Текст книги "Баллада. Осенние пляски фей"

Джеймс

Поскольку я – не настоящий ученик, а Салливан – никудышный организатор, наш первый урок игры на фортепиано перенесли на следующую пятницу. А поскольку на следующей неделе мы с ним остались такими, как были, мне пришлось идти на урок в здание старого школьного концертного зала. В обычных классах занимаются настоящие пианисты, кларнетисты и виолончелисты, а также их настоящие преподаватели и дирижеры.

Так и получилось, что я пробирался к Бриджид-холлу. В подтверждение того, что Бриджид бесполезен для школы Торнкинг-Эш, хозяйственники оставили шелестящие осенние листья на газоне, отделяющем его от остальных зданий, и позволили плющу и самшиту поглотить унылый фасад из желтого кирпича. Тем самым они предупреждали родителей, которые приезжают навестить своих чад: «Не фотографируйте эту часть кампуса! Мы и сами знаем, что это здание слишком уродливое, чтобы в нем заниматься».

Дверь была покрыта облупившейся красной краской. Интересно. Других красных дверей я на территории не видел. Одиночка, вроде меня. В знак солидарности я слегка стукнул костяшками пальцев о ручку.

– Приятель, – тихонько проговорил я, – мы с тобой единственные в своем роде.

Я вошел в длинную узкую комнату, в которой толпа складных стульев внимала происходящему на низкой сцене в другом конце здания. Пахло плесенью и старым дощатым полом, плющ застилал матовые оконные стекла. Встроенные светильники освещали дряхлый рояль, которому, наверное, было столько же лет, сколько и самому зданию. Все вместе могло бы служить наглядным пособием к краткому курсу «Все, что вы хотели забыть об архитектуре пятидесятых».

Салливан сидел у рояля, перебирая клавиши узловатыми пальцами. Ничего выдающегося, но с инструментом он обращаться умеет. Да и рояль, вопреки ожиданиям, звучал лучше, чем выглядел. Я прошел между стульями-зрителями, схватил один из тех, что стояли в первом ряду, и вместе с ним поднялся на сцену.

– Приветствую вас, сэнсэй, – сказал я и сбросил рюкзак на стул. – Какой удивительный инструмент.

– Правда. По-моему, об этом здании все позабыли. – Салливан сыграл стандартный финал и поднялся. – Даже не верится, что у них здесь был концертный зал. Уродливое сооружение, да?

Я обратил внимание на это «у них». Салливан нахмурился:

– Ты себя нормально чувствуешь?

– Не выспался.

Мягко говоря!.. Больше всего я хотел, чтобы день уже закончился и я мог упасть в кровать и отключиться.

– Что, сон у меня на уроке не в счет?

– Ученые утверждают, что в лежачем положении информация воспринимается лучше.

Он покачал головой:

– Узнаем на контрольной. – Салливан указал на стульчик перед роялем. – Прошу на трон.

Я сел. Стульчик скрипнул и предательски зашатался. Рояль был настолько старый, что имя производителя над клавишами почти стерлось. И еще он пах измельченными старушками.

Салливан поставил ноты на пюпитр: Бах, не слишком сложный на первый взгляд, но слишком много нотных линеек для волынки.

Салливан развернул складной стул и сел на него задом наперед, внимательно глядя на меня:

– Значит, раньше ты на рояле не играл…

Воспоминание о том, как пальцы Нуалы ложатся на мои, переплелось с картинами прошедшей ночи. Я сжал пальцы в кулак и потом медленно их расслабил, чтобы не дрожали.

– Баловался один раз после нашего разговора. – Я провел рукой по клавишам и все-таки чуть вздрогнул, вспомнив Нуалу. – В общем и целом, можно считать, что мы незнакомы.

– Значит, тебе не сыграть эту пьесу?

Я снова посмотрел в ноты. Как будто на другом языке написано.

– Нет. Я ее не понимаю.

