Текст книги "Коллапс. Случайное падение Берлинской стены"

Несмотря на все это, протоколы допросов показывают, что Хаттенхауэр не удавалось запугать; она даже давала словесный отпор офицерам. Ее уверенность в себе объяснялась тем, что к осени 1989 года у нее был богатый опыт по части сопротивления полиции. Сохранившиеся записи Штази свидетельствуют о том, что попытки заставить ее предать друзей были безуспешными. «Кто еще участвовал?» – спрашивали ее об акции. «Пускай вам коллеги рассказывают», – отвечала Хаттенхауэр. Затем ее спросили, как она добралась до места проведения акции, на что активистка ответила: «Разве следить за мной не ваша работа?»

Хаттенхауэр и многие знакомые ей диссиденты были арестованы, но количество людей, посещавших как сами понедельничные молебны, так и уличные протесты, продолжало расти. К 18 сентября собирались уже тысячи. Жесткая реакция полиции вновь вынудила Фюрера пожаловаться городской администрации. На одном сентябрьском молебне даже прозвучали советы активистов о том, как вести себя в случае ареста. Протестующему, которого схватила полиция, следовало «громко выкрикнуть свое имя», чтобы очевидцы могли проинформировать его или ее близких, ведь об арестах не всегда сообщали. Если демонстранта запихивали в полицейский грузовик, нужно было «выкрикнуть количество людей внутри», чтобы прохожие могли знать, скольких протестующих увезли. В случае допроса активисты советовали сообщать только свое имя и адрес и ничего не подписывать. Эти рекомендации, по-видимому, были записаны присутствовавшим на молебне агентом Штази и отправлены лично Хонеккеру.

Тем не менее посещаемость понедельничных демонстраций росла. Фюрер начал связываться с другими церквями в Лейпциге, чтобы узнать, не станут ли они тоже проводить молебны по понедельникам, поскольку церковь Святого Николая уже не вмещала всех желающих. Некоторые его коллеги, например Ганс-Юрген Зиверс из Реформатской церкви, согласились проводить молебны одновременно с церковью Николая. Но Ганс-Вильгельм Эбелинг, священник церкви Святого Фомы, где много веков назад работал Бах, не хотел провоцировать власти и отказался. Члены общины церкви Святого Фомы позже с горечью вспоминали, что, когда осенью 1989 года людей избивали на улицах, двери их церкви оставались заперты, чтобы в ней не смогли укрыться демонстранты.

Пока ситуация в Лейпциге накалялась, государственные медиа ГДР оповещали всю страну о том, что член Политбюро Эгон Кренц проведет конец сентября и начало октября в Пекине. Китайский режим силами Народно-освободительной армии подавил демонстрацию безоружных студентов на площади Тяньаньмэнь 4 июня 1989 года. Это повергло в шок практически всех иностранных наблюдателей, но только не Политбюро ГДР. Восточный Берлин завоевал признательность Пекина за одобрение решительных действий китайских властей. Политбюро также поручило восточногерманскому парламенту (Фолькскаммер – Народная палата) выпустить резолюцию в поддержку действий Коммунистической партии Китая. Это резко контрастировало с реакцией восточных немцев: многие писали письма властям, в которых выражали свое отвращение из-за поддержки столь вопиющего насилия. Некоторые даже протестовали перед китайским посольством в Восточном Берлине. Штази сохраняло на всех них подробные досье. Хонеккер же в сентябре 1989 года невозмутимо отправил Кренца на празднование сороковой годовщины образования КНР и встречу с китайскими лидерами, ответственными за кровопролитие. Подробное освещение журналистами визита Кренца и продолжавшееся восхваление пекинского руководства прессой ГДР были явно рассчитаны на внутреннее потребление.

