Текст книги "Официантка"

2

На следующее утро жар в теле превратился в ужасную боль. А в понедельник это перешло в боль тупую.

У Кэти была утренняя смена в кафе, а, как известно всем работающим в этом бизнесе, утренняя смена – настоящий кошмар. Она почти настолько же ужасна, как и дневная, а дневная почти так же кошмарна, как вечерняя.

Когда Кэти проснулась, первой ее мыслью была мысль о том, как она хочет спать. Она вспомнила о встрече с Дэном, и мир сразу обрел краски. А потом она осознала, что все тело ноет и, пожалуй, у встречи есть все шансы превратиться в катастрофу.

Ей предстоял длинный день.

Она заставила себя встать с постели. Ей было больно, плохо и холодно, казалось, тело категорически против проникновения тепла. Ее зубы стучали так громко, что Кэти уже почти понимала, что они пытаются сказать.

Стараясь не делать резких движений, Кэти завернулась в старый махровый халат, вышла на цыпочках в коридор и мимо закрытой двери Джона пошла в душ. Двадцать минут спустя она вышла оттуда чистая, посвежевшая, абсолютно проснувшаяся и… опаздывающая на работу. Быстренько напялив рабочую форму (формой служили первые попавшиеся чистые и удобные вещи), она запустила руки в непослушные волосы, попыталась придать шевелюре приличный вид и побежала на работу, исчерпав запас оптимизма.

Как правило, дорога на работу была достаточно приятной интерлюдией. Кэти обожала постоянство и каждый день шла по одному и тому же маршруту. Это успокаивало ее, дарило ощущение комфорта. За исключением тех случаев, когда она сильно опаздывала или была уставшей настолько, чтобы добираться до работы на автобусе. Кэти любила заглянуть в бакалейную лавку, расположенную рядом с газетным ларьком, чтобы купить какую-нибудь здоровую пищу и обычную порцию шоколада.

Однако сегодня был день автобуса. Кэти ехала, опустив голову, не поднимая глаз. Она не читала, не смотрела по сторонам, не улыбалась. Она просто ехала.

Район Портерс Грин считался развивающимся. Он граничил с престижным Северным Лондоном, где все дома были увешаны мемориальными досками, как будто забрызганы птичьим пометом.

Переход из развивающегося в престижный район означал переход в новый мир. Магазины, люди – все было другим. А цены на недвижимость были просто заоблачными. Порой невозможно было даже купить гараж рядом с домом. В конце концов, люди обнаруживали, что рядом есть Портерс Грин, который был не только удобным – магазины более практичны, люди менее претенциозны, а атмосфера более располагающая, – но и обещал в скором времени в корне измениться.

Так что огромное количество трудящихся избирателей перебрались в Портерс Грин, где принялись перестраивать старые дома на новый лад. В выходные они приезжали в престижные районы, чтобы посидеть в кафе, которые еще не открылись в их части города. А старожилы тем временем, однажды проснувшись, обнаруживали, что живут в районе, где невозможно выпить приличную чашку чая, зато есть сто пятьдесят различных видов кофе. И приходилось им ехать в другой район за покупками, которые стали недоступными в их собственном районе.

Кэти вышла из автобуса приблизительно в двадцати ярдах от того кафе, где работала. Его было хорошо видно с остановки, но обычно Кэти старалась не рассматривать это место. Тридцать квадратных ярдов, где Кэти проводила до шестидесяти часов в неделю, назывались довольно-таки неожиданно: «Кафе». Только побывав внутри, можно было в полной мере оценить высоту полета фантазии человека, придумавшего это название.

Кэти открыла дверь. Звонок, издающий звук, более всего похожий на вопль прищемившей хвост кошки, как всегда, оповестил всех о посетителе. Все как всегда – духота и липкий запах тут же забили ее ноздри и поры.

Опустив голову, она сосредоточила взгляд на своих туфлях, ступающих по бесцветному линолеуму, и старалась думать только о том, из-за флуоресцентной лампы ли ей плохо или же от того, что было утро понедельника.

– Надо же! – раздался пронзительный голос из темного угла. – Ее Величество собственной персоной!

