Текст книги "Место преступления – тело. Судмедэксперт о подозрительных смертях, вскрытиях и расследованиях"

Рядом с моргом стояли грузовики-холодильники, в них хранились тела, извлеченные из братских могил и ожидающие экспертизы. Когда я прибыла на место, антропологи уже раскопали две братские могилы. Это кропотливый процесс: на обнаружение скрытых могил ушли месяцы, а на обнаружение тел – недели. В этом деле необходима точность: тела были для нас важнее артефактов, извлеченных из пирамид. На их восстановление требовалось много времени и терпения, а трудились над ними далеко не патологи со скальпелями, а антропологи с кистями и лопатками.

Раскопки оказались трудным делом, и уровень сложности зависел от того, первичная ли перед нами могила (место, где тела захоронили сразу после смерти) или останки из второго, третьего захоронения – когда первичную могилу разрушал экскаватор, тела из нее сваливались кучей в огромную вырытую яму в стороне, а затем укрывались чем-то. Антропологи рыли траншею вокруг места захоронения, чтобы обозначить границы, в пределах которых лежали останки, а затем принимались медленно очищать тела, сваленные кучей.

При обнаружении тела, его части или какого-либо предмета используется стандартная система. Каждой улике присваивается номер. Как только антропологи нанесут номера на каждую найденную улику на месте преступления, все находки отправляются в отдельные мешки для тел, на которые тоже наносится номер. Мешки доставляются на «склад», например, в грузовики-холодильники, и отправляются по очереди в морг, где ожидают экспертизы. В Тузле наши ресурсы были ограничены, поэтому тела приходилось сваливать одно на другое в холодильниках. Тревожное зрелище, когда открываешь дверцу впервые, но нам было важно сохранить тела, чтобы извлечь из останков как можно больше информации. Обычно чем сильнее разложение, тем сложнее установить личность погибшего и причину смерти. Но процесс тот же, что и всегда, будь это ножевое ранение в Глазго, стрельба в Дублине или массовое захоронение в бывшей Югославии.

На ранних этапах извлечения тел из братских могил упор делался на то, чтобы доказать, что солдаты погибли в результате военного преступления. Трупов было очень много – мы боялись, что никогда не сможем опознать все останки. Мы должны были убедиться, что заметили каждую мелочь на теле, – в будущем это помогло бы при опознании.

На большинстве тел, которые я исследовала в течение нескольких лет, были следы огнестрельных травм, но не всегда. Состояние тел частенько затрудняло проведение экспертизы. Могилы могли быть вырыты за годы до того, как мы их обнаружили, поэтому многие тела уже серьезно разложились.

Состояние тела в некоторой степени зависело и от того, лежало ли оно на дне могилы или наверху: положение влияет на скорость разложения, а значит, и на возможность установить точную причину смерти.

Обычно я начинаю исследование тела с головы и спускаюсь к ногам, отмечая по пути все особенности и детали, которые могут помочь при опознании. Описываю в отчете одежду погибшего, затем изучаю тело на предмет внешних повреждений, особенно обращая внимание на те, которые могли бы привести к смертельному исходу. В ходе рассмотрения массовых смертей мы начинали с предположения о том, что смерти случились не по естественным причинам, и его нужно было доказать. Второе предположение: солдаты погибли при расстреле. Однако, разумеется, только после вскрытия судмедэксперт в состоянии это подтвердить или опровергнуть.

К вскрытию этих тел я отнеслась точно так же, как и в случаях обычных убийств. По завершении предварительного обследования я осматривала одежду на предмет дыр, которые могли бы указать на то, что человек погиб от пулевого ранения. Затем так же осматривала поверхность тела на наличие отверстий, чтобы найти места, где пуля могла войти и выйти. Делала рентген, чтобы проверить, не осталась ли пуля в теле, и уже потом проводила вскрытие в поисках внутренних повреждений.

Однако здешние условия выходили за все рамки обычности: одежда была серьезно повреждена или отсутствовала, тела сильно разложились, кожа отслаивалась, многие повреждения были вызваны вскрытием могил или массовым перемещением покойных в другое место захоронения, вторичную могилу. Кроме того, рентгеновский аппарат, флюороскоп, не работал во время моих поездок, что ограничивало возможность увидеть металл внутри тел. Впрочем, я уже проводила вскрытия эксгумированных тел на кладбищах, в сараях и полях, в авиационном ангаре, поэтому сложности, с которыми мне пришлось столкнуться в импровизированном морге, не помешали сделать все от меня зависящее.

