Текст книги "Волна страсти"

Глава 12

Пустынная тропа вилась между высокими деревьями, исчезая в туманной дали. С криком «Вперед!» Кеннет отпустил поводья. Лошадь понеслась во весь опор.

На какое-то мгновение Кеннет забыл обо всем на свете, и радостное возбуждение охватило его: добрый конь под седлом, свист холодного ветра в ушах и счастливая бездумность. Он пришел в себя, когда осадил лошадь и повернул обратно к дому Ситона.

Обычно прогулка верхом на лошади сэра Энтони доставляла ему удовольствие и заряжала бодростью на целый день. Сегодня этого не произошло. Вчерашний урок не выходил у него из головы, на сердце скребли кошки. Ничего путного у него не вышло. Писать маслом оказалось труднее, чем он предполагал. Краски были тягучими, густыми и с трудом ложились на холст, не давая желаемого результата. То ли дело акварель, к которой он так привык!

И хотя Кеннет никогда не считал себя талантливым художником, похвалы его боевых друзей были ему приятны; он даже привык к ним, и сейчас ему не хватало этой поддержки. Барбара Мельбурн и Энн Моубри с восторгом отзывались об акварельных портретах родных, которые он написал. Правда, в душе Уилдинг сознавал, что они переоценивают его способности, но это искреннее восхищение было ему необходимо.

Однако рядом с Ребеккой он чувствовал себя полным ничтожеством и не мог отделаться от мысли, что все его попытки напрасны. Ребекка сделала все, что могла; в ее дельных замечаниях не было и тени насмешки. И тем не менее он едва сдерживал себя, чтобы не отшвырнуть мольберт. Теперь он отлично понимал сэра Энтони, когда тот в случае неудачи начинал злиться и запускал в стену все, что попадалось под руку.

Не лучше обстояли дела и вечером, когда он, поднявшись в свою новую мастерскую, предпринял еще одну попытку написать натюрморт, надеясь, что спокойная обстановка и полное уединение помогут ему лучше справиться с задачей, но, увы, ничего из этого не вышло; он даже не сумел как следует изобразить кубок, который получился плоским, неестественным. Кеннету стало стыдно за свою мазню, и он соскреб краску с холста, чтобы никто не видел его провала.

Кеннет постарался успокоиться, убеждая себя, что это только начало, он получил всего один урок и в дальнейшем все наладится. Но одна мысль не давала ему покоя: нельзя стать художником, обладая таким скромным даром.

Вернувшись домой, Кеннет спешился и отвел гнедую кобылу в конюшню. Он обтирал взмыленную лошадь, когда из своей каморки на чердаке появился Хелпс, кучер и грум, с глиняной трубкой в зубах. Кивнув Кеннету, он прислонился к двери конюшни и стал обозревать двор.

Хелпс был единственным слугой, жившим в доме Ситона с давнего времени. Угрюмый и неразговорчивый, он был плохим помощником Кеннету в деле добывания сведений, но Уилдингу доставляло удовольствие общаться с ним. Закончив обтирать лошадь, он подошел к кучеру.

– Сегодня на редкость холодно, – сказал он. – С трудом верится, что весна не за горами.

– Весна еще не скоро, – Хелпс выпустил струю дыма и снова затянулся. – Не могу дождаться, когда мы переедем из Лондона в Озерный край.

– А когда вы обычно туда переезжаете?

– Ровно через две недели после начала выставки в Королевской академии искусств, – ответил Хелпс, выпуская кольца дыма в морозный воздух.

Выставка обычно начиналась в первый понедельник мая, значит, переезд приходился на середину месяца. «Впереди еще целых два месяца, – подумал Кеннет, – и кто знает, что может случиться за этот срок?»

– Мисс Ситон охотно покидает Лондон? – как бы невзначай спросил он.

– Еще бы! Сельский воздух ей только на пользу. В городе она из дома даже носа не высовывает.

Хелпс был совершенно прав: Кеннет не раз предлагал Ребекке прогуляться, но она категорически отказывалась.

Кучер был сегодня на редкость разговорчив. Кеннет решил расспросить его.

– Я слышал, – сказал он, – друзья сэра Энтони тоже выезжают на Озера.

– Что правда, то правда. Леди Клэкстон, лорд Фрейзер, да и другие владеют поместьями, расположенными недалеко от Рэйвенсбека. – Хелпс скорчил гримасу. – Можно подумать, что они не надоели нам в Лондоне.

– Джордж Хэмптон тоже проводит там лето, не так ли?

