Текст книги "Хроники железных драконов (сборник)"

Балдуин не шевельнулся, даже когда она снова вложила папку в его пятнистые руки.

В коридорах никого не было. Она медленно переступила порог. Из какого-то класса появился было учитель, увидел ее выходящей из кабинета директора и юркнул обратно. Незнание ненаказуемо.

Испытывая головокружение и некоторую оторванность от реальности, Джейн поплыла по коридору.

Когда Джейн проходила мимо секретарского кабинета, Хрюк и Соломчик ухватили ее под руки и втянули в комнату.

– Что он тебе сказал? – набросилась на Джейн секретарь. – Что он сказал?

До сих пор Джейн еще как-то держала себя в руках. Но тут она сломалась, безудержно разрыдавшись от смешанного чувства страха и отвращения.

– С ней истерика, – констатировала секретарь. Она занесла руку и отвесила Джейн пощечину, да такую, что у девушки в ушах зазвенело. Брызгая слюной, секретарь твердила одно и то же: – Что он сказал?!

Некая холодная, расчетливая половина Джейн, незаметно обитавшая в глубинах ее существа, увидела шанс и воспользовалась им. Никто из них ничего не знал. Они так боялись директора, что не смели встречаться с ним лично. Они имели не больше представления о его истинных намерениях, чем о намерениях самой Госпожи Луны.

– Он сказал, что я должна стать алхимиком! – всхлипнула она. – Он сказал, что вы должны дать мне полную стипендию.

Троица обменялась исполненными глубокого разочарования взглядами. Они не могли поверить в услышанное, как и не могли вообразить, что кто-то способен лгать после общения с василиском. Это было невозможное заявление и в то же время непререкаемое.

И они ничего не могли с этим поделать.

Секретарь начала печатать бланки.

Глава 10

Девочки-стрекозы кучкой курили у боковой двери. Поскольку их тела долго оставались неразвитыми даже после полового созревания, выглядели они как испорченные дети. Джейн каждый день наблюдала, как они судачат между собой, звеня крылышками от возбуждения, с узкими бедрами и почти лишенные грудей, в модельных джинсах и прозрачных шелковых блузках, щелчком отправляя во двор измазанные помадой окурки.

Она выделила одну, чуть менее надменную с виду, и подождала, пока та не удалится от остальных.

– Извини, – обратилась к ней Джейн.

Девочка-стрекоза прошла мимо, затем остановилась и насмешливо оглянулась через плечо.

– Это воровка, – сказала она, ни к кому не обращаясь.

– Смотри. – Джейн сунула руку в сумку и вытащила серебряный амулет. Изящная вещица, кованый цветок жизни, стоила кучу денег. Она прогуляла этим утром уроки, чтобы стащить его, и, если бы ее поймали, она поимела бы серьезные неприятности. Рискнуть и принести амулет в школу пришлось потому, что обилие холодного железа в драконе не позволяло держать драгоценности дома: они всегда неизбежно болели и умирали. Серебро пело на солнце, и при виде его у девочки-стрекозы округлились глаза. – Это тебе.

– Гра’мерси. – Та протянула дистрофично-тонкую руку.

Джейн отдернула амулет.

– Есть цена.

Темные глаза погасли и сделались жестокими, губки чуть разошлись вверх-вниз, обнажив крохотные жемчужные клыки. Джейн тем не менее продолжала:

– Где я могу получить информацию о контрацепции?

Полное изумление. Затем:

– Контрацепции? Ты?!

Девочка-стрекоза запрокинула голову в приступе жестокого эльфийского смеха.

– Ты его хочешь или нет?

– Давай сюда.

Амулет едва коснулся ладони девочки-стрекозы и пропал. Она развернулась и зашагала прочь, оставляя в воздухе за собой слова:

– Пег с Помойки. Она берет серебром.

