Текст книги "Мама кукол"

Глава 5

Из дневника Нины Измайловой

(написано на сложенном вдвое листе в клетку,

спрятанном между страниц):

Что нужно спросить у Семена Витальевича при следующей встрече:

– За какой период может развиться шизофрения? В частности, бред преследования и галлюцинации?

– Может ли у абсолютно здорового на вид человека за пару недель развиться острая ее стадия?

– Как она обычно протекает?

– Каковы первые симптомы?

– Может ли острая стадия сама собой сойти на нет, без медикаментозной терапии и госпитализации?

– Какую опасность представляет больной для себя и для окружающих? Может ли он навредить себе?

– Велика ли вероятность самоубийства или смерти по неосторожности (несчастного случая)?

– Может ли больной в период ремиссии вернуться к прежнему образу жизни? Уйдут ли галлюцинации и бред?

– Если больной в стадии обострения сбежал из дома, сможет ли он при наступлении ремиссии вернуться домой самостоятельно? (Нет!!! Слишком очевидно)

– Всегда ли шизофрения наследственная?

– Как именно передается по наследству (по какой линии, через сколько поколений и т. д.)?

– Какова вероятность, что болеть будут несколько членов семьи одного поколения?

Вошедшая в комнату Тоня застала Нину притихшей. Она по-прежнему сидела на полу напротив телевизора, но слезы успели высохнуть.

– Нин, – тихо позвала девочка, понимая, что что-то не так. – Нин, ты чего тут?

Она приблизилась к сестре и поглядела на застывшее глиняной маской лицо. Нина уперлась невидящим взглядом в центр экрана и, казалось, вообще не моргала.

– Нин, – Тоня легонько толкнула ее в плечо.

Нина медленно повернула голову и уставилась на младшую сестру все теми же пустыми глазами, от которых у Тони по спине пробежал холодок.

Девочка еще раз ее толкнула, на этот раз сильнее:

– Але, ты тут? Очнись!

Нина моргнула, и взгляд светло-серых глаз сфокусировался на стоявшем напротив ребенке.

– Тось? – она удивленно обернулась на дверь, словно не понимала, как та умудрилась оказаться рядом. – Ты чего тут?

– Это я тебя спрашиваю, ты чего тут? – огрызнулась Тоня. – Сидишь как зомби, пялишься в одну точку.

Нина сонно поморгала, огляделась по сторонам и поспешно выключила телевизор.

– Да так, фильм один собиралась посмотреть, – ответила она и поднялась. – А ты чего хотела-то?

– Тебе звонят, – Тоня большим пальцем указала себе за спину. – Вроде Кристинка. Я орала тебе, орала, а ты как глухая тут сидишь. Пришлось подниматься, – недовольно поморщилась она. – Ответишь или как?

– Да, уже иду, – Нина суетливо погасила лампу и двинулась к двери, пихая перед собой младшую сестру. – Вы чай пили?

– Час назад. Мама к ужину стол накрывает. Просила тебя заодно предупредить, чтобы ты минут через десять на кухню приходила.

– Хорошо, – Нина вышла из комнаты вслед за Тоней.

– Альф, кстати, Ванькин луноход спрятал. Придется тебе его искать… – Тоня повернула за угол, не переставая вещать. Речь ее стала тихой и неразборчивой, но Нина и не пыталась уловить суть Тониных жалоб. Она внимательно рассматривала дверь в комнату Эли.

«Скребется, дрянь. Не терпится ей…» — эхом раздался в голове голос старшей сестры.

Нина провела рукой по гладкой деревянной поверхности: ничего, ни единой царапины. «Ах, Эля-Эля», – скорбно проговорил внутренний голос.

– Ты издеваешься?

Нина вздрогнула и обернулась на разъяренную Тоню.

– Я что, весь вечер должна за тобой ходить?

– Иду-иду. Альфа найти?

– На звонок ответить! – рявкнула Тоня, и Нина, торопливо обогнув сестренку, грозным видом напоминавшую разозленного гнома, бросилась вниз по лестнице в кабинет отца.

– Але?

