Текст книги "Хроники железных драконов (сборник)"

Джейн посмотрела. Во все стороны от камня расходился мир. Он был виден ей до самого края. Между городами как на ладони тянулись нити скоростных трасс, а за ними раскинулись горы, океаны и лед. Это было в точности как макеты из гипса и лишайника, какие каждый год готовят второкурсники-геоманты, чтобы на примерах осветить такие темы, как «Электричество на службе промышленности» или «Аллегория просвещает массы».

– Он круглый! – воскликнула она. – Мир круглый!

– Он круглый, потому что это только иллюзия. Мира не существует – ни в каком материальном смысле, – и поэтому он постоянно меняет форму. – Теперь диск вращался, медленно, но заметно двигаясь под усыпанным облаками куполом неба. – Данный видимый образ – то, что мудрые называют Колесом. Ты сейчас видишь бытие таким, каким видит его сама Богиня.

У Джейн закружилась голова. Она быстро отвела взгляд от горизонта, но в желудке сохранилось неприятное ощущение.

В голосе ламии проступило безумие визионера.

– Это я привела Колесо в движение, из-за собственной гордыни и глупости, и была наказана: обречена на то, что мои дети будут ходить на двух ногах, а мои потомки не будут верить мне и станут насмехаться надо мной, и – самое жестокое – обречена на бессмертие, дабы увидеть последствия своих деяний.

Земля теперь вращалась быстрее. Джейн пошатнулась, но устояла.

– В качестве жеста милосердия, чуть менее жестокого, чем само наказание, мне обещано, что однажды, когда я уничтожу последний след своего существования, мне будет даровано исцеление. Но этот день наступит еще очень, очень нескоро.

Над несущейся по кругу землей стонали ветра.

– Тем временем Колесо вращается. Ничтожества возвышаются, а великие низвергаются в ничтожество. Лучшие неизбежно терпят поражение, а дерьмо всегда всплывает наверх. Здесь источник всей мировой скорби – в этом непрестанном вращении, постоянно ускоряющемся, всегда приносящем нас обратно туда, где мы уже были, но повзрослевшими, изменившимися, покрытыми шрамами и исполненными печали. Если бы я только знала, кто мне шепчет, я бы ни за что не стала слушать. И Колесо не пришло бы в движение.

Джейн крепко зажмурила глаза. Голова у нее шла кругом. Она сделала неверный шаг ближе к камню и опустилась на колени, чтобы не упасть.

– Кому принадлежал голос? – спросила она. – Кто искушал тебя?

– Кто на самом деле? Кто наказал меня за то, что я ее слушала? Кто решил привести в движение Колесо и счел, что вину за это надо возложить на меня? Одно и то же лицо.

– Кто?

Голос ламии сделался очень спокойным.

– Кто! Богиня, разумеется. Кто бы еще посмел?

Джейн протянула руку, чтобы опереться о камень. Как только пальцы коснулись его поверхности, вращение прекратилось. Головокружение прошло. Глаза резко распахнулись, и она уставилась снизу вверх на ламию. Вверх – мимо безупречной геометрии ее колец. Мимо томного запаха и изгиба ее живота. Мимо коралловых ореолов ее сосков. Во вселенные ее радужек, в черные провалы ее зрачков.

Ламия улыбалась. Это была теплая и доверительная улыбка, которая светила из самой основы ее существа.

– Ты хочешь меня.

– Да, – недоуменно ответила Джейн. До этого ее никогда особенно не тянуло к представителям своего пола. Мальчики всегда казались ей интереснее. Но ламия завораживала притягательностью андрогина, словно в ней воплощалось все, что Джейн находила привлекательным и в женском, и в мужском теле.

– Тогда поцелуй меня.

Ламия приблизила губы к губам подменыша. Ее губы влажно разомкнулись, за ними мелькнул розовый язычок. С сердцем, трепыхающимся, словно птица в ладонях, девушка беспомощно потянулась вверх к ней.

– Хватит, старая скважина!

Пак схватил Джейн за плечи и рванул на себя. Она задела за оттоманку и упала спиной на пол.

