Текст книги "Розы любви"

Глава 18

Никлас отказался от предложенных повязок и мазей, однако согласился взять у Рэйфа свободный плащ, так как о том, чтобы вновь облачиться в сшитый точно по фигуре фрак, не могло быть и речи. Через несколько минут он и Клер уже ехали в карете домой. Собравшиеся на балу гости все еще были так заняты празднованием победы над Наполеоном, что никто и не посмотрел в их сторону, когда они выходили из особняка.

Пока карета громыхала по улицам Мэйфера, они не разговаривали. Никлас сидел на противоположной от Клер стороне, на краю сиденья, чтобы не прислоняться к его спинке. Помогая девушке сойти у дверей Эбердэр-Хауса, он двигался скованно и неловко.

– Прежде чем вы ляжете в постель, я хочу промыть и перевязать ваши раны, – сказала Клер, когда они вошли в дом, и посмотрела на Никласа строгим учительским взглядом. – Я знаю, что вы любите играть роль стоика, но всему есть предел.

Он криво усмехнулся.

– Согласен, я действительно на пределе. Где вы хотите устроить врачебный кабинет?

– Думаю, лучше всего подойдет ваша комната. Я переоденусь и приду, когда Полли принесет бинты и необходимые снадобья.

Клер отправилась в свою комнату, где нашла прикорнувшую в кресле горничную. Та немедленно проснулась, помогла Клер раздеться и пошла за лекарствами и бинтами.

Синее шелковое платье оказалось безнадежно испорчено – оно было перепачкано землей и покрыто пятнами крови Майкла Клер надела свою практичную фланелевую ночную рубашку и красивый красный бархатный халат, сшитый для нее в Лондоне. Расчесав волосы щеткой и заплетя их в нетугую косу, она стала ждать возвращения Полли.

Нервное напряжение, которое помогало девушке держаться во время дуэли и потом, во время поездки домой, спало, и она вдруг почувствовала себя совершенно обессилевшей. Клер откинулась на спинку кресла с подголовником и прижала руки к вискам. Ее сотрясала дрожь, разом навалились воспоминания обо всем, пережитом этой ночью. Наверное, ни один удар кнута, нанесенный во время дуэли, никогда не изгладится из се памяти. А если бы лорд Майкл настоял на своем и они с Никласом дрались бы на шпагах или пистолетах?.. Клер еще раз содрогнулась и попыталась повернуть свои мысли в другое русло.

Хотя вначале, когда Майкл у нее на глазах напал на Никласа, она готова была убить его, теперь, когда дуэль закончилась, ей стало до боли жаль майора. Пусть его нелепые обвинения в адрес Никласа, упоминание о якобы нанесенном ему, Майклу, страшном оскорблении – всего лишь плод больного ума, сам он, очевидно, искренне в них верил, ибо мука, написанная на его лице, была неподдельной. Клер вздохнула. Майкл был не первым солдатом, рассудок которого повредила война, и – увы – не последним.

Возможно, со временем его помутившийся разум прояснится, во всяком случае, она на это сильно надеялась.

Но до того, как сие случится, Майкл остается очень опасным. Хотя Никлас не считал своего старого друга способным на хладнокровное убийство, Клер не была в этом так уверена. Пожалуй, пора бы уже им возвращаться домой, в Уэльс. В одной из своих язвительных реплик Майкл намекнул, что не стал бы специально разыскивать Никласа; если повезет, то все получится точно по поговорке: с глаз долой – из сердца вон.

Когда Полли вернулась с подносом, на котором лежали бинты, лекарства и стояла миска с теплой водой. Клер с трудом заставила себя подняться с кресла. Взяв у Полли поднос, она отослала служанку спать, а сама отправилась по коридору к спальне Никласа. Дверь была слегка приоткрыта, поэтому девушка без стука отворила ее и вошла.

Никлас стоял на коленях возле камина и подбрасывал в огонь уголь. Увидев его. Клер едва не выронила поднос – ей показалось, что он совершенно голый. Но, присмотревшись, она заметила на нем что-то вроде набедренной повязки из полотенца – абсолютный минимум, требуемый приличиями, но явно недостаточный для ее душевного равновесия.

Видеть вблизи это красивое мускулистое тело, которым она, стыдясь, исподтишка любовалась, когда он плавал вместе с пингвинами, – от этого ей стало не по себе. Но еще больше Клер обеспокоил вид кровавых следов от кнута. Несколько запоздало она поняла, что Никлас разделся лишь для того, чтобы она могла обработать его раны. Эта мысль придала ей спокойствия: она здесь в качестве сиделки, а не любовницы.

