Текст книги "Да – тогда и сейчас"

Все обошлось бы, не вспомни Лина Глисон, что забыла выключить садовую поливалку. Только что посаженная гортензия за ночь рисковала утонуть. Лина уже засыпала, когда эта мысль заставила ее вскочить. Спустившись в кухню, она обнаружила, что задняя дверь приоткрыта. Лина застыла в изумлении, оглядела гостиную – не вернулся ли Фрэнсис? Или это она сама забыла закрыть? Потом Лина вышла в сад и, ежась от ночного холода, перекрыла воду. Земля под ее шлепанцами хлюпала. Вернувшись в кухню, Лина внимательно осмотрела дверной замок, затем поднялась на второй этаж, зашла в комнату младшей дочери и почти обрадовалась подтверждению своей догадки.

– Где ты была? – спросила Лина, когда Кейт вынырнула из-за куста остролиста и попыталась прошмыгнуть в дом. Увидев мать, сидящую на ступеньке заднего крыльца, девочка охнула и отшатнулась. – Где ты была, я тебя спрашиваю.

Ее голос звучал очень спокойно, и Кейт решила, что сумеет выкрутиться. У нее за спиной мелькнула тень пробиравшегося к дому Питера.

– Постой-ка, – приказала Лина, устремляясь через мокрую лужайку прямо в белых домашних шлепанцах. – Стой здесь!

Она обогнала Питера и постучала в дверь Стенхоупов.

– Мама, зачем? Подожди! Пожалуйста! – Кейт бежала за матерью, хватая ее за рукав, словно двухлетка. – Ты не понимаешь! Не надо им говорить!

На веранде Стенхоупов зажегся фонарь. Вспыхнул свет в кухне. Кейт посмотрела на Питера, стараясь его подбодрить, но тот лишь вздохнул.

– Ну вот, – произнесла Лина, когда Брайан открыл дверь, и оба оказались в пятне света на веранде. Она поплотнее завернулась в халат. – Можешь сказать своей жене, что ваш сын тоже не ангел. Это была его идея – чтобы им улизнуть посреди ночи. – Лина вытащила из кармана бумажный самолетик.

К дому Глисонов подъехала машина. Хлопнула дверь. Все услышали, как Фрэнсис прошел по дорожке, поднялся на веранду, зазвенел ключами. Включив свет на первом этаже, он направился к широко распахнутой задней двери.

– Что тут творится? – спросил Фрэнсис, подойдя, хотя Кейт готова была поспорить, что он сразу обо всем догадался.

– Вот у нее спроси. – Лина ухватила дочь за локоть, впилась пальцами в самое болезненное место и потащила к веранде.

Брайан распахнул дверь, и Питер, понурив голову, вошел в дом.

– Ой! – пискнула Кейт, стараясь вырваться из тисков.

– Что, больно? – осведомилась Лина и сжала пальцы еще сильнее.

За все годы, прожитые по соседству, Глисоны ни разу не слышали, чтобы Стенхоупы кричали. Теперь у соседей разразился скандал. Солировал женский голос, но к нему время от времени примешивались мужской и голос подростка – очевидно, Питера. Глисоны поневоле прислушивались, на время позабыв о Кейт. На лестнице появилась Сара.

– У соседей что-то стряслось, – сообщила она и тут же ойкнула, заметив Кейт: – Ничего себе!

Сбежав вниз, Сара плюхнулась на диван и стала ждать развития событий.

– Он уходит от них, – заявила Кейт, всеми силами стараясь задержать внимание родителей на скандале у соседей. – Мистер Стенхоуп. Переезжает к своему брату. Питер просто хотел мне об этом рассказать.

– Это тебя не касается, Кейт! – рявкнул Фрэнсис и стукнул кулаком по столу с такой силой, что вздрогнула даже Лина. – Ради бога, заведи себе новых друзей. Держись подальше от этой семейки.