Мы снимали и детально изучали одежду, составляли полное ее описание, вплоть до количества пуговиц и цвета ниток, использованных для их пришивания. Также мы по возможности фиксировали любые повреждения, которые могли быть связаны с травмами. Например, проверяли, не указывало ли что-то на применение повязок на глаза и ли ограничение подвижности. Тела были разными: от серого цвета покойников до скелетных останков, что затрудняло обнаружение повреждений, которые могли повлечь за собой смерть.

Не имея при себе рентгеновского аппарата, я искала на костях повреждения, которые могли быть оставлены пулями, и, поскольку внутренние органы уже стали однородной мягкой субстанцией, ощупывала ткани на предмет застрявших в них пуль.

Иногда мне везло, и я находила зеленые следы, что свидетельствовало о нахождении поблизости пули, покрытой медью. В некоторых случаях, особенно при травме головы, повреждение кости выглядело довольно типично для пулевого ранения, и я с уверенностью могла заявить, что это и есть причина смерти, даже если пули не обнаруживалось. Однако гораздо чаще не было достаточных доказательств, чтобы установить окончательную причину смерти, и мне приходилось помечать эти дела грифом «неустановленная причина смерти». Приятного мало, зато честно.

Некоторые следователи, назначенные ООН, чтобы определять, случилось ли военное преступление или нет, считали, что все это бесполезно и может лишь нанести ущерб делу. Однако мы с коллегами полагали: даже если установить, что какой-то небольшой процент погибших умерли в результате пулевых ранений, сопутствующих обстоятельств и результатов вскрытия будет достаточно, чтобы подтвердить версию военного преступления.

В течение следующих лет, пережив ту поездку, я продолжила работу с ООН, поддерживая их в борьбе с военными преступлениями на территории бывшей Югославии. Условия в Високо и Загребе оказались значительно лучше по сравнению с Тузлой, там даже было электричество. Работа не поменялась: все задокументировать, постараться установить личности погибших и выяснить причину их смерти. В любое время в морге можно было встретить до шести работающих судмедэкспертов разных национальностей, а также около дюжины антропологов.

Со временем мы стали находить тела в худшем состоянии: многие почти разложились, а иногда обнаруживались только кости, так что требовалось огромное количество антропологов, чтобы установить личность по останкам, определить пол, возраст, – мы нуждались в любых зацепках.

Несмотря на условия работы и невероятную горечь из-за того, чему мы стали свидетелями, у нас было общее дело: опознать погибших в надежде, что удастся восстановить справедливость. У нас были описания пропавших без вести в ходе войны, предоставленные родственниками, и антропологи сверяли свои находки с нашими файлами. Время от времени у нас появлялась «потенциальная личность погибшего». Вот она, суть той работы для меня: вернуть тело семье.

В Високо нас поселили у местных. В доме обычно жили только женщины и дети, мужчины отсутствовали, большинство считалось погибшими. Женщины ценили нашу работу и хотели о нас заботиться. Несколько раз подряд я останавливалась в одной и той же семье. Не думаю, что причина была в их симпатии ко мне, – языковой барьер позволял нам разве что кивать и улыбаться друг другу. Однако я не занимала много места и отказывалась от завтраков, поэтому на мое содержание не уходило много денег, а для этих женщин каждая копейка была важна, ведь они жили без мужчин и пытались выжить. Ситуация устраивала всех нас.

Не знаю, сколько семей получили тела, в любом случае, мы делали все возможное. С тех пор, как в нашей работе появился анализ ДНК, удалось идентифицировать тысячи тел из братских могил.

Анализ ДНК теперь широко используется для опознания тел. Сегодня результаты приходят быстро, анализ эффективен и, что важно, ставит точку в вопросе о личности погибшего. Однако, к сожалению, сделать его возможно не всегда, особенно в случае крайней необходимости. Все еще возникают проблемы с сильно разложившимся телами и найденными скелетами, а также телами, вытащенными из пожаров.

Когда я стала судмедэкспертом, в 1985 году, анализ ДНК не входил в наш инструментарий для опознания личности убитого. Впервые его использовали в ходе расследования одного из уголовных дел в конце 1980-х годов в США.

Все были очень взбудоражены новостью о появлении технологии, которая произвела революцию в уголовных расследованиях. Однако нашлись и скептики, и я была в их числе. Лаборатории судебной медицины потребовалось большое количество крови и тканей для создания профиля, и все для чего? В самом начале эти манипуляции не слишком помогали в расследовании убийств, но уже через пару лет мы все оценили новую технологию, особенно в случаях изнасилований и убийств, связанных с сексом.