Граф закончил подкладывать уголь в огонь, поставил каминный экран на место, поднялся и взял со стола бокал.

– Не желаете ли бренди? Сейчас, пожалуй, самый подходящий момент для того, чтобы на время отодвинуть я сторону ваши возражения против крепких напитков.

– Наш методистский принцип состоит в том, что человек должен принимать решения в соответствии с велениями своего сердца, а мое сердце говорит, что хорошо бы выпить чего-нибудь успокаивающего, – после короткого раздумья ответила Клер.

Он налил немного бренди и протянул ей бокал.

– Пейте осторожно. Это намного крепче хереса.

– Разве вам не полагается склонять меня к неумеренному потреблению спиртного? Я считала, что довести женщину до опьянения – стандартный прием соблазнителя.

– Я об этом думал, но поступить подобным образом было бы неспортивно, – сказал он с насмешкой – Нет уж, я соблазню вас честно.

– Нет, не соблазните, ни честно, ни бесчестно, – тут же отпарировала Клер. Хотя от жгучего вкуса бренди она поперхнулась, напиток действительно несколько успокоил ее расходившиеся нервы.

Потягивая бренди, она следила глазами за Никласом, который, держа в руке бокал, беспокойно мерил шагами комнату. Пытаясь подавить невольное смятение, охватившее се при виде его полуобнаженного тела, Клер приказала себе смотреть на Никласа только бесстрастным взглядом врача. Она заметила, что багровые полосы от кнута покрывают лишь его руки и верхнюю часть груди и спины, ноги же ничуть не пострадали.

«Клинический взгляд, Клер! Помни: надо сохранять чисто клинический взгляд». Поставив бокал на стол, она решительно сказала:

– Пора приниматься за дело. Сядьте, пожалуйста, на эту табуретку.

Он. молча подчинился. Клер осторожно промыла теплой водой раны, в которые попала грязь и волокна одежды. Никлас сидел, уставясь на противоположную стену и время от времени отхлебывая бренди. Клер сделала над собою усилие, чтобы не обращать внимания на игру его тугих мускулов, когда он менял позу. Но все ее плотские мысли вмиг исчезли, когда Никлас слегка застонал и невольно поморщился – очевидно, боль стала нестерпимой даже для его стоицизма.

– На вид эти раны ужасны и, должно быть, адски болят, но они неглубоки и ни одна из них больше не кровоточит, – тихо сказала Клер, присыпая следы от ударов кнута порошком базилика. – Я думала, что будет хуже.

– Наибольший ущерб кнут причиняет в том случае, когда жертва не может увернуться от удара, как, например, солдат, которого порют, привязав к столбу, – рассеянно заметил Никлас. – Движущаяся мишень несет куда меньший урон.

Клер перенесла внимание на его левую руку, на которой было несколько ссадин и кровоподтеков. Его пальцы крепко стиснули бокал, когда она начала вычищать засохшую кровь из раны на запястье.

– Странно, что пострадала только верхняя часть вашего тела. У лорда Майкла нет никакой фантазии – он продолжал наносить удары по одному и тому же участку.

Никлас взял графин и налил себе еще бренди.

– Все объясняется очень просто: он пытался сломать мне шею. Если бы Майкл сумел затянуть кнут на моем горле, а потом резко дернуть, то есть сделать с моей шеей то, что я проделал с его лодыжкой, – у него была бы неплохая возможность отправить меня на тот свет.

Клер замерла, потрясенная.

– Вы хотите сказать, что он намеревался с помощью этого трюка убить пас? Никлас поднял брови.

– Ну, разумеется. Ведь Майкл сказал, что хочет моей смерти, а он никогда не бросал слов на ветер.

У Клер затряслись руки. Бросив взгляд на ее лицо, Никлас тут же встал и проводил девушку к ближайшему креслу. Она закрыла лицо ладонями, не в силах прогнать из своего воображения ужасную картину того, что случилось бы, если б майору удалось захлестнуть кнут на шее Никласа.

– Простите: мне не следовало вам об этом говорить, – сказал Никлас, вновь садясь на свой табурет. – К тому же у него не было ни единого шанса на победу. Пару раз я наблюдал подобные схватки среди цыган, так что мне известны основные приемы боя на кнутах.

С трудом подавив подступающую истерику. Клер подняла взгляд.

