Текст книги "Детский психоанализ"

После того как в процессе анализа были выявлены и исследованы эти садистические фантазии и импульсы, бравшие начало в самых ранних стадиях ее развития, зацикленность Эрны на своей матери, носившую гомосексуальный характер, удалось снизить, а ее гетеросексуальные импульсы – усилить. До этого момента главными факторами, определявшими содержание ее фантазий, были ее чувства любви и ненависти по отношению к матери. Отца она рассматривала по большей части как простой инструмент при коитусе; его важность целиком и полностью вытекала из отношений мать – дочь. В воображении Эрны привязанность матери к отцу и, по сути, все ее отношение к нему были главным образом направлены на то, чтобы как-то «ограбить» ее – Эрну, заставить ее ревновать и натравить на отца. Аналогично в тех своих фантазиях, в которых она отрывает отца от матери и выходит за него замуж, основной упор делался именно на ненависти к матери и на желании как-то уязвить ее мать, навредить ей. Если в таких играх Эрна тем или иным способом проявляла нежность к своему мужу, то очень скоро становилось ясно, что эта нежность носит притворный характер, что основная цель проявления таких нежных чувств – навредить своему врагу и перетащить отца на свою сторону. В то же самое время, как она сделала эти важные шаги в нашей психоаналитической работе, она также продвинулась в своих отношениях к отцу и стала испытывать к нему искренние чувства позитивного характера. И вот теперь, когда ситуация перестала полностью определяться чувствами ненависти и страха, на первый план смогли выйти «прямые» эдиповы отношения. Одновременно с этим степень зацикленности Эрны на своей матери уменьшилась, а отношение к ней, которое до сих пор было настолько амбивалентным, несколько улучшилось. Подобные изменения в отношении девочки к своим родителям также базировались на переменах в мире ее фантазий и в инстинктивном поведении. Ее садизм ослаб, а ее фантазии, в которых главенствующая роль отводилась идее преследования, стали значительно менее частыми и интенсивными по накалу. Важные изменения также произошли в ее отношении к действительности, что можно было почувствовать, среди прочего, во все возрастающем проникновении этой действительности в ее фантазии.

В течение данного периода аналитической работы с ней, после выражения своих идей о преследовании в игровом поведении, Эрна нередко говорила с изумлением: «Но мать ведь не может в действительности так поступать? Она ведь на самом деле очень любит меня». Но по мере того, как ее контакт с реальностью становился все более сильным, а ее бессознательная ненависть к матери – все более осознанной, Эрна начала критиковать мать как реального человека даже с большей откровенностью, но их взаимоотношения одновременно улучшились. Это стало возможным именно потому, что бессознательная ненависть становилась все более осознанной. Рука об руку с улучшением ее отношения к матери стали проявляться более искренние материнские нежные чувства по отношению к ее воображаемым детям. Один раз, после того как она особо жестко обошлась с одним из них, она спросила очень глубоко взволнованным голосом: «Следовало ли мне на самом деле так поступать со своим ребенком?» Таким образом, психотерапия, направленная на анализ ее маний и идей преследования, а также ослабление у нее общей тревожности привели не просто к усилению у нее гетеросексуальных импульсов, но и к улучшению отношения к матери и к появлению у нее самой возможности испытывать более сильные собственные материнские чувства. Мне следует тут сказать, что, на мой взгляд, удовлетворительная коррекция этих фундаментальных восприятий, которые позднее будут определять для ребенка вопросы выбора объектов его любви, а также и всю природу его переживаний уже во взрослом возрасте, является одним из критериев успешности работы по психоанализу ребенка.

Невроз проявился на очень ранних стадиях жизни Эрны. Еще до того, как ей исполнился год, она выказывала отчетливые признаки этого невроза вместе с необычной (для такого возраста. – Примеч. пер.) духовной зрелостью, проявлявшейся в поведении. С тех пор эти трудности увеличивались все больше, а в возрасте двух-трех лет ее воспитание стало представлять собой неразрешимую проблему; ее характер стал уже совершенно ненормальным, и она очевидным образом страдала от невроза навязчивых состояний. Тем не менее только когда ей стало примерно четыре года, ненормальность в ее привычках к мастурбации и сосанию пальцев оказалась распознанной. А далее, уже в шесть лет, стало очевидным, что этот невроз принял хроническую форму. Ее фотографии примерно в трехлетнем возрасте демонстрировали то же невротическое задумчиво-несчастное выражение лица, какое было у нее и в шесть лет.

