Текст книги "Баллада. Осенние пляски фей"

Джеймс

Оказалось, что мы с Полом – самые умные дураки, каких только видел мир, потому что пьеса не ладилась. С нами были Меган и Эрик, который стоял, опершись на спинку стула в ожидании своей реплики. Я сказал Салливану, что мы еще можем репетировать без него. И хорошо, потому что пока у нас получалось только выставлять себя круглыми идиотами.

Меган, стоявшая у рояля, мяла листки с текстом, и это здорово действовало на нервы, но я пытался не отвлекаться и слушать. Она обращалась ко мне, однако не смотрела в мою сторону, потому что еще не выучила роль. Произносила все реплики монотонно, без выражения, и все слова сливались в одно: «Салонныештучкилеонловкостьруквотивсе».

Я переступил с ноги на ногу:

– Почему сцена липкая? Как будто кто-то выпил банку меда, а потом его здесь стошнило. И может, он еще помочился сверху.

– У тебя другая реплика! – воскликнул Пол.

– Неужели? – ехидно спросил Эрик, недовольный тем, что мы до сих пор не дошли до сцен, где участвует хотя бы один из его персонажей.

– Мне мешает этот дурацкий рояль, – заявил я, глядя мимо Меган. – Как думаете, сумеем убрать его со сцены, когда понадобится?

– Чего ты прицепился к роялю? – спросила Меган, взмахнув мятым сценарием. – Можно продолжать?

– Скажи последнюю реплику еще раз, – предложил Пол.

По-моему, ей нужно будет повторить реплику еще раз десять, прежде чем она зазвучит по-человечески, а не так, будто ее выдает автомат в форме женщины, но хоть раз – и то хорошо.

Меган еще раз взмахнула чертовым сценарием и повторила:

– СалонныештучкиЛеонловкостьруквотивсе.

Я чувствовал себя глупо, обращаясь к лицу Меган, поэтому я смотрел на ее макушку, пока она изучала смятые листы.

– Я был там, Анна. Я все видел… Полный бред.

– Этого нет в тексте! – воскликнул Пол.

– Неужели? – спросил Эрик. – Зато правда.

– Я проголодался, – жалобно протянул Пол.

Пришлось пообещать им китайской еды из ресторана, если мы пропустим общий ужин ради репетиции.

Я хотел написать на руке «автомат», но вместо этого залез в карман и схватился за камень Нуалы. Я отчаянно оглаживал его пальцами, глядя в текст и пытаясь понять, почему я чувствую себя так невыразимо глупо.

– Пока не пройдем сцену с Эриком, никакой еды. Тут всей пьесы на полчаса.

Дверь скрипнула, и мы виновато вскинулись, как будто нас поймали на чем-то худшем, чем плохая игра в пьесе, битком набитой метафорами. Я увидел, как Пол беззвучно артикулирует в мою сторону: «Ничего себе» – за мгновение до того, как я понял, что в красную дверь вошла Нуала.

Она прошла посередине между складными стульями, не обращая внимания на чужие взгляды, взобралась на сцену, подошла и выдернула текст у меня из рук. В обтягивающих клешеных джинсах и желтой футболке с длинными рукавами она выглядела как амазонка, из-под майки выглядывала дразнящая полоска живота, а черные буквы на рукавах повторяли «твоирукитвоирукитвоируки».

Я пытался сохранять нормальное выражение лица, но мне почему-то все время хотелось расплыться в улыбке, поэтому я опустил глаза и объявил:

– Народ, это Нуала.

– Привет, – сказала она, – я пришла, чтобы вы не провалили пьесу. Вы согласны?

– О да, – прошептал Пол.

Меган ревниво и сердито посмотрела на Нуалу. Ничего, переживет.

– Хорошо. Пройдите первую сцену еще раз, – велела Нуала.

Я ждал, что кто-то оспорит ее право командовать, но никто и не пикнул. Наверное, мы все были слишком рады, что появился кто-то знающий или хотя бы готовый взять на себя ответственность. Она вопросительно подняла дьявольски изящную бровь и посмотрела на меня, словно спрашивая, не возражаю ли я.

«Раньше ты меня не особо спрашивала», – подумал я, и она ухмыльнулась в ответ.