– Нин, – защебетали в трубке тихим голосом. Тоня оказалась права, звонила Кристина. – Я чего звоню. У вас дома не завалялся случайно «Собор Парижской Богоматери»? У нас он тоже когда-то был, да кто-то из девчонок, видимо, унес. Вера каждому желающему книги раздает. Папа ее ругает – мы же не общественная библиотека, сколько можно, а та все равно их тайком уносит, добрая душа. И ладно бы назад отдавали в нормальном состоянии, так нет. Половину книг либо возвращают порванными, либо не возвращают вовсе. Что за люди! Нин, алло, ты здесь? – спохватилась Кристина, не получив ни одной реакции на свой монолог.

– Здесь, – отозвалась наконец Нина.

– Ну, так что?

– Что? – не поняла Нина.

– Есть у вас Гюго?

– Да был вроде, – она обернулась к книжным стеллажам, окружившим кабинет по периметру. – «Человек, который смеется», говоришь?

– «Собор Парижской Богоматери», говорю, – терпеливо повторила Кристина. – Я тебя что, разбудила? Ты какая-то рассеянная.

– Нет. Я просто… – Нина сомкнула веки, вспоминая, как выглядит нужная книга. Вроде что-то серийное, в обложках изумрудного цвета. Она открыла глаза и скользнула взглядом по полкам, выискивая среди многоцветия корешков необходимую серию. – Вижу Гюго, – сообщила она и приблизилась к стеллажу. – «Девяносто третий год», «Труженики моря», «Отверженные». Ага, «Собор Парижской Богоматери». Есть!

– Отлично, – радостно пискнула Кристина. – Дашь почитать? Я торжественно клянусь, что верну в первозданном виде в течение недели, максимум двух. Я, конечно, могла бы взять в библиотеке, но завтра воскресенье, она закрыта, а мне невтерпеж, – честно призналась подруга.

– Без проблем, можешь держать у себя сколько душе угодно. Если книга вдруг понадобится кому-то из домашних, в чем я сильно сомневаюсь, я дам знать.

– Огромное спасибо, ты настоящий друг! Ты же завтра к Лильке идешь? Можешь книжку с собой захватить?

– Не вопрос.

– Класс, тогда договорились. Отстань… Ты целый час на телефоне провисела, теперь моя очередь, – прошипела Кристина куда-то в сторону и снова обратилась к подруге: – Ну так что, как день прошел? Пофоткала Графский парк? Дай угадаю, там и Ромка был? – голос Кристины сделался ироничным.

– Был, – коротко подтвердила Нина, приблизилась к столу из красного дерева и опустилась в пустующее отцовское кресло.

– Ох уж мне эта дружба. Как думаешь, между ними правда ничего нет или они просто хорошо скрывают?

– А смысл скрывать? Если бы что-то было, они бы признались, – она откинулась на спинку кресла и закинула ноги на столешницу. – Мне кажется.

– Уверена?

– Да зачем им это? – вновь пожала плечами Нина.

– Ну не знаю… – засомневалась Кристина. – Запретные чувства. Романтика.

– Для тех, кто пачками читает дамские романы, – усмехнулась Нина. – А для приземленной Соньки вряд ли. А Ромка – тот вообще прямолинейнее некуда.

– Значит, реально только дружба? – разочарованно уточнила Кристина.

– По крайней мере, они думают, что да.

– Не отдам, – в трубке послышались звуки борьбы. – Але? Нин? – раздраженно позвала Кристина, в этот раз одержавшая победу.

– Вера? – уточнила Нина.

– Викуся, – сквозь стиснутые зубы прошипела подруга и выругалась куда-то в сторону. – Господи, когда настанут те славные времена, когда у каждого человека будет свой собственный телефон?

– Лет через сто? – предположила Нина и, поразмыслив, сильнее прижала трубку к уху. – Кстати, насчет Викуси. Ты вчера сказала, что она начала бояться Бруксу…

– Начала, – подтвердила Кристина.

– С чего вдруг? – Нина подняла глаза на заглянувшего в комнату Ваню. Тот изобразил пантомиму, очевидно, зазывая на ужин. – Пять минут, – тихо проговорила она брату, и тот, удовлетворенный, ушел, прикрыв за собой дверь. – Из всех твоих сестер Викуся всегда была самой безбашенной. Помнишь, как она ходила в лес охотиться на волколака? А ведь ей тогда и десяти не было. И вдруг испугалась Бруксу? В вашей семье ты самая суеверная.

– Не суеверная, а открытая всему новому, – терпеливо поправила Кристина и обиженно добавила: – Эти трое всегда смеются над моей повышенной чувствительностью.