Ламия снова сделалась старой – старой и омерзительной. На кратчайшее мгновение выражение мягкого сожаления скользнуло по маске ее лица и пропало. Она сложила руки, пряча кисти.

– Все, уходим, – твердо произнес Пак.

– Я включу вам свет.

– Не утруждайся.

Пак поставил Джейн на ноги и вывел ее из комнаты. Пока девушка предавалась иллюзиям, дом исцелился. Внутренние перегородки воскресли и покрылись обоями с набивным рисунком. Гости проходили через устланные изящными коврами и обставленные удобной мебелью комнаты. В прихожей канделябры матового стекла мягко освещали им путь. Когда они вышли, пивные бутылки с крыльца пропали. Граффити впитались в камень.

– Она окончательно свихнулась, – сказал Пак, когда они снова оказались на улице. – А эти ее безумные истории! Однако нынешняя телега превзошла все прочие. Если б мне не так сильно требовались деньги, я бы…

Он брезгливо сплюнул. Не замедляя шага, он встряхнул, открывая, летные очки и напялил их. По черной стеклянной поверхности линз скользили неоновые радуги. Теперь Пак походил на зловещее насекомое. В таких очках ночью чувствуешь себя слепым, но поступь фея оставалась решительной и твердой.

– Что она пыталась сделать? – нерешительно спросила Джейн.

Она все еще пребывала в легком обалдении, не совсем уверенная, где настоящее – мир, как она видит его сейчас, или тот, что открылся ей в видении ламии.

Уже давно стемнело. Сверчки и костлявые призраки наводнили улицы, поднимаясь из вентиляционных шахт метро, служебных туннелей и ливневой канализации, образуя небольшие группки у фонарных столбов, наблюдая за происходящим из дверей. На Джейн, пожевывая палец, уставился молодой вервольф. Когда они проходили мимо, он выплюнул фалангу им под ноги.

– Ты не знаешь? – удивился Пак. – Она собиралась…

– Эй, студент! – Рядом притормозил бегемот, и старый седой тролль высунул голову из кабины. Он искоса глянул на них, обнажив бурые зубы и ужасные десны. – Как это тебя еще не вышвырнули? – Он взглянул на Джейн. – У тебя, смотрю, новая подружка?

– Злобный Том, – улыбнулся Пак. Настороженно, неискренне. – Что хорошего слышно?

Они пожали друг другу руки, и Джейн заметила краешек маленького, завернутого в полиэтилен пакета, прежде чем тот исчез в кармане ее спутника. Тролль провел пятерней по испещренной коричневыми пятнами голове и, понизив голос, сказал:

– Ходят слухи, отрава вышла на улицы.

Пак отступил от бегемота.

– Э-э, нет. С этим дерьмом я не связываюсь.

– Никто не просит тебя ни с чем связываться, – раздраженно произнес Злобный Том.

– Найди себе кого-нибудь другого.

– Ладно, ладно.

– Я в этом деле не участвую.

– Нет? Что ж, очень жаль. Там хорошие деньги.

Бегемот нетерпеливо всхрапнул, и Злобный Том выжал сцепление и газанул двигателем, чтоб не заглох. Зыркнув на Джейн, он подмигнул Паку.

– Пора мне. Не пропадай, слышишь?

Когда бегемот уехал, Джейн спросила:

– Что за отрава?

– Плохие новости. Не увлекайся этим.

Они молча вернулись в Хиндфелл и по галерее перешли на Бельгард. Когда Пак уже сворачивал у эскалатора прочь, Джейн сказала:

– Хочу кое-что прояснить. Я не богатая сука, как ты очень деликатно заметил.

Паку потребовалась секунда, чтобы припомнить собственную такую же реплику. Когда это произошло, он нахмурился:

– Эй, я же извинился.

– Послушай меня, ты! Я здесь на стипендии, ясно? У меня больше нет никаких источников дохода. Ни покровителей, ни работы, ни сбережений – ничего. Только стипендия, и университет только что ее отобрал. Так что хочешь жить, умей вертеться. Откуда-то же должны браться деньги?

– Но твоя одежда…

– Я ее украла. Да, шмотки крутые, потому что если уж красть, то лучшее, верно? Я просто хотела, чтоб ты знал. Я не богатая, и вообще… Просто выживаю, как умею.