Голос Салливана изменился, стал жестче:

– А ту музыку, которую ты принес с собой?

– Не понимаю.

Салливан указал подбородком на мои руки, прикрытые длинными рукавами черной футболки с надписью «Ржу-нимагу»:

– Я прав?

Я хотел спросить, откуда он знает. Мог догадаться. Надписи – слова и ноты вперемежку – уходили под рукава. Или я закатывал их у него на уроке? Не помню.

– Я не умею играть на рояле с листа.

Салливан поднялся, сделал знак, чтобы я встал, и сел на мое место:

– Зато я умею. Закатай рукава.

Я послушался, стоя в желто-оранжевом свете сценических огней. Обе руки были покрыты маленькими буковками, неровными черточками нот на кое-как нарисованном нотном стане. Нотная запись шла до самых плеч, становясь все более кривой и неудобочитаемой на правой руке, потому что мне неудобно было писать левой.

Салливан смотрел на мои руки со смесью ярости, ужаса и отчаяния на лице.

– Где начало?

Я не сразу нашел его на сгибе левого локтя.

Он начал играть. Музыка танцевала, перескакивая между мажором и минором. И еще она была гораздо лучше, чем я помнил. Таинственная, прекрасная, тоскующая, темная, легкая, яркая, низкая и высокая. Увертюра. Собрание всего, что мы должны были включить в пьесу.

Салливан доиграл часть, написанную на моей левой руке, остановился и указал на плоский футляр для инструмента, прислоненный к ножке рояля:

– Подай, пожалуйста.

Он извлек оттуда магнитофон, который брал с собой на холм. Поставив аппарат на рояль, взглянул на него, как будто внутри содержались все секреты мира, и нажал кнопку.

Я спросил тихим металлическим голосом:

– Вы не записывали?

– Не знал, стоит ли тратить пленку.

Долгая пауза, шипение пленки, отдаленное пение птиц. Голос Нуалы:

– Ничего не говори.

Я не сразу сообразил, что следует из этой записи. Она продолжала:

– Кроме тебя, меня сейчас никто не видит, так что, если ты заговоришь, все подумают, что ты в свое время застрял в родовом канале без кислорода.

Салливан остановил запись:

– Джеймс, скажи мне, что ты не заключил сделку.

Он произнес это так серьезно и напряженно, что я просто ответил правду:

– Не заключил.

– Ты же не просто так это говоришь? Скажи мне, что ты не отдал ей ни года своей жизни.

– Я ничего ей не отдал, – ответил я, не зная, правда ли это. Мне казалось, что неправда.

– Хотел бы я верить… – Салливан схватил меня за руку и вывернул ее, так что я почти уткнулся носом в собственные каракули. – Учти, они не отдают такое даром. Ты – мой ученик, и мне надо знать, что или кого ты пообещал взамен этой музыки, потому что я должен беречь глупых талантливых детей вроде тебя от смерти, и теперь мне придется разгребать последствия.

Следовало что-то ответить. Не обязательно что-то остроумное, хоть что-то.

Салливан выпустил мою руку:

– Ты думаешь, что недостаточно хорош сам по себе? Черт возьми, ты – лучший волынщик в штате!.. Я должен был понять, что тебе мало. А может, ты решил, что это касается только тебя? Так не бывает, Джеймс!

Я одернул рукава:

– Я не заключил сделку. Вы просто не знаете.

Или знает?

Салливан смотрел на полустертые буквы над клавишами.

– Джеймс, я понимаю, ты считаешь, что я – идиот. Музыкант, который променял свою мечту на должность половой тряпки в школе для богатеньких. Правильно?

Поскольку Нуала умеет читать мои мысли, она сформулировала бы это лучше, но для несверхъестественного существа он оказался очень близок к истине. Я пожал плечами, решив, что говорить тут особо нечего.