Джейн потребовалось несколько недель, чтобы набраться смелости. Но холодным дождливым утром в начале Вдовьей Луны Джейн стояла в своей тонкой ветровке, дрожа от холода, перед жилищем Пег – обшарпанным кирпичным домишкой, одним из многих, чьи задворки выходили на свалку. О том, что здесь обитает ведьма, свидетельствовала лишь ржавая жестяная табличка с изображенным на ней двуглавым топориком. По фасаду причудливо извивалась трещина, расколовшая кирпичи надвое, большинство стекол в окнах заменил пластик. Шторы были задернуты.

Джейн стояла у крыльца, не в силах подойти ближе. За исключением той отчаянной ночи, когда они сбежали с завода, она никогда всерьез не бросала вызов дракону. Во всяком случае, не по такому поводу! Приход сюда подразумевал, что в ее вере образовалась брешь, ибо девственность являлась непременным условием практической инженерной магии. Технологические причины этого не были ей известны, но она знала, что все большие корпорации кастрируют своих инженеров, прежде чем доверить им какую-либо серьезную работу.

Она вынула из кармана клочок бумаги, спертый у Балдуина. Края вчетверо сложенного листка пообтрепались и стали серыми. Джейн развернула его и прочла. Он по-прежнему говорил о том же.

«Сделай глубокий вдох, – сказала она себе. – Поднимись по ступеням. Подойди к двери. Постучи».

Готово.

Долгое молчание, скрип, потом опять тишина. Дверь отворилась.

– Да? Чего надо?

Пег оказалась жирной старой каргой, густо накрашенной, с торчащей изо рта сигаретой. На ней был махровый халат и стоптанные коричневые шлепанцы. Под глазами у Пег темнели круги, а в руке стыла чашка кофе.

– Я могу зайти попозже, если хотите, – проблеяла Джейн. – Я не хотела вас будить.

Нарисованная бровь поползла вверх. Красные губы насмешливо изогнулись.

– Или туда, или сюда, только не стой в дверях. Я себе тут задницу заморожу.

Пег придержала дверь, и Джейн протиснулась мимо ведьмы в дом, приминая ее мягкий живот и страшных размеров груди. От халата ударял в нос затхлый запах никотина и благовоний.

В камине мерцал телевизор, передавали новости о беженцах, спасающихся от бойни в Каркассоне. Пег раздраженно щелкнула пальцами, и ящик выключился. Слишком маленькую и душную гостиную загромождали секретеры, приставные столики и стулья. Тут присутствовали гномья наковальня, гравюры с изображением освежеванных лошадей, аптекарский шкафчик черного дерева, законсервированный в растворе морской соли гомункулус. Все это напоминало некий несопоставимый по деталям коллаж из вырванных журнальных картинок; глазу никак не удавалось сложить их в осмысленное целое.

– Сядь, – велела Пег. – Я пойду что-нибудь накину. – Она протиснулась за портьеру на двери, и кольца на штанге звякнули.

Джейн, сложив на коленях руки, ждала хозяйку. Электрический обогреватель посредине комнаты гудел и слабо потрескивал. С одного боку девушке было жарко, с другого холодно. Гомункулус пялился на нее мертвыми, изумленными глазами, словно говоря: «До чего же ты уродливое создание».

Она отвернулась. Под стеклянным колпаком на каминной полке стояли позолоченные бронзовые часы. Она различала мучительное подергивание секундной стрелки, но, поскольку воздух внутри отсутствовал, механизм не издавал никаких звуков. Спустя непродолжительное время девочка снова обнаружила, что смотрит на маринованного уродца.

«Ненавижу тебя, – говорило застывшее на его лице выражение, – потому что ты можешь двигаться, а я нет, потому что у тебя есть свобода, которую я и не надеюсь обрести, а ты с ней ничего не делаешь».

Джейн поерзала на стуле.

У стены высился стеклянный стеллаж, подсвеченный скрытыми лампами, так что полки сияли холодным, недобрым светом. На них ровными рядами выстроились яйца, безумно разнообразные, все одинакового размера, вырезанные из малахита и прозрачно-белого, как снежинка, обсидиана, из зеленого и розового оникса, золотистого рутилового кварца и сияющего синим аргоновым огнем опала. Попадались и хрустальные шедевры с миниатюрными сценками внутри, городами и горными пейзажами, играющими детьми. Блошки с человеческими мордочками держали в лапках корзинки с яйцами, внутри которых помещались меньшие блошки с корзинками еще меньших яиц.