Она взглянула на грязный циферблат над кофеваркой. Черт. Три минуты восьмого.

– Доброе утро, Алек.

– Разве?

Она посмотрела туда, где сидел ее босс, оглядела его сальные волосы и небольшие усики.

– Как прошли выходные? – спросила она. Правая бровь Алека дернулась.

– Надевай фартук и помоги Сьюки с кофе.

Кэти прошла мимо кофеварки через дверь для персонала на кухню. Сняла пальто, вытащила постиранный в воскресенье фартук и несколько раз обмотала вокруг себя пояс. Она обратила внимание, что Мэтт, посудомойщик, еще не пришел, а куча грязных кофейных чашек уже загромождала раковину, и снова вышла в главный зал кафе.

Казалось, что ни один из посетителей «Кафе» не хочет тут находиться и ужасно сожалеет о необходимости сюда зайти. Те же ощущения вызывали убогие пластиковые столы и стулья. Обычно утро понедельника будило в Кэти горячее желание подойти прямиком к ножам для резки мяса и сделать харакири. Но она слишком хорошо знала, насколько тупыми были ножи.

Ей с трудом верилось, что прошло уже три года, как она устроилась в это кафе. Тем ясным солнечным днем она как раз переехала в квартиру Джона, сразу после того, как вернулась из почти годичного путешествия. Когда Кэти приняли на работу в это кафе, она думала, что ей ужасно повезло оказаться первой позвонившей, и они даже отпраздновали это событие бутылкой вина. Не было даже речи, чтобы остаться здесь навсегда. Она рассчитывала вскоре найти работу менеджера в респектабельном лондонском ресторане, а потом начать путь к приобретению собственного ресторанного бизнеса. Но сейчас работа официантки была идеальной. Она позволяла Кэти оплачивать счета и оставляла ей время ходить на интервью, приносила деньги на покупку костюма и даже давала нужный опыт для собеседований.

Поначалу казалось, что само небо послало ей такую работу. Там она познакомилась со Сьюки, безработной актрисой, и они сразу же подружились. У Кэти оказался талант к приготовлению пиши, в «Кафе» он благополучно расцветал, и Кэти часто высказывала оригинальные идеи новых блюд, которые ее босс с удовольствием разрешал готовить и подавать. Ей нравилась ее работодательница – пожилая гречанка, называющая ее «солнышком» и отдающая ей неиспользованные деликатесы, которыми они лакомились вместе с Джоном. Но потом у гречанки заболел муж, и ей пришлось продать кафе, чтобы стать его сиделкой. Работники кафе обсудили свое положение и нашли его тяжелым, но небезнадежным. Им так казалось потому, что они еще не встретились со своим новым боссом.

Первое, что сделал Алек, став владельцем заведения, – распорядился открывать его на два часа раньше, чтобы заполучить в клиенты жителей пригородной зоны, каждый день приезжающих на станцию неподалеку. Потом он уволил половину персонала, удвоил цену на кофе, урезал меню так, что свежую еду теперь готовили раз в две недели.

Кэти не помнила, когда она перестала просматривать газеты в поисках новой работы. Было ли это тогда, когда она стала бояться ходить на интервью, потому что чувствовала себя слишком уставшей? Или тогда, когда поняла, что ее костюм вышел из моды, а она не может купить себе другой без унизительного одалживания денег у родителей? Или тогда, когда она осознала, что у нее нет убедительного ответа на вопрос, почему она так долго работает какой-то дерьмовой официанткой.

Как бы там ни было, это не имело значения. А имело значение только одно – ей надо было выбираться оттуда.

В кафе она присоединилась к Сьюки, которая с удовольствием атаковала кофеварку, – первый заказ от клиента, ожидающего пригородный поезд, уже поступил. Электричка на 7.14 из Юстона была печально известна своей ненадежностью. То она опаздывала, то приходила раньше времени, то не на ту платформу, так что половина ожидающих должна была еще ухитриться поймать ее. Как правило, об изменениях заранее не предупреждали, поэтому люди всегда должны были быть начеку, бдительно проверяя – их это электричка или та, что на 7.24, идущая через Брайтон. Их утренний кофе не был роскошным, как и их офис находился не на южном побережье.