Опираясь на китайский пример, 22 сентября Хонеккер написал всем первым секретарям своей партии, лидерам местных партийных организаций по всей ГДР. Он проинформировал их о том, что настало время «задушить» в стране «враждебную деятельность». Его решительная позиция была впервые протестирована в Лейпциге в понедельник 25 сентября. В тот день демонстранты начали в первый раз маршировать по многополосной кольцевой дороге вокруг старого средневекового центра Лейпцига; загруженное кольцо было выбрано в качестве маршрута по умолчанию из-за того, что ранее полиция успешно блокировала улицы вокруг церкви Святого Николая.

Выбор кольцевой дороги в Лейпциге стал судьбоносным решением. Наметилось своего рода состязание: марширующие стремились пройти как можно дальше по кольцу, а силы безопасности пытались их остановить. Силами правительства в разворачивающемся сражении за кольцо командовал лоялист Хельмут Хаккенберг – шестидесятитрехлетний второй секретарь лейпцигской партийной организации. Известный сторонник жесткого курса, он участвовал во Второй мировой войне и отсидел в советском лагере для военнопленных. Хаккенберг прикрывал своего начальника – первого секретаря района, шестидесятипятилетнего Хорста Шумана. Шуман был нездоров, несколько раз брал длительный больничный отпуск и даже просил полностью освободить его от обязанностей, но семидесятисемилетний Хонеккер не желал ничего слышать. Думая о себе, Хонеккер не хотел создавать прецедент, когда партийный лидер был бы отправлен в отставку из-за возраста и по состоянию здоровья. В результате Шуман сохранил пост, но часто отсутствовал в самый неподходящий момент, что сказалось на способности местных партийных лидеров избавиться от демонстрантов из церкви Святого Николая.

Болезнь Шумана была не единственным препятствием, стоявшим перед Хаккенбергом и другими лейпцигскими лоялистами. На 7 октября власти запланировали празднования сороковой годовщины образования ГДР. Хонеккер всегда пользовался возможностью представить ГДР на мировой сцене и пригласил в Восточную Германию немало иностранных высокопоставленных лиц и журналистов, чтобы те посмотрели парады, посетили приемы и послушали речи. Приближающаяся годовщина ставила спецслужбы страны в щекотливое положение. С одной стороны, Восточный Берлин требовал от Хаккенберга закрутить гайки и сдержать протесты до 7 октября. С другой стороны, чрезмерная жесткость по отношению к оппозиционерам могла вынудить высокопоставленных лиц отменить поездку, а иностранных журналистов – рассказать вместо юбилея о репрессиях. Как позже объяснял один член Политбюро, «мы не хотели делать поспешных шагов, потому что нам не нужны были столкновения накануне сороковой годовщины – их не слишком благосклонно восприняли бы за рубежом».

В понедельник 2 октября примерно десять тысяч марширующих демонстрантов выдвинулись на кольцевую дорогу, и Хаккенбергу нужно было придумать, как разогнать их, не поставив при этом под угрозу празднования, до которых оставалось пять дней. Он выставил подконтрольных ему сотрудников сил безопасности с дубинками, собаками, в шлемах и со щитами, но не стал прибегать к более решительным мерам. Политбюро позже узнало, что это устрашение сработало; Хаккенберг остановил продвижение активистов по кольцевой дороге. Впрочем, усугубление конфликта имело свои последствия. Члены партийного военизированного отряда, призванные участвовать в операции 2 октября, отказались выйти на дежурство.

Чтобы мотивировать своих людей и устрашать демонстрантов в будущем, партия поручила местной газете Leipziger Volkszeitung[16]16
  Лейпцигская народная газета.


[Закрыть] напечатать 6 октября «письмо в редакцию», якобы от командира одного из военизированных отрядов. В письме под заголовком «Хватит терпеть ненависть к государству» заявлялось, что силы безопасности готовы защищать социализм в ГДР «с оружием в руках». На праздничный день 7 октября Хонеккер приказал обеспечить «точное, организованное и скоординированное сотрудничество, а также надежное распространение информации между органами охраны правопорядка, силами безопасности и их партнерами». Эти инструкции привели к насилию в ряде городов не только Саксонии, но и других частей ГДР, в результате чего многие демонстранты получили серьезные ранения; один активист в Восточном Берлине едва не скончался.