Нина с силой прикусила нижнюю губу, чтобы не засмеяться:

– Так что насчет Викуси и Бруксы?

– Да фиг ее знает, – безразлично отозвалась подруга. – Несколько месяцев назад она вдруг всех нас предупредила, что, если какая-нибудь незнакомка будет напрашиваться в дом, гнать ее взашей. Что это Брукса. Она, мол, ее видела, и та теперь может за ней прийти.

Нина открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. Кристина поняла ее по-своему.

– Да, я сама в шоке. В такую чушь даже я не верила никогда. Брукса, как же! Даже дошколята понимают, что эту легенду придумали взрослые, чтобы отучить детей открывать дверь незнакомцам. Но грабителем детишек не напугать, вот и придумали сказочку про вампиршу.

– Да, – задумчиво отозвалась Нина, прислушиваясь к звукам возни в трубке.

– Ладно, Нин, мне пора, – приглушенно сообщила начавшая сдавать позиции Кристина. – Завтра у Лильки увидимся, да? Книжку только не забудь.

Связь оборвалась прежде, чем Нина успела попрощаться. Она послушала короткие гудки и нехотя положила трубку. Взяла в руки «Собор Парижской Богоматери», вышла в коридор и замерла. Стены по обе стороны от нее были плотно завешаны картинами – портретами и пейзажами, большими и маленькими, овальными и прямоугольными. Нина медленно двинулась вдоль коридора, всматриваясь в полотна и удивляясь, почему не заметила раньше, что большинство из них висят не на своих местах. Эти картины украшали здешние стены так долго, что в глазах домашних слились с выцветшими обоями и представляли собой ценность не многим бо́льшую.

«Выцветшие обои», – беспокойно заметалась в голове мысль, и Нина приблизилась к пейзажу с изображением объятого бурей маяка. Потянула пальцем раму и наклонилась, чтобы лучше рассмотреть обои. Под прямоугольным холстом ожидаемо оказалось яркое пятно овальной формы – в желто-зеленую вертикальную полоску – и размером куда меньшим, чем пейзаж с маяком.

– И снова я застаю тебя за каким-то странным занятием.

Нина вздрогнула. Картина выскользнула из рук и с глухим шлепком ударилась о стену.

– Почему ты постоянно подкрадываешься? – она перевела возмущенный взгляд на младшую сестру.

– Почему ты постоянно страдаешь фигней? – вопросом на вопрос ответила Тоня. – Тебя Ванька звал к ужину, ты почему не идешь?

– Иду, – Нина поглядела на потревоженный пейзаж и аккуратно поправила съехавшую влево раму. – Не видишь, что ли?

– Я вижу, что ты стоишь и за картины заглядываешь, – Тоня развернулась на пятках и оглянулась на сестру: идешь или как?

Нина послушно поплелась в сторону кухни.

– Что на ужин?

– Грибной суп, – не оборачиваясь, ответила Тоня.

На кухне семья Измайловых ужинала за большим круглым столом. Юля приветливо улыбнулась и подвинула к тарелке Нины корзинку с хлебом.

– Тебя не дозовешься, – беззлобно пожурила она падчерицу.

– Чем ты таким важным занята? – отец оторвался от супа и посмотрел на усевшуюся напротив дочь. – Мы думали уже всей семьей тебе на поклон идти.

– Кристинка звонила. Можно, я дам ей «Собор Парижской Богоматери»?

Отец безразлично дернул плечом. Гюго никогда не был его любимым писателем.

За столом повисла тишина. Каждый был увлечен содержимым своей тарелки, и только Нина исподлобья наблюдала за членами семьи. Слова Эли не давали покоя.

«Чем ближе она приближалась, тем сильнее менялись родственники».

Нина взглянула на папу: он устало тер глаза одной рукой и вслепую тянулся к корзинке с хлебом другой. Всегда внимательная к происходящему вокруг Юля передвинула корзинку поближе к мужу. Нина перевела взгляд на мачеху. Та неторопливо пережевывала еду и влюбленными глазами наблюдала за двумя своими чадами. Ваня ковырял ложкой в тарелке, вылавливая морковку, пока Тоня отрывала корочки с ломтей хлеба – своего и брата – и складывала рядом с собой. Даже в этом двойняшки были идеальным дополнением друг другу – Ваня ел только мякиш.