– Эй, я тоже. – Тон у Пака был изумленный. – В смысле, может я и не стипендиат, но образование значит для меня очень много. Я учусь в Фармакологическом колледже. Через все это дерьмо я прохожу, только чтобы заплатить за него.

– Вот и ладно. Теперь мы друг друга понимаем.

Джейн собралась уходить. Ее слегка колотило, то ли от ярости, то ли от пережитого страха.

Но Пак задержался.

– Эй, послушай. Может, как-нибудь выберемся куда-нибудь? Может, сходим потанцевать? – Он увидел, что она собирается покачать головой, и постучал себя по лбу костяшками пальцев. – Вот идиот – я же тебя еще не обаял. – Он принялся рыться в карманах, охлопывать джинсы, засовывая руки в глубины куртки. – Тебе понравится, это самый надежный талисман из всех существующих. Мне бы только… А! Вот он.

Он извлек из-за пазухи призрак розы. Лепестки были красные, темнее крови, с лиловыми отблесками. Роза слабо, но заметно просвечивала.

Склонившись в глубоком поклоне, он вручил цветок ей.

Когда ее пальцы сомкнулись на стебельке, роза исчезла в воздухе. И Пак оказался прав. Джейн была очарована.

– Ну, так как насчет?..

Он убрал в карман темные очки и пристально смотрел ей в глаза. Его искренность не вызывала сомнений. Вопреки доводам рассудка, Джейн обнаружила, что Пак ей нравится. Под грубой оболочкой таился сильный характер. Более того, она испытывала огромную тягу к нему. Нечто у нее внутри отзывалось на его присутствие.

– Нет, – ответила она.

Вернувшись к себе в комнату с вечеринки у Дженни Зеленые Зубы, Джейн пребывала слегка под газом. Радиатор шипел и дребезжал, выдувая из вентиляции мелкие пузырьки.

Стоял холодный осенний день. Город за окном выглядел тусклым и вялым. Вдалеке чугунными утюгами громоздились тучи. Перед ними мельтешили черные точки: грозовые ведьмы в полете. Несколько кожистых дубовых листьев, занесенных на такую высоту невесть какими ветрами, мокро прилипли к стеклу.

Джейн плотно задернула занавески и в приглушенном свете разделась. Мартышка уехала на полевую практику и вернется лишь завтра вечером. Джейн легла на кровать и начала трогать себя, неторопливо лаская груди, проводя ладонью по животу. Сначала она думала о Паке, а потом не думала вообще ни о чем.

Ее пальцы лениво скользили между грудей, вдоль выпуклой равнины живота. Круглый лобковый холмик густо покрывала буйная поросль. Иногда ей нравилось представлять это лесом, по которому она бродит, маленький одинокий исследователь. Пальцы скользнули к входу в лабиринт, почувствовали влагу и задержались. Это был заколдованный лес, и молчаливый. Даже птицы не пели в ветвях. Она бродила там, озираясь в недоумении. Пальцы задвигались чуть быстрее. Все притихло в ожидании, исполненное надежды. Пальцы замедлили движение. Они начали дразнить клитор. Далеко впереди лежал подъем, и, совершенно не торопясь, кружными лесными тропинками она приближалась к нему.

Погружаясь в фантазию, Джейн не переставала осознавать наличие комнаты, постели, на которой лежит, и потолка над головой. Играя со своей кнопкой, она чувствовала, будто поднимается и кровать вместе с ней, набирая скорость, взмывает вверх, ракетой устремляясь прямо в небо. Комната осталась позади, университет и Город и все здания разваливались и отпадали все дальше и дальше вниз.

Потолок пульсировал и растягивался, утончаясь и растворяясь. Сквозь его исчезающую дымку проступили первые звезды. Они множились и становились гуще. Джейн тяжело дышала и извивалась на своей постели. Простыни под ней сбились. Еще быстрее. Небо потемнело.

Она набирала высоту.

С усиливающимся ощущением предвкушения она побежала по склону вверх. Мимо по обеим сторонам пролетали деревья. Быстрей и быстрей, в такт настойчивому движению пальцев, она бежала, неотделимая от Джейн, которая за много миров отсюда взмывала в небо. Она достигла вершины и в недоверчивом изумлении взглянула вниз.