Обычно профиль ДНК создается из генетического материала ядра клетки. Половина этого материала передается от матери, другая половина от отца, а это значит, что личность можно установить, сравнив полученный профиль с профилем родителей, братьев, сестер или детей человека. Иногда ядерная ДНК может не присутствовать в нужном количестве для создания профиля. Трудности возникают, когда тело сильно повреждено огнем, в случае со старыми останками или костями – ядерную ДНК при этом выделить нельзя. Тогда можно извлечь митохондриальную ДНК. Это генетический материал, передающийся от матери в клеточном материале, который окружает ядро яйцеклетки; сперма – это ядро без иного клеточного материала.

Митохондрии – это органоиды внутри клетки, их много, а значит, ими можно воспользоваться при недостатке материала из клеточного ядра. Они присутствуют в волосах, зубах и костях, и во многих ситуациях только ими мы и располагаем. Это позволит опознать вас по материнской линии. У вас, ваших братьев и сестер, вашей матери и ее братьев и сестер одна и та же митохондриальная ДНК. Она не такая же уникальная, как ядерная ДНК, по которой можно установить исключительно вашу личность, но даже на таком уровне опознание пройдет успешно, особенно если на опознании значится только одно тело. Точно так же ДНК Y-хромосомы передается от отца к сыну и может быть полезна для опознания мужчины при отсутствии полного профиля ядерной ДНК.

Это не моя область знаний, и хотя я разбираюсь в науке, лежащей в основе этого, все равно не понимаю, как высчитываются проценты достоверности анализа. По крайней мере, я знаю, что такое группа крови и как она работает. Существует восемь групп крови[25]25
  Вероятно, автор имеет в виду резус-фактор: четыре группы с резусом + и четыре с резусом —. – Прим. ред.


[Закрыть], наиболее распространенной из которых является O+. Людей с такой группой чуть менее 40 % в Великобритании и чуть менее 50 % в Ирландии. Следующая группа A+, и так далее. У большинства резус-фактор положительный, таких людей около 85 %. До использования анализа ДНК эти показатели принимались судом в качестве доказательств в пользу предположения о личности убитого; разумеется, все упрощалось, если у убитого резус-фактор был отрицательный, ведь таких всего 15 % населения. Определение группы крови – куда более сложный процесс, ведь существуют еще подгруппы, но в былые времена судам этого хватало, чтобы подтвердить личность человека или связать кого-то с преступлением. Оглядываясь назад, теперь мы понимаем, что такая система не выдерживала никакой критики.

На сегодняшний день анализ ДНК значительно повысил нашу уверенность при опознании погибшего. Несмотря на это, судмедэксперты стараются осторожно формулировать свои показания в суде; никогда не скажут с непоколебимой уверенностью, что в морге определенный человек, но могут заявить, например: вероятность того, что ДНК принадлежит кому-то другому, стремится к нулю.

Методы, используемые для получения профиля ДНК, со временем совершенствовались, и теперь есть шанс создать профиль из одной-единственной клетки. В реальности судебно-медицинские расследования находятся на той стадии, когда возможно создавать профиль ДНК из нескольких клеток, взятых при одном лишь прикосновении к человеку: больше нет необходимости для этого использовать жидкости, такие как кровь или сперма.

Это означает, что нам нужно крепко задуматься, прежде чем прикасаться к телу на месте преступления.

Что важнее в конкретной смерти? Установить личность погибшего или причину, по которой он умер? Или собрать улики, которые помогут узнать, кто убийца?

Прежде чем мы вмешаемся в улики, нам важно обсудить стратегию. Это дело о сексуальном насилии? Если так, то на теле должна остаться сперма или другие биологические жидкости, которые мы можем взять на анализ. В случаях, когда человека задушили руками, можно постараться взять ДНК с шеи погибшего. Если тело перемещали после смерти в попытке скрыть преступление, убитого могли брать за руки и за ноги. Вся команда экспертов, и я в их числе, делает все возможное, чтобы наша ДНК не попала на тело, для этого мы носим защитные комбинезоны и маски. Эффективность и доступность анализа ДНК значительно повысились, и мы благодарны лабораториям судебной экспертизы за их усилия, которые теперь позволяют установить личность погибшего за день.