Джейн не понимала, почему вид всех этих яиц наполняет ее отвращением, но дело обстояло именно так. Ее тошнило при одном взгляде на них. Отвернувшись, она снова встретилась взглядом с выпученными глазами недовольно кривящего губы гомункулуса.

«И дура к тому же».

Джейн моргнула.

– Привет? – неуверенно произнесла она.

«Да уж пора бы. Ты словно тусклая лампочка, не так ли? Гримаса эволюции. В семье не без урода».

Для мимолетной мысли выходило довольно грубо. Джейн с любопытством подошла к бутылке и коснулась ее стекла. Маленький человечек внутри был белый и раздувшийся, словно готовый лопнуть гриб-дождевик.

– Ты живой?

«А ты?»

Джейн отошла от бутылки. Наверное, надо что-то сказать, но что?

«Спроси меня, чего я хочу, – предложил карлик. – Над этим всегда можно посмеяться».

– Чего ты хочешь?

«Я хочу умереть. Хочу затолкать ведьму в эту бутылку и чтобы она мучилась, как я. Хочу знать, кто стоит у тебя за спиной».

Джейн резко обернулась. Никого. Когда она снова повернулась к гомункулусу, тот заметил насмешливо:

«Разумеется, оно не собирается торчать там, когда ты смотришь. Не на того напали. Посмотри на наковальню. Видишь кувалду? Разумеется, видишь».

На наковальне, на расстоянии меньше вытянутой руки от гомункулуса и так, чтобы он все время его видел, лежал двадцатифунтовый молот.

– Да.

«Подойди к нему. Дотронься до молота, вот и все, чего я прошу. Разве он не приятен на ощупь? Такой крепкий и тяжелый».

От окна прямо в уголок глаза подменыша упала тонкая полоска серебристого света и ослепила ее. Джейн отодвинулась, но перед глазами прыгали крошечные солнышки. Накатила слабость, голова кружилась, все казалось нереальным.

– Наверное…

«Проведи ладонью по рукояти. Какая гладкая. Приподними. Почувствуй его вес. Почувствуй, как напрягаются и перекатываются мышцы. Какое чудесное ощущение, какое удивительно настоящее: надо стать парализованным, как я, чтобы оценить это в полной мере. Подними чуть выше. Покачай туда-сюда. Почувствуй силу инерции, ощути, как тебе приходится напрягаться, чтобы справиться с ней».

– Ты прав. – Джейн никогда раньше сознательно не уделяла большого внимания тому, как работает ее тело, – интересное ощущение. Казалось, комната уплывает куда-то, тонет в нарастающем гудении обогревателя. – Довольно забавно.

«Теперь подними молот над головой. Почувствуй, как дрожат руки под его весом. Как обух его стремится к земле. Он хочет перевесить и устремиться по дуге вниз. Чувствуешь?»

– Да.

«Тогда опусти его вниз – быстро! Разбей бутылку!»

Джейн чуть было его не послушалась.

– Нет! – В последнее головокружительное мгновение девочка увела молот в сторону и со звоном и грохотом уронила на наковальню. Потом отступила к своему стулу и села. – Зачем ты это делал?

«Не останавливайся, когда мы подошли так близко! Освободи меня. Дай мне забвение. Можешь сказать ведьме, что это я тебе приказал».

– Ага, прекрасно, – Джейн не двинулась с места, – и что она сделает, когда обнаружит, что я разбила ее вещь? Ее бутылку. Вряд ли обрадуется. Может, даже накажет меня.

«Какое мне дело, что будет с тобой? Она мучает меня. Она слишком много весит. Она ест живых мышей. Она специально слишком коротко обрезает ногти на ногах. Она курит сигареты без фильтра, пьет сивушное масло и сует в рот горящую спичку, специально чтобы обжечь язык. И туфли у нее слишком тесные».

– Что-то непохоже, чтобы она проделывала это с тобой. Скорее, она себя мучает.