Нуала легонько прикоснулась к моей руке – там, где не было надписей, – и снова передала мне текст. Глупая улыбка все время грозила выползти на мое лицо, поэтому я закусил нижнюю губу и смотрел в слова, пока не справился с собой.

– Все готовы?

Нуала с хищным видом села на корточки у края сцены, и мы погнали первый эпизод, под ее взглядом чувствуя себя еще глупее.

– Да, – сказал она, останавливая действие, – вы играете просто кошмарно.

– А кто тебе дал право критиковать? – спросила Меган.

Нуала подняла руку, как будто говоря «молчи», и нахмурилась, глядя в текст:

– Для начала. Джеймс, ты не должен играть Леона. Его должен играть Кру… Пол. Почему он играет Кэмпбелла? Кэмпбелл – гениальный музыкант с манией величия, которого никто не понимает. Совершенно ясно, что эта роль для тебя.

Остальные рассмеялись.

– Все так очевидно? – спросил я.

– Не прикидывайся, – сказала Нуала, – тут намеки такие же деликатные, как бубонная чума. Трусливое общество, разрывающее на части гениального непонятого мага Кэмпбелла и его верного друга Леона. О ком же здесь говорится? Не могу понять. Но в этом часть обаяния пьесы. – Она ткнула пальцем в сторону Меган, и та дернулась, будто Нуала навела на нее лазер. – Тебе будет легче обращаться к Полу, чем к Джеймсу, потому что Джеймс в роли Леона – это… – Очевидно, мысль казалась ей такой дурацкой, что она даже не могла придумать подходящего сравнения. – В общем, попробуй. И представь, что Анна – это ты. Ты разве не читала пьесу? Не помнишь, что с ней случилось?

– Ну, по сравнению с Леоном и Кэмпбеллом – ничего, – фыркнула Меган.

– Значит, плохо читала. – Нуала пролистала рукопись, стараясь не мять страницы – за одно это я готов был ее обожать, – и ткнула в текст: – Вот, смотри. Кризис веры. Подавай каждую реплику так, чтобы, когда ты скажешь главные слова, зал ахнул и вместе с Анной почувствовал, будто у них землю выбили из-под ног.

Меган посмотрела на реплику:

– Я как-то об этом не думала.

Нуала пожала плечами – «Оно и видно» – и развернулась ко мне:

– Теперь ты. В самом начале ты произносишь текст Пола, обращаясь к зрителям как Кэмпбелл. Нужно объяснять, что ты должен поверить в реальность своего персонажа и заставить поверить нас?

Она знала, что не нужно. Мне даже не пришлось забирать у нее текст – я уже выучил первую страницу.

– Подождите. – Нуала подошла к выключателям, погасила свет над зрительным залом и включила свет на сцене, превратив ее в островок света в море тьмы.

Вдруг все стало взаправду.

– Начинай, – велела она мне и указала: – Вот с этого места.

Я вышел на авансцену – будь Кэмпбеллом – и раскинул руки в стороны, будто приветствуя зрителей или вызывая кого-то с небес.

– Добро пожаловать, леди и джентльмены. Меня зовут Ян Эверетт Иоганн Кэмпбелл, третий и последний. Надеюсь, я смогу завладеть вашим вниманием. То, что вы увидите сегодня, – чистая правда. Не удивительная, не шокирующая, не возмутительная, но совершенно точно – правда. О чем… – я сделал паузу, – я искренне сожалею.

Я опустил руки, закусил губу, посмотрел на сцену, развернулся и ушел. В зрительном зале захлопал Эрик, а я присоединился к Нуале у края сцены.

– Так-то лучше, – прошептала она мне. Впрочем, я и сам это знал. Мы смотрели, как Пол и Меган изображают Леона и Анну, и – чудо из чудес! – Полу эта роль давалась лучше, чем мне, а его присутствие – а может, речь Нуалы – сделали из Меган настоящую Анну. Они еще подглядывали в текст, но в целом выглядели… убедительно.

– Салонные штучки, Леон. Ловкость рук, – говорила Меган. Даже плечами пожала, совсем как живой человек. – Вот и все.