– Вы были нравы, когда сказали, что он сумасшедший. Но почему он обратил свое безумие именно против вас, а не против кого-то другого? У вас есть предположения на этот счет?

– Я бы на вашем месте задал другой вопрос: прав ли был Майкл, когда обвинил меня в убийстве моей жены и деда?

Клер сделала нетерпеливое движение рукой.

– Я думаю, он просто хотел сказать что-нибудь шокирующее и факт их внезапной смерти подошел как нельзя лучше. К тому же, вряд ли лорда Майкла интересовала моя реакция на его слова. Он преследовал иную цель – как можно больше разозлить вас и вбить клин между вами и вашими друзьями.

Никлас встал и снова начал ходить из угла в угол.

– Вы такая невозмутимая… И все же вам наверняка приходило в голову, что я могу быть убийцей.

– Разумеется, когда четыре года назад умер ваш дед и погибла жена, я рассматривала такую возможность. – Она сложила руки на коленях и сплела пальцы, стараясь соответствовать образцу невозмутимости, каковым он ее считал. – Однако, хотя по временам вы и вспыхиваете как порох, я не думаю, что вы способны на насилие подобного рода.

Он накрутил шнур от звонка на столбик спинки кровати.

– Так вы считаете, что насилие бывает разных видов?

– Безусловно, – ответила она. – На мой взгляд, очевидно, что лорд Майкл вполне способен на умышленное убийство. Думаю, Люсьен, окажись он в крайних обстоятельствах, тоже на него пойдет – в случае необходимости он наверняка может быть безжалостным. Что же касается вас, то хотя вы и бываете иногда весьма опасны, что и доказали нынче вечером, вы бы предпочли обратить неприятную ситуацию в шутку или же просто как-то обойти ее. Я не могу себе представить, как вы убиваете человека, – разве что только защищая свою жизнь, да и то если этого совсем уж невозможно избежать.

Его губы искривились в усмешке.

– Сегодня вечером я чуть было не убил Майкла.

– Это был несчастный случай, – с жаром возразила Клер. – Вы думали, я не заметила, как вы его щадили? Он умеет ловко обращаться с кнутом, но вы куда проворнее. Вы могли бы изрезать Майкла на лоскутки, если бы захотели. Но вместо этого, выжидая случая вывести его из строя, позволили ему исполосовать вас куда сильнее, чем было необходимо.

– Вы многое замечаете. – Он подошел к ореховому туалетному столику и принялся складывать на нем столбики монет по размерам. – Пожалуй, даже слишком многое.

«Я замечаю все, что связано с тобой, Никлас». Она еще крепче сцепила пальцы.

– Характер работы моего отца был таков, что к нам домой приходили люди самого разного рода, так что я просто не могла не узнать кое-что о человеческой природе.

– Вы очень точно проанализировали характеры Майкла, Люсьена и мой – в том, что касается нашей склонности к насилию, – заметил Никлас, не отрывая взгляда от монет. – А что вы думаете о Рэйфе?

Клер на мгновение задумалась.

– Я его почти не знаю, но полагаю, что он похож на вас – не станет зря лезть в драку, но если ее не избежать, то сумеет за себя постоять.

– Вы даже опаснее, чем я считал, – сказал Никлас, слегка улыбнувшись. – Вы были совершенно правы, когда сказали, что я предпочитаю обходить неприятные ситуации, – полагаю, таков врожденный инстинкт всех цыган. Нас всегда гнали и преследовали, и, чтобы выжить, моему народу пришлось научиться сворачивать шатры и тихонько уходить прочь вместо того, чтобы оставаться на месте и ждать, когда их перережут. – Никлас, видимо, потеряв интерес к монетам, начал вертеть в руках серебряную коробочку для карт. – Вы спрашивали, почему Майкл обратил свое безумие против меня. Единственный ответ на этот вопрос, который приходит мне в голову, состоит в том, что Майкл, должно быть, зол на меня из-за старого графа. Хотя со своим собственным отцом, герцогом Эшбертоном, он был в довольно холодных отношениях, с моим дедом Майкл почему-то подружился. Старый граф, ничуть не стесняясь, говаривал, что предпочел бы иметь наследником Майкла, а не меня.

Никлас вынул из коробочки игральные карты и расположил их веером между большим и указательным пальцами.

– Мой дед был здоровым, крепким мужчиной вплоть до той ночи, когда скоропостижно умер. Возможно, Майкл действительно верит, что я угробил старика с помощью какого-то хитрого цыганского яда или колдовского наговора.

