Хотя в его теле застряло 250 осколков, он не погиб. В конце концов он поправился и получил орден Почета за храбрость[156]156
С Лукасом произошли и другие страшные события. В 1961 г. он был на учениях воздушно-десантных войск и у него не раскрылись оба парашюта; а в 1977 г. его жена наняла киллера, чтобы тот добавил наркотики в пиво Лукаса, после чего она должна была появиться с его пистолетом, убить его и инсценировать самоубийство, но кто-то успел предупредить полицию, и Лукас подменил пиво, сорвав заговор. Каким-то образом он пережил все это и умер в 2008 г., в возрасте 80 лет.
[Закрыть], [157]157
Bamford T. The Incredible Story of Jack Lucas: The Youngest Medal of Honor Recipient in World War II // National WWII Museum, February 17, 2020 // nationalww2museum.org/war/articles/incredible-story-jack-lucas-youngest-medal-honor-recipient-world-war-ii.
[Закрыть].
Какой бы удивительной и доблестной ни была эта история, рассказы о военном героизме действуют на нас… не особенно сильно. Солдаты, проявляющие необычайную отвагу, не кажутся нам обычными людьми. Хотя часто они и есть обычные люди, оказавшиеся в невозможных ситуациях, и мы представить себе не можем, что окажемся в подобных условиях. Но наверняка мы видели другие истории, о людях, похожих на нас, и они поступали как герои в ситуациях, которые постоянно происходят в нашей жизни: они прыгают на рельсы в метро, чтобы спасти того, кто упал, или бегут по шоссе, опережая машины в пробке, чтобы спасти упрямую черепашку, пытающуюся пересечь автостраду. Такие истории мы переживаем дольше, и они сильнее отзываются в нас, потому что ближе к нашему личному опыту. Мы спрашиваем себя, смогли бы мы поступить так же. А втайне думаем: «Боже, я так рада, что это сделала другая женщина, ведь я ни за что не стану рисковать своей жизнью из-за какой-то тупой черепахи, не умеющей ориентироваться в пространстве». И в этот момент мы чувствуем себя немного неловко, потому что знаем: мы не такие храбрые. А потом в конце концов мы обо всем этом забываем и смотрим видео на YouTube, как какой-то подросток во время карантина соорудил у себя дома штуковину в духе Руба Голдберга[158]158
И тогда мы снова чувствуем себя неловко, потому что сами никогда не создали бы подобную штуковину! Как вообще у кого-то получаются такие вещи?!
[Закрыть], [159]159
Руб Голдберг (1883–1970) – американский изобретатель, известный благодаря машине Голдберга. Это очень сложное и запутанное устройство, выполняющее простые функции: например, машина, занимающая целую комнату, цель которой – донести ложку с едой от тарелки до рта человека. В США проходит ежегодный конкурс таких машин. Прим. пер.
[Закрыть].
Отчасти чудо человеческого бытия заключается в том, что мы знаем о необыкновенных добродетелях, на которые способны другие. Мы слышим истории о храбрых владельцах магазинов во время бомбежек 1940 г. в Лондоне, которые с гордо поднятой головой шли через руины открывать свои магазины. Мы смотрим видео, где неизвестный на площади Тяньаньмэнь один противостоит танку. Мы читаем о женщинах, которые, рискуя карьерой и психическим здоровьем, разоблачают ужасающие факты насилия, чтобы предотвратить подобное обращение с другими. Итак, мы знаем, что все это возможно, тот уровень мужества, храбрости, стойкости, великодушия и сочувствия реально достижим. Но ведь так же реально пробежать милю за четыре минуты и без страховки в одиночку залезть на скалу. Большинство из нас, к счастью, никогда не окажутся в такой ситуации. Большинству даже не придется решать, спасать ли черепаху на автостраде. Но если мы хотим стать лучше, нужно все-таки хотя бы в теории понимать, как реагировать в экстремальных ситуациях, если они возникнут. Более того, нам нужно знать, должны ли мы, будучи хорошими людьми, поступать так, как эти герои. Понимание пределов необходимого уровня добродетели – своего рода Полярная звезда, указывающая нам путь: насколько хорошо нужно поступать с практической точки зрения, прежде чем мы достигнем своей цели – стать лучше? Какие человеческие поступки определяют необходимый уровень добра, а какие из серии «Невероятно, что вы это сделали, но раз я не сделал того же, неужели меня можно считать плохим?» Не может быть, что, если мы не бросились в горящее здание всех спасать, мы сразу стали хуже, так ведь? Кстати, в шутку я назвал бы эту книгу «Чтобы быть хорошим человеком, не нужно быть совершенным, правда?».
…Правда?!