Пол оправдывался, как настоящий Леон:

– Я был там, Анна. Я все видел. Женщина в зале заплакала. Они думали, что это все – правда. Знали, что это все – правда.

Нуала ущипнула меня за руку, и когда я развернулся к ней, то увидел, что она прямо светится радостью созидания. А я всю жизнь принимал это счастье как должное.

«Спасибо, Иззи Леопард», – подумал я.

– Вы бы без меня не справились, – ответила она.

На самом деле она сказала: «И тебе спасибо».

Девочек в Сьюард-холл не пускали (в случае нарушения правила нам грозило усекновение важных частей тела, которые потом отправлялись экспресс-почтой домой к родителям), поэтому мы дождались курьера с китайской едой у двери, а затем вытащили самые удобные в мире кресла из вестибюля на замощенную кирпичами площадку.

Вечер был роскошный – холмы за общежитием полыхали желтым, красным и золотым. Было уже слишком холодно для кровососущих насекомых, но еще достаточно тепло, чтобы не мерзнуть. На свете нет ничего вкуснее, чем жареный рис с цыпленком; мы ели прямо из коробок пластиковыми вилками, сидя на самых удобных в мире креслах. Нуала устроилась на подлокотнике рядом со мной.

– Говорю вам, есть люди, у которых аллергия на воду, – настаивал Пол в промежутках между кусочками чего-то красного и склизкого на вид.

– Аллергии на воду не бывает, – возразила Меган, – человеческое тело состоит из воды процентов на девяносто.

– Не девяносто. Ни в ком нет девяноста процентов воды, разве что в миссис Тивс. Она практически хлюпает при ходьбе.

Эрик фыркнул и подавился рисом.

– Очаровательно, – прокомментировала Меган, наблюдая, как Эрик ногой сметает рис с кирпичей. – В общем, аллергии на воду не бывает. Это как аллергия на дыхание.

Нуала одарила Меган уничижительным взглядом и заявила:

– Бывает. За всю историю зарегистрировано всего несколько случаев. Я читала. Болезнь такая редкая, что врачи целую вечность не могли поставить диагноз, а теперь этим людям приходится следовать каким-то странным процедурам, чтобы нормальная жизнь их не убила.

Пол благодарно взглянул на Нуалу и добавил:

– Как с аллергией на солнечный свет. Такие люди обычно еще в младенчестве сильно обгорают, и если они продолжают находиться на солнце, в конечном итоге их съедает рак. Им все время нужно сидеть в доме, задернув шторы, а то по всему телу идут волдыри.

– Ужасно, – сказал Эрик. – Как аллергия на себя самого. Или на жизнь.

Нуала посмотрела вдаль, на холмы. Я обхватил ее запястье пальцами и предложил ей немного риса:

– Хочешь попробовать?

Она посмотрела на меня, будто говоря: «Ты шутишь?», но, то ли из любопытства, то ли чтобы выглядеть человечнее перед остальной компанией, наклонилась ко мне и открыла рот. Я ухитрился не рассыпать рис, что не так просто, как кажется, и только одно зернышко прилипло к ее нижней губе, опасно покачиваясь, пока она осторожно жевала и глотала остальное.

– У тебя… – Я показал на ее губы и потянулся за салфеткой, вот только они все были у Меган. Нуала могла просто смахнуть рисинку, но вместо этого она наклонилась ко мне, щекоча меня своими чудесно пахнущими волосами.

Так и вышло, что, когда к нам подошла Ди, я осторожно снимал губами рис с губ Нуалы.

– Привет, Ди, – сказал Пол, широко распахнув глаза и всем видом выражая готовность наблюдать за приближающимся взрывом.

Мы с Нуалой неторопливо отстранились друг от друга, и я, сглотнув, развернулся к Ди. Мне без всякой причины захотелось рассмеяться.

«Ну, каково оно, Ди?»

Ее позолоченное закатом лицо окаменело.

– Привет, Джеймс.

– Привет.

Правильный голос. Небрежный. «Привет, Ди, я тут сижу и ем рис вместе с симпатичной девчонкой. А у тебя как дела?»

Нуала медленно расплывалась в улыбке.