Он знал, что сам виноват. Даже когда кричал на дочь, он знал, что это все его вина. Едва он впервые увидел Энн, как в голове зазвенел тревожный звоночек, но он так ничего и не предпринял. Потому что ему нравился Брайан. Потому что он думал: это же дети, ну что может случиться? Ребенку же надо с кем-то поиграть. В какой-то момент подсунем ей нового приятеля вместо старого, она и не заметит. Саре и Нэт хватало друг дружки, но Кейт надо было разрешить приглашать домой одноклассников. Лина говорила, во многих семьях так делают. Очередная американская придурь: звать в дом кого-то с другого конца города, когда полно ребятни на улице. Но, наверное, стоило это разрешить. Или лучше бы Кейт почаще ходила в гости к Мальдонадо. Их дочка Сюзанна, прямо сказать, глуповата, а старший сын вечно витает в облаках, зато родители не психи. Но жена всегда говорила, что Питер и Кейт отлично ладят. Всё любовалась из окна кухни, как они торчат во дворе и болтают, болтают, болтают. Хорошо иметь друга, говорила Лина, да и все равно это не навсегда. Повзрослеют, наскучат друг другу – и разойдутся.

– Почему ты в этом так уверена? – спросил Фрэнсис вскоре после происшествия в «Фуд-Кинге».

Детская дружба от той новогодней истории не пострадала, но Брайан стал держаться с Фрэнсисом холодно, а иногда и вовсе враждебно. Людям проще винить в своих бедах других, чем себя.

– Таков переходный возраст, – ответила Лина. – Такова жизнь.

Кейт казалась такой тоненькой в своей легкой пижаме, почти как в детском саду, только выше. «Моя девочка», – всегда думал о ней Фрэнсис, хоть и старался не выделять никого из дочерей. Кейт в любую погоду рвалась из дома, пока ее сестры красили ногти в гостиной. Только она соглашалась составить отцу компанию во время субботнего похода в хозяйственный магазин, хотя отлично знала, что он проведет там полдня, болтая с другими копами, которым жены велели что-нибудь починить или навесить. В клетчатых шортах и черных хлопчатых носках, натянутых до середины икры, все как один в рубашках с коротким рукавом (и у всех под рубашкой пряталось личное оружие), они подолгу крутили в руках молотки, гвозди и шурупы, не представляя, что с ними делать. Еще недавно все они были городскими жителями и, если что-то в квартире ломалось, просто просили управдома, чтобы все исправил. Ирландские корни Фрэнсису ничем помочь не могли: там, где он вырос, никто не выпендривался и не мостил полы веранды кедровыми досками. «А почему – у вас было патио?» – как-то раз спросила Кейт. Как же он тогда хохотал. Когда дочка была совсем крохой, она рассаживала плюшевых зверей на лестнице и говорила, что у них инструктаж перед сменой.

А теперь ей было тринадцать, и у нее завелась отвратительная привычка вытирать нос ладонью. Лина всегда ее за это ругала.

– Послушай, Кейт. В жизни и так хватает неприятностей, чтобы специально на них нарываться.

Лина запретила дочери все, что только могла. Большая вечеринка по поводу выпускного? Что ж, можешь о ней забыть. И о телефоне с телевизором тоже. Кейт ухмыльнулась и сложила руки на груди. Она и так ни с кем не болтала по телефону. И телевизор почти не смотрела.

– И чтобы после школы из дома ни ногой, – добавил Фрэнсис, и ухмылка исчезла с лица Кейт. Сердце у нее екнуло. – И никакого больше автобуса. Мама или я будем тебя отвозить.

На лестнице возникла заспанная Натали.

– Что тут стряслось? – спросила она, глядя мимо родителей прямо на входную дверь. – Это Питер? Что он здесь делает?

Кейт вскочила и обернулась. Питер стоял на крыльце под погашенным фонарем и раздумывал, постучать или нет. Увидев, что все смотрят на него, он поднял руки, словно сдаваясь.

Фрэнсис открыл дверь.

– Что еще? – спросил он, глядя через плечо Питера в темноту.

– По-моему, на сегодня достаточно, – добавила Лина.

Питер понимающе кивнул. Он нервно сглотнул, и адамово яблоко у него на шее дернулось. Питер сглотнул снова. Обернувшись на свой дом и глубоко вдохнув, словно ныряльщик перед погружением, он переступил порог.