Мне хочется обратить внимание на чрезвычайную серьезность этого случая. Обсессивные симптомы, которые, наряду с другими факторами, почти полностью лишили ребенка нормального сна, депрессия, другие признаки болезненного состояния, ненормальность в развитии ее характера – все это было только бледной тенью той абсолютно ненормальной, необузданной и определяемой разнузданными инстинктами (внутренней. – Примеч. пер.) жизни, которая скрывалась за этими проявлениями. Перспективы развития такого невроза навязчивых состояний, который – как этот – прогрессировал в течение нескольких лет, нельзя описать иными словами, кроме как исключительно мрачные. Можно утверждать, что только своевременное психотерапевтическое лечение и психоанализ могут оказать помощь в такого рода случаях.

А сейчас я перейду к рассмотрению этого случая в больших подробностях. Воспитание в Эрне привычки к чистоте[75]75
  Переведено дословно – за этим выражением стоит на самом деле приучение к «человеческому подходу» отправлять естественные надобности. – Примеч. пер.


[Закрыть] проходило без затруднений, а нужный результат был достигнут необычайно быстро – к моменту, когда ей исполнился только год. В какой-либо строгости не было необходимости: амбиции не по возрасту развитого ребенка были мощным побудительным мотивом для быстрой адаптации к требуемым стандартам чистоты[76]76
  Фантазии Эрны, в которых она превзошла свою мать в стремлении к чистоте и вышла замуж за отца как фрау «Грязный Парад», в то время как мать голодала в тюрьме, показали, из каких источников проистекали эти ранние амбиции.


[Закрыть]. Но этот внешний успех сопровождался катастрофическим внутренним надломом. Чудовищные анально-садистические фантазии Эрны показали, до какой степени она осталась зацикленной на этой стадии и какая огромная ненависть и амбивалентность проистекали из всего этого. Одним из факторов такого надлома были органически сильные орально-анальные садистические тенденции; но важнейшую роль сыграл и другой фактор, на который обратил внимание еще Фрейд[77]77
  «Склонность к неврозу навязчивых состояний» (1913) (в оригинале «Die Disposition zur Zwangsneurose» или «The Predisposition to Obsessional Neurosis»).


[Закрыть] как на одну из причин предрасположенности к неврозам навязчивых состояний, а именно слишком быстрое развитие эго, обгоняющее развитие либидо. Помимо этого, психоанализ выявил, что еще один важнейший момент в развитии Эрны казался успешным только на первый взгляд. Она так никогда и не смогла преодолеть свое отлучение от материнской груди оправиться от него. И был еще третий отрицательный фактор, который воспринимался как лишение должного. Когда она была в возрасте где-то между шестью и девятью месяцами, ее мать обратила внимание на очевидные признаки сексуального удовлетворения, выказываемые в ответ на обычные процедуры по уходу за ребенком, особенно по подмыванию гениталий и заднего прохода. Чрезмерную возбудимость при воздействии на зону гениталий было трудно с чем-то спутать. Поэтому мать стала с большей сдержанностью промывать эти части тела, и чем старше становилась Эрна, чем более она приучалась к чистоте, тем проще эту осторожность становилось соблюдать. Но ребенок, стремившийся получать, как и прежде, более «замысловатое и соблазняющее» внимание в этой связи, реагировал на такую сдержанность фрустрацией. Чувство соблазненности, за которым стояло желание быть соблазненной, постоянно повторялось на протяжении всей ее жизни. В каждом взаимодействии (с другими людьми. – Примеч. пер.), например со своей няней, с теми, кто занимался ее воспитанием, а также во время ее психоанализа, она пыталась воспроизвести ситуацию, в которой ее соблазняют, чередуя это с обвинениями в том, что ее соблазняют. При анализе такой специфической ситуации переноса оказалось возможным проследить ее отношение к разным прошлым ситуациям вплоть до самых ранних – до тех, в которых она чувствовала заботу о себе, что была в ее младенчестве.

В этих трех упомянутых моментах конституциональные факторы невроза Эрны угадываются безошибочно[78]78
  Вследствие этого я пришла к тому взгляду (который я более полно обосную в главе 8), что чрезмерный оральный садизм способствует слишком быстрому развитию эго, а также ускоряет развитие либидо. Органические факторы невроза Эрны, о которых говорилось выше, ее чрезмерный садизм, слишком быстрое развитие эго и преждевременное появление генитальных импульсов – все это оказывается таким образом взаимосвязано.
  Со времени моей работы над этим случаем мне удалось выявить еще один органический фактор возникновения невроза. Он состоит в недостаточной способности эго претерпевать тревожность. Во многих случаях, а ситуация с Эрной была одним из них, садизм очень рано поднимает в ребенке тревожность до такого уровня, что эго оказывается неспособным адекватно на нее среагировать и справиться с ней. Следует указать, что, вообще-то, способность эго управлять тревожностью даже обычного уровня определяется в каждом индивидуальном случае и это является фактором, помогающим определить невроз.