Салливан поморщился, проводя пальцами по клавишам:

– Десять лет назад я был на твоем месте. Меня ожидало большое будущее. Никто не мог мне помешать. В Джульярдской музыкальной школе мне прочили блестящую карьеру. В этом была вся моя жизнь.

– Не люблю поучительных историй, – сообщил я ему.

– У этой истории любопытный конец, – с горечью ответил Салливан. – Они сломали мою жизнь. Я даже не подозревал об Их существовании. Но ты-то знаешь! Они используют таких, как мы, для собственных целей, потому что мы стремимся к тому, что Они нам предлагают, и недовольны тем, что имеем. Да, мы хотим то, что есть у Них, а Они хотят то, что есть у нас… но из этого не следует, что нам понравится конечный результат обмена. Скорее наоборот.

Он оттолкнулся от рояля и встал со скамьи.

– Садись.

– Признаться, меня не очень-то тянет играть на рояле.

– Меня тоже не тянуло, – сказал Салливан, – но Они не особенно любят этот инструмент, так что нам обоим лучше играть на нем. Садись.

Я сел – оставшись при мнении, что Салливан знает о Нуале меньше, чем думает.

от: ди

кому: джеймсу

текст сообщения:

ты говорил что ты экстрасенс, я бы хотела спросить что меня ждет, всегда ли я буду вот так смотреть на все со стороны? я любила в люке то что с ним я знала мое место в мире.

отправить сообщение? да/нет

нет

сообщение не отправлено,

сохранить сообщение? да/нет

да

сообщение будет храниться 30 дней.

Джеймс

Я достал из рюкзака упаковку пива, поставил ее на стол рядом с кроватью и развернул стул, чтобы сесть задом наперед. Пол вытаращился на меня так, будто я снес яйцо. – Не передумал напиваться?

Его глаза стали вдвое круглее обычного.

– Слушай, ты откуда это взял?

Я потянулся за ручкой и написал на руке «список». Не знаю почему. Но мне полегчало.

– Архангел Михаил спустился с небесных высот, и я сказал ему: «Просвети меня, ангел, как достати жердь, которую мой друг Пол сподобился проглотити?», а он мне ответил: «Вот это должно помочь». И выдал упаковку пива. Только не спрашивай, почему именно «Хайнекен».

– Этого хватит, чтобы напиться? – Пол продолжал рассматривать бутылки, как будто вместо них на столе лежала водородная бомба. – В кино люди долго пьют, но все равно не пьянеют.

– Тебе точно хватит.

Я испытывал острое удовлетворение: благодаря моей предусмотрительности, Пол не будет блевать. Он, конечно, славный тип, но убирать за ним я не хочу.

Тут Пол запаниковал:

– А ты будешь пить?

– Я опасаюсь любых субстанций, которые изменяют сознание.

Я вывернул карандаши и ручки из кружки, в которой мы их держали. Они с грохотом раскатились по столу. Я передал кружку Полу.

– Это потому, что ты любишь все контролировать, – сказал Пол, проявляя неожиданную наблюдательность. Он заглянул в кружку. – Зачем?

– Ну, вдруг ты не хочешь пить из бутылки.

– Там стружки от карандашей и прочая дрянь.

Я выдал ему бутылку и опять повернулся к столу, нашел в куче на столе маркер и лист бумаги и принялся писать. По всей комнате начал расползаться запах чернил.

– Прости, дорогуша, не обижайся. Все как нельзя круто. Пицца скоро будет.

– Что ты делаешь?

– Обеспечиваю нам уединение.

Я показал надпись.

«Будьте поделикатней с Полом. Пожалуйста, не прерывайте его чудесный сон. чмоке. Пол».

Я взял подпись в сердечко.

– Ты мерзавец, – констатировал Пол, когда я встал и вышел в коридор, чтобы прилепить объявление снаружи. Донесся звук открываемой бутылки. – Фу, ну и запах.