– Вы не могли бы позвонить в полицию? – спросил Питер, глядя только на Кейт, но дожидаться ответа не стал, а пошел мимо застывшего семейства через гостиную, через столовую, прямо в кухню, где на стене висел телефон, ровно на том же месте, что и в его собственном доме. Глухой щелчок снятой с рычага трубки прозвучал в полной тишине.

Лина хотела что-то сказать, но Фрэнсис жестом велел помолчать.

– Что происходит? – спросил он, направляясь в кухню вслед за мальчиком.

Питер пристально посмотрел на него, но не ответил. Он уже дозвонился.

– Да. Здравствуйте. Пожалуйста, пришлите кого-нибудь на Джефферсон-стрит, дом семнадцать-одиннадцать. Да. Пожалуйста, быстрее. Моя мама схватила папин пистолет.

Лина прижала ладонь к губам, а Сара и Натали бросились к окну. Кейт не отрывала глаз от Питера. Фрэнсис покачал головой. Да быть не может. Парень что-то напутал. Вот поэтому-то свидетели из очевидцев никудышные. Раньше мать Питера уже брала пистолет мужа, и мальчик решил, что она возьмет его снова. Они с Брайаном сделали все возможное, чтобы скрыть это происшествие, но от этих детей ничего не укроется. Они слишком много видят, слышат и знают.

– Я пойду туда, – решил Фрэнсис.

– Подождите, – возразил Питер. – Пожалуйста, подождите.

Видя, как Питер держит синюю телефонную трубку, словно собираясь подать милостыню, Кейт понимала: он мучительно соображает, как разрядить обстановку, как удержать Глисонов подальше от разыгравшейся у него дома драмы, пусть даже он и воспользовался их телефоном. В этот миг Питер был удивительно похож на своего отца. Брайан Стенхоуп так же вечно старался не показывать виду, держаться, словно ноша его совсем не давит.

Фрэнсис не стал ждать. Оттолкнув Лину, он бросился к выходу и через мгновение уже стоял, широко расставив ноги, на потертом коврике веранды Стенхоупов и яростно колотил в дверь. Никогда еще Кейт не видела своего отца таким.

– Брайан! – орал он. – Энн!

Фрэнсис дернул дверную ручку и снова принялся стучать. После случая в магазине он собственноручно притащил Брайану оружейный замок. Это было первого января, хозяйственные уже закрылись, но у Фрэнсиса замков было два, запасной лежал в сарае. Когда они с Брайаном отперли дверь, из-за нее пахнуло сухой травой и бензином. Замок каким-то чудом нашелся сразу, и Фрэнсис научил Брайана им пользоваться, а потом плотно закрыл дверь сарая и велел выучить код наизусть и ни в коем случае нигде не записывать. Брайан ответил ему выразительный взглядом: думаешь, я совсем кретин? Фрэнсис разозлился: а кто ты, если твоя жена разгуливает по городу с твоим оружием?

Парень, скорее всего, ошибся. Наверное, его мать угрожала отцу на словах. С тех пор как он отдал Брайану замок, прошло около пяти месяцев. Вполне достаточно, чтобы блокировать пистолет вошло в привычку. Раздумывая, что делать, Фрэнсис машинально провел ладонью по бедру, будто у матери Питера каким-то непонятным образом мог оказаться его собственный ствол. Он расстегнул кобуру и тут же снова застегнул. Хватит бредить. Вспомнилась история еще из Ирландии. У их соседей было двое сыновей, и оба утонули в колодце. Сначала погиб старший, а через три года младший, в таком же возрасте и почти при таких же обстоятельствах. «Посетил Господь! – горько прошептала мать Фрэнсиса, когда они с отцом говорили о случившемся у себя на кухне. – А ведь такое с кем угодно могло случиться!» Теперь ему хотелось вернуться на тридцать лет назад и воскресить давно умерших родителей лишь для того, чтобы сказать: теперь я точно знаю, что это неправда. С кем угодно такого случиться не могло.

– Фрэнсис! – крикнула с порога Лина.

