Текст книги "Баллада. Осенние пляски фей"

Джеймс

Было так рано, что свет казался хрупким, как будто стоит дохнуть – и горизонт вместе со светом улетучится и растворится в темноте. Я нашел Нуалу в ледяной полутьме на самом крутом из холмов за школой. Одежда почти не защищала меня от холода, и уже через пару минут после того, как я опустился рядом с ней на колени, меня трясло. – Нуала, – позвал я снова.

Я так привык, что она – сильная, крутая, колючая… а она лежала в траве, закинув руки над головой и сплетя длинные голые ноги, похожая на контуры тела, которые полицейские оставляют на месте преступления. Просто девчонка, которую нарядили в чужую одежду, чтобы казалась старше.

«Почему ты не просыпаешься?»

Она так медленно дышала… Вот-вот – и она пропустит один вдох, потом следующий, а потом вовсе перестанет дышать.

Я стиснул зубы, готовясь встретить холод, стянул фуфайку и укрыл ноги Нуалы. Затем просунул одну руку под ее коленями – боже, она совсем заледенела, – а вторую под шею и прижал к себе.

По коже бежали мурашки, но не из-за нее, а из-за настоящего холода. Наклонившись к ней, я почувствовал на лице ее дыхание, но не почувствовал запаха. Ни цветов, ничего.

– Что с тобой?

Я не тосковал и не сердился, просто не понимал, почему она не открывает глаза. Я мог думать только о том, что я сижу посреди поля с умирающей девушкой на руках, а мой мозг не работает, и остается лишь рассматривать волосы, упавшие ей на лицо, и тусклую рассветную траву.

Вдруг я понял, что напротив меня кто-то сидит на корточках.

– Сентиментальность – опасная штука.

Меня охватил ужас.

– Вы о чем? – спросил я, вытаскивая руку с железным браслетом из-под ног Нуалы.

– Не беспокойся, волынщик, – сказала Элеонор, – сейчас я тебя не убью. Я просто заметила твое горе и пришла посмотреть, нельзя ли помочь своей умирающей подданной.

Она была ужасно красива, дикой, сладкой красотой, от которой перехватывало горло. Стоя передо мной на коленях, Элеонор потянулась ко лбу Нуалы:

– Не понимаю, как она терпит железо, бедняжка. Занятно, что в конечном итоге ее убьет человек.

– Откуда вы знаете?

Элеонор выпрямилась, бледно-зеленое платье улеглось вокруг нее на траве как лепестки.

– Она —лианнан сида, волынщик. Тебе известно, за счет чего она живет?

– За счет человеческой жизни.

– Годы, волынщик. Она забирает годы жизни у тех, кого удостаивает своим вдохновением. У тебя она ничего не забрала? – Элеонор изящно сложила руки на коленях и любовно на них посмотрела, как будто ей очень нравилось, как выглядят ее сплетенные пальцы. – Я же говорю, сентиментальность – опасная вещь. И очень человечная.

Меня знобило от холода и присутствия Элеонор. Все во мне кричало, что она – древнее, дикое создание, от которого мне нужно держаться подальше. Больше всего на свете я хотел подхватить Нуалу на руки и убежать.

– Сколько ей нужно?

Элеонор подняла голову и улыбнулась, сверкнув идеальными жемчужными зубами. Не зря она надеялась, что я спрошу.

Плевать. Я должен выяснить.

– Полагаю, года два ей будет достаточно, чтобы протянуть до Хеллоуина. – Элеонор снова улыбнулась сдержанной загадочной улыбкой, от которой вокруг нас задрожала трава. – Видишь ли, она должна сгореть. Ее тело живет всего шестнадцать лет, даже если она не отказывается от человеческих жизней. Поэтому каждые шестнадцать лет она добровольно идет на костер. Бедняжка понимает, что если она не сгорит, – Элеонор пожала плечами, – то умрет насовсем. Правда, теперь она умрет в любом случае.

Я на мгновение закрыл глаза. Я не хотел их открывать, но не следить за каждым движением Элеонор было страшно.

– Как это сделать?

Элеонор ласково смотрела на меня:

– Что сделать, волынщик?

Я с большим усилием сдержал рычание.

– Как отдать ей два года?