– Вы заказали еду с доставкой? – спросила Ди, хотя это и так было понятно.

– Не-а… – ответил я. – Пол угнал машину, и оказалось, что на ней курьер из китайского ресторана развозил еду. Двойная удача.

Она не улыбнулась.

Зато Нуала – да.

– Здесь на всех хватит, – сказала Нуала. Она посмотрела на меня, и я услышал в ее голосе резкие нотки. – Можем поделиться.

Ди посмотрела на меня и холодно заметила:

– Я знакома только с Полом и Меган. Остальных не знаю.

Конечно, среди «остальных» ее интересовал не Эрик, но я все равно начал с него:

– Это Эрик. Днем он ассистент преподавателя, а ночью – борец с преступностью.

Нуала странно и напряженно смотрела на меня. Меня потянуло достать ручку или покой-камень.

– Это Нуала.

Я хотел добавить «моя девушка», чтобы посмотреть, как отреагирует Ди, но я не отрывал глаз от Нуалы, от ее веснушек, и думал о том, как заметна разница между ней и Ди, когда они рядом.

Я слишком долго глядел на Нуалу. Переведя глаза на Ди, я обнаружил, что выражение ее лица не изменилось. Зато голос стал еще холоднее.

– Ты учишься, Нуала?

В глазах Нуалы полыхнула неприязнь. Что-то похожее на ревность Меган, только более глубокое. Как будто она хотела меня защитить. Я должен был испугаться, но мне было скорее приятно.

– Я многому учусь… А вы с Джеймсом друзья?

Ди улыбнулась фальшивой сценической улыбкой, которую я хорошо знал еще с давних пор:

– Мы знакомы уже девять лет.

Нуала провела рукой по моему затылку. Я попытался не жмуриться от удовольствия.

– Срок немалый.

– Мы – очень близкие друзья, – сказала Ди.

– Я вижу.

За спиной у Ди Пол изобразил когти из пальцев и начал царапать воздух, беззвучно мяукая.

– А сколько вы с Джеймсом знакомы, Нуала? – спросила Ди.

– Чуть больше месяца.

Улыбка Ди заледенела окончательно.

– Не так уж долго.

Нуала перестала улыбаться и нанесла завершающий удар. Она опустила руку с моих волос на шею:

– Я быстро поняла, какое сокровище мне повезло найти. Но ты и сама знаешь, правда? Вы ведь знакомы девять лет.

Ди посмотрела на пальцы на моем воротнике, на то, как я всем телом склонился в сторону Нуалы, и едва заметно нахмурилась:

– Да, знаю.

Ее глаза пробежали по Меган, по Эрику, который прислонил свою гитару к стене, по круглоглазому Полу, по Нуале и остановились на мне. Я знал, что она видит. Она видит, что я и без нее неплохо себя чувствую. Она видит, как я с друзьями смеюсь, ужинаю и не жалуюсь на то, как идут дела. Она видит Нуалу на подлокотнике моего кресла, и понимает, что Нуала любит меня и что мы с ней вместе.

Как сказал Кэмпбелл: «Не удивительная, не шокирующая, не возмутительная, но совершенно точно – правда. О чем я искренне сожалею».

Все правда. Я справляюсь.

И я искренне сожалел.

Я думал, что будет здорово поставить Ди в такое же положение, в каком был я, однако вышло все не так.

Она что-то пробормотала, чтобы получить возможность уйти, и, даже несмотря на мои сожаления, я не хотел идти за ней. Не из-за Нуалы – Нуала поняла бы мое желание догнать Ди и попробовать смягчить удар.

Просто я больше не буду смягчать для Ди удары. В конце концов, она никогда не пыталась ответить мне тем же. С меня хватит.

Я хотел расцеловать Нуалу в благодарность за мою нежданную свободу.

Нуала

 
He нужно птице имя, чтоб
летать,
И рыбе, чтобы помнить свою
сущность.
Лишь мы не знаем, кто мы
есть,
без имени.
 