У Мальдонадо зажегся свет, и у Нэглов. Питер не клал трубку, как и велел оператор, и смотрел на Кейт в надежде, что она даст ему знать, если на улице что-то произойдет. А может, лучше положить, думал он. Может, все уже обошлось. А он психанул, наделал дел и все испортил. В выходные отец собирался переехать. Он сказал, что это ненадолго, но Питер решил, что больше не станет его ни о чем просить. Пусть болтает что хочет, а он, Питер, будет делать, как посчитает нужным. В тот же день он выпустил в окно бумажный самолетик, нисколько не беспокоясь о том, что его могут поймать. Оператор спросил, как все случилось, что за пистолет, заряжен ли он, но Питер не слушал.

– Пожалуйста, скажите им, чтобы ехали быстрее, – попросил он. – Как можно быстрее.

За дверью послышались шаги. «Иду!» – крикнула Энн Стенхоуп таким звонким и бодрым голосом, будто на часах было три пополудни. Фрэнсис обернулся и помахал Лине, чтобы она не боялась.

Энн распахнула дверь и отступила на несколько шагов. Фрэнсис сразу отметил, что в руках у нее ничего нет. На Энн была цветастая ночная рубашка с бахромой. На лице застыла гримаса, словно от боли. На секунду Фрэнсис подумал: а если парень наврал только наполовину? Что, если это Брайан схватился за оружие?

– Ты ранена? – спросил Глисон, делая осторожный шаг вперед.

Энн медленно сползла по стене и опустилась на корточки. Фрэнсис скользил взглядом по комнате, лестнице, полутемному пространству за полуоткрытой дверью. На улице завыла сирена.

– Где Брайан? – Фрэнсис продвинулся вглубь комнаты еще на несколько шагов.

– Прости, что все так вышло, – произнесла Энн.

Глисон посмотрел на нее; она и вправду выглядела виноватой, бледная, как привидение, измученная, сломленная. Внезапно она сунула руку под диванную подушку, с немыслимой быстротой выхватила пистолет, навела на него и выстрелила.

Куинс

Глава шестая

В доме у Джорджа ели из бумажных тарелок. По выходным Питер с дядей ездили на Лонг-Айленд, где покупали шесть белых маек – Джорджу на каждый день – и упаковку из двух тысяч сверхпрочных, высшего качества бумажных тарелок. Они высились на кухонной столешнице двумя башнями. Обеденного стола в квартире не было, и все ели перед телевизором, держа тарелки на коленях. В качестве приборов использовали столовое серебро, которое Бренда оставила, когда уехала к родителям. В раковине вечно валялись вилки, ножи и ложки. Еще Бренда оставила баночку крема для лица – Джордж засунул ее в самый дальний угол ванной, забаррикадировав со всех сторон пеной для бритья, «Олд спайсом», «Клерасилом», ополаскивателем для рта и зубными щетками, оставлявшими там и сям следы пасты. Принимая душ, Питер иногда открывал баночку, чтобы ощутить запах огурцов и свежего белья. На серебристой крышке никогда не оставалось пыли, и Питер подозревал, что отец и дядя делают то же самое.

Брайана отстранили от патрульной службы, а когда скандал улегся, перевели в дорожную полицию. Их бывший дом почти сразу купила молодая пара из Рокуэя, и риелтор велел своему помощнику описать все имущество бывших хозяев. Все, даже посуду. Простыни. Пластмассовые контейнеры. Подставку для зонтов с тремя зонтами. Велосипед Питера, старенький «линкольн-логс». Каждый доллар шел на врачей и адвоката, и деньги утекали как песок сквозь пальцы. Брайана угораздило рассказать об этом сыну. Питер мужественно переносил все – арест матери, обвинение, судебный процесс, решение о принудительном лечении. Но вот это его добило – значит, по их дому шастали незнакомцы, пялились на его коллекцию наклеек, примеривались к его скрипучему стулу, и все это – пока они с отцом сидели на диване в Куинсе и смотрели «Свою игру». Брайан смотрел, как Питер переваривает эту новость. Ростом и шириной плеч он уже сравнялся с отцом. Питер густо покраснел. Брайан отвел глаза. Он совсем забыл, что сын еще подросток.

– А как же мои вещи? – спросил Питер. – Те, которые ничего не стоят? Мои тетради? И все остальное?

– Мы заберем их, Пит. Не переживай. Все твои вещи отложат, и мы их заберем.

– И мои кассеты?

– Да, я попросил, чтобы их тоже отложили.