Вечером 7 октября произошли ожесточенные столкновения между силами безопасности и демонстрантами не только в Восточном Берлине, но и во многих других городах страны. На фото – полицейские разгоняют протестующих в Карл-Маркс-Штадте. (BStU, MfS, Ast. Chemnitz, Abt. XX. Nr. 2734, Fo.3)

В самом Лейпциге меры безопасности были приняты задолго до празднований: диссидентов задерживали, а подозрительных нерезидентов не пускали в город. Окружающие районы получили инструкции не позволять местным нарушителям спокойствия выехать в Лейпциг. В Восточной Германии эти события не освещались СМИ ввиду отсутствия свободной прессы. Вместо этого газеты празднично отчитались о прошедшем по заранее утвержденному сценарию отмечании сорокалетия ГДР. Подконтрольные государству СМИ также в очередной раз похвалили решительные действия китайской армии на площади Тяньаньмэнь и отметили, что первый заместитель председателя госсовета КНР Яо Илинь почтил ГДР своим присутствием, прилетев на празднования 7 октября.

Ситуация достигнет кульминации в понедельник 9 октября. Вопреки ожиданиям Хонеккера, решение режима об эскалации насилия в сентябре и начале октября лишь усилило намерение жителей Лейпцига взять кольцо под свой контроль. Одна лейпцигская домохозяйка позже объясняла, почему она участвовала в марше 9 октября: «Каждый понедельник был хуже предыдущего. Государство позволяло себе все больше и больше насилия. Силы безопасности вели себя всё жестче. Было понятно, что переломный момент близок». Она чувствовала, что пришло время присоединиться и ей. Другая женщина приняла решение примкнуть к маршу 9 октября именно потому, что режим повел себя столь жестоко по отношению к оппозиции во время юбилея: «Я пришла в ужас, потому что и представить себе не могла, что “страна рабочих и крестьян” будет так избивать собственных рабочих, как она это делала 7 и 8 октября. Я была в ярости». Подъем народного гнева был очевиден даже сторонним наблюдателям. Дипломаты из США, сообщая в Вашингтон о событиях в ГДР не только из посольства в Восточном Берлине, но и из самого Лейпцига, заключили, что 9 октября соберется огромная толпа из-за применения силы двумя днями ранее.

Давнее недовольство жителей Лейпцига упадком своего города и плохой экологией наложилось на тот шок, которым для них обернулись кризис эмиграции и насилие на улицах городов Саксонии. Протестное движение в Лейпциге из маргинального переросло в массовое. Небольшая смелая группа активистов, которая невольно вынесла протест за пределы стен церкви Святого Николая, создала публичное пространство для выражения недовольства на открытом воздухе вечером каждого понедельника. А это, в свою очередь, дало начало масштабным маршам. Правящий режим, ответивший насилием и при всякой возможности без меры восхвалявший жесткое подавление волнений на площади Тяньаньмэнь в Китае, не только не смог остановить рост оппозиционного движения, но, напротив, подтолкнул к нему новых людей. Вопрос теперь состоял в том, что власть станет делать во время решающей битвы за кольцо 9 октября.

Глава 3
Битва за кольцо

Революции бывают жестоки не только к диктаторам, но и к документам. После краха восточногерманского режима люди бросились расследовать его преступления. Исследователи прочесывали архивы бывшей ГДР, но не находили в них отчетов, связанных с применением насилия. Особенно были заметны пробелы в архивах, содержавших подробности официальных планов действий вечером 9 октября в Лейпциге. Впрочем, осталось достаточно свидетельств, позволяющих хотя бы в общих чертах обрисовать то, как партия планировала остановить марш и удержать контроль над кольцевой дорогой.