Два года – пустяки. Когда я состарюсь, мне будет все равно, умру я двумя годами раньше или позже. Лишь бы согреть холодную влажную кожу Нуалы, лишь бы вернуть цвет ее губам.

– Учти, она все равно тебя забудет. – Элеонор поджала губы в маленькую хорошенькую розу, однако ее глаза блестели. Она напоминала ребенка, который чуть не лопается от желания рассказать секрет.

– Так я думал раньше, – сказал я. – По-моему, вы можете рассказать мне, как сделать так, чтобы она не забыла.

В свете восходящего солнца Элеонор радостно улыбнулась, и в этой улыбке были бабочки, цветы, солнечный свет, смерть и разложение.

– Воистину, я – добрая королева для моих подданных. Если она доверит тебе, волынщик, свое истинное имя, которое даст тебе контроль над ней, над ее сущностью феи, ты сможешь сохранить ее воспоминания. Ты должен смотреть, как она горит, от начала до конца, и пока она горит, ты должен без помех произнести ее истинное имя семь раз подряд. Тогда, восстав из пепла, она будет помнить все.

Мою кожу покалывали иглы подозрения, но ее слова звучали правдиво. Я все равно спросил:

– Почему ты хочешь ей помочь?

Элеонор развела ладони в стороны, как будто открывая книгу, и изящно пожала плечами:

– От доброты душевной. А теперь торопись, волынщик, поцелуй ее и вдохни в нее два года жизни, если хочешь. – Она встала и отряхнула колени бледными-бледными руками. – Пока.

Воздух вокруг нее задрожал, я ощутил рывок, и она исчезла.

Всходило солнце, а Нуала угасала.

Я отбросил светлые волосы с ее лица и легко ее поцеловал. Казалось, я целую не Нуалу, а труп. Ничего не произошло.

«Два года, Нуала. Я хочу отдать их тебе. Прими их».

Я поцеловал ее вновь и попытался вдохнуть в нее жизнь.

Я ничего не чувствовал. Черт! Разве она не должна очнуться?.. Я попробовал снова – Бог любит троицу, правда же? – и попробовал представить, как вливается в нее моя жизнь. Мне было все равно, заберет она два года или десять.

Ее голова безвольно запрокинулась, кожа выглядела мертвой и холодной, как у мороженой курицы.

– Черт, Нуала!

У меня тряслись руки, и время от времени по телу проходила дрожь. Я достал мобильный и зажмурился, пытаясь вспомнить форму цифр. Я представил, что они написаны у меня на руке, и увидел их. Позвонить.

Гудок. Второй.

– Алло, – сонным голосом ответил Салливан и добавил: – Говорит Патрик Салливан из школы Торнкинг-Эш.

– Вы мне нужны, – сказал я. – Мне нужна ваша помощь.

Его голос резко изменился:

– Джеймс? Что случилось?

Я не знал, как объяснить.

«У меня на руках умирает девушка. Из-за меня».

– Я… все спят? Мне нужно кое-кого принести. Мне нужна ваша помощь.

Я понял, что повторяюсь, и заткнулся.

– Не понимаю, о чем ты, но сейчас открою заднюю дверь. Если ты еще сам ее не открыл.

– Сейчас буду, – ответил я, не слушая, что отвечает Салливан.

Запихнув телефон в карман, я неловко просунул руки Нуале под ноги и под мышками.

– Давай, детка. – Я, шатаясь, поднялся. Моя фуфайка свалилась на землю. Плевать, потом заберу. Я брел через траву по пояс высотой, пока обходными путями не дошел до общежития.

Одетый в спортивные штаны Салливан уже ждал. Его комната по-прежнему пахла корицей и маргаритками; на полу почему-то были рассыпаны бумаги. Салливан указал на аккуратно заправленную кровать, освещенную квадратом холодного солнечного света из окна.

У меня так устали руки, что, укладывая Нуалу, я едва ее не уронил.

Салливан смотрел через мое плечо:

– Она здесь учится?

– Нет. – Я убрал волосы с ее лица. – Помогите.

Он беспомощно рассмеялся:

– Ты так в меня веришь. Что с ней?