– Они в моем шкафу, в обувной коробке. Ты им сказал?

– Нет, но скажу сегодня. Я им позвоню.

– И книги.

У Питера был чудесный «Хоббит» в твердой обложке, с толстыми золотыми страницами, одна после титульного листа, другая в конце, полученный еще в шестом классе, приз за победу в конкурсе плакатов на тему пожарной безопасности. Книга была такой красивой, что счастливый победитель твердо решил никогда ее не открывать. Когда все же стало любопытно, что это за хоббит такой, он взял в библиотеке простенькое издание, которое было не жалко оставить на целый день раскрытым вверх обложкой на подушке. Занявшей второе место Кейт досталась «Аня из Зеленых Мезонинов».

– Книги тоже. Говорю же, все заберем. Мы обязательно туда еще съездим.

– Когда?

– Не знаю, парень. Думаю, что скоро.

Питер кивнул, осторожно положил вилку на кусок бумажного полотенца, служивший салфеткой, отыскал валявшуюся за телевизором куртку и вышел из квартиры. В гастрономе на первом этаже стояли игровые автоматы «Утиная охота» и «Пакман». Иногда он задерживался возле них, но чаще доходил до китайской лапшичной на бульваре, садился на ступеньки и смотрел, как над головой проносятся поезда.

– Что я не так сказал? – спросил Брайан, откинувшись на диванные подушки.

– Мальчишке нужны его вещи, – объяснил Джордж. – А ты правда туда собираешься? Или просто так сказал, чтобы он отвязался?

– Собираюсь. Почему бы и нет?

Джордж пожал плечами, покосился на дверь и повернулся к телевизору.

Многие считали, что его следовало уволить, обвиняли в некомпетентности, обзывали дебилом, не способным управиться с собственной женой. Брайан об этом знал. Но он не совершал преступления, его совершила Энн. Он был всего лишь свидетелем. И в каком-то смысле жертвой. Дела у Фрэнсиса Глисона вроде бы шли на лад. Лицо почти спасли: по крайней мере, люди при виде его уже не отводили глаза. Фрэнсис мог говорить и есть и потихоньку начинал ходить. А ведь поначалу никто не гарантировал, что он вообще выживет. Надежда появилась, когда раненый продержался двенадцать часов. Как только прошли сутки, стало ясно, что он сильнее, чем думали врачи, но что будет дальше, не мог сказать никто. Никто не мог пообещать, что Глисон, даже если выживет, станет таким, как раньше. Из нескончаемого количества бумаг, которые пришлось пересмотреть перед судом, Брайан знал: перед первой операцией медсестра предупредила Лину Глисон, что раненому делали переливание крови, и теперь требуется ее разрешение на повторение процедуры. Лина не сразу поняла, чего от нее хотят, а потом заявила, что врачи могут перелить Фрэнсису всю кровь, которая есть в больнице, включая свою собственную, если это его спасет. А потом ждала в коридоре шесть, семь, восемь часов, чтобы побыть с ним десять минут. Она была там и на следующий день, и ночью, и через день, и еще ровно три месяца, пока Фрэнсиса не перевели в реабилитационный центр на севере штата. Одних медсестер раздражали ее дотошность и постоянная подозрительность, другие говорили, что эта упрямая женщина спасла своего мужа. Да, Фрэнсис был человек крепкий, и вдобавок везучий, но этого было мало.

Брайан вновь и вновь перебирал стопку бумаг в шесть дюймов толщиной, выискивая сведения о Лине Глисон. В участке говорили, что, как только Фрэнсис немного окреп, Лина стала ездить к нему в реабилитационный центр, чтобы только свозить его в Гиллам, на озеро, и привезти обратно. Фрэнсис почти не мог ходить, и жена помогала ему перебраться из инвалидного кресла на скамейку, укутывала ноги одеялом, а на голову надевала широкополую соломенную шляпу от солнца. Брайан представлял, как они сидят рядышком, негромко переговариваются и со стороны ничем не отличаются от обычной пары на отдыхе. Прохожие, выбравшиеся на утреннюю прогулку, наверное, приветствовали их и спрашивали, как дела, отмечали, какая прекрасная погода сегодня, а Лина с улыбкой поворачивалась к Фрэнсису, пытаясь вовлечь мужа в беседу, словно его лицо не было разворочено пулей и прекрасная погода имела для него хоть какое-то значение. Когда Фрэнсис окреп настолько, чтобы проходить небольшие расстояния, жена стала водить его на мессу; все смотрели, как он осторожно ступает по проходу между скамьями, опираясь на ее плечо. Теперь Глисона уже не надо водить за руку, рассказывали Брайану. Он уже сам может обойти вокруг озера. В последний раз Брайан видел бывшего напарника в зале суда. Глисон был острижен почти наголо, левый глаз прикрывала повязка. Кожа на лице была ярко-розовая, как шрам, и туго натянутая. Казалось, что с одной стороны у него нет челюсти и щека переходит прямо в шею.