– Чайник! – Юля оглянулась на плиту, соскочила со стула и сняла фыркающий чайник с огня. – Чай? Кофе? – обратилась она к сидевшим за столом.

– Кофе, – дуэтом ответили двойняшки.

– Вам нельзя. Вы еще маленькие кофе пить, тем более на ужин. Не уложишь потом.

– Зачем тогда спрашивать? – возмутился Ваня.

– Ой, а можно какао? – спохватилась Тоня и пихнула брата локтем, чтобы поддержал.

– Можно, – смилостивилась Юля и потянулась к полке, где стояла жестянка с какао-порошком.

– И плюшки еще остались, – вспомнил Ваня.

– Это Нины, – отрицательно качнула головой Юля. – Вы свои уже слопали. Ешьте теперь печеньки с вафлями.

Две пары одинаковых карих глаз выжидающе уставились на старшую сестру.

– Пусть забирают, – Нина отодвинула тарелку с нетронутым супом. – У меня что-то аппетита нет. Пойду прилягу, книжку почитаю.

Юля поставила кружки с какао перед Тоней и Ваней и прижала ладонь ко лбу падчерицы.

– Все нормально, Юль, – успокоила ее Нина. – Просто устала сегодня. Посуду помыть?

– Нет-нет, мы с Ваней и Тоней сами справимся, – мачеха забрала тарелку из ее рук.

Двойняшки разом прекратили жевать и вновь уставились на сестру.

– И нечего ее взглядом сверлить, – встала на защиту падчерицы Юля. – Она для вас свои плюшки не пожалела.

Нина показала сестре и брату язык и вышла из комнаты. По пути открыла входную дверь, за которой Альф терпеливо ждал, когда его впустят.

– Иди к Юле, сегодня она тебя покормит, – сказала она псу, и тот послушно заковылял в сторону кухни.

Нина поднялась наверх и, воровато обернувшись, прошмыгнула в спальню Эли. На то, чтобы вынуть из видеомагнитофона «Бал вампиров» и выключить телевизор, ей понадобилось меньше минуты. Куда больше времени ушло на поиски книги, которая появлялась в кадре. Разглядеть на экране название и автора не удалось, поэтому Нина ориентировалась на цвет обложки. Нашла на третьей снизу полке. «Реквием блондинкам» Джеймса Хэдли Чейза. Пошевелив остальные книги, чтобы между ними не осталось зазоров – вдруг кто заметит проплешину на всегда идеальных Элиных полках, – она окинула комнату придирчивым взором и погасила свет. Взгляд снова зацепился за дверь. Нина раздраженно одернула себя – ничего там нет, успокойся! – и, бережно сжимая в руках томик одного из самых нелюбимых авторов, пошла в сторону своей спальни.

* * *

 
Легко поддалась тяжелая дверь,
Малышка вошла в темноту:
«Ну, где же ты есть, маленький зверь?
Тебя я найти не могу».
 
 
Поблизости раздался скрип
И тихие шаги.
И тут же вверх пошла она
По лестнице в тени.
 
 
Зашла она в спальню с огромной кроватью,
Прошла мимо зеркала и замерла:
Оттуда смотрело ее отражение,
Такое же точно, но без лица.
 
 
И вдруг со стороны кровати
Раздался дикий жуткий смех.
Малышка резко обернулась
Вся побелевшая, как снег.
 

Нина захлопнула книгу и поглядела на ведьму старого дома, чье лицо взирало с обложки, – сегодня оно казалось озадаченным.

– Разделяю твои чувства, – Нина взяла в левую руку томик Чейза. – Мне тоже не дает покоя вот эта писанина.

Она положила книжку про ведьму на прикроватную тумбочку и в который раз за последний час раскрыла форзац «Реквиема блондинок».

Что я знаю о Бруксах – было выведено аккуратным Элиным почерком.