– Не знаю. Думаю, это из-за меня. – Я не поднимал глаз. – Она – фея. Муза.

– Еосподи Иисусе, Джеймс! – Салливан схватил меня за руку и развернул к себе. – Ты говорил мне, что не заключал сделок! Какого черта она оказалась на моей кровати?!

Его пальцы сжимали мою руку, а я, к своему стыду, не мог унять дрожь.

– Не заключал. Поэтому она здесь. Она ничего у меня не взяла. По-моему, она умирает. Салливан, пожалуйста.

Он смотрел на меня.

– Пожалуйста!

Мой голос звучал странно. Отчаянно.

Салливан выдохнул, отпустил мою руку и потер лицо:

– Джеймс, ты, наверное, ошибаешься. Лианнан сида от голода тает. Она не может оставаться видимой. Эта фея… девушка… у нее человеческая реакция.

– Она – не человек.

Салливан положил руку ей на лоб и пробежался глазами по ее телу.

– Очень худая, – заметил он. – Когда она ела в последний раз?

– Что? Я не знаю. Она не ест.

Я вспомнил зернышко риса у нее на губе.

– Давай сделаем по-моему. Укрой ее. Она замерзает.

Он исчез на кухне, и я услышал, как открывается маленький холодильник. Я вытащил из-под Нуалы одеяло и укрыл ей ноги. Провел пальцем по холодным скулам – казалось, они выступали сильнее, чем при нашей первой встрече. Очертил темные круги под глазами. Какое-то странное, горестное чувство внутри меня требовало свернуться калачиком рядом с ней и тоже закрыть глаза.

Салливан вернулся в сопровождении фруктового запаха.

– Газировка, – извиняющимся тоном сказал он, на мгновение остановил взгляд на моих пальцах на коже Нуалы и продолжил: – Самое сладкое, что у меня было. Еще есть мед, но я решил, что он слишком липкий. Приподними ее. Надеюсь, что она сможет попить… Что я делаю?

Я одной рукой обнял Нуалу. Мы с Салливаном с горем пополам изобразили из себя сиделок: я придерживал ее челюсть, а он понемногу вливал ей в рот питье.

– Осторожнее, смотри, чтобы не захлебнулась.

Я запрокинул ей голову и провел пальцем по горлу. Когда-то я видел, как это делала Ди, заставляя собаку проглотить таблетки.

Нуала сделала глоток.

Повторить. Так мы влили в нее примерно полстакана, а потом она закашлялась.

Кашель – это хорошо?

– Еще? – спросил неизвестно у кого Салливан.

Нуала открыла глаза, медленно посмотрела на меня, на Салливана, обвела взглядом комнату и сказала:

– Вот черт.

Нуала

 
Моя подруга Смерть
пощипывает кожу,
Изнашивает тело, приближая
срок,
Вот я в ее руке, все меньше,
все моложе,
Уйду в ее улыбку за один
глоток.
 

Стивен Слотер (стихи из сборника «Златоуст»)

Тебе лучше? – спросил Джеймс.

Почему-то он напоминал мне яблоко. Джеймс загорел во время репетиций на свежем воздухе, а в отрастающих волосах все явственней был заметен красно-рыжий оттенок. Он стоял рядом со мной на холме, трогая пальцами колосья золотой травы, и все в нем напоминало мне о яблоках. Тех самых фруктах, которые проявляются во всей красе в конце года, когда лето давно прошло.

Я смяла и отпустила обертку от зернового батончика:

– Все лучше, чем быть в отключке. Зачем Салливан отправил нас на этот холм? Я же не енот, которого нашли на свалке. Меня нельзя отвезти обратно в лес и ждать, что я скроюсь в кустах.

Джеймс улыбнулся, хотя его пальцы оглаживали покой-камень:

– Вряд ли он полагает, что ты скроешься в кустах, моя драгоценная змея. Он сказал, что хочет поговорить.

– Я могу говорить где угодно.

– Я его понимаю. Твое… не вполне обычное появление, особенно в мужском общежитии, способно привлечь нежелательное внимание.

Я легла на спину, с хрустом сминая сухую траву. На небе не было ни облачка, и, лежа, я не видела ни одного из разноцветных деревьев у подножия холма, но все равно и прохлада в воздухе, и запах костров, и стремительнее порывы ветра возвещали о том, что Хэллоуин почти пришел.