Брайан лелеял безумную надежду, что с выздоровлением Глисона все наладится само собой. Что Фрэнсис возьмет и признает, что сам был отчасти виноват. Разве не он подключил свои связи – все же его знали, все его любили, – чтобы замять происшествие в «Фуд-Кинге»? А зачем подключил? Надо было сразу задержать Энн. И тогда же отправить ее лечиться. Полежала бы в больнице месяц, пришла в себя и вернулась домой.

Вот уже год с небольшим Брайан регулировал движение на мосту Куинсборо со стороны Манхэттена. «Да нормально», – отвечал он всякий раз, когда Питер или Джордж спрашивали, как прошел день. Или: «Все бы ничего, если бы не чертов дождь». Или чертов холод. Или чертова жара. Брайан старался произносить это легко и непринужденно. И вообще – куда ни плюнь, все жалуются либо на дождь, либо на холод, либо на жару. Не знаешь, что сказать, – говори о погоде. По крайней мере, если ты в Куинсе. Питер признался, что замечать погоду начал только в Куинсе. Он не говорил: «когда мы переехали в Куинс», только «в Куинсе». Здесь от нее и правда не укрыться: ждешь ли ты автобус, идешь ли пешком до метро или бредешь из магазина с тяжелыми пакетами, так что пластиковые ручки впиваются в ладони. В один прекрасный день Брайан, как всегда, сел в тридцать второй автобус, чтобы добраться до центра, но вместо того, чтобы сойти на Второй авеню, поехал дальше, покачиваясь в такт с другими пассажирами, пока автобус катился мимо Третьей, мимо Лекс, мимо Парка. Он вышел на Тридцать второй, купил хот-дог, съел его, вернулся на автобусе в Саннисайд и улегся в золотом солнечном прямоугольнике на потертом паркете в квартире Джорджа. Брайан сам не знал, что на него нашло. На работе он сказал, что перепутал расписание. Потом позвонил в пенсионный фонд и тщательно проверил, что с накоплениями и когда можно в отставку. Брайанну было не так много лет. По-хорошему стоило дотянуть до двадцатилетнего стажа, но при мысли о том, что ему предстоит простоять еще хотя бы год на Пятьдесят девятой улице, дыша выхлопными газами, в нем что-то умирало. Через несколько недель, не поговорив с сыном, не посоветовавшись с братом, в квартире которого они с Питером спали на раскладном диване, с тех пор как уехали из Гиллама, Брайан Стенхоуп положил свой жетон на стол. Он думал дождаться пятницы, но почувствовал, что больше не выдержит ни дня, и уволился в четверг, а потом сел в автобус до Саннисайда, пересел в машину, хотя пробки на дорогах не обещали рассосаться до субботы, отправился на стадион «Шей», припарковался у правых ворот и долго сидел там, уставившись на трибуны над третьей базой.

Вечером, когда Питер делал уроки, Брайан встал посреди комнаты, загородив телевизор, и объявил, что у него есть потрясающая новость. Питер в очередной раз отметил, что отец очень похудел. Все брюки сделались ему велики, даже тугой ремень не спасал. Отец старался казаться веселым, постоянно улыбался, но улыбка выходила какая-то безумная, и Питера это пугало. Но теперь, пока Брайан откашливался, словно собирался держать речь перед большим залом, в глазах его светилась настоящая радость – впервые с того дня, когда мать выстрелила в мистера Глисона.