– Добро пожаловать в мир пива, дружище. – Я рухнул на кровать. – Как и все прочие пороки, пиво снабжено предупреждением, на которое мы обычно не обращаем внимания.

Пол провел пальцем по запотевшему стеклу:

– А где этикетки?

Ему необязательно знать, сколько времени я убил на то, чтобы их содрать и поменять крышки. Воистину, такое можно сделать только от большой любви.

– Пиво с поврежденными или неправильными этикетками продают дешевле.

– Правда? Полезно знать. – Пол скривился и сделал глоток. – Как я пойму, что пьянею?

– Ты станешь таким же остроумным, как я. Ну как минимум остроумнее, чем обычно. И то радость.

Пол запустил в меня крышкой.

– Выпей, пока еду не привезли, – посоветовал я. – На пустой желудок оно действует быстрее.

Я посмотрел, как Пол осушил полбутылки, затем встал и пошел к музыкальному центру:

– Где твои диски? Что за праздник без музыки?

Пол допил вторую половину, чуть не поперхнувшись под конец, и махнул куда-то под кровать. Я подал ему следующую бутылку, улегся на пол и приготовился к худшему.

Я чуть не выругался. В нескольких сантиметрах от меня под кроватью Пола светились ехидной улыбкой глаза Нуалы.

– Сюрприз.

«Я не удивился», – подумал я.

– Удивился-удивился. Ты разве не помнишь, что я могу читать твои мысли? – Она указала на матрас над нами. – Забавное дело ты затеял. Пиво настоящее?

Я поднес к губам палец и изобразил призыв к тишине. Нуала ухмыльнулась:

– Ты – не очень хороший человек. Мне это нравится.

Она подвинула ко мне диски Пола и легла веснушчатой щекой на сложенные руки.

– Еще увидимся.

Я встал, держа диски в руках, и развернулся, чтобы посмотреть, как дела у Пола. Он уже изрядно повеселел. «Ура!» исчезающим комплексам.

– Ну что у нас здесь? – спросил я и, не дожидаясь ответа, начал перебирать записи. – Пол, они все уже умерли.

– Бетховен не умер, – ответил Пол, наставляя на меня бутылку, – это все слухи. Прикрытие. На самом деле он играет на свадьбах в Лас-Вегасе.

Я улыбнулся:

– Точно… Пол! Какого черта? У тебя диск Келли Кларксон?! Скажи, что это диск твоей сестры! У тебя хоть сестра есть?

Пол слегка ощетинился:

– У нее хороший голос.

– О боже! – Я просмотрел еще несколько дисков. – Твой мозг – культурная свалка. «Марун Файв»? Шерил Кроу?! Ты что, девчонка? Мне нужно переодеться, пока у меня не начала расти грудь. Придется переходить с пива на шоколад.

– Отдай, – потребовал Пол.

Он выбрал диск и сказал:

– Выдай мне еще бутылочку, пока я поставлю. По-моему, меня забирает.

Вот так и получилось, что мы слушали Бритни Спирс, когда приехала пицца: колбаски с зеленым перцем, дополнительный сыр, дополнительный соус, дополнительные калории и все остальное.

Курьер приподнял брови.

– У моего друга месячные, – пояснил я, отдавая ему чаевые. – Чтобы их пережить, ему нужна Бритни и много сыра. Я пытаюсь его поддержать.

Пока я открывал коробку и разделял пиццу на куски, Пол начал подпевать. Я выдал ему порцию и взял такую же себе.

– Слушай, а здорово! – сказал он мне. – Я понимаю, что в этом находят студенты колледжа.

– В Бритни или в пиве?

В ответ Пол особенно громко пропел очередную строчку.

Я создал чудовище.

– Пол, я все думаю о задании про метафоры…

Пол внимательно уставился на нитку расплавленного сыра, которая тянулась от его куска пиццы ко рту. И аккуратно, пытаясь ее не разорвать, выговорил:

– Думаешь, какое оно фиговое?