Внизу располагался коттедж.

Это был невысокий дом, белый, чуждый очертаниями, и, хотя она точно никогда не видела подобных зданий, он был знаком ей, словно повторяющийся сон. К дому примыкала надворная постройка без окон, но с широкой дверью, занимавшей целиком одну из стен. К этой двери вела короткая, но широкая дорожка. На крыше находилась, должно быть, телевизионная антенна, потому что у нее отсутствовали защитные чары, положенные громоотводу.

Зачарованная, Джейн медленно спустилась по извилистой тропинке к задней двери. Та открылась от толчка, и девушка шагнула в кухню. Мучительно знакомые запахи окружили ее.

Там была женщина, и, хотя разум твердил, что эта женщина ей совершенно незнакома, нечто у Джейн внутри радостно подпрыгнуло при взгляде на нее. Женщина сидела за столом, покрытым жаростойким пластиком, мрачно ссутулившись и опустив голову. Слева на столе стояла бутылка виски и ополовиненный стакан, справа пепельница.

Джейн на цыпочках вошла внутрь, боясь заговорить, чувствуя необходимость подойти ближе. Женщина – волосы у нее были темные, средней длины и вьющиеся – не услышала ее.

Джейн тронула ее за локоть.

– Мама?

Негромко вскрикнув, ее мать подняла глаза.

Глава 14

Мартышка залезла в ее тайник. Джейн держала его под кроватью в коробке, прикрыв ворохом старых колготок. Соседка выволокла из-под кровати коробку, вытряхнула содержимое на пол и все перерыла. Возмущенная Джейн кинулась собирать свои вещи. Здесь была книга – та самая, украденная для ламии, – которую Джейн на днях собиралась вернуть в библиотеку, были кредитные карточки и визитки, которые она стащила у Гальяганте, трубка, гашиш и детское масло, хранимые про запас, пока у нее не найдется время и уединение, и несколько дорогих для нее предметов времен Гвен и Питера. Ничто не пропало. Мартышка вынюхивала информацию.

В коробке не было ничего, что приоткрыло бы Мартышке ее секреты. Джейн прятала свои вещи не из боязни, что они выдадут какие-то ее тайны, но потому, что они имели для нее особую ценность, и ей не хотелось, чтобы кто-нибудь шарил в них своими грязными лапами.

Злость злостью, но к ней добавлялось тревожное ощущение неуюта. Что-то близилось. Мартышка явно затевала какую-то пакость. Джейн знала, как работают мозги у ее соседки по комнате, – произошедшее было нехорошим звоночком.

В коридоре раздавались взрывы хохота. Прочие хабундинки украшали двери тисовыми венками. Позже они раздерут на части кабанью тушу и обрызгают кровью все притолоки. Джейн не собиралась присоединяться к ним. Мрачное настроение последних дней не располагало к подобным радостям. Тьма и холод глубоко запустили когти в ее нутро. Зима еще никогда не тянулась так долго.

Она задернула занавеску, скинула одежду, облила себя спереди детским маслом и размазала его по телу. С третьей спички удалось раскурить трубку с гашишем. В ее рассеянном состоянии потребовалось чуть ли не полчаса, чтобы перенестись туда-нибудь.

– Расскажи про себя.

Она в сумерках догнала идущую по берегу реки мать. Джейн неловко сцепила за спиной руки. Мать размашисто шагала с ней рядом, ее руки были скрещены на груди. Ни та ни другая не решались прикоснуться друг к другу.

– Ну… Я работаю косметологом. Мы с Фрэнком в итоге разошлись семь лет назад. Теперь я в основном одна. – Она отрывисто рассмеялась. – Сомнительная формулировка, а? Еще служу добровольцем в больнице.

– Ах, мама.

Джейн смотрела на мелькающие под ногами камни, на кучи плавника, битого стекла и пластиковых бутылок, отмечающие границу слабого речного прилива. Ей хотелось спросить мать о стольких вещах: что ты чувствовала, когда я пропала? Что, по-твоему, произошло? Искала ли ты меня, и где искала, и когда наконец сдалась? Но почему-то она не могла задать ни один из этих вопросов. Не находила подходящего момента.