Обиженные работники «Кафе» делали кофе для уставших, неблагодарных и часто неприветливых пригородников. Пригородники покупали его тоже обиженно. Во-первых, они предпочли бы сейчас быть в кровати. Во-вторых, в кафе был слишком яркий свет, который раздражал глаза. И что их ждало впереди? Толпа, холодный или перетопленный вагон, где они, вероятно, не смогут сесть, работа, которая не оплачивается так, как хотелось бы, – и это даже если им улыбнулось счастье и они не попали на брайтонскую электричку.

– Двойной эспрессо с двумя ложками сахара.

Сьюки взяла сдачу у одного из клиентов, кивнула другому, мол, она его слышала, и вернулась к кофеварке. Кэти присоединилась к ней и заговорила с третьим клиентом.

– Доброе утро! Чем я могу помочь вам в этот прекрасный день?

– Черный кофе.

– Черный кофе сейчас будет. Мне будет очень приятно…

– Поворачивайтесь-ка быстрее, – вмешался пригородник номер пять, с таким лицом, будто его поколотили прошлой ночью. Номер четыре в списке опередил его на ступеньках кафе, и теперь пятый явно испытывал желание зарезать четвертого. – Некоторым из нас нужно успеть на поезд.

– Да, – сказала Кэти и отвернулась к кофеварке.

– Сама плюнешь в его кофе или хочешь, чтобы это сделала я? – пробормотала Сьюки, не отрываясь от своих занятий.

– Ему и так кто-то прошелся по роже, – ответила Кэти, – пускай передохнет.

Они обе вернулись, держа в руках кофе, а на губах – улыбки, и продолжали обслуживать клиентов, пока не подошел последний поезд из Портерс Грин в город (8.54, только 2 минуты опоздания, правая платформа) и толпа пригородников не растеклась по вагонам, мечтая о пятнице.

Внезапно иссякший поток посетителей утром понедельника был в порядке вещей. Это время Кэти любила. В это время у нее появлялась возможность посмотреть в лицо реальностям рабочей недели. Каждый понедельник по утрам Алек вызывал их, чтобы разложить по полочкам всю работу, которая ждала их на неделе.

– Итак. Первый день недели, девочки, первый день недели. Начинаем. Салаты вперед, масло назад… Сделаете своему боссу чашечку хорошего кофе?

И каждый раз Кэти и Сьюки отвечали одно и то же.

– Сам себе делай, ленивый ублюдок, – говорила Сьюки.

– У тебя же есть руки, правда? – реагировала Кэти. И Алек сам делал себе кофе, попутно самозабвенно выражая сомнения по поводу его происхождения.

Однако сегодня Кэти не чувствовала обычного приступа грусти и раздражения от грубости пригородников, духоты кафе и мрачных замечаний Алека. А все из-за того, что случилось в пятницу вечером.

Кроме того, она приняла решение. Она будет школьным психологом.

Все это произошло во время двойной смены, которая тянулась мучительно медленно, так что Кэти казалось, что она успела умереть и попасть в ад. Она разговорилась с клиенткой. Это было не так уж легко – под бдительным оком Алека не особо пообщаешься, но он был чем-то занят на кухне, а клиентка сидела за восемнадцатым столиком, вне поля его зрения, так что риск казался вполне оправданным.

У этой женщины была спокойная пятница и она просто пришла выпить кофе, прежде чем вернуться в дом, полный детей, оставленных с платной нянькой. Она начала говорить с Кэти о погоде, а через несколько мгновений Кэти поймала себя на том, что рассказывает ей, как хотела стать учительницей. Такая мысль посетила ее всего неделю назад, после того как она посмотрела реалити-шоу про городскую школу, где учительницу закрыли в женском туалете и ей пришлось вылезать через окно. Это казалось довольно рискованной работой. Так получилось, что женщина работала учительницей когда-то, довольно давно, прежде чем стала обучаться на психолога. Если вы были учителем на протяжении двух лет, то вам нужно всего лишь получить степень магистра и – вуаля! Школьный психолог. Гораздо лучше, чем напрягаться на уроках, как сказала женщина Кэти, и не надо ждать звонка, чтобы сходить в туалет.