– Именно. Поэтому я решил сделать что-нибудь другое. Предлагаю работать вместе.

– Слушай, я смотрел, сколько они стоят в Интернете. Сорок пять баксов.

Я приподнял верхний слой сыра на своем куске и соскреб немного соуса:

– Ты о чем?

Пол взмахнул рукой:

– Ну, ты о том, чтобы купить работу в Интернете? Я смотрел, после того как Салливан нам об этом рассказал. Они стоят сорок пять баксов.

Я сделал мысленную заметку: напомнить Салливану, что его студенты – неокрепшие и впечатлительные создания.

– На самом деле я собирался сделать другое задание. Ты что, и правда купил бы работу в Интернете?

– Не-а, – печально ответил Пол, – даже если бы у меня была кредитка. Я трус, да?

– Храбрость состоит не в том, чтобы купить чужую работу, – заверил я его. – Я хочу, чтобы ты кое-что прочитал, когда протрезвеешь. Одну пьесу.

– «Гамлет» – тоже пьеса, – заметил Пол, протянув руку: —Давай я сейчас прочитаю.

Я взял с кровати тетрадь и швырнул ему.

Пол читал «Балладу», подпевая Бритни. Прервался только один раз, чтобы сказать:

– Джеймс, это круто!

– А то!

– Салливан! – предупредила из-под кровати Нуала.

Я мельком взглянул в ее сторону и направился к двери, как раз когда в нее постучали. Я вышел в коридор.

Выражение лица Салливана предвещало неприятный разговор.

– Джеймс.

– Мистер Салливан.

– Интересную музыку вы сегодня слушаете.

Я чуть склонил голову.

– Хочется верить, что обучение в Торнкинг-Эш наделило нас способностью глубоко ценить все музыкальные жанры.

Внутри Пол выдал особенно высокую ноту. Хороший диапазон. Он не тем занимается. Ему не на гобое играть нужно, а ездить в турне с Мэрайей Кэри.

– О боже, – сказал Салливан.

– Совершенно согласен. Что привело вас на наш чудесный этаж?

Салливан вытянул шею, чтобы получше рассмотреть надпись на двери:

– Пицца. Курьер сказал, что один из вас пьет что-то, до ужаса похожее на пиво.

– Все, чаевых ему больше не видать.

Салливан сложил руки на груди:

– Именно поэтому Пол берет верхнее «ми» вместо «до»? Ты-то точно не пил. Запаха нет, да и ведешь ты себя, как обычно, очаровательно.

Я благодушно улыбнулся:

– Совершенно честно говорю вам, что здесь никто не употребляет алкоголь.

Он прищурился:

– Что ты затеял?

Я поднял руки, как будто сдаваясь:

– Пол хотел напиться. А я хотел посмотреть, что будет, когда он расслабится. Три бутылки безалкогольного пива, и, по-моему… – Я запнулся, слушая, как Пол безуспешно пытается взять очередную высокую ноту. – По-моему, мы оба довольны результатом.

У Салливана подергивались губы, но он явно не хотел мне улыбаться.

– Как тебе удалось его обмануть?

– Моя мама любезно согласилась купить упаковку «Хайнекена». Я поменял коробку и крышки. Она у меня не зануда. Как и некоторые преподаватели.

Я поднял бровь.

– Мама, говоришь? Начинаю понимать, откуда ты такой взялся. Ну ладно, не буду портить вечер, посвященный дружбе, обману и поддельному пиву. – Салливан посмотрел на меня и покачал головой. – Боже правый, Джеймс, кто ты?

Я моргнул:

– В данный момент я – человек, который хочет вернуться в комнату и уговорить Пола натянуть на голову трусы.

Салливан рукой стер с лица улыбку:

– Спокойной ночи, Джеймс. Я так понимаю, что похмелья не будет?