– Это новая блузка? – спросила вдруг мать.

– Да, а что-то не так?

– Ничего. Почему всегда что-то должно быть не так? Только не кажется ли она тебе несколько простоватой? Ты бы так мило выглядела, если бы придавала немного больше значения вещам и косметике. Сложение тебе позволяет.

– Послушай, у меня куча поклонников, я отнюдь не страдаю от недостатка внимания. Давай не будем в этот раз про косметику.

В тоне матери прорезались острые нотки.

– Ты ведь не позволяешь им пользоваться твоей слабостью, правда? Единственное, о чем я жалею, что не сберегла себя для свадебной ночи. Не смотри на меня так. Если позволить им делать с тобой, что им хочется, они не станут уважать тебя после. Даже твой отец. Я убеждена, что если бы только… ладно, неважно.

Таинственный в сумраке танкер разгружал нефть на другой стороне реки. Мать и дочь остановились, стали смотреть.

– Мама, я тут думала. Может, тебе не стоит столько пить?

Мать глядела на танкер, не говоря ни слова.

– Послушай, мам. У меня, наверное, некоторое время не будет возможности навещать тебя. Сессия на носу. Я буду страшно занята. Может, мне не удастся прийти снова, пока зима не кончится. Как-нибудь весной.

Мать покачала головой, по-прежнему не слушая.

– Эти сны так утешают меня, – сказала она. – Ты не представляешь. И хотя я знаю, что они не настоящие, все-таки я чувствую: на каком-то уровне они реальны. Боюсь, я не совсем ясно выражаюсь.

– Это не сны, мама.

– Тсс, Джейн.

– Однажды я приду сюда по-настоящему. Я работаю над этим сейчас, учусь всему, что можно. Однажды я вернусь домой.

– Нет. – Мать Джейн начала тихонечко плакать. – Нет, не надо. Не делай этого со мной.

Джейн захлестнул неописуемый прилив любви и вины. Не думая, она протянула к матери руку и сбросила бутылочку с маслом. Та полетела через всю комнату, и все так перепачкалось маслом, что у Джейн на уборку ушел не час и не два.

– Встань, старый камень!

Профессор Немезида рубанула ясеневой палочкой по серому обломку скалы. Палочка разлетелась в щепки. Студенты семинара затаив дыхание склонились над рабочим столом.

Камень зашевелился и потек вверх, обводы его поплыли. На полдороге он снова неподвижно застыл – полуоформившееся нечто, для наметанного глаза представлявшееся смещением в сторону антропоморфности, но не более.

– Что мы только что доказали? – вопросила профессор, смахнув обломки палочки на пол.

Ее пронизывающий взгляд шарил по лицам студентов. Никто не хотел встречаться с ней взглядом.

– Мисс Зеленые Зубы. Отвечайте немедленно.

– Что камень крепче дерева, – рискнула ответить Дженни. Профессор довольно часто довольствовалась тавтологией, если та была высказана достаточно остроумно.

– Это определенно неприменимо к черному дереву и пемзе! – рявкнула Немезида.

Студенты съежились, оглушенные гнилостно-мясным запахом ее недовольства.

– Мисс Олдерберри. Отвечайте не задумываясь.

– Мы продемонстрировали, что все – живое. – Немезида нахмурилась, и Джейн быстро поправилась: – Что жизнь заложена во всей материи. Даже вещи, кажущиеся инертными, таковыми не являются, они просто спят.

– Подкрепите свое утверждение примером.

– Гм, ну, vis plastica, например, – животворные токи. Когда овцы и кобылы стоят на лугу к ним спиной, они беременеют новой жизнью. Когда токи обвевают поверхность скалы, камень приходит в движение в стремлении к сложной форме и собирается в образы неуклюжих зверей, черепов и костей и свернувшихся змей, которые невежды принимают за окаменевшую древнюю жизнь. А после того как эти токи уходят и их оживляющее влияние пропадает, присущий камню обычный замедленный обмен веществ возвращается и камень снова впадает в дрему.