«Ты разве никогда не слышала о грехотерпцах?»

Джейн помотала головой.

«Тсс! Она идет».

Пег скорым шагом вошла в комнату, набросила тряпку на бутылку с гомункулусом и тяжело плюхнулась в роскошное кресло.

– Деньги вперед.

Джейн достала из сумочки горсть серебряных лунных долларов и единственный золотой цехин с изображением улыбающегося солнца. Пег отщелкнула цехин обратно длинным фиолетовым ногтем и убрала в карман остальное.

– Итак, в чем дело? Залетела, да? – Она прищурилась. – Нет? Тогда с парнем поссорилась.

Джейн кивнула.

– Тебе чего, зелье или колдовство? Зелье – оно вернее, но колдовство действует на расстоянии. И если пользоваться ядом, то неплохо бы, чтобы у тебя с суженым отношения были хорошие.

– Мне просто надо узнать о противозачаточных средствах.

– Прекрасно. – Пег затушила сигарету в пепельнице и тут же щелкнула зажигалкой, чтобы прикурить новую. – Ну, контроль над зачатием – это просто. Правило первое: это не работает.

– Что?

– Неоднозначно. Не важно, насколько ты осторожна: каждый раз, играя с мальчиками в «спрячь колбаску», ты рискуешь оказаться в итоге с полным брюхом последствий.

– Но…

– На противозачаточные заклятия никогда нельзя полагаться целиком. Потому что их сила исходит от Матери, а Мать хочет детей. В любых чарах существует лазейка, каждый амулет имеет изъян. В конечном итоге контрацепция только средство вовлечь тебя в ее игру.

– Вы хотите сказать, что рано или поздно она меня подведет?

– Я этого не говорила. Для большинства она работает достаточно хорошо, чтобы и остальные рискнули попробовать. Но соотношение вероятностей всегда оставляет желать лучшего. Гарантий не существует.

– Я все равно хочу научиться.

– Разумеется, хочешь. Возраст. – Пег вытолкнула себя из кресла. Она извлекла из аптечного шкафчика черный резиновый предмет и ткнула им в сторону Джейн. – Это точная модель эрегированного члена. К сожалению, не в масштабе. – Джейн робко взяла его, а колдунья бросила ей на колени пакетик из фольги. – А это презерватив. Который вы, малыши, называете гондоном.

Может, Пег была и грубовата, но дело свое знала основательно. Джейн несколько часов слушала про презервативы, пилюли и противозачаточные гели. Она узнала, как построить на окне алтарь и сколько голубей надо каждый месяц приносить в жертву. Выучила семь тайных имен Госпожи Луны, усвоила, куда вставлять противозачаточный колпачок и каковы медицинские последствия перевязывания труб. Наконец Пег выдала ей маленькую каменную фигурку и сказала:

– Это двуликая ипостась Богини.

Джейн повертела фигурку в руке. Та имела два переда.

– С одной стороны она беременна, с другой – нет.

– Именно. Этот инструмент особенно полезен тем, что может использоваться для усиления плодовитости.

Она научила Джейн стихотворному заклинанию и сопутствующим ему жестам, затем критически наблюдала, как Джейн, благодарная, что гомункулус больше ее не видит, пела и танцевала на месте на тесном пятачке посредине комнаты.

 
Полой кости тресни стан,
Заккари зан, заккари зан!
Слева тронь, справа тронь
За колено, за ладонь.
Тронет землю мудрый друг,
Повернет ее вокруг,
Крутит-вертит – мускидан,
Заккари зан, заккари зан!
 

Так звучала регулирующая месячный цикл мантра. Фигурку следовало повернуть два, три или пять раз, в зависимости от количества дней, прошедших с начала месячных. Когда фигурка оказывалась девичьей стороной кверху, можно было делать что хочешь. Когда она поворачивалась материнской стороной, следовало хранить целомудрие. Этот способ надежен, заверила ее Пег, до тех пор, пока не ошибаешься в счете, не забываешь повторять мантру каждое утро без исключений и никогда не напиваешься и не обдалбываешься до такой степени, чтобы забыть, какой стороной она сегодня лежит.