Отметив про себя, что Никлас подчеркнуто бесстрастно говорит о том, что в свое время должно было глубоко его ранить, Клер спросила:

– Вы завидовали Майклу из-за того, что он так хорошо ладил с вашим дедом?

Он со щелчком сложил карты в колоду и положил их обратно в коробочку.

– Будь я помоложе, меня это, возможно, и задевало бы, но к тому времени, когда Майкл поселился в Пенрите, мне уже было все равно. Если им обоим нравилось играть в деда и внука, что ж, пожалуйста, меня это нисколько не волновало. Большую часть своего времени я проводил в других местах.

Интересно, подумала Клер, старый граф нарочно противопоставлял Майкла Никласу, чтобы причинить боль своему внуку? Неужели покойный граф Эбердэр был так коварен и так жесток? Если да, то на том свете ему есть за что ответить. И так же как Эмили, Клер понадеялась, что он отвечает за свои грехи в очень жарком месте.

Решив, что пора закончить врачевание и наконец пойти к себе и повалиться на кровать. Клер взяла баночку мази из трав, прижала Никласа к туалетному столику и начала накладывать снадобье на самые легкие раны, где кожа была повреждена, но не кровоточила.

Он с шумом втянул в себя воздух, когда она коснулась особенно болезненного места на спине, но не шевельнулся.

– А как насчет вашей собственной способности к насилию, Клер? Ни за что не поверю, что вы тихая, безропотная мисс, которая и мухи не обидит.

– Что ж… Я считаю, что мир лучше войны и что если тебя ударили по щеке, подставить другую – гораздо лучше, нежели разбить голову. – Она намазала полосу содранной кожи, тянущуюся от его ключицы до ребер. – Однако – хотя я не особенно горжусь этим признанием – подозреваю, что я могла бы быть очень свирепой, защищая тех, кого люблю. К примеру, если бы какой-нибудь негодяй вломился в школу и угрожал моим детям.

«Или если бы кто-нибудь угрожал Никласу». Она вновь подошла к подносу, чтобы взять бинт.

– Я собираюсь перевязать самые глубокие раны. Она наложила повязку на его запястье, затем принялась бинтовать полоской муслина его грудь.

– А как целуется Люсьен? – вдруг небрежно спросил Никлас.

– Что?

Она была так ошеломлена, что чуть не выронила бинт.

– Ах, вот вы о чем. Да, он поцеловал меня, когда объявили, что Наполеон отрекся от престола. Полагаю, его поцелуй был довольно мил – впрочем, я как-то не обратила на это внимания. – Она продела бинт у Никласа под мышкой и завязала аккуратный узел на плече. Муслин казался очень белым на фоне его смуглой кожи. – Ведь он – не вы.

– В следующий раз, когда мне понадобится слегка сбить с Люсьена спесь, я расскажу ему, как низко вы оценили его умение.

– Вы не можете… – начала она, заискивающе глядя на него, и, заметив легкую улыбку на его лице, неуверенно улыбнулась в ответ. – Ну конечно же, вы шутите.

– Разумеется, шучу. Причуды – это как раз по моей части. – Никлас отступил в сторону и повел плечами, чтобы проверить, насколько сильно они болят. – А почему вы сказали, что Люсьен может быть безжалостным? Вы совершенно правы, но удивительно, что вам удалось понять это, встретившись с ним всего несколько раз, да и то когда он вел себя наилучшим образом.

Клер начала складывать свои снадобья обратно на поднос.

– Я просто почувствовала это, вот и все. Хотя он превосходно играет роль обычного светского щеголя, в нем есть нечто такое, что приводит на ум мысль о холодном стальном клинке. – Она улыбнулась. – Я испугала его своей догадкой о том, что его служба в Уайтхолле связана с разведкой и что вы работали на него.

– Боже праведный, так вы об этом догадались? Пожалуй, вам самой следовало бы поступить на службу в разведку.

Сказав это, Никлас допил бренди, после чего в раздумье посмотрел на графин.

– Примите настойку опия, – посоветовала Клер. – Это лучше, чем пытаться заглушить боль с помощью бренди.

– Я не нуждаюсь ни в том, ни в другом. – Он сжал зубы и поставил пустой бокал рядом с графином. – Спасибо за то, что подлатали меня. Мне жаль, что ваш первый бал окончился таким образом.

– Во всяком случае, это было незабываемо. – Она взяла поднос и направилась к двери.