Джеймс стоял надо мной, отбрасывая тень. Там, где солнце меня не касалось, было холодно.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрати спрашивать, – сказала я. – Я чувствую себя отлично. Великолепно. Никогда не была счастливее. Как ты меня нашел?

– Запросто: ты лежала на траве в полутора метрах от меня.

– Приляг, чтобы я могла тебя стукнуть, – попросила я, и он улыбнулся в ответ бескровной улыбкой. – Я спрашивала про то, как ты нашел меня до этого. На холме, когда я вырубилась. Ночью.

О боже, он покраснел. Вот уж не знала, что Джеймс Морган способен краснеть. Он отвернулся, пытаясь спрятать раскрасневшиеся щеки, но я все равно видела, как у него горят уши.

– Ты мне… снилась.

– Я тебе снилась?

Сначала я могла думать только о том, сколько раз он спал и видел во сне не меня, а Ди. Потом я поняла, что может означать его румянец.

– Что же это был за сон?

– Ха!.. Ты сама знаешь.

Я нахмурилась, а потом поняла: он имеет в виду, что я прочитаю его мысли. А потом я поняла, что не читаю.

А потом я поняла, что и не могу их прочитать.

Я уставилась на Джеймса, пытаясь уловить нити мыслей… Не получалось. Не получалось даже вспомнить, как я раньше это делала.

Джеймс поднял руки:

– Эй, я не контролирую свое подсознание. К фантазиям нельзя предъявлять претензии! Вряд ли в реальной жизни я способен так танцевать.

Я все еще пыталась поймать его мысли и вдруг поняла: он больше не золотой. Когда я перестала видеть его музыку?.. Я знала, что он не изменился. Значит, изменилась я.

Я закрыла лицо руками.

– Дело, выходит, не в моем сне. – Джеймс не спрашивал, а утверждал. Он рухнул на траву. – С тобой что-то случилось прошлой ночью?

– Я не слышу твоих мыслей, – прошептала я, не отрывая рук от лица.

Джеймс замолчал. То ли растерялся, то ли сразу понял, что это для меня означает. Я убрала руки, потому что мне нужно было его видеть, раз уж я не могла слышать его мысли. Он с отсутствующим видом глядел перед собой.

– Скажи что-нибудь, – попросила я. – Так тихо… Скажи мне, что ты думаешь.

– Добро пожаловать в мою жизнь. Мне постоянно приходится угадывать, что думают другие. – Джеймс посмотрел на меня, пожал плечами, и его голос смягчился. – Я думал, что, может быть, это все из-за приближения Хеллоуина. Элеонор сказала, что твое тело износилось и тебе придется сгореть. Может, это все из-за изношенного тела.

– Я не чувствую себя изношенной. Я чувствую себя… – Я боялась произнести это вслух.

Джеймс с невообразимо важным видом провел пальцами по тыльной стороне моей руки.

– Знаю. Слушай, Нуала… – Он заколебался. – Элеонор сказала кое-что еще. Есть способ сохранить твои воспоминания.

У меня в животе все сжалось.

– А ей какое дело?

– Понятия не имею. Она может врать?

Я покачала головой, слушая, как подо мной шелестит трава. Вспомнились слова Брендана и Уны.

– Нет. Но может недоговаривать.

Джеймс скривился:

– Да. Я тоже так подумал. Она сказала, что, если я семь раз произнесу твое имя, пока ты будешь гореть, ты сохранишь свои воспоминания.

– Истинное имя?

На самом деле я думала: «Мои воспоминания?!»

Джеймс кивнул:

– Ты знаешь, что это означает?

– Примерно представляю: очень нежелательно его кому-то говорить. Потому что если кто-то узнает твое истинное имя, то тебя могут заставить грабить ночные магазины, совершать запрещенные сексуальные действия, смотреть фильмы со Стивеном Сигалом и делать прочие вещи, которые ты никогда бы не стала делать. И именно поэтому я никому никогда его не скажу, – ответила я.

Он снова посмотрел на свои руки, прикрыв глаза ресницами:

– Ясно.