В Дублине в 1981 году в ночь святого Валентина произошел пожар в ночном клубе Stardust. Погибло 48 молодых людей. События той ночи расследовали полиция и коронер. Тогда мне не пришлось отвечать на вопросы о том, почему возник пожар и погибло так много людей, так как все случилось задолго до моего переезда в Ирландию и о событиях я знала лишь по сообщениям СМИ. Впрочем, живи я тогда в Дублине, я тоже могла быть там в ту ночь, потому что именно тогда мне исполнилось 26 лет.

Были проведены вскрытия жертв, но, к сожалению, из-за сильного обгорания пять тел отметили как неопознанные. В то время анализа ДНК не существовало, судебных антропологов тоже. Имелся судебный стоматолог, который составил карточки жертв, и эксперты зафиксировали всю важную информацию, которая могла бы помочь при опознании, но коронер все же придерживался мнения, что этих доказательств для опознания недостаточно. Было принято решение похоронить их бок о бок, обозначив как «группу из пяти неопознанных человек». Но членам семьи хочется знать, где похоронен их близкий. Многие находят утешение в посещении могилы, но недостаточно указать на место и сказать, что где-то там находится член их семьи. В этом случае семьи активно требовали независимого расследования причин пожара и официального опознания жертв.

В 2007 году дублинский коронер Брайан Фаррелл согласился на эксгумацию пяти неопознанных жертв пожара в клубе Stardust. Он попросил меня, как государственного патолога, и Лорин Бакли, судебного антрополога, помочь ему в расследовании. Мы не были абсолютно уверены, что останки можно опознать при помощи анализа ДНК, однако посчитали, что найдутся другие зацепки. Разумеется, никаких обещаний мы дать не могли, потому как понятия не имели, в каком состоянии находятся останки. Ведь нужно учитывать, что их сильно повредило огнем, они подвергались вскрытию и были захоронены около 25 лет назад. Но я всегда за то, чтобы попробовать.

Мы осторожно извлекли гробы из могил и отправили их в Дублинский городской морг для изучения. И хотя гробы находились в ужасном состоянии, тела все еще хранились внутри. Мы с Лорин работали сообща, и, несмотря на наши опасения и множество прошедших лет, нам удалось извлечь необходимое количество информации. По окончании осмотра тел у нас имелись предположения о личности каждого из пятерых. Наука заметно продвинулась с 1981 года, и подтвердить личности погибших оказалось возможно. Мы получили доступ к анализу ДНК, а семьи с радостью предоставили нам материал для сравнения.

Образцы костей отправили в лабораторию. Как мы и подозревали, анализ дался непросто: лаборатория не смогла извлечь ядерную ДНК, но смогла выделить митохондриальную. Если бы неопознанные в том пожаре люди были родственниками, митохондриальная ДНК помогла бы идентифицировать их только как членов одной семьи. То есть этот способ не подходит, если нужно опознавать братьев, сестер или кузенов. В таких случаях стараются принять во внимания иные зацепки. В нашем случае анализа митохондриальной ДНК и собранной нами информации хватило для опознания всех тел. Наконец у каждого погибшего появилась собственная могила.

Такая неточность при работе с материнской ДНК стала проблемой при опознании жертв пожара на остановке в местности под названием Каррикмайнс в 2015 году. Погибли пятеро взрослых и пятеро детей, одна женщина была беременна. Невероятная трагедия. Как и при пожаре в ночном клубе, пламя почти уничтожило тела, осложнив не только визуальное опознание, но и анализ ДНК. С первого дня мы понимали, что проблемой будет опознание детей, особенно двух мальчиков, близких по возрасту, если придется рассчитывать на анализ митохондриальной ДНК. Одна только материнская ДНК не даст нам понимания, какой ребенок перед нами.

В деле участвовали три судмедэксперта – я, Марго Болстер и Линда Маллен, – судебный антрополог Лорин Бакли и судебный стоматолог Мэри Кларк. От нас требовалось извлечь из тел как можно больше информации, чтобы их опознать.

В расследовании активное участие принимала полиция, особенно техническое бюро: за причину смерти приняли пожар. Все тела были тщательно изучены: форма и цвет глаз, форма носа, положение и форма ушей, рост, вес, обгоревшие остатки одежды, родинки, шрамы, любые намеки на предыдущие несчастные случаи или болезни и, что особенно важно, был проведен стоматологический осмотр. То, как у мальчиков прорезались молочные зубы, помогло нам без труда установить личность каждого из них. Опознание остальных оказалось несложной задачей: мы воспользовались информацией с места преступления, результатами вскрытия, а также анализом ДНК.