[Закрыть].

И вот теперь оставалось лишь увидеть, каким образом ее переживания, связанные с первичной сценой, сочетаются, «взаимодействуют» с этими органическими факторами, приводя таким образом к развитию у нее невроза навязчивых состояний в его полной красе. В возрасте двух с половиной, а потом и трех с половиной лет[79]79
  Здесь мы можем провести интересную аналогию с тем, что Фрейд описал в своей работе «Из истории инфантильного невроза» (1918) («History of an Infantile Neurosis»). Когда Эрне было пять лет и с момента, когда она в последний раз наблюдала совокупление своих родителей, прошло уже восемнадцать месяцев, они все поехали в гости к бабушке. Тогда в течение короткого времени у них была одна спальня, но никакого случая наблюдать за коитусом у нее не было. Тем не менее однажды утром она огорошила свою бабушку, сказав, что «папа забрался в постель к маме и они там “покувыркались”». Данная история, рассказанная ребенком, оставалась необъяснимой до тех пор, пока мой анализ не выявил, что девочка в два с половиной года стала свидетелем некой сцены, о которой скоро забыла, но которая осталась где-то глубоко в ее памяти. Эти события снова всплыли из глубин ее памяти в три с половиной года, но также оказались забытыми. Наконец, спустя восемнадцать месяцев после этого, когда она оказалась в сходной ситуации (в одной спальне с родителями), в ней пробудились бессознательные ожидания увидеть точно такие же события, что вызвало появление тех более ранних переживаний. В случае с Эрной, как и с «человеком-волком», первичная сцена была вроде бы полностью подавлена, но позднее реактивирована и на какое-то время всплыла в сознании.


[Закрыть] во время летних отпусков ее родители делили с ней одну спальню. Тогда у нее появилась возможность наблюдать за коитусом родителей. Последствия этого оказались заметны и очевидны в результате как психоанализа, так и наблюдений со стороны. В то лето, когда случились первые такие наблюдения, с ней произошли явные изменения к худшему. Мой анализ показал, что ситуации, когда она оказывалась свидетельницей полового акта, привели к развитию ее невроза в его полную мощь. Вид совокупляющихся родителей в огромной степени интенсифицировал ее чувства фрустрации и зависти по отношению к ним, довели до крайности ее садистические фантазии и импульсы, направленные против сексуального удовлетворения, которое получали родители[80]80
  В своей работе «Торможение, симптом и тревога» («Inhibitions, Symptoms and Anxiety», 1926, S.E. 20, p. 154) Фрейд утверждает, что существующий объем тревоги определяет вспышки невроза. По моему мнению, тревога высвобождается деструктивными тенденциями (см. главы 8 и 9), поэтому вспышка невроза на самом деле является последствием чрезмерного развития этих деструктивных тенденций. В случае с Эрной ее ненависть была усилена видом первичной сцены, что вызвало появление тревоги и привело к заболеванию.


[Закрыть].

Обсессивные симптомы у Эрны можно объяснить следующим образом. Навязчивый характер привычки сосать пальцы был вызван фантазиями, в которых преобладали сосание, кусание и пожирание пениса отца и груди матери. Пенис олицетворял всего отца, а грудь – всю мать[81]81
  См. Абрахам, «Краткое исследование развития либидо» («Short Study of the Development of the Libido», 1924), часть II.


[Закрыть]. В процессе анализа также обнаружились тяжелые депрессивные признаки в клинической картине, которые я тут только кратко упомяну[82]82
  Во время аналитической работы с ней она постоянно жаловалась на странное чувство, которое часто овладевало ею. Она говорила, что иногда задумывается над тем, не является ли она животным. Оказалось, что это чувство определяется ее ощущением вины за свои каннибалистические импульсы. Анализ показал, что ее депрессия, которую она тогда выражала словами «что-то в жизни мне не нравится», оказалась настоящей «усталостью от жизни» и сопровождалась суицидальными мыслями. Корни этого – в чувствах тревоги и вины, бравших свое начало в орально-садистических тенденциях.


[Закрыть]. Я дала несколько примеров бессознательной ассоциации головы с пенисом, поскольку это было верно в случае с Эрной. Движения, когда она билась головой в подушку, были призваны сымитировать движения отца во время коитуса. Она сказала мне, что по ночам могла обуздать свой страх перед разбойниками и грабителями, только ударяясь головой. Таким образом она освобождалась от этого страха, идентифицируя себя с его объектом.