– Теперь все, – сказала наконец ведьма. – Наверное, как у всех девчонок, каких я знаю, голова у тебя полна чепухи, а на языке вертится куча идиотских вопросов?

– Я хочу понять… ну, это скорее из области колдовства, нежели контрацепции… – Джейн покраснела. – Но я хочу знать, когда я соприкоснусь с моей женской мудростью?

– Женской мудростью? Не знаю такого зверя. – Пег прикурила свежую сигарету.

– В школе нас учили, что все поделено между мужским и женским началами. Нам говорили, что действие проистекает из мужского начала, а мудрость от женского. Говорили, что поэтому девушек не пускают в политику.

Пег фыркнула.

– До чего же типично мужское высказывание! Все это полное дерьмо, барышня. То, что у тебя между ног манда, ничего особенного тебе не прибавляет. Это очень милая штучка, и, если хорошо с ней обращаться, она станет тебе хорошим другом. Но источником мудрости?.. Ба! Ее запросы просты и немногочисленны. Ты учишься этим, – она коснулась лба Джейн, – и этим, – она притронулась к ее сердцу. – У мальчиков тоже есть сердце и голова, знаешь ли. Не то чтобы они ими умели пользоваться…

– Спасибо, – смущенно сказала Джейн. – Спасибо вам большое.

– Вопросов не осталось?

– Нет, – ответила Джейн. – Хотя – да. Да, еще вопрос, всего один. Мне хотелось бы узнать про эту штуку в бутылке.

Глаза у Пег потемнели, и она улыбнулась.

– Когда-то он был моим любовником. Но потом усох. – Она протянула руку и сдернула с бутылки тряпку. – Ты должен присутствовать при этом, ненаглядный. В конце концов, это же твоя история.

Бесстрастный взгляд гомункулуса ничего не выражал.

– Когда мы только познакомились, это был здоровенный бородатый желтозубый великан. Огромный как гора, плечи оттуда вот дотуда. Как же он был великолепен! Даже его недостатки были большими недостатками. Подмышки у него пахли так, что и козел бы задохнулся. Пердел он, что гром гремел. И трахал все, что шевелится.

Ухаживание наше было грубым, но мне нравилось, и, когда я ловила его охаживающим какую-нибудь фифочку или цацу, я молотила ее в кровь, а он смеялся и дрыгал лапками. У нас вечно не было мебели, потому что я разбивала ее об его тупую башку. А, да разве нас это волновало? Мы были молоды и влюблены.

Но однажды вечером за ним пришли тилвит-теги. Я забыла из-за чего – вроде бы он съел чью-то собаку. Должно быть, какой-то шишки, раз теги вмешались. Мы жили в однокомнатной квартирке над баром, и окно было забрано решеткой от грабителей. Все руки не доходили ее оторвать. Ему ничего не оставалось, кроме как спрятаться в чулане.

Тилвит-тегов явилось двое: глаза дикие, блестят, оба поджарые, будто гончие. Скулами можно хлеб резать. Один из них поднял голову и принюхался.

«Он здесь, – говорит. – Я его чую».

«Конечно чуете, – говорю и показываю на смятую постель. – Мы месяц белье не меняли».

«Тот запах сильнее», – говорит он.

«Тогда вы не его чуете», – говорю я и делаю ему глазки.

Они переглянулись, и один из них усмехнулся.

«Пытаешься нас подкупить своим телом?» – говорит второй.

А я глянула ему в глаза и говорю: «Уж денег-то я вам точно не дам!»

В итоге я по полной программе ублажила их обоих на нашей смятой постели, а она еще воняла запахом их жертвы. Эти теги жуткие взяточники.

Пег ухмыльнулась.

– У тебя такой вид, милочка, будто ты проглотила недозрелый лимон. Но уверяю тебя, они были рады меня поиметь. Я далеко не такая уродина, какой тебе представляюсь.

– Нет-нет, – быстро вставила Джейн. – Вовсе нет.

Она не лгала. Ее ужасала сама история. Она и так не ждала от секса особых радостей, но он оказывался еще более убогим, дутым и циничным, чем она подозревала.