– Кроме тебя. – Я села. – Но ты должен мне обещать…

Джеймс то ли невинно, то ли ошеломленно распахнул глаза. Я не видела на его лице ни того, ни другого выражения.

– Что обещать?

– Обещай, что ты не будешь меня заставлять…

– Нуала, – серьезно ответил Джеймс, – я никогда бы не заставил тебя смотреть фильмы со Стивеном Сигалом.

Ни одна фея не говорила свое истинное имя человеку. Ни одна.

– Пообещай… Пообещай мне… – Я не знала, какое обещание с него взять. Как будто человеческие обещания чего-то стоят. Люди могут врать совершенно безнаказанно.

Джеймс потянулся ко мне, и я думала, что он меня поцелует. Однако он просто обнял меня и прикоснулся щекой к моей щеке. Я чувствовала, как бьется его сердце, медленно, размеренно и тепло, вдвое реже, чем у меня; я чувствовала его прерывистое дыхание. Поцелуй с этим не сравнится.

– Нуала, – произнес он низким хриплым голосом, – не бойся меня. Ты можешь не говорить, но если ты захочешь, я попытаюсь. Тут есть какой-то подвох, но я попытаюсь.

Я закрыла глаза. Это слишком. Шанс сохранить воспоминания, предупреждения фей во время вчерашнего танца, опасность раскрывания имени, его слова… Я не думала, что все так далеко зайдет.

Я так крепко зажмурилась, что под веками у меня замигали серые огоньки.

– Оран-Лиа-на-Мен.

Голова закружилась. Я произнесла его вслух. Действительно произнесла.

Джеймс обнял меня крепче и прошептал:

– Слава богу. Я думал, ты скажешь «Иззи Леопард», я засмеюсь, и ты меня убьешь.

– Придурок, – облегченно пробормотала я. Я была испугана до полусмерти, но мне стало легче.

– У меня задница затекает, – пожаловался он. – Как по-твоему, если я ошибусь с произношением, это очень плохо? Имечко-то не простое…

– Я серьезно! – взвилась я, сама того не ожидая.

Не нужно огрызаться. Он всегда шутит, даже когда совершенно серьезен, просто раньше я читала его мысли.

– И я серьезно. Может быть, это самое серьезное, что я делал в жизни.

Раздался звонок. Мы оба подпрыгнули. Джеймс достал из кармана телефон и нахмурился, глядя на экран:

– Салливан.

Он открыл телефон и наклонился ко мне, чтобы мы оба могли слышать.

– Да.

– Джеймс?

– Почему все уточняют, я ли это? – спросил Джеймс. – Да, это я.

Салливан говорил как будто издалека:

– У тебя по телефону другой голос. Она с тобой?

– Конечно.

– Слушай, извини, что я задерживаюсь. Тут… черт, подожди. – Пауза. – Прости. Так вот. Ты можешь отвезти ее в город? В закусочную? Садитесь за железный столик на улице. Она выдержит?

– Да.

– Хорошо. Хорошо. Встретимся там минут через пятнадцать. Джеймс…. – Очередная пауза и вздох. – Джеймс, никому больше не говори. Пока об этом знают только преподаватели. Пропала Дейдре Монаган.

Джеймс

Вокруг пели птицы, мимо закусочной с шумом проносились машины… День был прекрасен.

Я очень осторожно положил руки на стол и принялся крутить между пальцами покой-камень. Я так хотел написать на руке слово «вина», что почти чувствовал во рту горький вкус букв.

– Зря Салливан тебе сказал. – Нуала посмотрела на официантку, которая принесла нам стаканы с водой и переставляла их, пытаясь поймать мой взгляд. – Спасибо, все хорошо. Просто поставьте их на стол! – Она взмахнула рукой, как будто стряхивала с пальцев воду.

Официантка удалилась.

Я вспоминал последний разговор с Ди. Все последовавшее за их стычкой с Нуалой почему-то напрочь выпало из памяти. Мне казалось, что я сказал что-то ужасное, что я виноват в ее исчезновении.

– Волынщик, – вывела меня из раздумий Нуала, – вот зачем он тебе сказал? Чтобы ты сходил с ума, как обычно? – Она открыла рот, будто собираясь что-то добавить, но вместо этого лишь потянулась к столу за спиной, взяла ручку, которую кто-то оставил вместе с чеком, и протянула мне: – Давай пиши.