К 9 октября еще три церкви в шаговой доступности от кольцевой дороги (церковь Святого Михаила, Реформатская церковь и церковь Святого Фомы) согласились проводить молебны в 17 часов – то есть тогда же, когда начинался первоначальный молебен в церкви Святого Николая. Расширение географии молебнов означало больше маршей. Соответственно, предполагалось, что демонстрации 9 октября достигнут невиданных масштабов, но никто не знал, насколько большими они будут. В понедельник 25 сентября в марше участвовали, предположительно, от шести до восьми тысяч человек. В понедельник 2 октября число участников уже приближалось к десяти тысячам.

Партия усилила подготовку в ответ. Перед празднованием сорокалетней годовщины образования ГДР 7 октября глава лейпцигского Штази Манфред Хуммич с досадой говорил своим подчиненным о том, как эта годовщина «мешает нам принимать решения. Мы не можем действовать так, как хотим. Нам нельзя использовать все доступные средства», чтобы остановить марширующих. Однако центр Восточного Берлина стал зоной боевых действий почти сразу же, как только закончились плановые мероприятия 7 октября. Органы госбезопасности применяли силу, чтобы разогнать несанкционированные демонстрации не только там, но и по всей Восточной Германии. Только за первые восемь дней октября было арестовано свыше трех тысяч человек. Теперь, накануне первого понедельника после годовщины, западногерманские телеканалы отмечали гораздо более грубый тон в общении Восточной Германии с иностранными журналистами. Цель, очевидно, заключалась в том, чтобы отвести все любопытные взгляды от ГДР и особенно Лейпцига, пока там не начался немецкий Тяньаньмэнь.

То, что режим партии СЕПГ имел возможность устроить нечто сопоставимое с событиями на площади Тяньаньмэнь, не вызывает сомнений. В подконтрольных партии вооруженных силах несли службу примерно 600 000 человек. Даже если бы некоторые из них ослушались приказа и отказались стрелять в демонстрантов, перспектива конфронтации с этой силой вселяла ужас. Если бы вечером 9 октября на улицы вышли 50 000 человек (максимальное число по оценке партии), режим все равно теоретически мог выставить нескольких вооруженных солдат против каждого участника протеста. Вопрос был не в том, способен ли режим СЕПГ сокрушить марш, а в том, станет ли он это делать.

В тот судьбоносный вечер режим расставил часть своих вооруженных сил в Лейпциге, приказав им силой не дать протестующим занять всю кольцевую дорогу. Цель состояла в том, чтобы подавить поднимающуюся революцию в обстановке максимальной секретности, что позволило бы смягчить ущерб для международной репутации ГДР. Сохранить молчание своих СМИ было нетрудно, ведь в начале октября они уверенно контролировались государством[17]17
  Эрих Хонеккер считал газеты ГДР чуть ли не своим личным хобби и тратил немало сил на то, чтобы события освещались так, как этого хотел лично он. Результаты были вполне наглядны: так, одна газета, опубликовавшая материалы о торговой ярмарке в Лейпциге, напечатала больше сорока фотографий Хонеккера в одном номере.


[Закрыть]. Если каким-то свидетельствам битвы за кольцо и суждено было добраться до внешнего мира (главное – до западных телеканалов), то ими оказались бы сделанные тайком и с огромным риском фотографии и видеозаписи, которые затем контрабандой вывезли бы из страны. Поэтому режим также задался целью не подпустить 9 октября к Лейпцигу лиц, имеющих видеокамеру или даже просто связи с западными медиа. В результате не только иногородние репортеры, но и иностранные журналисты, работавшие в ГДР, опасались приезжать в Лейпциг (а если все-таки решались, то выпроваживались из города полицейским эскортом).