– Как это доказывает вашу мысль?

– Ни во что нельзя вложить свойства, не присущие этому предмету изначально. Фиолетовый свет, пропущенный через красную линзу, можно сделать красным путем изъятия синего компонента. Но тот же луч не пройдет через желтую линзу, ибо желтый в нем не заложен. Таким образом, в камне должна быть заложена жизнь, коль скоро его можно заставить, хотя бы временно, двигаться и жить.

Профессор Немезида круто обернулась к девочке-зимородку.

– Мисс Клюнь-Немножко, предположим, vis plastica не отвернет от скалы, а, напротив, станет дуть на нее день за днем, какие знакомые формы жизни она породит?

– Горгулий и каменных ползунов.

– Обоснуйте свой ответ.

– Как было только что сказано, вещи действуют в соответствии со своей природой. Новая жизнь сохранит каменное тело и привычное мышление. Что включит в себя приверженность вертикальным поверхностям, определенную замедленность процессов и…

Класс, где проходил семинар, был невелик, а радиаторы выставлены на полную мощность. Они дребезжали и стонали от напряжения, вырабатывая столько жара, что окна запотели и потекли. Воздух тоже был спертый. Джейн дождалась, пока преподавательница отвернется, и, прикрыв рот рукой, зевнула.

Потревоженная невесть каким внутренним чувством, профессор неожиданно напряглась. Затем сурово посмотрела через плечо на Джейн. Водянистые с розовыми обводами глаза Немезиды сделались вдруг жесткими.

– Извините, я… – начала Джейн.

Она осеклась. В комнате было пусто. Тепло улетучилось. Исчез бледный свет зимы, заглядывающий в окна, уступив место слишком широкой и темной панораме теряющихся в бесконечности крыш. Фактически это была вообще не та комната. Джейн находилась в гостиной аспирантской квартиры на верхнем этаже Бельгарда. Низко над горизонтом пылал углями индустриальный закат.

Стояла ночь.

Джейн оцепенело поднесла руку к оконному стеклу. Оно оказалось ободряюще прохладным и твердым.

«Соберись, – сказала она себе. Потом: – Что я здесь делаю?»

– Джейн, – произнес кто-то. – С тобой все в порядке?

В оконном стекле рядом с ее собственным отражением возникло еще одно, сначала бледное и расплывчатое. Оно рябило, приближаясь, и оформилось сперва в череп, затем в лицо, точеное и красивое; глазные впадины казались темными в свете флуоресцентных ламп, льющемся с потолка. Зрение подменыша резко сфокусировалось на нем.

Это была Гвен.

Джейн, ахнув, резко обернулась. У нее за спиной стояла вовсе не Гвен, а Сирин. Джейн снова оглянулась на окно, но больше не могла различить лицо Гвен в отражении Сирин.

– Святая вода! – Подруга взяла ее за руку. – Да что с тобой такое?

– Я…

Повернувшись к окну спиной, Джейн скользнула взглядом мимо пустых банкеток в сторону коридора, где гомонящий поток преподавателей и студентов втекал через массивные двери в лекционный зал Лесного царя.

– Немезида вышвырнула меня со своего семинара. Ничего не помню. Наверное, полдня потеряла.

Только теперь она осознала, как отразилась на ней вспышка профессорского раздражения, и пришла в ярость. Все, что она делала с того момента – учебные занятия, встречи с друзьями, – было украдено.

– Вот сука! – пробормотала она. Затем добавила еще более сердито: – Ну и пес с ней! Черт подери ее натрое после полуночи!

– Вот и молодец. – Сирин накинула аспирантский капюшон Джейн на голову и втащила ее в толпу. – Прикинься важной цацей. Вряд ли кто-нибудь занимается отловом зайцев, но… – Она рассмеялась. – Ты когда-нибудь в жизни видела столько твида?

– Непохоже, чтобы они нарочно. – Девушки без приключений миновали створки из красного дерева. – Я пыталась… эй, а куда мы, кстати, идем?

Джейн предпочла бы места в верхней части амфитеатра, поближе к краю, где меньше всего вероятность навлечь на себя внимание, но Сирин протащила ее вниз к пятому ряду слева в тени возвышения, сразу за преподавательскими местами. Позади кафедры на складных стульях терпеливо восседали деканы университета, словно вороны на заборе.