– Ммм. На чем же я… ах да. Мы кувыркались на этой кровати около часа, и для меня главная прелесть происходящего заключалась в том, что тот, кого они искали, все время находился в трех шагах от них, подглядывал через щелку в двери, наверняка со спущенными штанами, и полировал сам себя.

«Как он посмеется, когда они уйдут, – думала я. – Как он будет рычать».

Но когда они ушли и я открыла дверь чулана, он не смеялся. Нет, вовсе нет.

«Зачем ты это сделала?» – спросил он меня.

Я сказала: «Если тебе не нравилось, почему ты это не прекратил?»

А он: «Как я мог? Меня бы поймали».

«Что это ты мне говоришь? – спрашиваю. – Ты позволил им делать со мной, что они хотели, потому что боялся?»

Он отвел взгляд.

«Ладно, – говорит, – забудем».

Но я не могла забыть. Потому что в моих глазах он стал не таким большим, как еще секунду назад. Он слегка съежился.

Понимаешь, в моих глазах он пал. Столько всего было. Я расскажу тебе еще один случай, когда я пришла домой и обнаружила, что пропали мои лекарства и половина моей одежды. Я схватила бейсбольную биту, которая хранилась за дверью на случай незваных гостей, и пошла его искать.

Он сидел внизу, у бочки, в которой сжигают мусор, и играл в кости с несколькими троллями и одним красным гномом. Он был пьян, как заспиртованный филин. На гноме вместо шарфа красовался мой лучший кружевной лифчик.

Я завизжала и кинулась на них. Они похватали бутылки и барахло, на которое играли, и, как тараканы, от меня в стороны. Все, кроме него. Так что своего лифчика я больше не видела. Но когда я обрушила на него биту, он отрезвел. Именно этого я ему не простила.

– Почему?

– Когда на твоем счету накопится некоторое количество мужиков, поймешь. Он ухватился за биту, и мы боролись за нее. Ни один не смог отнять ее у другого. Он уменьшился до моего собственного размера.

После этого процесс пошел быстро. Он начал хитрить, бегал в квартал кобольдов на свидания с любовницей, у которой пальцы на руках скребли чуть ли не по земле, как у горной гориллы, а однажды поимел ее прямо в нашей постели, пока я спала. Начал таскать деньги у меня из сумочки, а когда я ему сказала, что у меня ничего нет, пригрозил отправить меня на панель зарабатывать. Он лгал, хныкал, избегал встречаться со мной глазами. Я бы вышвырнула его, но мы обменялись истинными именами, и мне ничего не оставалось, как только смотреть на эту дрянь до конца. День за днем, месяц за месяцем он падал в моих глазах все ниже и ниже, становился меньше и меньше, пока не превратился в тварь размером не больше ежа. Наконец мне пришлось упрятать его в бутылку. Где он и пребывает по сегодняшний день.

Она низко склонилась над бутылью и промурлыкала ее обитателю:

– Не волнуйся, мой ласковый. Однажды твоя ненаглядная принцесса придет. Она будет молода и прекрасна и взглянет тебе прямо в глаза. Тебе не придется умолять, она и без того будет знать, чего ты хочешь. Она поднимет молот с наковальни и взмахнет им в воздухе быстрее, чем дано уследить смертному глазу. Ты будешь ослеплен, поражен, лишен способности мыслить. Молот обрушится как молния, чтобы разбить твой тесный мирок на миллион осколков и освободить тебя.

Она выпрямилась и взглянула на Джейн.

– Но не сегодня.

Саломеи уже третий день не было в школе: явно что-то происходило. В классе Хрюк объявил, что нисса попала в аварию и лежит в больнице. Далее его понесло на тему опасностей, которым подвергается каждый, кто развлекается без присмотра, и всем стоит всерьез задуматься над этим уроком.

Но в коридорах ходили иные слухи. Между уроками Рысак-Вонючка подошли к Джейн своей неуклюжей – три ноги на двоих – походкой. Их средний глаз уже почти утонул в складках и вид имел жутковатый. Они многозначительно ухмылялись.