Планы властей по прекращению протестов можно было разделить на четыре части. Во-первых, Национальная народная армия успела подготовиться к столкновениям в Лейпциге после того, как отслужила резервной силой в Дрездене. Точные подробности достоверно не известны, но в рамках подготовки солдаты, по-видимому, получили боевые патроны и противогазы. Начальник полиции Лейпцига Герхард Штрассенбург позже скажет, что не знал, как именно и почему была вовлечена армия, и что сам он не запрашивал ее присутствия; более того, его единственной целью той ночью было предотвращение насилия. Это заявление Штрассенбурга совпадает с утверждением другого второго секретаря партии в Лейпциге – Роланда Вётцеля, по словам которого, никто в округе не имел полномочий отдать приказ на выдвижение армейских частей. Их присутствие в Лейпциге наверняка было следствием распоряжения кого-то из Берлина, заключал он.

Вторая часть – Штази – тоже вела обширную подготовку как в своей штаб-квартире в Берлине, так и в лейпцигском управлении. Министр госбезопасности Эрих Мильке лично присутствовал на стратегическом совещании, которое проходило в Берлине в воскресенье 8 октября. После заседания он отправил ответственным подчиненным длинную телеграмму с инструкциями. Тем сотрудникам Штази, которые имели разрешение на ношение оружия, он поручил немедленно вооружиться и ждать дальнейших указаний. Он призвал разнообразные группы так называемых «неофициальных сотрудников» Штази или агентов дежурить в массовом порядке. Также он проинструктировал профильные организации обновить списки политически нежелательных лиц, то есть тех, за кем следовало наблюдать, при необходимости не давая им участвовать в марше. Лейпцигский список позволяет понять, кто есть кто в местном протестном движении. В нем много активистов церкви Святого Николая, включая Уве Швабе и Кристофа Воннебергера. Катрин Хаттенхауэр уже находилась в тюрьме, так что Штази не посчитало необходимым вносить ее в список. Но Мильке и этого показалось мало. Также его беспокоил риск того, что демонстранты могут получить доступ к оружию Штази, поэтому он распространил инструкции о необходимых мерах безопасности. Он также приказал своему министерству воспрепятствовать работе иностранных корреспондентов. Узнав об этом, западногерманский телеканал ARD сообщил, что город Лейпциг полностью закрыт для журналистов. Вдобавок к инструкциям Мильке была подготовлена живая трансляция с камер, установленных на лейпцигских крышах, – чтобы партийные боссы в Восточном Берлине могли в реальном времени наблюдать за тем, как развиваются события.

Третья и четвертая составляющие плана властей (полиция и военизированные отряды) тоже имели свои инструкции на 9 октября. Различие между полицией и военизированными отрядами было несущественным, поскольку партия в конечном счете контролировала и тех и других точно так же, как она контролировала армию и Штази. Однако во время выполнения операций эти организационные структуры были разделены; Народная полиция (давно существующая структура) отчитывалась министерству внутренних дел под руководством Фридриха Диккеля (который, естественно, тоже являлся членом партии). В отличие от полиции, военизированные отряды («боевые группы», как их еще именовали) приходилось созывать специально. Власти не были уверены в том, сколько их членов выйдет на дежурство и насколько хорошо они окажутся подготовлены.

Наконец, помимо этих четырех ветвей собственных сил безопасности, в ГДР имелось приблизительно 380 000 советских солдат, расквартированных по всей стране. К октябрю 1989 года Горбачев успел проявить себя как сторонник мирных реформ. Однако в СССР оставалось немало партийных и военных лидеров, несогласных с его подходом невмешательства к изменениям в Восточной Европе. Позже некоторые из них станут участниками заговора против него. Таким образом, было маловероятно (хотя и не исключено), что вопреки воле Горбачева 9 октября советские войска в Восточной Германии вмешаются в события. Советский посол и де-факто проконсул в Восточной Германии Вячеслав Кочемасов позже утверждал, что он был настолько обеспокоен в тот день, что позвонил командующему советскими войсками в ГДР Борису Снеткову. Посол якобы сказал Снеткову, чтобы в ту ночь он держал своих солдат в казармах. Кочемасов говорил, что Москва его поддержала, но лишь на следующий день. И даже хотя Горбачев не был настроен воинственно, он вряд ли бросил бы немецких союзников. Короче говоря, предполагалось, что Советы не станут лезть в лейпцигский конфликт, но гарантировать этого никто не мог.