Кэти словно родилась заново. У нее не только была степень психолога (причем из Оксфорда), она еще и всегда любила детей. И они относились к ней хорошо – Кэти всегда прекрасно ладила с ними. В то время как Кэти выкладывала теплый круассан на тарелку и несла его женщине, новое будущее предстало перед ней во всей привлекательности. Мечта о ресторанном бизнесе потускнела и отошла на задний план. В том, что эта женщина пришла в кафе, был высший смысл, в том, что Кэти Симмондс посмотрела ту передачу по телевидению, был перст судьбы. Теперь будущее было предрешено.

И сегодня начиналась первая неделя ее новой жизни. Именно поэтому обычная депрессия утра понедельника не схватила ее за горло. Напротив, в своих мечтах Кэти уже покинула это место, все осталось позади.

– Столик номер восемь ждет обслуживания.

Кэти повернулась к неподвижно сидящему над чашкой кофе Алеку, полускрытому завесой дыма от своей самокрутки. Он кивнул в сторону столика номер восемь. Он всегда сидел в углу возле стойки, потому что, как он говорил, оттуда видел все, что происходит в кафе, словно на витрине. По счастливому совпадению, оттуда можно было так же прекрасно видеть любого полицейского, который мог бы проверить кухню на наличие запрещенных продуктов, и любого начальника, который мог бы не согласиться, что лень – это достоинство.

Кэти подошла к восьмому столику, за которым проходила встреча двух мужчин, делавших вид, что они самодостаточны и крепко стоят на ногах, а дела их идут прекрасно, и они просто предпочитают кафе пабу.

– Два английских завтрака и два кофе, – сказал, возвращая меню, один из мужчин, даже не взглянув на Кэти.

– Один без кофеина, – добавил второй, бросая оценивающий взгляд на ее грудь.

Кэти пошла прочь, бормоча: «Я буду школьным психологом, я буду школьным психологом, я буду школьным психологом…»

Шеф-повар Кит, который только что пришел, был человеком, пожираемым демонами. У него было столько фобий, что оставалось только удивляться, как он добирается из своей квартиры до кафе. Он рассказывал Сьюки, как провел выходные. Кэти догадывалась об этом по обычным возгласам Сьюки: «О господи!».

– Два завтрака, – вмешалась Кэти. Кит повернулся к ней.

– Доброе утро, Кэти, – сказал он, – я только что рассказывал Сьюки, что мой сосед пытается выселить меня из квартиры.

– О господи, – пробормотала Кэти.

Прежде чем Кит ушел готовить кофе для джентльменов за столиком номер восемь, Кэти и Сьюки обменялись веселыми взглядами.

– Ты уверена, что именно этот кофе без кофеина? – спросил один из сидящих за столиком номер восемь, снова оглядывая грудь Кэти.

– Да, – улыбнулась его лысине Кэти. Он осторожно понюхал чашку:

– Я чувствую запах кофе.

– Хорошо, – серьезно сказала Кэти, убирая руки, чтобы он не мог отдать чашку обратно, – это потому, что кофе отличный.

Она повернулась и пошла на кухню, бормоча: «Можешь поверить, если бы я хотела подсыпать тебе что-то в чашку, то это не был бы кофе». А потом повторила про себя: «Я знаю поименно кабинет министров, я знаю поименно кабинет министров».

Когда она шла на кухню, появился Мэтт. Ему было семнадцать, и он работал посудомойщиком на полставки, пока готовился к экзаменам.

– Мэтт, – поздоровалась Кэти. Мэтт хрюкнул.

– Я тоже рада тебя видеть, – ответила Кэти. Мэтт снова хрюкнул и проследовал за ней внутрь.

– У меня есть кое-что, что ободрит тебя, – сказала Кэти. Она достала из сумочки лист бумаги формата А-4. Благодаря программному обеспечению Сэнди, там были четыре фотографии с субботней вечеринки, которые она выслала по почте днем раньше. Пять попыток получить электронную почту заняли всего лишь четыре часа. На листе были фотографии Джона, Кэти и Сьюки, немного под хмельком, фотография сплетенной в объятии парочки (парень в ярко-зеленой рубашке), фото разговаривающих Хью и Кэти, а на последней Кэти была поглощена разговором с Дэном, которого никто из ее коллег еще не знал.