Еще один повод чувствовать себя виноватым. Возвращаюсь к старым привычкам.

Она вложила ручку в мою ладонь:

– Если хочешь, напишу сама.

Я почувствовал облегчение, как только ручка коснулась моей кожи. Я нацарапал «черная река» и вздохнул.

– Это что еще такое? – спросила Нуала.

Я не знал. Но написать это было приятно.

Нуала ущипнула меня за мизинец:

– Говори со мной. Я уже не могу читать твои мысли.

– Я не знаю, что это значит, – ответил я. – Когда мы познакомились, я понятия не имел, что означает половина из написанного на моих руках.

Она нахмурилась, потом подняла глаза, и мы увидели, как из закусочной на летнюю площадку выходит встревоженный Салливан. Он встретил в дверях официантку, наклонился к ней и что-то сказал, а потом подошел к нам.

Не успел он открыть рот, как я спросил:

– Ди нашлась?

Салливан покачал головой:

– Нет. – Он аккуратно подвинул к столику свой стул. – Прошу тебя, Джеймс, только не надо впадать в панику. Зная, что вы друзья, я подумал, что она могла тебе что-то сообщить. Я очень надеялся, что она тебе звонила. Вообще-то Дейдре могла уехать по какому-нибудь совершенно невинному делу и сейчас находится в самом безопасном месте.

Нуала многозначительно на меня взглянула, но я не смог прочитать ни одно из этих значений.

– Или в самом опасном, – возразил я.

Салливан открыл меню:

– Ее ищут, и пока у нас нет точной информации. В данный момент мое внимание полностью поглощено проблемой, которая сидит напротив.

– Мной, – пояснила Нуала. Когда Салливан посмотрел на нее, она добавила: – Я все понимаю. Вы меня ненавидите, но ничего личного.

Салливан скривился:

– Э-э… нельзя сказать, что я тебя ненавижу. Я просто тебе не доверяю. И даже не лично тебе. Я еще никогда не встречал безобидного представителя твоей расы.

– Я небезобидна, – ответила Нуала с хищной улыбкой, – но я никогда не причиню зла Джеймсу.

Он взглянул на меня:

– Хочешь что-нибудь добавить?

Я пожал плечами:

– Я ей верю. Повторяю: мы не заключили сделку. Она ничего у меня не забрала. А еще она потрясающе целуется и знает обо мне больше, чем любое другое живое существо.

Салливан нахмурился, и между бровями у него пролегла складка, которую он начал растирать двумя пальцами.

– У меня из-за тебя язва будет. Насколько все было бы проще, если бы ты просто ходил на занятия, научился играть на рояле и закончил школу, присоединив к своей фамилии больше латинских эпитетов, чем было у Цицерона! Так нет же, ты решил подружиться с феей-убийцей, которая высасывает жизнь из своих жертв. Ты хоть понимаешь, в каком я положении?

– Официантка, – предупредила Нуала.

Мы все замолчали. Мы так и не заглянули в меню, а Нуала все равно не знает, какой у еды вкус, поэтому я сказал:

– Три сэндвича с жареной говядиной и картошку фри.

– Мне без майонеза, – мрачно добавил Салливан, не переставая крутить на пальце железное кольцо.

– Мне понравится картошка фри? – спросила Нуала.

– Она всем нравится. Даже тем, кто утверждает обратное.

– Это правда, – кивнул Салливан.

Официантка странно на нас посмотрела и забрала меню.

– Почему Нуале теперь нужна еда? – спросил я, когда она ушла.

Мы с Нуалой посмотрели на Салливана.

– Вы меня спрашиваете?

– По-моему, из нас троих вы знаете о феях больше всех, – сказал я, – что весьма неожиданно, если учесть состав нашей компании.

Он вздохнул:

– Я провел с Ними семь лет. Я был консортом одной из придворных дам Королевы.

Придворных дам было много, но почему-то в голову приходила только одна. Очевидно, Нуале тоже, потому что она сказала:

– Элеонор.

– Меня с ней видели?

– Нет, – ответила Нуала. – А что, вас околдовали?