Эрих Хонеккер, со своей стороны, дал силам безопасности четкие всесторонние инструкции. Он проинформировал первых секретарей партии, включая Гельмута Хаккенберга, как исполняющего обязанности первого секретаря в Лейпциге, что «следует ожидать новых беспорядков. Их нужно подавлять в зачатке». За день до марша, в воскресенье 8 октября, Хонеккер встретился с ключевыми лидерами партии, чтобы подытожить планы по достижению поставленной цели. На их собрании, по-видимому, присутствовали все лидеры СЕПГ из сферы государственной безопасности, включая все еще возмущенного Эгона Кренца. Если верить косвенным свидетельствам, Хонеккер попросил Кренца – начальника ЦК партии по вопросам безопасности – отправиться в Лейпциг. Похоже, что из-за этой просьбы Кренц запаниковал и позвонил Кочемасову, чтобы конфиденциально попросить совета. Кренц якобы сказал, что опасался, как бы его не сделали козлом отпущения. После немецкой Тяньаньмэнь Хонеккер мог бы избавиться от надоедливого кронпринца, обвинив во всем Кренца и лишив его власти, чтобы после кровопролития заслужить расположение общества. Кочемасов плохо помнил их разговор, но все-таки отмечал: «Я понимал, почему он [Кренц] позвонил мне… Он прекрасно знал, что основной удар был нацелен на него». Хонеккер не зря опасался Кренца. По всей видимости, на встрече 8 октября Кренц с глазу на глаз переговорил со всеми партийными лидерами о том, чтобы начать планировать заговор против Хонеккера.

Не решаясь начать переворот немедленно и, возможно, не видя способа отказать Хонеккеру, не попав при этом под подозрение, Кренц избежал поездки в Лейпциг, но решал разнообразные вопросы безопасности из своего кабинета в Восточном Берлине. Например, он получил список подготовительных работ от Хаккенберга, которому из-за болезни первого секретаря Лейпцига той ночью придется руководить операцией в качестве ответственного за «районное командование» развертыванием сил. Хаккенберг сказал Кренцу, что он решил прибегнуть к новой идее. Вдобавок ко всему прочему, утром 9 октября до пяти тысяч представителей «общественных сил», то есть членов партии и доверенных лиц, должны будут согласно полученным инструкциям заполнить церковь Святого Николая. Их целью было не дать активистам и их сторонникам участвовать в пятичасовом вечернем молебне.

Словом, 9 октября были задействованы армия, Штази, полиция, «боевые группы» и сами партийные лидеры. Под командованием партии собрались и ждали приказа многочисленные вооруженные силы. Точное число бойцов неизвестно, но, по всей видимости, одних только солдат там было около 1500.

Было вовлечено неизвестное количество агентов и сотрудников Штази. Более трех тысяч полицейских вышли на дежурство. Больше половины из них были не из Лейпцига и поэтому не мучились бы сомнениями в случае приказа атаковать демонстрантов. Это демонстрировало, что СЕПГ усвоила уроки Тяньаньмэня – там местные солдаты отказывались стрелять по толпе, в которой могли оказаться их друзья и близкие. Вместо них в Пекин привезли войска из других районов Китая, результатом чего стало кровопролитие. Наконец, примерно шестьсот членов партийных военизированных организаций дополнили пять тысяч членов партии и их сторонников, которым приказали набиться в церкви. Все эти силы имели в своем распоряжении широкий арсенал снаряжения и оружия: бронетехнику, собак, тяжелые пулеметы, боевые патроны, слезоточивый газ и водометы. Был припасен и несмываемый цветной спрей, чтобы обливать им из водомета демонстрантов для их последующей идентификации и ареста. По некоторым сообщениям, больницам рекомендовали подготовиться к последствиям подавления мятежа. Конюшни на большом участке земли в близлежащем Марклеберге, которые использовали как камеры для заключенных после годовщины 7 октября, вновь были подготовлены для содержания людей вместо лошадей. В ночь с 7 на 8 октября сотрудники сил безопасности запихивали по десять заключенных в узкие стойла и оставляли их там на ночь.