– Та-дам, – протрубила Кэти, – это моя новая пассия. Кит, Мэтт и Сьюки тут же окружили Кэти и принялись вырывать листок у нее из рук. Потом они тщательно изучили Дэна, издавая одобрительные возгласы. А потом Сьюки провела лелеемый ритуал добавления последних фото на холодильник. Оба холодильника были покрыты фотографиями работников ресторана: с друзьями, партнерами, бывшими любовниками, но мясной холодильник был отведен исключительно для фотографий Кэти с мужчинами. Экспозиция имела название «Те, Кто Ушел». Сьюки громко откашлялась.

– Не могли бы вы обратить на меня внимание? Я провозглашаю эти отношения, – она посмотрела на фото, чтобы вдохновиться, – обреченными.

Она прицепила фото к остальным. Это стало дежурной шуткой, мол, насколько Кэти всегда промахивается со своими мужчинами. Вообще-то, Сьюки не была удивлена, что на вечеринке присутствовало так много бывших парней Кэти. Ее позабавило то, что некоторых Кэти просто не узнала, потому как слишком быстро освобождала себя от отношений с ними.

– Мне кажется, на этот раз все серьезно, – возразила Кэти.

– Неужели? – сказала Сьюки. – А мне кажется, Мэтт расстанется с девственностью до начала следующего года.

– Отвали, – сказал Мэтт.

– Не говорите со мной о сексе, – начал Кит.

– Договорились, – хором ответили Кэти и Сьюки.

– Продолжайте, – сказал Мэтт.

Увы, вошел Алек, и сексуальные истории шеф-повара были оставлены для следующего подходящего случая.

3

Теперь Кэти знала, что она хочет стать школьным психологом, однако сегодня она радовалась тому, что сейчас у нее есть работа, не требующая особой концентрации.

Ей было трудно сосредоточиться: она проигрывала в уме каждый нюанс разговора с Дэном и мысленно перебирала свой гардероб, планируя, что ей надеть на встречу с ним.

Каждый раз, когда дверь кафе открывалась, раздавался причудливый звук, похожий на вой кота, которому прищемили хвост, и входил очередной посетитель, Кэти испытывала странное разочарование. Кэти, казалось, ждала, что, когда она повернется, там, в дверях, в ореоле света и в сопровождении невесть откуда взявшегося аккомпанемента фанфар и хора, будет стоять Дэн. Их глаза встретятся, сердца взорвутся и так далее, и так далее. Это чувство преследовало ее целый день.

Она постоянно вспоминала какую-нибудь мелочь, которая касалась Дэна, – ямочку на щеке, которая появлялась, когда он улыбался; длинные ноги и плоский живот; бесспорное восхищение, светившееся у него в глазах, в то время как она чувствовала себя неуязвимой. Она так давно ждала его, что когда он внезапно появился – ба-бах! из ниоткуда, – это показалось скорее волшебством, чем совпадением.

Когда смена закончилась, Кэти и Сьюки отправились домой, жить своей жизнью, претворять в реальность мечты и смотреть, что показывают по телевизору. Вместе они дошли до Ашерман-Хиллс.

– Ну, и когда ты с ним встречаешься? – спросила Сьюки.

Кэти прикрыла глаза и сказала с почти детским ликованием:

– В воскресенье вечером.

– Интересно, – кивнув, резюмировала Сьюки, – в воскресенье. Ладно. Не слишком очевидно, но достаточно красноречиво.

Кэти принялась обдумывать слова подруги, как дегустатор, пробующий новое вино.

– Однажды меня пригласили на свидание в среду утром, – продолжила Сьюки, – не слишком хороший признак.

– А что случилось?

– Мне пришлось помогать его отцу в магазине.

– Сколько тебе было лет?

– Четырнадцать. Это случилось на летних каникулах.

– Думаю, это прелестно, – улыбнулась Кэти. – Он сделал это, чтобы познакомиться с тобой.