Салливан принялся сильнее растирать морщинку между бровями.

– Если быть внимательным, за семь лет можно многое узнать. Когда я был рядом с Элеонор, на меня никто не смотрел, поэтому сам я мог смотреть куда захочу. И увиденное мне не нравилось. Я видел, как людей заставляют убивать. Я видел черную магию. Я видел ритуалы, от которых кровь стынет в жилах. Я видел, как люди растворяются в… бездушных наслаждениях. Там ничего не имеет значения – ни время, ни последствия. Но самое ужасное было то, что Они делали с человеческими детьми. – Он не то чтобы содрогнулся. Просто прикрыл глаза и на мгновение посмотрел в сторону, а потом снова на меня, на мою руку: – У тебя на руке комар.

Я шлепнул место, на которое был направлен его взгляд, и посмотрел на ладонь. Пусто.

– Для придворных фей мы – те же комары, – устало произнес Салливан. – Мы – не равная раса. Наши страдания для Элеонор и прочих – ничто. Мы – ничто.

– Может быть, для придворных фей это и правда, но не для одиночек. Не для меня.

– Неужели? – поднял бровь Салливан. – Ты совсем не хотела заключить сделку с Джеймсом? Ты просто несла ему молоко и мед своей дружбы?

Я хотел за нее заступиться, хотя и знал, что Салливан прав. Когда мы познакомились, я был для Нуалы всего лишь добычей. С другой стороны, для меня она была всего лишь очередной феей.

Нуала смотрела на него, чуть надув губы.

– Послушайте, – сказал я, – я понимаю, что вы оба с радостью задушите друг друга прямо за этим столом. Только учтите, что это – пустая трата времени, и, честно говоря, у меня нет достаточной суммы, чтобы компенсировать официантке труды, которые будут связаны с уборкой этого безобразия. И кстати, вот несут еду. Давайте съедим обед, а не друг друга.

Когда официантка оставила сэндвичи и мы нашли Салливану тот, что был без майонеза, я повторил вопрос:

– Так почему Нуале теперь нужно есть?

Салливан, бессознательно скривив губы, выбирал из сэндвича листья салата.

– Я сказал тебе, что если она ничего не берет, то она должна таять, становиться невидимой. Тем не менее она выглядит даже менее эфемерно, чем в нашу последнюю встречу. – Нуала явно собиралась запротестовать, и он поспешил добавить: – Я однажды видел, как твоя сестра таяла в промежутке между жертвами.

Нуала умолкла. Даже не просто умолкла, а замерла. Ни звука, ни движения, ни моргания, ни вздоха. Превратилась в статую. А потом она очень тихо спросила:

– Моя сестра?

– Ты не знала?.. Ну да, откуда? – Салливан извлек из бутерброда помидоры и аккуратно их сложил, чтобы не соприкасались с салатом. – Она, конечно, от тебя отличалась – вы же можете выглядеть как угодно. Но она тоже была лианнан сидой. Я бы и не догадался, что вы родственницы, но Элеонор мне рассказала. У вас один отец. Прости. Не хотел тебя расстраивать.

– Нас двое?

– Да, и вас обеих называют одинаково… – Салливан нахмурился. – Земными. В противовес тем, кто живет под холмами. Не слишком доброжелательное название.

– Минутку, – сказал я, – выходит, Они называют Нуалу человеком?

Я не думал, что в моем голосе будет столько надежды.

– В переносном смысле, – быстро ответил Салливан. – Они так ее называют, потому что лианнан сиди много времени проводят с людьми и часто выглядят как люди. Иногда даже приобретают человеческие привычки.

Я вспомнил, как Нуала сидела в кинотеатре и представляла себя режиссером. Очень по-человечески.

Тем временем Нуала, смакуя картошку, закрыла глаза и расплылась в довольной улыбке.

– Я же говорил, что тебе понравится, – сказал я.

Нуала открыла глаза:

– Ничего вкусней не пробовала. Так бы ела и ела…

– Тогда ты очень быстро наберешь пару центнеров. – Салливан проглотил кусочек сэндвича. – Никогда не видел, чтобы Они ели человеческую еду. Ты помнишь, как это случилось в первый раз?