– Слыхала про Саломею?

– Нет, – ответила Джейн. – Только то, что нам сказали.

– Она беременная. Ее отправили на детоводческую ферму, и она больше не вернется. И угадай, кто постарался? Хебог, кто же еще!

– Откуда вы все это знаете?

– Тоже нам секрет! Соломчик болтает об этом направо и налево, лишь бы слушали.

После уроков Джейн отыскала Хебога за школой на краю футбольного поля. Он подбирал маленькие камешки с дорожки и выстраивал их в тщательно выверенную линию. Затем палкой, как клюшкой для гольфа, он по одному отправлял их в небеса. Он сказал ей, что его вызывают в суд низшей инстанции.

– Что они с тобой сделают?

Хебог пожал плечами, примерился к очередному камешку и отвел руку в замахе. Он поддал его вверх, и камешек улетел.

– Не знаю. Вероятно, отправят по кабальному договору на завод. Якшаться с вами, высокими сволочами, – серьезный проступок. Ничего личного.

– Хебог, послушай, я хочу, чтоб ты знал…

– Не хочу ничего слышать. Имел я твое сочувствие. Это – настоящее, и я не хочу, чтоб его испоганили дешевыми сантиментами, ясно?

И Джейн отправилась домой и подключилась к дракону. Она оставила попытки разговорить его, но ей по-прежнему нравилось наблюдать, как работают мерионы.

Для мерионской цивилизации наступили тяжелые времена. С установлением холодной погоды добывать пищу стало труднее, а за отсутствием собственных ферм они начали зависеть от того, удастся ли ограбить соседей на предмет продовольствия. Крошечные воины не построили ни амбаров, ни складов. Их армии прочесали окружающую территорию на половину пути до школы. Таким образом, пути снабжения у них оказались слишком растянутыми, а патрули более уязвимыми для партизанских налетов. И вылазки их сделались куда менее результативными, нежели раньше.

Вслед за развалом экономики последовало физическое вырождение. Уютные жестяные домики превратились в лачуги. Погибающие от голода мерионы бесцельно бродили по улицам. Военная полиция в бронированных машинах сновала повсюду, сурового вида солдаты сидели за обманчиво маленькими станковыми пулеметами. Джейн повидала бунт в миниатюре, за которым последовала зачистка района трущоб. Прочесывая за домом дом, солдаты выволакивали наружу сотни крохотных врагов народа и тут же казнили.

Девочка долго наблюдала за ними, размышляя о жестоких поворотах судьбы.

До Самайна оставалось совсем немного, когда Гвен изловила подменыша в промежутке между уроками и сунула ей в ладонь два билета.

– Только что напечатали. Места в первом ряду прямо на сорокаярдовой линии. Две штуки, – радостно щебетала она. – Я просто уверена, тебе пора назначить кому-нибудь свидание. Правда, Джейн, ты уже взрослая. Конечно, ты немного застенчивая, но пригласить куда-нибудь парня – это абсолютно нормально. Просто для начала.

– Ну… это очень мило с твоей стороны, только…

– Крысякиса, например. Ты ему нравишься.

Джейн похолодела. Это было то самое ощущение покалывания во всем теле, которое бывает сразу после укуса осы, за секунду до появления боли.

– Оставь себе свои чертовы билеты! – Она сунула их обратно Гвен и в ярости побежала прочь.

Гвен ее догнала, взяла за руку, а когда Джейн отпихнула девушку, та сгребла ее за плечи и втащила в пустой класс. Затем пинком захлопнула за собой дверь.

– Ладно, что происходит?

– Ты знаешь, что происходит.

– Нет, не знаю.

– Но ты должна! – Джейн заплакала.

От этого Гвен растаяла. Шепча Джейн что-то ласковое, она хотела ее обнять, но не тут-то было. Джейн бешено вывернулась, и русалка в недоумении отступила.

– Не понимаю, отчего ты взбесилась. Просто не понимаю.