Нина вновь и вновь перечитывала эти немногочисленные строки, надеясь отыскать подсказку. В голову ничего не шло, ни единой мысли. Все, о чем писала сестра, Нина знала с раннего детства: байки о Бруксе, как и об остальной нечисти, якобы обитающей в их городе, передавались из уст в уста, от одного поколения к другому на протяжении веков. Но в них не было и толики правды, в этом Нина солидарна с Кристиной: страшные сказки сочинялись лишь для того, чтобы внушить детям банальные правила безопасности, пока у тех не отрастет собственный здравый смысл, в народе известный как инстинкт самосохранения. Сказка о Бруксе учит не пускать в дом незнакомцев, страшилка о русалках – не плавать ночью в озере. С мифом о хозяйке пещер и летучих мышах-кровососах тоже все просто – держитесь подальше от расщелин, где легко провалиться в шахту и свернуть шею. Слухи о псе покойной библиотекарши, который якобы отгрыз хозяйке ногу и сбежал в неизвестном направлении, призывают обходить стороной незнакомых собак. Сказка о сумасшедшем кондитере, что прячет в конфетах куски лезвия, – лишнее напоминание о том, что небезопасно брать сладости у посторонних. Неизвестный монстр в лесу – то ли стрыга, то ли волколак – предостережение от ночных прогулок. А весь посыл легенд про оставленные людьми места – ж/д станция с поездом-призраком, заброшенные дома, куда души жильцов заманивают детей, или те же Измайловские конюшни – сводится к одному: не бродить по заброшкам, где в любой момент может что-то рухнуть на голову.

Но Эля, очевидно, действительно верила, что ее преследует Брукса. Более того, она ее видела. Близко видела. Поэтому вариант с жестоким розыгрышем, который первым приходит на ум, можно вычеркнуть. Что остается? Что Эля сошла с ума? Могло такое быть? Нина отрицательно мотнула головой, гоня прочь неприятную мысль, но перед глазами настойчиво мелькала Сара из «Бала вампиров».

– Мама, – Нина устало уперлась спиной в изголовье кровати.

Что, собственно, она о ней знала? Лишь то, что та покончила с собой, и даже наличие двух малолетних дочерей не стало поводом бороться за жизнь. Да, вариант с Бруксой, которая сжила ее со свету, окутает историю флером мистики и романтики, сделает Аню Измайлову мученицей, пожертвовавшей собой ради благополучия семьи, но… Увы и ах, вариант с шизофренией остается в разы правдоподобнее.

Нина подняла книгу над головой, позволяя страницам хаотично перелистываться туда-обратно, и озадаченно нахмурилась, заметив мелькнувшую на полях надпись. Уселась поудобнее и принялась быстро перелистывать страницы.

– Уголь, – прошептала она, отыскав нужный разворот, на котором Эля выводила одно и то же слово. – Уголь, уголь, уголь, уголь, уголь, уголь, уголь… Что это значит?

Почерк явно был Элькин, но буквы непривычно заостренные, нервно выведенные, словно сестра писала в приступе ярости. Нина еще раз пролистала книгу, но ничего не нашла и вернулась к исписанному развороту.

«Уголь» – вопили гневно исписанные Элей строчки.

– Еще раз привет…

Нина подняла голову и посмотрела на стоящую в дверях Юлю.

– Я стучала, а в ответ тишина. Решила, что ты уснула, а лампу погасить забыла, поэтому зашла, – оправдывалась она, приближаясь к Нининой кровати. – Я тебе кое-что принесла, отобрала одну у двойняшек. Можно сказать, отбила в неравном бою, – Юля взглядом указала на поднос в своих руках и присела рядом с падчерицей. – Не помешала?

– Нет, – Нина захлопнула «Реквием блондинкам».

– Тогда держи, – Юля уместила на кровати поднос с посыпанной сахаром плюшкой и кружкой горячего какао. – Конечно, скромное угощение, но больше отбить не получилось, – снова принялась шутливо оправдываться она. – Тоня сегодня в особенно боевом настроении.

– Сегодня? – Нина откусила кусок мягкой плюшки.

Юля на это уточнение задорно рассмеялась:

– Да, Тоня у нас боевая, кость у собаки отберет. Это та, которую двойняшки любят? – она взяла с тумбочки «Ведьму старого дома» и посмотрела на обложку. – Все-таки ваша Лиля очень талантливая: если долго смотреть на рисунок, кажется, будто лицо на нем меняется. – Юля повертела книжку в руках, посмотрела с одной стороны, потом с другой. – Или иллюзия создается в зависимости от угла обзора? Как с Моной Лизой.

– Я передам Лильке, что ты сравнила ее с Да Винчи, она будет польщена, – улыбнулась Нина поверх чашки с какао.

В Юлиных глазах заплясали искорки радости.