– Это лекция по глубинным основам, глупенькая. Я говорила тебе о ней за обедом, уже не помнишь?

Джейн помотала головой. Не обращая внимания, Сирин продолжала:

– Эту лекцию читают только раз в десять лет. Остальное время лектора держат в катакомбах, запечатанными в кувшин с оливковым маслом.

– Да ладно.

– Серьезно. Я знакома с лаборантом, который помогал его процеживать.

На кафедру поднялся козлорогий администратор. Он откашлялся.

– В натурфилософии героев очень немного. Однако сегодня я представляю вам не просто героя, но воина, настоящего ученого-берсерка, того, кто предпринял лобовую атаку на самые сокровенные тайны Богини. Когда он и его товарищи двинулись на приступ ее цитадели, они знали, что эта попытка может уничтожить не только их самих, но также верхний и нижний миры. Но это ни на миг не отпугнуло их. Ибо они обладали мужеством убеждений. Их вела интеллектуальная честность. Только один из этого славного отряда вернулся. Теперь он стоит перед нами. Есть ли такие, кто меньше нуждается в представлении, чем мой выдающийся коллега? Позвольте представить вам самого великого из ученых, живое интеллектуальное сокровище и прекраснейший образец в нашем собрании… – (Сирин ткнула Джейн локтем в бок.) – профессора Тарэппла.

В громе последовавших за этим аплодисментов он изящно ретировался на пустой стул, а на помост поднялась сморщенная фигура.

Даже для кафедры глубинных основ, которая, согласно весьма распространенному мнению, довела концепцию свободных искусств до крайности, профессор Тарэппл представлялся фигурой весьма гротескной. Он выглядел как скрюченный огарок: иссохшее, спекшееся туловище с обугленными палочками конечностей. Челюсть у него отвисла, поступь была медленной и болезненной – настоящая энциклопедия старческих немощей.

Он нащупал микрофон. Почерневшие пальцы сомкнулись на нем с негромким «бум». Тарэппл поднял выжженные глазницы к потолку. Джейн сообразила, что он слеп.

– Господа, – произнес он, – ученые и власти предержащие. – Голос у него был слабый и писклявый, но усилители разносили его по всей аудитории. Снизу его голова на костлявых плечах казалась огромной, словно арбуз на столбе забора, готовый вот-вот свалиться. Профессор обеими руками вцепился в кафедру. – Мир мы воспринимаем в трех состояниях, каковые часто могут показаться действующими друг другу наперекор. Это… – Он сбился, почти заглох и с усилием продолжил: – Это… это… во-первых, несомненное состояние. То, как видит ребенок, когда хлеб есть хлеб и вино есть вино. Второе состояние – это… – Он слегка покачнулся. – Это согласованная реальность, тот набор договоренностей, согласно которому мы уславливаемся, что хлеб есть пища, а вино есть дух товарищества. – (Послышались редкие вежливые смешки.) – Третье – это исследуемое состояние, то, с которым имеют дело наши коллеги на магических факультетах, взаимодействие сил, каковое они полагают конечной реальностью. – (Более громкий и искренний смех.) – Однако давайте спросим себя, что лежит за всеми тремя? Каково истинное состояние того, что мы могли бы назвать гиперреальностью? – Долгое молчание. – Первый слайд, пожалуйста.

Огни погасли, и из проекционной будки в заднем конце зала донесся отчетливый щелчок. На стене за кафедрой появилось яркое изображение чудовищно огромной морской раковины, висящей над бескрайним океаном. Аудитория хранила молчание.

Профессор Тарэппл нащупал лазерную указку, оставляя пятна сажи на поверхности кафедры. Дергаными, марионеточными движениями он направил указку на слайд. Красная световая точка метнулась к краю экрана.

– Это… – Голова у него задрожала. – Это… это Спиральный замок. – (Ни один из присутствующих в зале не смел вздохнуть.) – Никто, кроме меня, никогда не проникал так глубоко в тайны Богини. Океан, над которым он подвешен, есть само время и, насколько можно определить при помощи нашего несовершенного оборудования, простирается бесконечно во всех направлениях. Следующий слайд.