Все знают, он всегда мечтал жить на юге, начал Брайан, и Питер и Джордж переглянулись, и вот – он кое-кому позвонил, кое с кем поговорил и наконец подыскал годный кондоминиум в Южной Каролине. К тому же в тех краях у него нашелся хороший знакомый, который согласился порекомендовать его на должность охранника. Раньше этот парень сам служил в нью-йоркской полиции, так что к нему точно прислушаются. Брайан снимет пенсионные накопления, да и жизнь в Каролине намного дешевле. И Питер, разумеется, может поехать с ним, если хочет.

Питер посмотрел на Джорджа и понял, что тот поражен не меньше его самого. Питеру уже исполнилось пятнадцать. В тот вечер он читал о взятии форта Тикондерога – учитель намекнул, что завтра может случиться контрольная. Питер второй год учился в мужской школе «Датч-Киллс», но все никак не мог там прижиться. Летом миссис Кирк, учительница биологии из Святого Варфоломея, приезжала в Нью-Йорк и отвела Питера к каким-то людям – они явно его оценивали. Всем школьникам отлично известно, что летом учителя впадают в спячку, и Питер не поверил своим глазам, когда миссис Кирк собственной персоной вышла из пригородного автобуса на раскаленный тротуар посреди душного июля. «Пойдем, Питер», – сказала она, и Питер подчинился. Потом взрослые о чем-то говорили без него. Питер думал только об одном – как это удивительно, что миссис Кирк, совсем такая, как в Гилламе, с этой своей стрижкой «шлемом», в этих своих толстых чулках, вдруг оказалась в Нью-Йорке. Рассказать бы об этом Кейт! И, как всегда, от мысли о Кейт внутри у Питера что-то сжалось, будто в ожидании тычка в живот. Тем летом отец был вечно занят с врачами и адвокатами, так что Джорджу пришлось взять на себя заботу о племяннике. Он отвозил его, куда нужно, он же вел переговоры с миссис Кирк. Это Джордж сказал Питеру, что ему стоит поблагодарить учительницу за «Датч-Киллс». «А „Датч-Киллс“ – это что?» – спросил Питер. Оказалось, его приняли в одну из лучших школ в городе, специализированную, совсем как частная, только бесплатную. Питер так и не понял, что это означает. Немного пожить в Куинсе – одно дело, а учиться там – совсем другое. Думая о школе, он по-прежнему представлял выложенный диким камнем фасад «Гиллам-Хай».

С тех пор прошел почти год. На новом месте никто не знал о маме Питера и о том, что случилось в Гилламе. У него появились приятели, но он никогда не гулял вместе с ними после школы и не встречался на выходных, хотя мальчишки вечно торчали друг у друга или шатались по парку, а наутро обсуждали свои похождения. Как-то раз одноклассники Питера повстречали в Центральном парке незадачливого собаковода, который запутался в поводках. В результате питомцы протащили его по дорожке. Этот случай во всех подробностях обсуждали целую неделю. Роуэн изображал пируэты, которые поневоле выделывал бедолага, а Мэтт и Дрю выли и тявкали, как собаки. «Ты бы тоже ржал, Питер», – сказали они, давая понять, что он свой, хоть и не тусуется с ними. Питеру этого вполне хватало. Ходить к ним в гости, знакомиться с братьями и сестрами, поедать вместе сэндвичи и чипсы было бы слишком. Одноклассники, скорее всего, думали, что по выходным Питеру не до них, что он ездит к себе «в деревню». Все знали, откуда он. Поначалу новичка терзали вопросами, и, чтобы парни отвязались, Питер рассказал, что на старом месте у него осталась подружка и по субботам у них свидания. Иногда он ездит к ней на автобусе, иногда она приезжает к нему в Нью-Йорк. Ребята спросили, какая она из себя, не потому, что им было так уж интересно, а чтобы проверить, не врет ли он. Питер сказал правду: среднего роста, длинные темно-русые волосы, серо-карие глаза.

– А сиськи большие? – спросил Кевин, и парни захохотали как ненормальные. Питер посмеялся вместе со всеми, но в груди похолодело, и на одну ужасную секунду показалось, что он вот-вот расплачется.