Нравственное совершенство: причинно-следственные связи
Если мы начинающие кантианцы, мы вроде бы знаем ответ: наши действия в некотором смысле должны быть «совершенными». Кантовская деонтология сильнее остальных трех школ придерживается идеи «всё или ничего», потому что Кант – абсолютист. Нам даже не нужно представлять себе теоретическую крайность, такую как спасение людей из горящего здания, чтобы понять, провалим мы тест Канта или нет: какой бы обыденной или сумасшедшей ни была ситуация, если мы не определили универсальную максиму, а затем не действуем из обязанности следовать ей, мы терпим неудачу – и Кант вечно смотрит на нас, неодобрительно качая головой. Но давайте рассмотрим сценарий с горящим зданием. Опять же, в зависимости от того, как мы формулируем максиму, от нас, с точки зрения Канта, потребуются разные уровни доблести. Например, если максима гласит: «Всегда нужно жертвовать своей безопасностью, если есть шанс спасти других», закройте рот и нос мокрым платком и врывайтесь внутрь. Но максима «Всегда нужно действовать быстро и решительно, чтобы спасти человеческие жизни» предполагает, что от нас требуется только позвонить 01 и вызвать профессиональных пожарных, сообщив им о чрезвычайной ситуации. А если мы знаем, что ближайшая пожарная часть находится в часе езды? Должна ли максима включать варианты, указывающие, как действовать в зависимости от близости расположения спасательного отряда? Или в зависимости от чего-то еще?
Как и следовало ожидать, мы нарываемся всё на те же критические аргументы против теории Канта, которые обсуждали ранее: почти невозможно сформулировать глупые максимы, которые, как он считает, мы должны придумать с помощью чистого разума. Мне кажется, что ключевым моментом любой этической системы должна быть ее способность работать в реальной жизни. Уже существует множество сценариев, в которых у нас есть время и терпение на кантовские рассуждения, при этом есть много сценариев, в которых мы этого не сделаем. Если мы должны формулировать правильную универсальную и применимую максиму, пока здание горит, ну, вы поняли… представьте себе этих несчастных, кричащих из окон: «Помогите нам! Мы в ловушке!»
«Хорошо, держитесь, – кричим мы в ответ. – Надо понять, обязаны ли мы с моральной точки зрения пытаться спасти вас!»
«Мы отлично это понимаем! Будьте уверены, что вы действуете в соответствии со своим долгом следовать деонтологической максиме!»
«Спасибо вам за понимание! Мы ответим в ближайшие тридцать-сорок минут!»
Поскольку в экстремальных ситуациях, по мнению кантианцев, следует рассуждать точно так же, как и в обыденных, и сложными могут быть и те и другие, подойдем к делу с утилитаристской точки зрения и посмотрим, что будет. Мы уже убедились, что действия утилитаристов легко определить в простых ситуациях, но в трудных сложнее, а наш случай находится как раз на этом краю спектра. Речь о спасении жизней, как и в «Проблеме вагонетки», но есть дополнительные трудности: мы не знаем, удастся ли нам спасти людей. В «Проблеме вагонетки» результаты были определенными, и мы их учитывали в расчетах: один умирает или пятеро, но теперь… кто знает? Может, мы спасем всех. Может, все погибнут. Может, мы кого-то спасем, но погибнем сами. Может, мы никого не спасем и при этом погибнем. Вот это был бы полный отстой. При этом, если смотреть строго с утилитаристской позиции, если у нас есть шанс спасти несколько жизней, мы должны это сделать… правда? Лучше же, когда мы создаем больше поводов для радости? Даже если мы можем погибнуть? Даже несмотря на то что сценарий с горящим зданием действительно ужасен и мы ничего не знаем о том, как оценить опасность пожаров в зданиях, кроме того, в последнее время мы почти не занимались спортом и сейчас не в лучшей форме, а вчера запыхались, пытаясь открыть банку майонеза, так что у нас мало шансов кого-то героически спасти? Что ж, очень жаль, но в строгом утилитаристском своде правил сказано: мы должны рискнуть одной жизнью (собственной), чтобы попытаться спасти сколько-то, сколько бы их ни было в адском пламени. И если это правда, то не должны ли мы – если, конечно, хотим быть хорошими маленькими утилитаристами – купить рацию, способную перехватить звонки в МЧС, чтобы узнавать про другие пожары и спешить на помощь всем остальным? Какие наши действия принесут больше счастья в мир, чем спасение жизней?
Здесь мы снова сталкиваемся с критикой утилитаризма: следуя консеквенциалистской теории до конца графика нормального распределения – достигая неизбежной конечной станции жизни, где мы действуем исключительно ради того, чтобы преумножить счастье, – мы попадаем в старую добрую ловушку: становимся «нагнетателем счастья».