Природа ее навязчивой мастурбации была очень сложна. Она различала ее формы: сжатие ног, которое она называла «порядком действий»; движения качания, называемые «ваянием»; оттягивание клитора, которое называлось «игрой в сервант», в процессе которой ей «хотелось что-то вытягивать очень долго». Кроме того, она давила на свою вагину углом простыни, которую протягивала между ног. Эти разнообразные формы мастурбации можно было идентифицировать по-разному, в соответствии с каждой отдельной фантазией, сопровождавшей их, в которой она могла играть активную роль, соответствующую ее отцу, или пассивную – соответствующую матери, или обе эти роли сразу. Эти мастурбационные фантазии Эрны, носившие сильный садо-мазохистический характер, выказывали свою явную связь с первичной сценой и фантазиями, непосредственно происходившими из этой сцены. Ее садизм был направлен против своих совокупляющихся родителей, а в качестве реакции на него возникли фантазии соответствующего мазохистского характера.

В течение всех наших аналитических сессий Эрна занималась мастурбацией всеми этими различными способами. В то же время вследствие хорошо устоявшегося переноса оказалось возможным побудить ее описать свои фантазии на эту тему. Таким образом мне удалось обнаружить причины ее навязчивой мастурбации, а через это – освободить ее от этой привычки. Движения раскачивания, начавшиеся проявляться в течение второй половины первого года ее жизни, проистекали из ее желания, чтобы «ее возбуждали», и брали начало в упомянутых процедурах ухода за новорожденным. В нашей с ней аналитической работе был период, в течение которого она выражала в своих играх соитие родителей самыми разными способами, после чего давала выход своему гневу, вызванному фрустрацией, связанной с этими актами. В таких сценках она никогда не забывала создавать ситуации, в которых покачивалась в полулежачей или сидячей позе, «выставлялась на показ» и, в конце концов, даже обращалась ко мне с открытыми просьбами коснуться ее гениталий или иногда почувствовать их запах. Однажды, будучи уже в возрасте шести лет, Эрна поразила свою мать просьбой, чтобы та после принятия дочерью ванны подняла ей одну ногу вверх, коснулась или погладила ее снизу; одновременно с этим Эрна принимала позу маленького ребенка в тот момент, когда ему присыпают гениталии, – позу, которую она сама не принимала уже несколько лет. Прояснение природы этих ее движений раскачивания привело к полному исчезновению данного симптома.

Одним из самых стойких симптомов у Эрны была заметная подавленность способности к обучению. Она было настолько серьезной, что, несмотря на приложение всех своих усилий, девочке потребовалось два года, чтобы освоить то, чему обычно дети обучаются в течение нескольких месяцев. На решение этой проблемы было направлено больше усилий во второй половине моей аналитической работы с ней, но даже когда я закончила ее лечение, данная трудность не была преодолена полностью, а только уменьшена в масштабах.

Я уже подробно обсуждала благоприятные изменения, произошедшие в результате нашей аналитической работы в отношении Эрны к обоим родителям, а значит, и в состоянии ее либидо в целом, и далее указывала, что только благодаря этой работе она смогла сделать первые шаги в направлении своей социальной адаптации. Ее обсессивные симптомы (навязчивые мастурбации, сосание пальцев, раскачивание и т. д.), бывшие настолько сильными, что их можно было рассматривать как частично ответственные за бессонницу у ребенка, были купированы. Одновременно с их устранением и при значительном снижении тревожности сон стал нормальным. Приступы депрессии тоже прекратились[83]83
  Из последней информации, полученной мной о ней через два с половиной года после окончания аналитической работы с ней, эти улучшения оказались долговременными.


[Закрыть].

Несмотря на эти благоприятные результаты, я не рассматривала свою работу в какой-либо мере законченной к моменту, как ее пришлось прекратить по внешним обстоятельствам после 575 часов занятий, растянувшихся на два с четвертью года. Чрезвычайная сложность этого случая, которая проявлялась не только в симптомах заболевания, но также в искажениях в развитии характера и в формировании совершенно ненормальной личности ребенка, потребовала бы значительной дополнительной аналитической работы для исправления всех еще сохранившихся трудностей. То, что она оставалась во все еще недостаточно стабильном состоянии, вытекало из того факта, что в какой-либо стрессовой ситуации у нее проявлялась тенденция к рецидиву некоторых из ее прежних трудностей, хотя эти рецидивы носили значительно менее тяжелый характер, чем ее первоначальные проблемы. В этих условиях всегда оставалась возможность того, что обстоятельства, требующие серьезного напряжения сил, или даже момент наступления половой зрелости могли бы привести к возобновлению болезни или другим трудностям.