Щелк. Изображение плавающей в бездне ленты, изогнутой в форме восьмерки.

– Это – лента Мебиуса с одной петлей.

Щелк. Более сложная фигура.

– С двумя.

Щелк. Следующая.

– С шестнадцатью.

Щелк. Стеклянная реторта, нечто вроде перегонного куба, носик которого загибается сам в себя, а затем выходит с дальнего конца, так что его внутренняя поверхность переходит в наружную. Хотя фон по-прежнему отсутствовал, сооружение переливалось отраженными цветами, словно мыльный пузырь.

– Это трехмерный эквивалент первого слайда.

Щелк. Новый мыльный пузырь, бесконечно более сложный.

– Шестимерный эквивалент второго слайда.

Щелк. Третий пузырь, изображение качеством хуже первого и второго слайда.

– Двенадцатимерный эквивалент третьего слайда.

Щелк.

– Снова Спиральный замок.

На этот раз физическая форма явно представляла собой тело высшего порядка в прогрессии, предполагаемой предыдущими слайдами. Попытки проследить его запутанные изгибы вызывали головокружение.

– Вы заметите, как он накладывается сам на себя. Эта рекурсивная многосложность простирается на тринадцать измерений как минимум. Посетитель, пройдя по простой кривой одного-единственного перехода, может оказаться физически вывернут таким образом, что, войдя правшой, выйдет левшой. Однако прохождение данного перехода в обратную сторону не обязательно исправит повреждение; оно может скорее произвести вторую инверсию, в результате которой внешняя поверхность объекта сделается изнаночной: кожа окажется внутри, а потроха, так сказать, снаружи. Но что… что… что это означает на практике? Здесь мы должны предпринять краткий экскурс в область переселения душ – я не стану утруждать вас математическими подробностями, обещаю. – Он подождал смеха, но смеха не было. – Не все вошедшие в Спиральный замок покидают его. Но те, кому это удается, могут с равным успехом возродиться как в будущем, так и в прошлом. Было… было продемонстрировано, что в каждый отдельно взятый момент может существовать не менее шести инкарнаций личности. Хотя я бы не советовал им встречаться.

Двое или трое из старшего преподавательского состава хихикнули, словно услышав бородатый анекдот.

Джейн с трудом поспевала за ходом лекции. Яркое белое изображение Спирального замка слепило, будто магниевая вспышка. Оно раздувалось и опадало перед ее внутренним взором, словно дышало. Глаза у Джейн пульсировали и болели, когда она пыталась постичь логику его инволюций. Пришлось отвести взгляд.

В бледном отраженном свете слайда все лица казались серыми и собранными, словно их обладатели пребывали в трансе. Джейн обнаружила, что рассматривает профиль Сирин. Сейчас сходство с Гвен казалось сильнее, чем когда-либо.

А может, она и вправду – Гвен?

Мысль была тревожной и мучительной. Но не новой. Джейн уже некоторое время подозревала нечто подобное. Если профессор Тарэппл говорит правду, то вполне возможно, что Гвен возродилась в Сирин. В таком случае заряженные полюса их противоположных судеб неизбежно сведут их на общей орбите вокруг общего рока.

Джейн очень нравилась Сирин. Она была открытая и щедрая и, несомненно, превосходила подменыша интеллектуально. У Сирин имелись задатки блестящего алхимика. Джейн могла многому у нее научиться. Но она не смела вмешиваться в жизнь подруги, если это означало возможное повторение прежней трагедии.

Опять-таки, если Сирин не являлась инкарнацией Гвен, не было никакой нужды избегать ее. Проблема заключалась в том, что способа выяснить это просто не существовало.

Другое дело – Пак.

– Жабоглоты! Ракозадые куцехвостые шмары! Трескоголовые мокропузые ублюдки!

Джейн резко пришла в себя. По всей аудитории слушатели просыпались и будили друг друга. Сидевший впереди Джейн преподаватель из тегов выпрямился, пошатываясь, и всхрапнул. Гном слева провел рукой по своей обсиженной грибами лысине.