– А, – сказала Сьюки, – его-то как раз там и не было, только я и его отец. А он пошел кататься на скейтборде с друзьями.

Кэти хмыкнула и задумалась.

– Вообще-то, – сказала она в конце концов, – Дэн предложил субботу, но мне надо ехать к родителям в эти выходные, так что мне пришлось бы рано возвращаться со свидания. Поэтому нужно было выбирать – либо воскресенье, либо пришлось бы ждать до следующих выходных. Среди недели я слишком занята.

– Это полностью меняет дело, – сказала Сьюки. – Раз это был его последний шанс.

– Чудесно. Как думаешь, что мне надеть?

– Это неважно. Его больше интересует то, что под одеждой.

– И как же мне это сделать наиболее привлекательным?

– Разденься.

Они расстались возле дома.

– Что ты собираешься делать сегодня днем? – спросила Сьюки, надевая свои старые, выцветшие перчатки.

– Переписывать резюме, – ответила Кэти, пытаясь отогреть дыханием руки. – Надеюсь, я смогу заставить Джона помочь мне. А у тебя сегодня есть собеседования?

– Нет. Иду встречаться со своим агентом.

– Почему?

– Потому что кажется, что у меня еще не слишком паршивое настроение. И до депрессии далеко.

Они пожелали друг другу всего хорошего и на том распрощались.

Двадцать минут спустя Кэти открыла дверь своей квартиры, вытащила почту и повела носом, принюхиваясь, чтобы понять, что делал Джон сегодня – хорошо поработал или же все еще спал после ночной смены в баре. Если он был в форме, Кэти имела хороший шанс получить первоклассную помощь в составлении нового резюме.

Она постучалась в дверь писателя и, услышав невнятное приветствие, приоткрыла ее и просунула голову внутрь. Джон сидел у своего ноутбука, одетый в пижаму, и, возможно, писал свой новый роман.

– Хочешь кофе? – спросила она.

Черные глаза Джона взглянули на нее сквозь стекла очков.

– Привет, – сказал он, – рано вернулась с работы?

– Нет, Джон, уже три часа. Дети возвращаются из школы. Солнце скоро зайдет. Пожалуйста, постирай свою пижаму.

Он потянулся, широко зевнул, и Кэти вошла в комнату.

– Я не буду ничего делать, пока ты не сходишь в душ, – заявила она. – Когда ты приведешь себя в порядок, я приготовлю тебе тост из белого хлеба с шоколадом.

– Хорошо, ты победила, – улыбнулся Джон. – Я и так уже хотел заканчивать на сегодня. Это будет прекрасная книга, несмотря на то, что я сам об этом говорю.

– Отлично! – Девушка почувствовала тепло во всем теле. Все было хорошо, книга Джона получится замечательной, Кэти станет школьным психологом, и Дэн есть в этом мире.

– Ты работаешь сегодня ночью? – спросила она. Джон посмотрел на часы:

– Да, но намного позже. У меня есть время до полуночи.

– Ты не поможешь мне с резюме?

– И кем ты хочешь быть на этот раз? – усмехнулся Джон.

– Школьным психологом.

Она видела, как пришли в движение шестеренки в его мозгу.

– Почему бы и нет? – усмехнулся он наконец. – Чувствую себя креативным.

В это время Сьюки все еще ехала в автобусе. Поездка заняла гораздо больше времени, чем она рассчитывала. На каждой остановке находился очередной старичок или старушка, которые чинно и неторопливо вносили в автобус свою персону и покупки. Водитель принадлежал к типу водителей, которые считали, что вносят неоценимый вклад в мировую экономику, ожидая каждого пассажира.

Сьюки старалась не обращать на это внимания. Она была вполне уверена, что это не стоит нервов, но глубоко внутри копилось раздражение. Эта агонизирующе-медленная поездка была последней каплей, она перечеркивала все то положительное, что удалось отыскать Сьюки в собственной душе, чтобы не утонуть окончательно в волне негатива. А именно такие не слишком приятные эмоции вызывала у нее теперь собственная карьера.