За окном шел дождь, серый, пронизывающий дождь, принесенный ветрами, от которых стучали окна, и стекла омывали водяные потоки. Внутренность класса, почти обеззвученного звукозащитными заклинаниями и освещенного флуоресцентными лампами, казалась призрачным, обманчивым островком среди разбушевавшейся вселенской стихии. Рука Джейн сама собой скользнула в карман жакета. Она вытащила клочок бумаги, который носила с собой после той самой встречи с директором, и развернула его.

– «Питер с Холмов, – читала она вслух, – подвергнут осмотру нижеподписавшимися практикующими специалистами в области герменевтической медицины в день Жабы, Секирной Луны, сто семьдесят третьего года от Падения Турбины. По результатам осмотра ему выдан сертификат – как девственнику, невинному по части плотских утех и годному для принесения в жертву во славу Богини, дабы не навлечь Ее пагубного неодобрения и избегнуть Ее гибельного желания».

Пылая глазами, Джейн повторила:

– Девственник!

– Где ты это взяла?

– Какая разница где? Здесь сказано: Питер девственник.

– Ну, Джейн, ты же понимаешь, Богине не нужны…

В дальнее дерево на горизонте ударила молния. Гвен ахнула. Джейн, однако, даже не вздрогнула. Она чувствовала, как энергия грозы гневом вливается в ее вены, поднимает дух, прибавляет силы. Каждый волосок у нее на теле встал дыбом. Гвен теперь казалась меньше и, съежившись, отступала от Джейн, словно тень, склоняющаяся перед светом.

Гром наполнил пространство класса.

Джейн трясла бумагой у русалки перед лицом.

– Я только хочу понять, что же вы делаете, раз ты с ним не спишь?

– Он мой консорт.

– Да, но что это значит?

– Питер… облегчает мою боль. Он делает мою жизнь проще.

В шоке, словно от удара молнии, Джейн почувствовала, как осколки и обрывки информации складываются в единое слепящее озарение.

– Он грехотерпец, ведь так?

Секундное колебание Гвен сделало дальнейшее отрицание бессмысленным.

– А что тут такого?

– Ах ты… гадина! Я думала, ты храбрая, я думала, ты сильная. Но ведь от тебя этого и не требовалось, не так ли? Ты ни хрена не чувствовала. Ты вообще не страдала. Это Питер страдал. Это у Питера болели ноги, когда ты плясала до упаду, это Питер переносил твои похмелья и кокаиновые ломки. Это Питер платил за все твои удовольствия, верно? Ну-ка скажи мне: когда ты дурно обращаешься с ним, кто чувствует себя виноватым? А? Ведь не ты же?

Молния подбиралась все ближе. На фоне зеленоватой послеполуденной темени искусственный свет делал лицо Гвен слишком белым, кожа словно обтягивала ее череп.

– Консорты для того и существуют. Может, никто об этом не говорит, но все знают. Я не сделала ничего, чего не делалось бы каждый год в каждой общине от начала времен. Так что тут ничего особенного. Что тебя так расстроило?

– Ты каталась на халяву, а платил за проезд Питер.

– Мне положено!

Джейн охватило зловещее спокойствие. Она ничего не сказала. Она была средоточием бури, оком ее силы. Вся суровая мощь стихии вливалась в нее. Она смотрела на Гвен с богоравным презрением.

С жалким писком русалка отвела глаза и метнулась к двери. Она ухватилась за ручку и, обретя таким образом точку опоры, на секунду повернулась обратно, прежде чем удрать.

– Все равно твое мнение ничего не значит, мисс Великая-и-Ужасная Джейн Олдерберри! Я по-прежнему Королева Лозы, а Питер по-прежнему мой консорт. Вот мы кто, и вот каковы наши отношения. Может, тебе это не нравится, ну и что с того? Таков порядок вещей, и ты ничего с этим поделать не можешь. Ничего!

Дверь за ней закрылась.

Джейн осталась в классе одна среди парт со сдвоенными фибергласовыми сиденьями, неотличимыми друг от друга и похожими на детей с пустыми, лишенными черт лицами. Они терпеливо ждали, пока подменыш заговорит.

«Поживем – увидим», – сказала Джейн про себя.