Все это поднимает принципиально важный вопрос о том, когда психоаналитическую работу с ребенком можно считать (успешно. – Примеч. пер.) законченной. В случае детей в латентном возрасте я не могу рассматривать даже очень хорошие результаты, которые могли бы полностью удовлетворить окружающих их людей, в качестве достаточного доказательства завершенности аналитической работы. Я пришла к заключению: факт того, что психоанализ привел к достаточно благоприятному развитию в латентный период – как бы он (факт) ни был важен сам по себе, не является гарантией того, что дальнейшее развитие пациента будет полностью успешным[84]84
  В главе 5 в связи с работой по психоанализу Ильзы – девочки, находившейся в возрасте полового созревания, – я более детально поговорю о том, какие факторы определяют успешный переход в латентный период, а какие – дальнейший успех при переходе к пубертату.


[Закрыть]. Переход к периоду половой зрелости, как и дальнейший – к взрослой жизни, кажется мне тестом того, оказалась ли аналитическая работа с ребенком проведенной в достаточной мере, доведена ли она была до нужной точки. Я еще рассмотрю этот вопрос в главе 7, а здесь я хочу сообщить лишь как опытный факт, что работа по психоанализу ребенка в значительной степени обеспечивает поддержку будущей стабильности (его личности. – Примеч. пер.), так как он становится способен развеять свои страхи, таящиеся в самых глубоких слоях (психики. – Примеч. пер.). Именно в этом, в характере детских бессознательных фантазий, и даже более того, в изменениях, происшедших под влиянием психоанализа, следует искать критерий, который должен помочь нам рассудить, зашла ли аналитическая работа достаточно далеко (чтобы считаться успешно завершенной. – Примеч. пер.).

Возвращаясь к случаю с Эрной, нужно вспомнить: я уже однажды говорила, что на момент прекращения работы с ней ее фантазии, связанные с манией преследования, были существенно ослаблены как в частоте их возникновения, так и в их интенсивности. Тем не менее, по моему мнению, ее садизм и тревожность могли и даже должны были быть уменьшены еще в большей степени для того, чтобы предотвратить ситуацию, когда вероятная болезнь опять возьмет верх над ней в пубертатный период или когда она станет уже совсем взрослой. Но так как продолжение работы в то время оказалось невозможным, оно было отложено до лучших времен.

Теперь я перейду к обсуждению некоторых вопросов общего характера в свете истории Эрны, так как они появились отчасти как результат ее психоанализа. Я обнаружила, что то большое внимание вопросам сексуальности, которое было уделено в процессе работы с ней, и та свобода, которая была ей предоставлена в ее играх и в выражении фантазий[85]85
  В предшествующей главе я указывала, что психоанализ ребенка, в той же мере, что и взрослого человека, должен проводиться в очень сдержанной, умеренной манере; но так как дети отличаются от взрослых, следует пользоваться иными критериями. Например, принимая участие в играх и фантазиях ребенка, психоаналитик дает ему гораздо большую степень реальной удовлетворенности, чем это происходит в случае работы со взрослым пациентом; но мера такого удовлетворения оказывается на самом деле меньшей, чем кажется на первый взгляд. Она ограничена тем фактом, что, так как игра является для ребенка способом самовыражения, роль аналитика в этой игре существенно не отличается от того внимания, с которым он следует за выраженными словами фантазиями взрослого. Более того, всегда надо помнить, что чувство удовлетворенности, которое дети получают в процессе своего психоанализа, по большей части относится к их фантазиям. Действительно, в течение определенного времени Эрна на наших аналитических сессиях регулярно мастурбировала. Но она – исключительный случай. Нам не следует забывать: в ее случае степень навязчивости в стремлении к мастурбации была настолько сильной, что она тогда занималась мастурбацией большую часть дня, иногда даже в присутствии других людей. Когда же эта ее внутренняя непреодолимая побуждающая сила была существенно ослаблена, обстановка наших аналитических сессий привела к тому, что на них (то есть во время этих сессий. – Примеч. пер.) реальная мастурбация прекратилась и оказалась замененной различными формами выражения ее мастурбационных фантазий.