Она была живым дышащим клише: безработная актриса, подрабатывающая официанткой. Как же с ней это случилось? Большинство людей, по крайней мере, уезжали в Лос-Анджелес, чтобы подвергнуться такому унижению, она же не сделала даже этого. Сьюки подышала на стекло и потерла его рукой. Она прислонилась лбом к холодному стеклу и смотрела на мелькавшие мимо магазины до тех пор, пока глаза ее не закрылись.

Когда-то давно казалось, что она станет одной из тех, кому улыбнулась удача. Она сразу вошла в суматошную жизнь колледжа драматического искусства. Это не был Вест Энд, но у нее была оплачиваемая работа. Она получила преимущество, найдя первую работу, и ее агент часто названивала ей насчет проб. Не так давно она была постоянно в струе. А потом в какой-то момент все затихло. Чтобы поддерживать себя, она устроилась официанткой. Период неудач закончился, и она стала получать роли в крупных театрах, регулярно появляться на сцене. А в «периоды отдыха» снова работала официанткой – надежные деньги, хорошие чаевые, и вдобавок так Сьюки не рисковала разрушить свой подъем по карьерной лестнице, спускаясь на одну-две ступеньки вниз – соглашаясь на маленькие роли. Но на третий год такой жизни все уже было не так стабильно. Это оказался плохой год для актрис: несколько театров закрылись, а другие, по несчастливому стечению обстоятельств, ставили пьесы, в которых было всего несколько, а то и не было вовсе женских ролей.

Сьюки поняла, что с ней что-то не так, когда обнаружила, что если актеры плохо играли, она не могла больше смотреть телевизор, обуреваемая желанием бросить в него что-нибудь. Это случилось тогда, когда она и ее агент решили, что пора сменить тактику. Они представят ее заново. Она станет телевизионной актрисой вместо театральной. А потом, сделав себе имя, она сможет вернуться к своей первой любви совершенно спокойно. Однако Сьюки боялась, что это не сработает, и иногда не могла спокойно смотреть телевизор, опасаясь, что может разбить его к чертям.

Автобусное путешествие наконец закончилось. Сьюки вскочила и нажала на кнопку «выход».

В тот момент, когда она свернула на улицу, где находился офис ее агента, она почувствовала себя гораздо лучше, спокойнее. Большая красная дверь звала ее как маяк надежды. Сьюки понимала, что могла позвонить, но предпочитала увидеться с Гретой лицом к лицу. Она должна была удостовериться, что хотя бы короткое мгновение Грета разговаривает именно с ней и думает именно о ней.

Когда она вошла внутрь, ее попросили подождать, но, в конечном счете, ее все же пригласили в самый большой офис.

– Сьюки! – Грета встретила ее с распростертыми объятиями.

– Грета! – Сьюки почти подбежала к ней.

Грета вышла из-за стола, в великолепном шерстяном ярко-красном костюме-двойке, подходящем к цвету ее волос, и прижала Сьюки к груди, как заблудшую дочь. Сьюки боролась со слезами.

– Как поживает моя Вивьен Ли? – подмигнула Грета.

– Хорошо, – вздохнула Сьюки.

Грета отпустила ее, снова села за стол и набрала секретаршу.

– Два кофе, моя дорогая, крепкий и сладкий.

Она снова подмигнула Сьюки и открыла окно за ее спиной.

– Давай дадим комнате подышать, – и снова села за свой стол, заваленный грудами резюме и горой ненужных сценариев, из-за которых Грету едва было видно.

Сьюки присела на краешек кожаного кресла:

– Я просто проходила мимо и подумала, что, может быть, есть что-то, о чем мне надо знать, или…

Зазвонил телефон. Грета взмахнула рукой в воздухе, прекращая все разговоры, и подняла трубку.

– Грета. Пауза.

– Дорогая!

Сьюки сидела и смотрела. По мере того как до нее доносились обрывки разговора («у меня только мальчик», «не обращая внимания на его акцент», «изумительный Ромео»), она размышляла о том, каково быть Гретиным единственным клиентом. Иногда она чувствовала себя одним из сотен младенцев в приюте, в который Грета пришла искать «того единственного» ребенка. Это объясняло тот факт, что в Гретином кресле Сьюки часто охватывало раздражение. Пока агент издавала соответствующие ситуации возгласы по телефону, ее секретарша принесла кофе и бисквиты. Сьюки проигнорировала бисквиты – она была красивой и ухоженной актрисой, и поправляться ей категорически запрещалось. Она без энтузиазма сделала глоток кофе. После того как она целыми днями подавала различный кофе с горячим молоком, ее выводил из себя кофе с холодным молоком.