Допустим, мы придерживаемся чисто консеквенциалистского мировоззрения. Однажды мы находим на улице мелкую купюру и, учитывая, что нам не особо нужны эти лишние деньги, решаем сделать мир чуть лучше. Мы открываем браузер и находим полезную благотворительную организацию, которая может купить москитную сетку на эту сумму и доставить ее в Тропическую Африку, где благодаря ей ребенок может не заразиться малярией и, возможно, выжить. Мелочь за спасение человеческой жизни?! Что может быть проще! Мы светимся от успеха, смотрим на свой банковский счет и видим, что на балансе у нас есть какая-то сумма. Мы уже заплатили за аренду в этом месяце, у нас есть постоянная работа, нет проблем со здоровьем, требующих срочного решения, так что у нас сейчас нет жизненной необходимости в деньгах. На эти деньги можно купить еще шестьсот москитных сеток, а это на шестьсот человеческих жизней больше! Именно поэтому мы перечисляем всю сумму. Затем мы окидываем взглядом свой дом и видим кучу старой одежды, книг и мебели, которые нам не нужны, поэтому продаем всё это и жертвуем все деньги на покупку еще большего количества москитных сеток. Далее мы понимаем, что в принципе нам не нужна машина, потому что на работу можно ходить пешком и ездить на такси. И вообще, почему мы ездим на машине, которая нам не особо нужна, когда дети умирают от малярии? Разве это справедливо? Это не так. Мы продаем машину и жертвуем деньги на благотворительность, на покупку москитной сетки. Затем мы продаем дом, жертвуем деньги и переезжаем жить к друзьям. И тогда мы понимаем: «Эй, у меня есть две почки, а нужна мне только одна…»
Ну, вы поняли, о чем я.
Классический утилитаризм дает нам простое правило того, как быть хорошими: создавать больше счастья и удовольствия, чем боли и страданий. Однако он не устанавливает верхний предел того, что от нас требуется, и не указывает, в какой момент нам можно перестать действовать на благо других и просто жить своей жизнью. В сериале «В лучшем месте» мы придумали персонажа по имени Даг Форсетт, который довел идею максимизации счастья до крайности: он ел только чечевицу, которую выращивал сам, потому что для ее полива не нужно много воды. Он позволил подростку издеваться над собой, поскольку тот понял, что Даг сделает любую глупость, которую захочет от него хулиган, поскольку он обязан действовать на благо мальчишки. Если мы следуем утилитаристскому мировоззрению и пойдем до конца, мы рискуем стать своего рода нагнетателем счастья, по сути батареей, питающей счастье других за счет нашего. Любые ограничения, которые мы накладываем на утилитаристские действия, необоснованны и считаются самоуправством, что, на мой взгляд, снижает их полезность, если мы руководствуемся этими принципами. Если люди, изобретшие утилитаризм, никогда не говорили нам, когда стоит остановиться… когда же нужно остановиться?
Современный философ Сьюзен Вулф написала об этом в статье «Добродетельные святые», где она ставит под сомнение саму идею о том, что значит быть «совершенным с точки зрения морали». Она пишет:
Для добродетельного святого содействие благосостоянию других играет ту роль, что для большинства из нас играют материальные удобства, возможность заниматься интеллектуальной и физической деятельностью по выбору, а также любовь, уважение и общение с людьми, которых мы любим, уважаем и с которыми нам хорошо. Так что счастье добродетельного святого заключается в счастье других, и поэтому он с радостью посвятил бы себя другим целиком[160]160
Wolf S. Moral Saints // Journal of Philosophy. 1982. August. Vol. 79. No. 8. P. 420.
[Закрыть].
Это та же идея нагнетателя счастья, но другими словами: Вулф описывает его как человека, чья установка – по умолчанию не самосохранение, а скорее, сохранение других. Это эго, вывернутое наизнанку. Вроде звучит не так и ужасно, даже где-то перекликается с убунту, но, чтобы достичь добродетельной святости, нам пришлось бы действовать так постоянно, при любом раскладе, что, по сути, делает идею неосуществимой. Если, например, мы обедаем с лучшим другом Карлом, а через дорогу женщина расстраивается из-за неисправного парковочного счетчика, нам пришлось бы вскакивать и бросаться ей на помощь… если, конечно, это не расстроит Карла, потому что он как раз переживает из-за отношений с сестрой. Помощь женщине на парковке причинила бы ему больше несчастья, чем счастья, которое мы «нагнетаем», помогая ей… но затем, производя расчеты, мы краем уха слышим, как кто-то говорит о наводнении в Миссури, из-за которого с насиженных мест пришлось убегать тысячам людей, и все они куда больше нуждаются в помощи, чем Карл или женщина с парковки, поэтому мы бросаемся в аэропорт. Этот постоянный и бесконечный утилитаристский расчет делает нашу жизнь невозможной, мы нигде не сможем нормально жить.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