[Закрыть], привели не к росту, а, наоборот, к существенному уменьшению уровня ее сексуального возбуждения и зацикленности на сексуальности. Эрна была ребенком, чье необычайно раннее сексуальное развитие было очевидно всем. Ее выделяли не только типы занимавших ее сознание фантазий, но и ее поведение, движения, которые соответствовали движениям очень чувствительной девушки в период полового созревания. Особенно отчетливо это выражалось в ее провокативном поведении по отношению к мужчинам и мальчикам. Ее поведение в этом отношении также серьезно изменилось к лучшему в результате психоанализа, а когда эта работа оказалась прекращенной, она стала в большой степени демонстрировать свою именно детскую натуру. Более того, анализ ее мастурбационных фантазий положил конец ее застреванию на мастурбации[86]86
  Я тут имею в виду, что ушла ее привычка к частой мастурбации, а случаи мастурбации в присутствии других людей, имевшие корни в синдроме навязчивого поведения, прекратились. То есть она вообще перестала мастурбировать.


[Закрыть].

Мне хочется выделить еще один аналитический принцип: абсолютно необходимо «вытаскивать» как можно дальше на уровень осознанности все сомнения и критицизм по отношению к родителям, и в особенности к их сексуальной жизни, которые ребенок скрывает в своем бессознательном. Его отношение к окружающим от этого только улучшится, так как, будучи осознанными, его – до того неосознанные – обиды, отрицательные восприятия и т. п. будут сознательно сопоставляться с реальностью, а поэтому – терять свою вирулентность. Одновременно у ребенка улучшается его отношение к реальности. Повторяю снова и снова, способность ребенка осознанно критически относиться к своим родителям, как мы видели в случае Эрны, является результатом становящегося более адекватным его отношения к реальному миру[87]87
  Поскольку Эрна была в значительной мере оторвана от реальности, я могла анализировать только материал, связанный с ее фантазиями; но я постоянно была наготове и ждала проявления любых «зацепок», пусть даже малейших, которые бы смогли связать проявления данных фантазий с реальностью. Идя этим путем и постоянно уменьшая уровень ее тревожности, я постепенно смогла упрочить ее связь с реальностью. В следующей главе я попытаюсь более четко показать, что при работе с ребенком в латентном возрасте аналитику очень часто приходится сосредоточиться на материале детских фантазий и тратить большую часть своего времени именно на них, прежде чем ему удастся получить доступ к тому, что происходит в реальной жизни этого ребенка, и к интересам, связанным с его эго.


[Закрыть].

Теперь я перехожу к методическому вопросу. Как я уже неоднократно говорила, у Эрны частенько происходили приступы ярости и злости во время наших аналитических сессий. Вспышки гнева и садистические импульсы нередко весьма недвусмысленно направлялись на меня. Хорошо установленным фактом является то, что психоанализ высвобождает сильные эмоции у обсессивных невротиков, а у детей эти эмоции выливаются в более прямые и неконтролируемые формы, чем у взрослых. С самого начала я твердо дала Эрне понять, что она не должна физически нападать на меня. Но ей предоставлялась полная свобода выражения своих эмоций любыми другими способами, поэтому она часто ломала или резала свои игрушки, с силой бросала на пол маленькие стульчики, швырялась подушками, топала ногами по дивану, проливала воду, пачкала бумагу, игрушки и раковину умывальника[88]88
  Я считаю абсолютно необходимым, чтобы комната, в которой происходит аналитическая работа с детьми, была обставлена таким образом, чтобы они могли выражать свои эмоции абсолютно свободно. К повреждениям мебели, пола и т. п. следует относиться до определенной степени терпимо.


[Закрыть], ругалась и т. п. – и все это происходило без каких-либо препятствований с моей стороны. Но при этом я анализировала ее гнев, обсуждала его с ней, что всегда приводило к его ослаблению, а иногда – к полному исчезновению. Таким образом, имеются три методических фактора, которые следует рассматривать при работе со вспышками эмоций у детей в процессе их психоанализа: (1) ребенок должен частично сохранять контроль над своими эмоциями, но только в той степени, в которой это действительно необходимо; (2) он должен иметь возможность дать выход своим эмоциям различными вышеупомянутыми деструктивными способами, и (3) накал этих вспышек должен быть уменьшен, или они вообще должны быть сводимы к нулю непрерывно проводимыми интерпретациями и попытками отследить корни текущей ситуации.