Стивен Слотер (стихи из сборника «Златоуст»)

Устроив свое личное королевство в самых удобных в мире креслах, как называл их Джеймс, я подумывала о том, чтобы выполнить данное ему обещание и выяснить, что происходит. Однако незадолго до полуночи Джеймс тайком выбрался повидать меня. Он спустился босиком, почти бесшумно. В футболке и спортивных штанах он выглядел очень симпатично. Я вылезла из кресла, чтобы встретить его на полдороге через вестибюль, и, подойдя ближе, заметила, что он не только симпатичный, но еще и усталый. Под глазами мешки. Между прочим, я и не помню, когда он в последний раз спал.

– Привет, ненормальная. – Джеймс явно испытывал неловкость от того, что мы больше не хотим друг другу смерти.

Я стояла, опустив руки.

– Привет, придурок.

А потом мы поцеловались. Не безумно и страстно, а мягко и устало соприкоснулись губами. Просто так. Ощущение странное – словно днем, когда я впервые в жизни была крутым режиссером, или когда Джеймс прикусил мою губу на глазах у своей не-девушки, мы были другими людьми. Не плохое ощущение, а именно странное. Я почему-то не думала, что Джеймс способен так целоваться. Не говоря ни слова, мы забрались в большое мягкое кресло, свернулись рядом друг с другом, и я слушала медленное успокаивающее биение его сердца.

Я слушала его мысли. Он хотел спросить меня «Что мы делаем?» и думал о приближающемся Хеллоуине. А потом он вспомнил, что я могу читать его мысли, и почувствовал себя виноватым, потому что не хотел напоминать мне, как мало осталось времени.

Как будто я могла об этом забыть.

– Ты была потрясающая на репетиции, – прошептал Джеймс, чтобы не думать о конце месяца.

– Я знаю.

Он говорил мне в волосы, и его голос звучал приглушенно.

– Конечно, это не фильм для большого экрана, но…

– Молчи.

О том, как я счастлива, мне хотелось говорить не больше, чем о Хеллоуине.

Его мысли потянулись к покой-камню, ведь «Балладу» он видел подарком мне, однако вслух он ничего не сказал. Джеймс в жизни не признается, что ему больно.

– Молчи, – повторила я. Мне трудно было говорить, потому что в горле стоял комок. – Ты знаешь, что мне понравилось. Ты просто хочешь, чтобы я потешила твое самолюбие.

Джеймс ухватился за мои слова:

– Именно. Я просто хотел, чтобы ты сказала, какой я молодец. У тебя такая потрясающая интуиция, ты как будто мои мысли читаешь.

Я ущипнула его:

– Дурак.

Джеймс издал польщенное утвердительное мычание.

Он больше ничего не говорил, и я тоже молчала. Мы сплелись в комок, закрыв глаза, слушая, как замедляется наше дыхание. Красавица и чудовище. Вернее, чудовище и чудовище.

Я не собиралась засыпать. До прошлого раза я в жизни не спала. Я понимала значение слов «утомляться» и «скучать», но не понимала, что значат слова «сонный», «усталый» или «измотанный». До сегодняшнего дня. До Хеллоуина осталось всего несколько дней, а я провела несколько месяцев без сделки, и мое тело отказывалось работать. Я хотела сдержать обещание и выяснить, что замышляют феи.

И все-таки я уснула. На три часа и двадцать семь минут.

Не знаю, откуда взялась усталость, но меня это пугало. Я начала думать, что однажды ночью могу закрыть глаза и не проснуться. И потом не будет ничего. Так все говорят – у фей нет души.

Пока я спала, Джеймс отодвинулся от меня и свернулся в клубок. Это позволило мне осторожно выскользнуть из кресла, а затем и из тела. Став невидимой, я увидела, как по полу разлетаются хрупкие сухие листья, а по коже Джеймса бегут мурашки.

Раньше мне нравилось смотреть на водоворот листьев, сопровождающий мой переход между формами. Свобода.

Мысленный полет. Сначала, когда я менялась, я видела цветы и зеленые листья лета. Потом вместо цветов появились ягоды и коробочки с семенами, а листья стали желтыми, а затем и красными. Теперь они были сухие, старые, мертвые. Ни цветов, ни семян.

Я покинула общежитие и полетела над холмами, ища тех, с кем я всегда предпочитала не сталкиваться, – других фей.

Я зевнула. Я уже опять устала.