Я расплылся в улыбке и ускользнул обратно.

– Спасибо, Нуала.

– Не за что, – ответила она.

– Кто приходил? – спросил Пол.

– Твоя мама. – Я передал ему четвертую бутылку. – Смотри, чтоб тебя не разорвало.

Я взял еще кусок пиццы и улегся на пол рядом с его кроватью. На полу было на несколько градусов прохладнее, и я чуял дыхание Нуалы в сквозняке, запах лета и цветов.

– Ты бы могла появиться где угодно, он все равно тебя не видит. Почему под кроватью?

– Хотела напугать тебя до полусмерти, – ответила Нуала.

Я предложил ей свою пиццу, и она удивленно на меня посмотрела, затем покачала головой. В старых сказках говорится, что если есть еду фей, то навсегда останешься в их краю. Только тут, наверное, все наоборот. В музыкальном центре над нами сменилась запись. Альтернативный рок. Явно мой диск.

– Наконец настоящая музыка, – сообщил я Полу.

Пол топал ногой в такт:

– Бритни тоже настоящая. Это просто немножко более настоящее. – Он помолчал. – Знаешь, ты – лучший друг, который у меня был.

Я ощутил легкий укол совести. Почти незаметный.

– Потому что принес тебе пиво?

– Не-е-е-ет. Потому что ты – это ты. Единственный в своем роде. Непохожий на других. – Пол замолчал и попытался пояснить: – Я смотрю на тебя и хочу быть таким же. Непохожим на других. Ты – засранец, но единственный в своем роде, и это все уважают.

Пол говорил, а Нуала смотрела на меня. Ее огромные глаза сияли в темноте.

– Ты тоже так думаешь?

– Особенно насчет засранца, – ответила она.

Я не знал, что сказать Полу. Все мои мысли были о том, как хорошо от Нуалы пахнет, и о том, как симпатично по ее щекам рассыпаны веснушки. Не отводя от нее глаз, я произнес:

– Ты мне льстишь.

– Заткнись и прими комплимент, – ответил Пол.

Я улыбнулся:

– Ты будешь так же откровенен и в трезвом виде?

– Ни в коем случае.

Как-то так получилось, что мы с Нуалой держались за руки. Я не мог вспомнить, потянулся ли я к ней или это она взяла меня за руку из темноты. Но мы держались за руки, и почему-то ее пальцы медленно скользили по моим запястьям, а я гладил тыльную сторону ее кисти. Означает ли это, что держаться за руки – совершенно нормально при общении с психованной феей? А может, накрывающие меня волны чувств – нечто большее, чем просто сигнал опасности?

– Ты такой же фрик, как и я, но все равно ты обалденно крут. Понимаешь? У тебя исписаны руки, у тебя навязчивые идеи, однако все, кто с тобой знаком, к тебе тянутся. – Пол стукнул головой о стену. – Это дает фрикам вроде меня надежду.

Весь мир сжался до пальцев Нуалы на моей руке. Я хотел, чтобы она утащила меня под кровать и растворилась со мной в темноте.

– Ты не фрик.

– О, ты и не представляешь!.. Хочешь, расскажу? Трезвый ни за что бы не признался.

Я чувствовал на лице дыхание Нуалы и был совершенно уверен, что она чувствовала мое – колбаски и зеленый перец. Но если ей было неприятно, она не подавала вида. На ее губах играла невинная прекрасная полуулыбка. Если бы она ее осознавала, моментально стерла бы.

– Так вот… Я каждую ночь слышу пение.

Мои пальцы замерли. Пальцы Нуалы замерли тоже.

– Каждую ночь, как во сне. Как в одном из тех снов, когда ты знаешь, что все говорят на другом языке, но все равно понимаешь. Так вот, эта песня – просто список. Список имен. – Пол замолчал и долго судорожно пил. – Мне известно, что я слышу имена мертвых. Тех, кто скоро умрет. Известно, потому что там потом говорится: «Помни о нас, поют мертвые, иначе мы вспомним о тебе».