Грета закончила разговаривать по телефону, когда Сьюки уже допивала кофе.

– Новый национальный проект, – объяснила она, – фильм об эсминце «Элдридж».

Сьюки нетерпеливо подалась вперед с жадным выражением на лице, свойственным беспризорнику.

Грета мило улыбнулась ей, что почти равнялось еще одному объятию.

– Дорогая, – пропела она, – это не для тебя.

– Почему?

– Потому что им нужен тридцатилетний чернокожий парень. Верь мне. Я знаю, что делаю.

Сьюки попыталась улыбнуться.

– Так-так, неужели я вижу отчаяние на этом милом, как у Греты Гарбо, личике?

– Я ведь уже два месяца без работы, – тихо сказала Сьюки. – А скоро Рождество.

– Я знаю, дорогая моя, я знаю.

– Раньше я работала больше.

– Дорогая, – сказала Грета, явно готовясь произнести речь, – я никогда не видела Беатрис лучше твоей. Столько страсти, столько огня! А твоя Титания в Театре на открытом воздухе – изящнее не придумаешь. И твоя Розалинда – столько чувственности, столько юмора. Я не могу дождаться запроса из Национального театра, что они ставят «Макбета» и ищут его леди. Ты – следующая Джуди Денч, моя дорогая. Ты. Стоишь. На. Великом. Пути. Сьюки проглотила все это.

– Проблема в том, любовь моя, – продолжала Грета, смягчая тон, – что тебе нужно научиться передавать это по желанию режиссера.

– Что ты имеешь в виду?

Грета подошла и села рядом со Сьюки на кресле, взяла ее руку в свои и положила себе на маленькое колено.

– Телевизионные режиссеры отличаются от театральных.

– Я знаю.

– Сейчас очень много молодых телережиссеров, которые не считают Джуди Денч королевой Викторией. Они считают британской классикой Доктора By. И, в отличие от театра, они не дадут тебе шанса блеснуть, потому что, Господь, благослови их, они не знают как. Они думают, что если они захватят твою кассету, они захватят твою душу.

– Грета, просто скажи мне, что делать. Грета глубоко вздохнула и начала.

– Пробы – это не то время, когда надо быть самой собой, – медленно сказала она, – это время, когда нужно быть тем, кем они хотят тебя видеть. – Она закрыла глаза. – Забудь о том, кто ты есть на самом деле. Дай Музе овладеть собой. – Грета снова открыла глаза и посмотрела на Сьюки. – Начинай играть еще до того, как откроешь дверь.

– Но я думала, что…

– Они говорят «снято» еще до того, как ты вошла в комнату.

Грета издала трагический вздох кинозвезды, и Сьюки подумала, что в ее агенте погибла хорошая актриса.

– Моя дорогая, – снова начала Грета, – первое впечатление имеет самое большое значение, особенно в этом бизнесе. Это факт.

– Ты имеешь в виду, что мне надо строить из себя то, чем я на самом деле не являюсь, – послушно повторила Сьюки.

Грета драматически вздрогнула:

– Я имею в виду «играть».

– Лгать.

Грета прижала руки к сердцу:

– Вживайся в роль прежде, чем получишь ее.

– Выдать себя за старого патологоанатома, прежде чем войду?

– Да.

– Выдать себя за настоящую викторианскую певицу-лесбиянку?

– Да, хорошо.

– Они идиоты.

– ДА! Вот теперь мы подбираемся к сути.

Сьюки скривилась.

– Дорогая, – еще одно пожатие руки, – ты должна переосмыслить свое понимание лжи, а я просмотрю еще несколько из присланных мне сценариев, имея тебя в виду. И буду надеяться, что теперь ты знаешь, что на пробах нужно быть не менее восхитительной, чем на сцене.