Нуала

 
Танцуем, танцуем,
ты держишь души моей нить.
Кружись, кружись,
чтоб целого часть распустить.
Смеемся, смеемся:
я так далеко от начал.
Падаю, падаю —
и забываю, кем стал.
 

Стивен Слотер (стихи из сборника «Златоуст»)

Во второй раз я нашла место за Торнкинг-Эш, где танцевали феи. Как только я ступила в волшебное кольцо, резкий холод октябрьской ночи пропал и его место заняли жар танцующих тел и волшебные огни. Музыка сразу же подхватила мое усталое тело, дергая меня туда и сюда, стирая все мысли, кроме одной: «танцуй».

Как всегда, я направилась к музыкантам, наблюдая за тем, в какие узоры сплетаются их тела, когда они выманивают мелодию из скрипок, флейт и арф. Я постояла рядом с ними, покачиваясь, позволяя барабанному ритму заполнить мои уши, и развернулась, чтобы взглянуть на бесчисленных фей на холме. Мне казалось, что прийти сюда – отличная мысль, потому что танцы расслабляют, позволяя говорить лишнее, но, оказавшись на месте, я застыла, видя количество танцоров и осознавая неподъемность своей задачи.

Чья-то рука потащила меня прочь от музыкантов. Я повернулась и увидела дайне сида с яркими, бледными, как изнанка листа, волосами и кожей. Я попыталась вырваться, чувствуя, как у меня внутри все сжимается.

– Стой, – произнес он, и рядом с ним появилась дайне сида в бальном платье с оборванным подолом, из-под которого выглядывали украшенные цепями военные штаны. Тот, который держал меня за руку, сказал: – Я просто хотел посмотреть, ты ли это. Я думал, ты умерла.

Свободной рукой я пыталась расцепить его пальцы:

– С чего бы это?

Он наклонился ближе:

– Я думал, тебя тоже убили. Из-за твоих дел с людьми.

Девушка за его спиной выразительно провела пальцем по горлу, на случай, если я не поняла, что означает «убили».

Я перестала вырываться:

– Вы кто?

– Уна, – ответила девушка, – а это Брендан.

И рассмеялась, как от хорошей шутки.

Я прищурилась:

– Скажите-ка еще раз, что вы хотите от меня?

– Потанцуй с нами, – сказала Уна, одной рукой беря за руку Брендана и протягивая вторую мне.

– Ты слишком крепко в меня вцепилась, – прорычал он, но отпустил мое запястье и повернул свою руку ладонью вверх, приглашая. Я колебалась, и он добавил: – Это касается волынщика.

Я взяла его за руку.

Мы закружились, а потом Уна на мгновение отпустила мою руку и пальцем описала над нами круг. Мгновение он сиял в воздухе, как световая паутина, и упал.

Музыку будто выдавили из моих ушей, превратив ее в слабый фоновый шум.

– Не хочу, чтобы нас подслушивали, – сказала Уна. – Главное, попадай в такт, а то они заметят. Восхищайся моим хитроумием, лианнан сида.

– Восхищаюсь, – ответила я. – Так что насчет волынщика?

– Волынщика она упомянула, чтобы ты пошла с нами, – сказал Брендан. – В основном это касается мертвых.

– А значит, касается и волынщика, потому что он умрет, – радостно улыбаясь, добавила Уна. – И ты умрешь. Значит, это касается и тебя.

– Для начала скажи нам, кому ты отдала свою верность, – потребовал Брендан. – Бернали ты той части себя, которая человек, или той части, которая фея?

– Не хитри, – добавила Уна.

Мы кружились и танцевали, и во власти их рук я чувствовала себя как в ловушке. Я не могла соврать, но и правду сказать тоже не могла. Мое молчание уже подтверждало мою вину.

Брендан удовлетворенно наблюдал за мной.

– Хорошо. Я надеялся, что ты влюбилась в волынщика. Дайне сиды не слишком любят людей, но в данном случае они нам нужны. Ты ближе к людям, чем любая другая фея, а твоя привязанность к волынщику укрепляет мою уверенность в том, что ты примешь их сторону.

– Что вам нужно? – резко спросила я. – Я и так умираю, я не хочу выполнять ваши поручения.