Я задрожал. Странно, прежде озноба не было.

Мой голос звучал вполне обыденно:

– И кто в этом списке?

– Я, – ответил Пол.

– Ты?

– Ага. И еще какие-то незнакомые имена. И Салливан. И ты. И еще – я не знал, как ее зовут, пока ты мне сегодня не сказал, – она тоже там. Ди. Дейдре Монаган, верно? По-моему, мы все умрем. Скоро. – Пол выпил еще. – Думаешь, я псих?

Рука Нуалы в моих пальцах сжалась в кулак.

– Нет. Надо было сказать раньше. Я тебе верю.

– Я знаю.

Я содрогнулся.

– Я знаю, потому что каждую ночь ты убегаешь, как раз перед тем, как начинается пение. Но если бы я сказал тебе, что слышу его, и ты ответил бы, что тоже слышишь, все стало бы по-настоящему, понимаешь?

Нуала раскрыла кулак и пальцами повернула мою руку, пока я не увидел слово «список», нацарапанное на тыльной стороне.

– Да, – прошептала она в ответ.

– Я думал, что, когда приеду сюда, все это дерьмо закончится, – жалобно сказал Пол.

– Я тоже так думал.

Пол задремал, погрузившись в воображаемое алкогольное опьянение, а я поднялся в туалет на четвертом этаже. Конечно, глупо ей звонить, но меня откровения Пола встревожили. Вывели из равновесия. Одно дело, если я сам угодил в какие-то сверхъестественные дела, и другое дело – услышать в списке мертвых имя Ди.

– Ди?

Я сковырнул со стены кусочек ярко-зеленой краски. Ночь за маленьким окном была настолько темной, что я вместе со своим мобильным отражался в нем как в зеркале.

– Джеймс? – удивленно сказала Ди. – Это правда ты?

Мгновение я молчал. Мгновение мне было слишком больно осознавать, что на другой стороне она; я задыхался, вспоминая ее слова после поцелуя.

– Да. Как вы там? Веселитесь?

Где-то рядом громко и отчетливо закричала ночная птица. Я не понял, за окном она или со стороны Ди.

– Как раз собирались идти спать. Веселимся – не то слово.

– Ого! Да вы просто животные. – Я закусил губу. Нужно просто спросить. – Ди, ты помнишь вечер, когда мы в первый раз здесь встретились? Помнишь, что ты у меня спросила?

– Думаешь, у меня мозги, как у слона, и я все помню?.. А… Ну да.

Именно. Когда ты спросила, видел ли я фей.

– Ты их больше не видела?

Долгая пауза.

– Что? Нет. Конечно же нет. А что, ты видел?

Моя кожа все еще пахла Нуалой – летним дождем и дымом костров. Я вздохнул:

– Нет. Как у тебя, нормально?

Она рассмеялась милым неуверенным смехом:

– Ну конечно. Если не считать того, что я в таком раздрае. Но это же не в счет?

– Не знаю. Я у тебя спросил.

– В таком случае – да. Все нормально.

– Ты больше не видела фей?

– Тише!

– Почему?

– То, что они далеко, не значит, что можно свободно их упоминать.

Я помолчал. Не знаю, чего я ожидал. Хотя бы честности. Но что мне делать? Ловить ее на вранье? Я вздохнул и ткнулся лбом в обшарпанную стену:

– Просто хотел узнать.

– Спасибо, – ответила Ди. – Для меня это важно.

Я посмотрел на свое отражение в старых узких зеркалах. Оно нахмурилось в ответ, а некрасивый шрам казался таким же темным, как собравшиеся в одну линию брови.

– Мне пора, – сказала Ди.

– Ладно.

– Пока.

Я положил трубку. Она так и не спросила, все ли в порядке у меня.