– Клер, подождите, – проговорил Никлас, и в голосе его послышалась напряженная нотка. Она обернулась.

– Да?

Он стоял, глядя в окно на безмолвную улицу, дыхание его было учащенным, а правая рука то сжимала, то отпускала край занавески. Не дождавшись ответа. Клер сказала:

– Вы хотите меня о чем-то попросить?

– Клер, вы не могли бы остаться со мной до конца ночи? – с трудом, запинаясь, словно каждое слово вытягивали из него раскаленными щипцами, проговорил Никлас.

– Вы хотите, чтобы я спала с вами? – тупо переспросила она, удивившись этой просьбе еще больше, чем его странному вопросу о том, как целуется Люсьен.

Никлас отвернулся от окна; в комнате слышалось его тяжелое, хриплое дыхание. Клер внезапно осознала, что сейчас он впервые после встречи с лордом Майклом смотрит ей прямо в лицо, и ее поразила та ничем не прикрытая мука, которую она увидела в его глазах. И тут ей вдруг стало совершенно ясно, что все его бесстрастие было не более чем маской. Как же она раньше не сообразила? Как могла быть такой дурой? Хотя все кругом твердили ей о ее проницательности, она как последняя идиотка так и не смогла понять, почему Никлас то и дело вскакивает с места и шагает из угла в угол (чего раньше за ним не водилось) и к тому же избегает смотреть ей в глаза.

Но теперь вся его тщательно сконструированная личина рассыпалась, обнажив, что таилось под ней. У Клер защемило сердце: хотя она и раньше догадывалась, что человеку, свято верящему в дружбу, должно быть очень больно, когда от него отворачивается близкий друг, действительность превзошла самые худшие се опасения.

Неверно истолковав выражение, появившееся на ее лице, он, запинаясь, сказал:

– Не как любовница, а… как друг. – Он снова судорожно стиснул занавеску, и жилы на тыльной стороне его руки выступили так, что стали похожи на канаты.

От жалости у Клер слезы навернулись на глаза. Но она не заплакала, а поставила поднос и спокойно сказала:

– Конечно, я останусь, раз вы этого хотите. Он стремительно прошел через всю комнату и изо всех сил сжал ее в объятиях.

– Вы же ранены! Вам, наверное, больно, – попыталась она урезонить его.

– Вовсе нет, – сдавленно ответил Никлас. Клер ему не поверила, но было очевидно, что его нужда в ее близости куда острее, чем испытываемое им физическое страдание. Она явственно ощущала, как сильно ему хочется теплоты, дружеского участия – чего-то такого, что могло бы облегчить боль от предательства, которое он пережил этим вечером.

Осторожно, стараясь не касаться его ран и кровоподтеков, Клер обвила руками его талию и прислонилась лбом к щеке. Они простояли так долго. Потом, когда его дыхание стало более ровным, Никлас отпустил ее и сказал:

– Вы дрожите. Ложитесь в постель и согрейтесь, я присоединюсь к вам через минуту.

Он вышел в гардеробную; Клер потушила лампы, сняла халат, положила его на стул и, освещаемая только огнем в камине, легла в его постель. Она чувствовала робость, но все же ни секунды не сомневалась, что поступает правильно, потому что считала сострадание важнее, чем соблюдение приличий.

Вскоре Никлас вернулся, одетый в ночную рубашку. Клер улыбнулась, догадываясь, что он напялил это одеяние из уважения к ее девической стыдливости, поскольку рубашка выглядела так, словно до сих пор ее никогда не надевали.

Так как бинты были теперь скрыты, вид у Никласа снова стал нормальным, если не считать выражения безысходного страдания на его лице.

Он лег слева от Клер, повернувшись к ней той стороной тела, которая меньше пострадала от ударов Майкла. Легко коснувшись губами ее губ, Никлас положил голову Клер на свое плечо и начал перебирать пальцами ее волосы.

– Я так не хотел оставаться один, – прошептал он.

– Я тоже рада, что не осталась одна нынче ночью, – честно призналась она, прижавшись к его боку. Клер знала: ему нужно, чтобы она была рядом – ничто другое не могло сейчас облегчить его боль, и физическую, и душевную. А ей было необходимо, чтобы рядом был он. Он заговорил еще только раз, сказав с тоской:

– Он всегда называл меня Никласом.

А теперь Майкл обращался к нему холодно и безлично:

«Эбердэр». Клер мысленно поклялась: что бы ни произошло в будущем, она никогда не станет одной из тех, кто предал дружбу Никласа.