На второй год обучения в «Датч-Киллсе» Питер считался вторым в команде бегунов с перспективой стать первым, когда школу окончит Барри Диллон. Тренер рассчитывал, что он перейдет с мили на три четверти во время зимних забегов и на полмили к весне. Даже Барри Диллон в свои пятнадцать лет не мог похвастать такими достижениями, сказал тренер, а у Питера, если будет вкалывать как следует, есть шансы сделаться лучшим в городе бегуном на средние дистанции. Иногда Питер думал послать Кейт расписание соревнований. Она наверняка догадается, что он хочет сказать. Если написать на конверте чужой обратный адрес, родители отдадут ей письмо и ничего не заподозрят. Кейт сумеет выбраться в Нью-Йорк, и они наконец встретятся. Что бы там он ни врал ребятам из класса, Питер не видел ее с тех пор, как постучался в дом Глисонов, чтобы позвонить в полицию.

Питер понимал, что отцу все равно, куда бежать: он в любом случае ушел бы из полиции и подался если не в Южную Каролину, так в Северную. Питер их вечно путал. Брайан давно принял решение и не нуждался ни в чьих советах. Он и звал сына с собой, и не звал. Питер чувствовал, что это всего лишь вежливый жест, ведь они с отцом всегда жили вместе. А если Джорджу не хочется делить квартиру с Питером, то это проблемы Джорджа и Питера.

– Как же ты будешь навещать маму? – спросил Питер.

– Навещать маму? – повторил Брайан таким тоном, что нужда в ответе пропала сама собой. Он зарылся пальцами в волосы, словно хотел нащупать потаенные мысли. – Там среднегодовая температура на двенадцать градусов выше, чем здесь. В кондоминиуме есть бассейн для жильцов. И спортзал.

– Спортзал, – повторил Джордж и повернулся к Питеру: – Можешь оставаться здесь сколько хочешь, чувак.

На работе Джордж каждый божий день закреплял четырехдюймовые металлические балки в сотнях футов над землей, и на опасность у него выработалось шестое чувство.

– А захочешь перебраться в Уэстчестер, я сам тебя отвезу.

– Тогда я, пожалуй, останусь, – сказал Питер. – Хотя бы на время. Там посмотрим.

Он пристально поглядел на отца.

– Хорошо, – согласился Брайан. – Так и поступим.

Спустя полчаса Джордж пересек два квартала, вышел на бульвар и присел рядом с племянником на ступеньках китайской закусочной.

– Хорошо, что ты решил остаться, чувак. Нормально жить будем. – Он положил на плечо Питеру тяжелую ладонь. – Ты как?

– Я? А, да… Порядок.

– Знаешь, я не большой спец в гольфе, но чувствую, что это не мое. И не твое тоже. К тому же здесь у тебя хорошая школа. Многие ребята за такую школу маму родную продадут. А ты там вон как бегаешь, и вообще.

– Спасибо за отзывчивость, Джордж. Все хорошо.

Джордж разразился таким громовым хохотом, что обернулись даже пассажиры на железнодорожной платформе.

– А ты умный парень. Готов поспорить, на юге таких умных парней нет.

Брайан уехал почти через месяц, в день самых крупных соревнований сезона. Вид отца, занятого сборами, Питеру был невыносим. Сначала в квартире появилась новенькая дорожная сумка. Потом пакет из магазина «Маршаллс», набитый разноцветными рубашками для гольфа. Питер не то чтобы злился, просто ему было приятнее пить колу у подъезда и наблюдать за соседями, которые торопились домой с работы и выгуливали собак, чем смотреть, как отец складывает вещи. Однажды, пока Брайан говорил по телефону, он вышел на крыльцо и увидел, как одна женщина в три приема припарковала свой «универсал» так, что между ней и соседними машинами осталось ровно по два дюйма. Питер мысленно ей поаплодировал. Мимо прошел знакомый парень из школы. Они учились в разных классах, и в соревнованиях по бегу этот парень не участвовал, так что Питер ограничился коротким «привет!» и отвернулся.

Утром Брайан уложил две сумки в багажник и закрыл за собой дверь.

– Я оставил деньги Джорджу, – сказал он Питеру, который вышел его проводить. – Так что об этом можешь не волноваться.