В некоторых случаях опознать погибшего очень трудно: бывает, остаются одни лишь кости или только какая-либо часть тела, тогда мы пользуемся другими методами. Наиболее часто это рентген, старый друг судмедэкспертов еще с 1895 года, когда Вильгельм Рентген открыл лучи, которые потом назвали его именем. В год их открытия врачи с большой неохотой применяли новые технологии в лечении пациентов, а вот в расследовании преступлений рентген тогда применялся повсеместно. Теперь мы можем использовать его при изучении черепа и зубов, а также бедер, чтобы увидеть, есть ли у человека металлические протезы.

Каждый год появляются неопознанные тела, и никто не приходит за ними. Всегда есть надежда, что это рано или поздно случится, но, пока никто не заявляет о пропаже близкого, коронер организует похороны безымянного тела, а могильная плита ждет, чтобы на нее водрузили табличку с именем.

Коронеры делают все, чтобы установить личность погибшего, но порой это невозможно. Или нет. Знаете, иногда нужен всего один человек, который готов пойти на все и не сдаться.

В 2010 году рыболовный траулер в Уэксфорде выловил человеческий череп. Части тел людей и животных нередко попадают в рыболовные сети. Как правило, если это человек, то, скорее всего, он упал за борт рыбацкой лодки или другого судна. Знание акватории, приливов и течений помогает понять, откуда тело приплыло, а также, если его сбросили – случайно или намеренно, – где это могло произойти.

Изначально все полагали, что перед нами череп какого-то незадачливого рыбака, пропавшего в море, никто не рассматривал его как подозрительную улику – только как возможность поупражняться в опознании тел. С этими мыслями мы обратились к Лорин Бакли, чтобы та провела предварительную экспертизу и сказала, сможет ли помочь с опознанием.

Полиция совсем не ожидала, что Лорин предложит им конкретную версию: это женщина средних лет; но Лорин также беспокоила трещина с одной стороны черепа. На этом этапе смерть сочли подозрительной. Меня, как государственного судмедэксперта, попросили взглянуть на череп. Я согласилась с Лорин по обоим вопросам: череп принадлежал женщине и был поврежден. Ткани почти не осталось, зато сохранились два верхних шейных позвонка. Оставшаяся ткань показала мыльное восковое изменение, которое указывало, что череп находился в воде много недель, месяцев или лет. С правой стороны, над «ухом», имелась трещина длиной в 17,5 сантиметра, а внутри обнаружился темный след. Вероятно, это было пятно крови. Также имелась трещина над правой глазницей. Было похоже на прижизненный перелом, то есть он произошел во время или совсем незадолго до смерти женщины. Многие зубы остались на месте, а на шестом левом верхнем резце мы обнаружили коронку. Невозможно было определить, когда появилась трещина в черепе: до того, как женщина попала в воду, одновременно с этим или уже после, вероятно, от удара о лодку. Смерть могла быть несчастным случаем, однако я не исключала возможности, что кто-то ударил женщину по голове, тем самым лишив возможности убежать или убив этим ударом, а после сбросил тело в воду. Или она могла покончить с собой. Необходимо было выяснить, кто эта женщина и как она оказалась у берегов Ирландии.

Состояние ее черепа наводило на мысли о том, что она пробыла в воде по меньшей мере несколько месяцев. Прежде всего были проверены сообщения о пропавших в Ирландии за последние несколько лет. Ни одна женщина из списка не подошла под наше описание. Многие бы остановились на этом – все, дело закрыто, но только не детектив Джерри Кили, бесстрашный следователь, который желал установить личности всех людей, найденных на вверенной ему территории, и довести все дела до логического завершения – если позволяли обстоятельства. Теперь, когда мы предположили, что женщина была не местной, ему пришлось расширить зону поиска. Для этого ему потребовалось собрать как можно больше информации, которую мы добывали, изучая череп, а это значило, что нужно применять менее традиционные и порой весьма дорогие методы ведения дела.

Первый этап: узнать, когда человек умер. Один из методов определения, как долго человек мертв, – измерить уровень радиоактивных изотопов в тканях. В судебной медицине часто проверяют изотопы углерода и стронция. Лаборатория в Северной Ирландии проводит исследования, а результаты помогают установить, когда жил этот человек. Углеродный анализ используется для археологических образцов, датируемых примерно 60 тысячами лет назад, но помогает и при исследовании останков, найденных недавно.

Максимальный срок давности для судмедэкспертов – 70 лет, хотя это зависит от страны, некоторые государства заинтересованы в том, чтобы расследовать смерти, случившиеся не более 40 лет назад.