В общем и целом план выглядел так: как говорил Штрассенбург (глава полиции Лейпцига), его силы должны были разгонять любые скопления людей начиная с 10 утра. Если бы это не сработало, полиции следовало прервать любую демонстрацию, которая бы сформировалась в районе церкви Святого Николая сразу после окончания понедельничного молебна – примерно в 6 вечера. Если бы кто-то все равно смог объединиться и направиться к кольцевой дороге, то от сил безопасности требовалось «не допускать никакого движения в направлении к центральному вокзалу», а наоборот – «вынуждать людей идти назад».

Штрассенбург подтвердил 9 октября, что полиция получила разрешение «использовать любые меры», необходимые для выполнения этой задачи. Письменные инструкции, утвержденные министром внутренних дел Диккелем, повторяли, что «подрывные действия у церкви Святого Николая (как точки старта) должны пресекаться, равно как и другие провокации и нарушения», а полиция должна «бескомпромиссно с ними бороться». В инструкциях также шла речь о раздаче боевых патронов, обеспечении медицинской помощи и местах, куда должны были свозиться задержанные. Помимо этих письменных инструкций, отдельные полицейские слышали, как их начальство говорило, в сущности, следующее: «Сегодня решится, кто победит: они или мы».

Среди тех, кто это слышал, были и призывники – новобранцы могли нести срочную службу и в специальных отрядах для подавления беспорядков. Некоторые были настолько расстроены происходящим, что находили способ предупредить живших неподалеку родственников и друзей – или сбежав из казарм (несмотря на запрет их покидать), или передав сообщение. Призывник Сильвио Рёслер, например, позже описывал, как 9 октября он услышал на сборе в 11 утра, что этот день будет «сравним с событиями на Тяньаньмэнь в Китае». Для мотивации призывников на том сборе заставляли смотреть на фотографию сильно обгоревшего полицейского, якобы сделанную во время дрезденских беспорядков. «Девиз был “Они или мы”. Командиры пользовались устрашающей пропагандой, чтобы испугать нас», – вспоминал Рёслер. Он предупредил свою семью в Лейпциге, что «есть приказ стрелять» и что им лучше «не вылезать». Уве Хемниц – еще один призывник из Лейпцига – передал своему брату, что «все выглядит очень серьезно». А жителей Лейпцига Гизелу и Вольфганга Редера сын предупредил по телефону о том, что «артиллерия на подходе» и отдан «приказ стрелять». Также и Йенс Иллинг – призывник, помогавший распределять оружие и патроны, – сказал родителям, что «сегодня, 9 октября, случится худшее, оставайтесь дома». Его часть получила «приказ не допустить демонстрации, разогнать ее»; также им говорили, что «сегодня решится, они или мы». Выполняя приказы, Иллинг затем раздал офицерам 9-миллиметровые пистолеты Макарова с по меньшей мере двумя магазинами боевых патронов каждому. Ходили слухи, что эти офицеры будут целиться в головы тех призывников, которые вечером откажутся подчиняться. Также Иллингу приказали заполнить грузовики ящиками с автоматами Калашникова, что он и сделал.