Степени использования каждого из этих методов, конечно, сильно различаются от случая к случаю. Например, с Эрной я поначалу разработала следующий план. В течение некоторого времени ее охватывали приступы гнева каждый раз, когда я говорила, что наша сессия окончена, и тогда я стала намеренно распахивать обе створки двери в свою комнату – как бы проверяя ее реакцию и зная, что для нее будет крайне неприятно, если тот, кто пришел, чтобы забрать ее, увидит хоть какую-то часть этих ее вспышек. В этот период моей работы с ней я замечала, что мой кабинет выглядит как поле боя после того, как Эрна уходила. На дальнейших стадиях терапии она перед уходом довольствовалась только поспешным разбрасыванием подушек, а еще позднее стала покидать кабинет в абсолютно спокойном состоянии. А вот еще один пример, на этот раз из работы с Петером (которому было три года и девять месяцев), тоже в течение некоторого времени подверженным сильным вспышкам ярости. На поздних стадиях его психоанализа он как-то совершенно спонтанно сказал, указывая на какую-то игрушку: «Я очень легко могу просто представить себе, что сломал это»[89]89
  Такого рода ремарки даже очень маленьких детей доказывают, что они полностью осознали природу ситуации переноса и понимают, что ослабление накала их эмоциональных вспышек произошло вследствие интерпретаций их первоначального состояния и сопутствующих ему эмоций. В таких случаях, например, Петер часто проводил различие между мной, бывшей его «мамой понарошку», и его «настоящей мамой». Например, гоняя игрушечную машинку взад-вперед (что символизировало совокупление родителей), он плюнул в мою сторону и захотел ударить меня, обозвав меня «непослушной тварью». Он яростно не соглашался с моими интерпретациями, но далее, шаг за шагом, он становился спокойнее и нежнее, а потом спросил: «Когда папина штуковина таким же образом входила в маму, хотелось ли мне сказать своей реальной маме “животное”?»


[Закрыть].

Важно понимать, что требования со стороны психоаналитика к ребенку частично контролировать свои аффекты должны рассматриваться не как педагогическая мера, а как неизбежное и рационально обоснованное воздействие. Эти требования, основанные на соображениях разумной необходимости, могут быть поняты ребенком даже тогда, когда он неспособен их полностью выполнить. Аналогично бывают случаи, когда я не полностью выполняю те действия в игре, которые ребенок мне предназначает, обосновывая это тем, что это вызвало бы у меня чувство неловкости и было бы слишком мне неприятно. Тем не менее в таких случаях я следую за мыслями ребенка и захожу в этом настолько далеко, насколько это представляется мне возможным. Также очень важно, чтобы аналитик реагировал на эмоциональные взрывы ребенка минимальными эмоциями со своей стороны.

Теперь я предлагаю использовать данные, полученные из рассмотрения данного случая, для иллюстрации тех теоретических взглядов, которые у меня с тех пор сформировались[90]90
  См. также мою работу «Ранние стадии эдипова конфликта» (1928).


[Закрыть] и которые будут изложены во второй части этой книги. Позолоченные фары игрушечного паровозика, которые, как думала Эрна, «были такими красивыми, красными и светящимися» и которые она любила сосать, символизировали пенис отца (сравните также с «чем-то длинным и золотым», что держал капитан над водой), а также приравнивались к груди ее матери. То, что она свою «сосательную привычку» воспринимала с глубоким чувством вины, было видно из следующего факта: когда мне в игре отводилась роль ребенка, она провозглашала, что «сосание» было моим самым большим проступком. Это чувство вины можно было объяснить тем, что сосание было тесно связано с откусыванием и пожиранием как материнской груди, так и отцовского пениса. Я в данном случае ссылаюсь на свой же тезис о том, что именно процесс отнятия от материнской груди вместе с детским желанием принять пенис отца, завистью и ненавистью, направленными на мать, и дает основной толчок развития конфликта, связанного с эдиповым комплексом. Такая зависть основана на самых ранних сексуальных представлениях ребенка о том, что в процессе соития с отцом мать захватывает и удерживает в себе его пенис[91]91
  См. главу 8.


[Закрыть].

Было доказано, что зависть такого рода играла центральную роль в неврозе у Эрны. Те нападки, которые она совершала в самом начале нашей с ней аналитической работы, будучи «третьим человеком» в доме, предназначаемом только для мужчины и женщины, оказались отражением ее агрессивных эмоций по отношению к телу матери и пенису отца, при этом предположительно находившемуся внутри него. Эти импульсы, стимулируемые оральной завистью маленькой девочки, находили выход в ее играх, в которых она топила корабль (свою мать) и отрывала от капитана (своего отца) «длинную, золотую вещицу» и голову, которые держали его на воде, то есть символически кастрировала его во время его соития с матерью. Детали ее агрессивных фантазий показывают, до каких высот садистской изобретательности дошла эта агрессия, направленная на тело ее матери. Она, например, превращала свои экскременты в опасные и взрывчатые вещества для того, чтобы разрушить его изнутри. Такой позыв также выражался в сжигании дома и «взрывании» находящихся в нем людей. Нарезание бумаги (делание «мясного фарша» и «глазного салата») символизировало полное уничтожение родителей в процессе их соития. Желание Эрны откусить мой нос и сделать «бахрому» внутри него было одновременно и агрессией против пениса своего отца, который рассматривался как уже инкорпорированный в меня – как это доказывалось материалами из других случаев[92]92
  В случаях психоанализа других пациентов я тоже обнаружила, что такого рода агрессия, направленная на мой нос, ноги, голову и т. д. – в фантазиях или в реальности, – никогда не относилась просто к данным частям моего тела как таковым; эти нападки направлялись на них как на то, что выражает собой, символизирует пенис отца, тем или иным способом находящийся во мне, то есть в матери.