Возможно, в Ирландии и Великобритании люди более оптимистично настроены относительно собственной продолжительности жизни, но нам нужно смотреть правде в лицо: если человек погиб более 50 лет назад и речь идет об убийстве, то каковы шансы, что убийца все еще жив?

Нужно быть прагматичными: стоит ли проводить дорогостоящее расследование, если шансы на успех так малы? Не мне принимать такие решения, но я всегда стараюсь провести тщательную экспертизу: семьи заслуживают знать, что случилось с их родственником, даже если тот погиб давным-давно.

Изотопный анализ показал, что череп принадлежал женщине, умершей, вероятно, всего несколько лет назад. Что важно: если так, то семья погибшей и возможный нападавший, скорее всего, были живы. В опознании нам могла помочь технология реконструкции лица. Моя бывшая коллега, Сью Блэк, тогда работала в одном из отделений города Данди и возглавляла департамент передовой области – судебной антропологии, – которая включала в себя реконструкцию лиц. Я как-то посмотрела результаты подобной работы и была сильно впечатлена.

Джерри организовал реконструкцию для нашей погибшей. А я тем временем отправляла кусочки костей и зубы на анализ ДНК, надеясь, что в какой-то момент появится семья жертвы и можно будет подтвердить личность, сравнив полученный материал.

Джерри слышал об одном парне, который проводил анализ стабильных изотопов в зубах: таким образом можно определить, чем покойный питался, а значит, и где жил. Необходимо рассчитать соотношение стабильных изотопов к атомам кислорода, углерода и азота в эмали второго коренного зуба, так можно понять, какую воду человек пил во время формирования зуба, т. е. в период от семи до 16 лет. Определяем регион и, используя все перечисленные показатели, сужаем место поиска: так мы узнаем, где человек жил в подростковый период. Судя по результатам анализа, наша погибшая проживала в Северной Америке. Однако поиски были напрасными – это станет ясным, когда женщину опознают.

В это же время стоматологическая экспертиза подтвердила, что погибшей было больше 40 лет; другой антрополог, Рене Гаперт, установил, что она была белой, а также обнаружил несколько красновато-коричневых волосков в глазнице. Рентген показал артроз шейного отдела позвоночника, который мог вызывать обмороки. Картинка постепенно вырисовывалась, мы могли записать эти данные в анкету, когда завершили реконструкцию лица.

Джерри продолжил поиски, обращаясь к сотням врачей и стоматологов. Он отправил всю имеющуюся информацию в Интерпол, чтобы расширить поиск в Европе. Прорыв в деле случился благодаря британской базе данных о женщинах, пропавших без вести за последние несколько лет. В базе нашлась женщина средних лет с депрессией, муж заявил о ее пропаже около года назад, за четыре месяца до того, как в сетях траулера нашелся череп. Машину женщины нашли неподалеку от утеса в Уэльсе, и все решили, что пропавшая бросилась в море. Поиски не увенчались успехом, тело так и не обнаружили, поэтому объявили ее пропавшей без вести, предположительно утонувшей.

Могла ли та женщина быть нашей погибшей? Возможно ли это, ведь она утонула так близко от берегов Ирландии? Ничто в ее описании не противоречило нашим находкам при исследовании черепа. Фотография не совпала с реконструированным лицом из лаборатории в Данди, однако некоторые сходства были. Вот только та женщина никогда не жила в США… Но анализ ДНК с черепа и с очков пропавшей женщины подтвердил: это была она.

Выяснилось, что женщина страдала болезнью Аддисона, которая влияет в том числе и на метаболизм и, следовательно, может исказить результаты изотопного анализа. Это состояние лечится стероидами, которые иногда приводят к появлению у пациента «лунного лица», чего не могли предсказать эксперты, проводившие реконструкцию лица погибшей. Такие методы – лишь дополнение к процессу опознания жертвы. У любой науки есть свои ограничения.

И хотя не было никаких шансов найти ее тело, мы логично предположили, что она упала с утеса в море, а череп повредился в результате удара о камни. Есть определенное облегчение в том, что смерть ее, вероятно, была быстрой. Грустно думать, что она могла покончить с собой, однако ее муж был благодарен за то, что его жену нашли и он смог вернуть ее – пусть всего часть – и спокойно похоронить.

Еще одна загадка решена. В таких историях нет счастливого конца, но хотя бы имя вернулось к законному владельцу, а тело погибшей – в семью.