– Обязательно передай. – Она прижала книжку к груди. – Можно я возьму почитать? Завтра утром верну, обещаю.

– Конечно, Юль, о чем разговор. Можешь и остальные взять почитать, – Нина взглядом указала на полку со сказками подруги.

– Можно? – просияла мачеха. – Здо́рово! Обязательно возьму. Но сначала прочту эту, ее я вижу у тебя на столике чаще всего.

– Эта моя любимая. Моя настольная книга. Я ее часто перечитываю.

– Тогда решено, – Юлин лучистый взгляд переместился с книги на Нину и сделался чутким и внимательным. – Как ты, Нин? У тебя все хорошо?

– Все нормально, – ответила Нина, пожалуй, слишком поспешно.

– Ты такая молодая, а уже столько всего пережила, – огоньки вечного счастья в уголках Юлиных глаз потускнели.

Не представляя, что можно на это ответить, Нина промолчала.

– Но ты ведь знаешь, что не одинока, да? – негромко поинтересовалась мачеха. – Мы вчетвером всегда рядом и готовы встать за тебя горой, что бы ни случилось. И помни: нет таких проблем, которые нельзя было бы решить за чашкой чая с шарлоткой, – ободряюще улыбнулась она.

– Любая проблема решается правильной выпечкой, – произнесла Нина Юлин лозунг.

– Любая проблема решается правильной выпечкой, – подтвердила мачеха. – А тот, кто с этим не согласен, просто не пробовал мой яблочный штрудель.

– Это точно, – улыбнулась Нина и мельком глянула на лежащую рядом книгу. – Юль, а что тебе известно о Бруксе?

– Бруксе? Это которая вампирша местная? – Юля задумчиво покусала губу. – Если честно, ничего. Ваня с Тоней что-то о ней рассказывали, когда постарше стали, но я сильно не вникала, ты же знаешь, я страшилки не люблю. Мне по душе комедии. А что? – она с интересом посмотрела на падчерицу. – Почему ты спрашиваешь?

– Да так просто. Ромка советует начать вести в «Безымянной газете» колонку про наши городские легенды.

– Отличная идея, – воодушевилась Юля и одобрительно похлопала Нину по коленке. – Ромка дело говорит. Ромка – это ведь парень Сони? – уточнила она.

– Друг, – Нина картинно закатила глаза к потолку. – Просто друг.

– Ах, простите, – хитро улыбнулась Юля в ответ. – Просто друг Ромка дело говорит. Ты у нас отличный журналист, у тебя все получится, будь уверена.

Юля встала с постели, зажала «Ведьму старого дома» под мышкой и подняла с кровати опустевший поднос.

– В следующий раз испеку побольше плюшек, – пообещала она, прежде чем двинуться в сторону двери.

– Кстати, о плюшках. Мне что-то мало верится, что любая проблема решается правильной выпечкой. Видимо, стала забывать вкус твоего яблочного штруделя, – Нина лукаво улыбнулась.

– Намек понят. Завтра испеку штрудель лишь для тебя одной, чтобы ты снова поверила в чудеса.

– Юль, – позвала Нина, когда за той уже почти закрылась дверь. – Картины – те, что на первом этаже в коридоре висят… Ты случайно не помнишь…

– Не помню чего? – поторопила ее Юля, замерев в дверном проеме с подносом в руках.

– Да нет, ничего. Неважно, – Нина устало откинулась на подушку.

Юля пожала плечами и тихо прикрыла за собой дверь. Нина повернулась на другой бок и выключила лампу на прикроватном столике, старательно игнорируя лежащую рядом книгу Чейза.

Кукольница

– Какой ты, оказывается, проказник, Гошка, – тоненьким голоском возмутилась Анфиска и уперла кукольные руки в бока. – Разве можно так поступать с другом?

– Можно, – беззаботно засмеялся кукольный мальчик в ответ. – Ведь друг на то и друг, он что угодно стерпит и простит.

Анфиска удивленно захлопала ресницами и посмотрела на зрителей стеклянными глазами.

– Вы слыхали? – обратилась она к детишкам, плотно сидящим у самой сцены. – Разве прав он?

– Не-е-е-ет, – ответило ей негодующее многоголосье.

Позади раздались смешки взрослых, с одобрением наблюдавших за представлением и за реакцией своих чад.

– Разве можно пользоваться добротой друзей? – продолжала настаивать Анфиска.