Я вспомнил рисинку на ее губе, и меня прямо скрутило.

– Джеймс угостил меня рисом пару дней назад.

Салливан прищурился и съел еще несколько кусочков сэндвича, чтобы помочь мыслительному процессу.

– Хорошо известно: если люди, попавшие в Волшебную страну, едят то, что им предлагают, они остаются там навсегда. Впервые слышу, чтобы аналогичное происходило, когда феи едят человеческую еду…

– Я не могу стать человеком, – то ли сердито, то ли в отчаянии сказала Нуала.

Салливан поднял руку:

– Я этого и не утверждал. Но у тебя двойственная натура. Может, ты просто склоняешься к другой части себя?.. Джеймс.

Я моргнул, осознав, что он обращается ко мне:

– Что?

– Пол признался, что каждый вечер слышит Кернунноса. Ты тактично промолчал, но у меня есть определенные подозрения.

Я отложил бутерброд:

– Ну просто во всем я виноват!.. Я не заключал с ним сделки, не разговаривал с ним и вообще не делал ничего такого, что вы считаете вредным.

– Тише, тише. Я всего лишь подумал… Если ты его слышал или видел, ты можешь подсказать своей новой подруге, где его найти. Надеюсь, он лучше осведомлен о ситуации. – Салливан взглянул на проезжающие мимо машины. – Элеонор намекала, что между Кернунносом и сестрами лианнан сидами есть связь.

– Связь – как у меня с сэндвичами? – спросил я. – Мне не очень хочется отправлять Нуалу на встречу с Королем Мертвых, особенно теперь, когда она утратила свои сверхъестественные способности. Если что-то пойдет не так, ему просто пинка не дашь.

– Иных предложений нет, – пожал плечами Салливан. – Заканчивается шестнадцатый год. Она сгорит и вернется в прежнее состояние.

– Если сгорю, – пробормотала Нуала, опустив глаза.

– Что? – спросил я.

– Я не знаю, хочу ли я гореть.

Над столом повисла тишина.

– Нуала, – мягко произнес Салливан, впервые называя ее по имени, – когда я жил в Волшебной стране, я видел, как горела твоя сестра. Ей нужно было сгореть. Я знаю, ты не хочешь идти в костер, ужасно, что тебе приходится это делать, но иначе ты умрешь.

Нуала не поднимала глаз.

– Лучше умереть, чем вернуться к тому, какой я была. – Она скомкала салфетку и положила ее на стол. – Мне нужно в туалет. – Нуала сверкнула в мою сторону фальшивой улыбкой. – Все бывает в первый раз, правда?

Она встала и зашла в закусочную.

Салливан вздохнул:

– Джеймс, дело плохо. Ее сестра не была настолько человечной; казалось, она даже не чувствовала, что горит. А Нуала… – Он полуприкрыл глаза, почти съежился. – Все равно что сжечь человека.

Я достал покой-камень и начал крутить его в руках, ожесточенно поглаживая большим пальцем.

– Очевидно, ты прав, – продолжил Салливан. – Она не такая, как другие. Ты все равно дурак, что не сбежал от нее, но она – не такая.

– Я пойду к Кернунносу вместе с ней, – сказал я. Салливан раскрыл рот. – Вы меня не остановите. Да вы и сами поступили бы так же. Только дайте совет, как уменьшить опасность. Если возможно.

– Господи Иисусе, – ответил он, – я – твой преподаватель и куратор, я должен уберегать тебя от неприятностей, а не устраивать новые.

– Наверняка в глубине души вы хотели, чтобы я тоже пошел, иначе поговорили бы с ней наедине.

– Не надо мне ничего приписывать, – сказал Салливан и снова потер пальцами морщину между бровей. – Я бы пошел с тобой, но я не слышу его в этом году, а незваным к нему не ходят… Черт, Джеймс, не знаю! Надень что-то красное. Насыпь соли в карманы – никогда не повредит.

– Не могу поверить, что слышу такое от преподавателя.

– А я не могу поверить, что такое говорю.

Я написал на руке «соль» и «красный», и тут из закусочной вышла Нуала. Что бы она ни чувствовала раньше, теперь у нее в глазах была яростная решимость.

– Пойдем? – спросил я.