– Наша новая Королева, – довольно ядовито сказал Брендан, – не хочет следовать за человеком-клеверхендом. Ходят слухи, что она намерена заключить союз с мертвыми, чтобы разрушить силу клеверхенда. Я не знаю, какую именно жуткую магию она будет использовать.

– Можно не сомневаться, крови будет много, – сказала Уна. – Много!

– Да, – согласился Брендан. – Человеческой крови. Дайне сиды не пострадают.

– Тогда какой у вас интерес? Если вы не слишком любите людей…

– Одно дело – быть свободными, – ответил Брендан, – и совсем другое – менять одного хозяина на другого. Мы сменим клеверхенда на оленерогого короля и потеряем связь с людьми, превратившись в потерянные души и темных фей, которые уже в его власти. За Элеонор и так трудно следовать, мы не желаем идти за ней во тьму.

С этим трудно не согласиться.

– Чего вы хотите от меня?

– Следи за клеверхендом, – сказал Брендан. – Охраняй ее в Хеллоуин.

Отлично, я просто мечтаю провести последний день своей жизни, присматривая за Ди.

– Мне будет не до того. Я в этот день сгорю.

– Для того нам и нужен волынщик, – ответил Брендан. – Он ее любит.

Я споткнулась, и меня подхватила Уна. Танцоры вокруг нас набирали скорость, следуя за лихорадочной, настойчивой музыкой. В круг вошли Элеонор и консорт. От ее красоты дрожал воздух. Консорт взглянул на Королеву, когда она смотрела в другую сторону, и в это краткое мгновение я увидела, что он напуган.

Я вновь споткнулась.

– Она больше не может танцевать, – сказала Уна Брендану.

– Я сама решаю, могу я танцевать или не могу, – огрызнулась я. – Кому знать, если не мне.

Но они уже отпустили мои руки, и музыка вновь, громче прежнего, хлынула ко мне в уши.

Во мне пульсировал ритм, неотвратимый и захватывающий как биение сердца. На мгновение я позволила себе вообразить, что Джеймс здесь, со мной в круге, и мы будем танцевать. Подумав так, я уже не могла отделаться от этой мысли: представляла его загорелые руки, обвившие мою талию, его уверенное разгоряченное тело рядом с моим, его чуть колючую щеку, и меня переполнила такая огненная жажда, что я едва могла дышать.

Грохотал барабан, обещая бесконечные танцы и вечную жизнь, и я закрыла глаза, отдаваясь грезе. Огонь, идущий от пальцев Джеймса в узкую полоску кожи у меня на пояснице, его запах – кожа и мыло, – единое плавное движение наших соприкасающихся тел, музыка, настойчиво требующая «танцуй-танцуй-танцуй»…

Я не понимала, то ли мир крутится, то ли я сама.

Я так хотела, чтобы Джеймс был здесь, что почти слышала его голос.

Нуала.

Нуала, открой глаза.

Свет волшебных шаров понемногу уступал темноте, музыка затихала. Я слышала только барабан, стучащий как сердце.

Черт, Нуала!

Я видела над собой звезды, чувствовала его запах, его дыхание, его кожу.

Нуала, скажи мне, что делать. Я не знаю, что делать. Чем тебе помочь?

А меня занимала только одна мысль: если бы он пришел раньше, мы бы могли потанцевать.

от: ди

кому: джеймсу

текст сообщения:

я до сих пор не верю что убила, я убийца, знаешь что сделал люк? пожал плечами, я все это время врала себе, настоящий люк исчез а я просто пыталась все равно его любить, он знал что со мной будет и ничего не сделал,

отправить сообщение? да/нет нет

сообщение не отправлено,

сохранить сообщение? да/нет

да

сообщение будет храниться 30 дней,

от: ди

кому: джеймсу

текст сообщения:

человек которому я могла верить все время был рядом, я писала ему смс но не отправляла, и это не отправлю, слишком поздно, не хочу чтобы ты нес на себе этот груз, они идут, я люблю тебя,

отправить сообщение? да/нет

нет

сообщение не отправлено,

сохранить сообщение? да/нет

да

сообщение будет храниться 30 дней.