Город охватил страх. Иоганнес Рихтер – служитель церкви, занимавший шестую строчку в составленном Штази списке самых неблагонадежных лиц Лейпцига, – написал в своем календаре на странице 9 октября: «Страх. Что случится? Китайское решение». Фюрер позже описал преобладавшую в тот день атмосферу как «похожую на гражданскую войну». Пытаясь предотвратить кровопролитие, Вальтер Фридрих – лейпцигский профессор, лично знакомый с Кренцем, – решил поехать в Восточный Берлин, чтобы попробовать убедить его принять меры. Профессор вез с собой двадцатистраничное письмо, адресованное Кренцу, в котором утверждал, что Хонеккеру пора уйти. Фридрих вручил это письмо Кренцу лично из-за срочности, а также потому, что если бы агенты Штази вскрыли его в почтовом отделении, то вряд ли с пониманием отнеслись бы к его содержанию. В письме Фридрих предсказывал, что, «если сегодня будут приняты ошибочные решения… они могут привести к быстрому падению социализма в ГДР». Кренц принял Фридриха утром 9 октября и дал понять, что некие «мы» действительно уже подумывают о «внесении изменений в руководство ГДР».

Фридрих был не единственным влиятельным жителем Лейпцига, который активно пытался остановить кровопролитие. В городе начали появляться самодельные растяжки, призывавшие к ненасилию; одну из них, желтого цвета, вывесили у церкви Святого Николая примерно в 15:30. Текст на растяжке призывал толпу сохранять спокойствие: «Люди, воздержитесь от бессмысленного насилия, держите себя в руках, оставьте камни лежать на земле». Курт Мазур – дирижер оркестра Гевандхауз – в том же духе обратился к лидерам партии. В тот судьбоносный понедельник музыкант организовал встречу с тремя секретарями партии (коллегами Хаккенберга, но в тот вечер – его подчиненными, ведь он был временно исполняющим обязанности руководителя), а также актером Берндом-Луцем Ланге и теологом Петером Циммерманом. По всей видимости, в тот момент Мазур еще не знал, что Циммерман являлся агентом Штази. Эти шестеро, включая Циммермана, согласились публично призвать стороны к диалогу. Своим призывом к ненасилию, который стал известен как «Обращение шестерых», они надеялись убедить жителей Лейпцига воздержаться от применения силы на улицах тем вечером.

Самый же удачный пример ненасильственного сопротивления, однако, на счету Воннебергера и сотрудничавших с ним активистов. Их ужасала перспектива кровопролития – и вдохновлял пример американского лидера борцов за гражданские права Мартина Лютера Кинга (особенно им восхищался Воннебергер), поэтому они пытались найти способ предотвратить насилие. Они решили напечатать десятки тысяч листовок на ручном мимеографе в приходе Воннебергера с призывом воздержаться от применения силы. Текст листовки выражал сожаление о том, что «в последние недели во многих городах ГДР демонстрации заканчивались насилием». Признавая свой страх, авторы листовки тем не менее призывали демонстрантов сохранять спокойствие. «Насилие всегда порождает насилие. Насилие не решает никаких проблем». Обещая считать «партию и государство ответственными» за их действия, составители листовки заключали: «Сегодня в наших силах остановить дальнейшую эскалацию насилия». Чтобы обойти церковные правила, запрещавшие использовать печатное оборудование для сторонних целей (а именно этим они и занимались), Воннебергер разместил внизу страницы смехотворную подпись: «Для внутреннего пользования церкви». Затем Воннебергер и диссиденты вручную печатали листовки сорок часов подряд – всего больше тридцати тысяч. Поскольку последняя демонстрация привлекла десять тысяч участников, казалось, что на этот раз тридцати тысяч листовок должно хватить. После этого активисты начали раздавать их на улицах, несмотря на всё прибывающие силы безопасности и риск ареста.

Едва ли не единственное, в чем можно было не сомневаться 9 октября, – это то, что вечером произойдет столкновение. Открытыми оставались вопросы о том, каковы будут его последствия и смогут ли те, кто живет за пределами города, увидеть фотографии или видеокадры событий. Покуда власть занималась своими приготовлениями, крошечная тайная группа контрабандистов занималась своими. Годами, сильно рискуя, они делали, а затем вывозили из ГДР аудио– и видеозаписи преступлений режима: как против окружающей среды, так и против собственных граждан. Они знали, что 9 октября станет для них крупнейшим вызовом.