– Не-е-е-ет, – вновь ответил детский хор.

– Но как же быть? – недоумевала со сцены кукла. – Как объяснить Гошке, что так поступать плохо?

Детвора, заполонившая этим вечером площадь у фонтана, недоуменно зашепталась.

– Я знаю, – на сцене гордо приосанился Тяпка. – Нужно отплатить ему той же монетой, поступить с ним так же, как и он поступил с Тошкой. Пусть поймет, каково это.

Неравнодушная аудитория согласно загудела, но мигом умолкла, стоило на сцене появиться Лизке в алом платье.

– Тогда чем ты будешь лучше Гошки? – склонив голову набок, поинтересовалась она у Тяпки. – Коли поступишь так же, как и он?

Куклы вместе со зрителями замерли в задумчивости.

– А как же быть? – повторила вопрос Анфиска.

– Я расскажу вам, как быть, – Лизка, пританцовывая, выступила в центр сцены.

Дети и их родители как по команде захлопали в ладоши, подстраиваясь под ритм кукольной песни.

 
Глаз за глаз, зуб за зуб,
Если друг обидел вдруг,
Не нужно так же поступать,
Не нужно друга обижать.
 

Принялась задорно выплясывать под собственное пение Лизка. Она лихо передвигалась по полумесяцу сцены, обращаясь к малолетним зрителям. Нитки, прикрепленные к рукам и ногам, терялись на фоне оранжевого занавеса, отчего казалось, что Лизка двигается по сцене сама по себе. Но, разумеется, то была лишь иллюзия, и взрослые, стоявшие дальше всех на площади, могли видеть кукольницу, которая возвышалась позади ширмы, достававшей ей до груди. Она громко пела Лизкиным голоском, а руки двигались так быстро, будто и сама она танцевала. Вага, к которой крепились нити марионетки, юлой крутилась в ее руках. Ваги не участвовавших в танце кукол были закреплены на крюках, невидимых со стороны зрителей, и от этого чудилось, что недвижимые Гошка, Анфиска и Тяпка замерли на сцене, загипнотизированные заводной Лизкой.

Дети, сидевшие на брусчатке у сцены, пританцовывали, не в силах устоять перед задорным танцем. Многие вскочили и принялись отплясывать – хлопать в ладоши, топать, кружиться и громко подпевать. Вот она – магия кукол. Стоит потянуть за ниточку одну марионетку, как другие покорно поднимают руки, даже не имея веревок. А куклы Розы обладали этой магией в полной мере.

Тошка, Мишка, Тяпка и Гошка – ее мальчики.

Лизка, Муська, Дашка и Анфиска – ее девочки.

Ростовые куклы с идеально вылепленными глиняными лицами, с искрящимися стеклянными глазами и вечно взъерошенными, как у настоящих детей, волосами. Кукольные ангелочки, в которых Роза вложила душу, которых создала по образу и подобию реальных детей. Роза любила их всем сердцем, до боли в груди, до слез в глазах. Не могла налюбоваться, совсем как любящая мать. И куклы, в которых создательница вложила столько обожания, не могли не блистать на сцене, влюбляя в себя восторженного зрителя.

Доплясав, Лизка раскинула руки в победном жесте и поклонилась восхищенно замершей аудитории. Площадь взорвалась фейерверком оваций.

Роза зацепила Лизкин держатель за один из крюков и подняла освободившиеся руки вверх, повторяя за своей драгоценной марионеткой. Площадь захлестнуло второй волной оваций, куда более громкой и восторженной.

– Мама кукол! Смотрите, вон она! Мама кукол! – закричал мальчик, привлекая внимание вопивших рядом малышей, из-за малого роста не видевших женщину за ширмой.

– Мама кукол! – подхватила детвора и запрыгала на месте, желая хотя бы одним глазком поглядеть на волшебницу, в руках которой оживали висевшие теперь безжизненным кулем марионетки. – Мама кукол! Смотрите все, это же мама кукол!

Даже сквозь веселый детский гомон слышались одобрительные перешептывания взрослых. Так случалось каждый раз, стоило переехать на новое место, но Роза все равно удовлетворенно улыбнулась. Еще один город отныне принадлежал ей. Вместе с вопящими от восторга детишками, которым хватило одного представления, чтобы навсегда отдать кукольнице свое сердце.