[Закрыть].

На то, что в своих фантазиях Эрна посягает на тело своей матери, стремясь захватить и уничтожить все то, что находится внутри него (то есть фекалии или детей), указывают различные типы «рыб», вокруг которых развернулась отчаянная борьба, где были задействованы все ресурсы, между «торговкой рыбой» (ее матерью) и мной – как ребенком (то есть ею самой). Далее она воображала, как мы видели, что я после того, как должна была наблюдать за «взбиванием» ею и полицейским денег или рыбы, попыталась вернуть себе эту рыбу во что бы то ни стало. Вид совокупляющихся родителей вызвал страстное желание украсть пенис отца вместе со всем тем, что могло бы находиться внутри тела матери. Реакция Эрны, направленная против этого намерения ограбить и полностью уничтожить тело матери, выражалась в появлявшемся у нее после схватки с «торговкой рыбой» страхе того, что грабительница вытащит все внутренности ее самой. Я считаю, что суть этой тревоги относится у девочек к самой ранней опасной ситуации (в какой они оказывались. – Примеч. пер.), которая, согласно моему опыту, соответствует страху кастрации у мальчиков[93]93
  См. также мою работу «Ранние стадии эдипова конфликта» (1928 год, Сочинения I), в которой обсуждается связь между торможением/затруднениями в работе у какого-либо субъекта и его садистической идентификацией со своей матерью.


[Закрыть]. Тут можно упомянуть о связи между этими ранними тревожными состояниями Эрны и ее крайним торможением в отношении обучаемости – связи, с которой я сталкивалась и далее в других случаях психоанализа[94]94
  Сравните с тем, что я описываю в случае с Ильзой в главе 5.


[Закрыть]. Я уже указывала, что на это торможение у Эрны смог оказать влияние только анализ самых глубоких уровней ее садизма и самых ранних фаз ее эдипова комплекса. Ее необычайный интенсивный садизм, соединенный с не менее сильным стремлением к знаниям, привел – как к защитной мере против него самого – к эффекту полного торможения в целом ряде видов деятельности, которые основывались на ее стремлении к знаниям. Арифметика и письмо символизировали садистические посягательства на тело матери и на пенис отца[95]95
  В этом случае см. еще мою работу «Роль школы в либидинальном развитии ребенка» («The Role of the School in the Libidinal Development of the Child» (1923)), Сочинения I.


[Закрыть]. В своем бессознательном эти предметы приравнивались к разрыванию, разрезанию или сжиганию тела матери – вместе с находившимися внутри него детьми, а также к кастрации отца. Чтение также – вследствие символического уравнивания тела ее матери с книгами – означало грубое и насильственное удаление содержимого, детей и т. п. из ее тела[96]96
  В своей работе «Некоторые бессознательные факторы в чтении» («Some Unconscious Factors in Reading». – The Int. Journ. of Psycho-Analysis, vol. XI, 1930) – Джеймс Стрэчи помимо других факторов подчеркнул это бессознательное значение чтения.


[Закрыть].

Наконец, я воспользуюсь этим случаем, чтобы подчеркнуть еще один момент, которому в результате дальнейшей работы я бы также придала общее значение. Характер фантазий Эрны и ее отношение к реальности являются типичными, как показывает мой опыт, в тех случаях, когда параноидальные черты очень сильно выражены. Более того, основные глубинные причины развития ее параноидальных черт характера и связанных с ними гомосексуальных наклонностей, как я обнаружила в ее случае, оказались общими основными факторами в генезисе ее паранойи. Во второй части этой книги (глава 9) данный вопрос получит свое дальнейшее развитие и обсуждение. Здесь я только кратко укажу, что столкнулась с сильными параноидальными чертами в целом ряде своих аналитических работ с детьми и что на основе этого пришла к убеждению, что обнаружение и лечение психотических черт в самом раннем возрасте является важной и многообещающей задачей детского психоанализа.