– Он не может бросить надолго свое издательство и поэтому приезжает всего на несколько недель, – разъяснил Хелпс. – Как правило, в августе.

Итак, Джордж Хэмптон был там, когда Элен погибла. Как ее любовник, он мог входить в числе подозреваемых.

– Я слышал, именно Джордж обнаружил тело погибшей.

Хелпс молча сосал трубку.

– Правильно слышали, – наконец сказал он. – Ужасный был день. Просто ужасный.

– Должно быть, ее смерть потрясла всех, – заметил Кеннет.

– Может, и не всех, – загадочно ответил кучер. Вздрогнув, Кеннет пристально посмотрел на Хелпса.

– Неужели такое могло случиться? Наверное, эта трагедия никого не оставила равнодушным.

– Выходит, могло. Но я и не удивлен.

Кеннет решил не отступать и с помощью Хелпса докопаться до истины:

– Я слышал, мистер Хэмптон и леди Ситон были… были в близких отношениях.

Хелпс пнул ногой камень.

– В слишком близких. Сэру Энтони следовало бы хорошенько отстегать его кнутом, так нет: он продолжал считать его лучшим другом, так же как и сейчас. Позор да и только. Все они хороши.

– Я тоже не понимаю таких вещей, – согласился Кеннет. – А что лорд Фрейзер? Мне кажется, что он большой любитель женщин.

– Еще бы. Ему доставляет особое удовольствие уводить их из-под носа у сэра Энтони. – Губы кучера скривились в брезгливой улыбке. – Но это не заботит сэра Энтони. У него в голове более серьезные вещи.

Значит, между двумя приятелями существует скрытое соперничество. Возможно, то же самое происходит и с Хэмптоном. Странно, как может сэр Энтони считать их лучшими друзьями. Кеннету не терпелось задать Хелпсу еще кое-какие вопросы, но он сдержался. Главное – знать меру и не навлечь на себя подозрений. Именно это он хорошо усвоил из своего опыта разведчика.

Кеннет перевел разговор на лошадей, затем извинился и направился к дому. Для него было важным узнать мнение Хелпса о семейной трагедии. Интересно, почему смерть леди Ситон нисколько не удивила его? Возможно, Элен принадлежала к тому типу женщин, которым не суждено было дожить до глубокой старости. Кеннету приходилось встречаться с такими людьми, на них как бы лежала печать смерти. На войне они часто становились героями. Возможно, они сознавали, что их срок жизни ограничен, и торопились жить, чтобы взять от нее как можно больше.

Именно к таким людям принадлежала и Мария. Кеннет всегда чувствовал, что ее время ограничено, поэтому и их любовь была такой страстной, но с налетом горечи.

Приняв ванну и переодевшись к завтраку, Кеннет спустился вниз. К его великому удивлению, Ребекка уже сидела в столовой и, зевая, прихлебывала кофе. У нее были заспанные глаза, а чудесные волосы она небрежно перехватила на затылке зеленой ленточкой. Ее беззащитный вид тронул Кеннета, и его настроение мгновенно улучшилось.

– Доброе утро, – сказал он. – Вы сегодня ранняя пташка.

– Не по своей охоте. – Ребекка страдальчески посмотрела на Кеннета. Ненавижу людей, которые вскакивают с постели, чуть только забрезжит рассвет.

– Уже давно рассвело, – ответил с улыбкой Кеннет. – Вы даже не представляете себе, как хорошо в парке, когда первые лучи солнца пробиваются сквозь туман.

– Вот и нарисуйте это, – ответила Ребекка, намазывая на тост мармелад. – По вашей картине я узнаю, что такое рассвет.

Взяв тарелку, Кеннет подошел к буфету и положил на нее яйца и несколько устриц.

– Это жестоко с вашей стороны, – заметил он. – Вы прекрасно знаете, что у меня ничего не получится.

– Придет время, и все получится.

Кеннет поставил на стол тарелку, налил себе кофе и сел.

– Я никогда не отличался большим терпением, – заметил он.

– Вот уж не подумала бы, – сухо ответила Ребекка.

– Когда вы сердитесь, то похожи на взъерошенного золотистого котенка.

В глазах Ребекки мелькнула улыбка.

– Мои волосы не золотистые, а скорее, темно-рыжие.

– И очень красивые. Кстати, ваш отец попросил меня встретиться с его адвокатом, поэтому я не смогу позировать вам раньше трех.

Кеннет с удовольствием приступил к еде. Когда тарелка была пуста, он с улыбкой посмотрел на Ребекку и сказал:

– В парке действительно было чудесно. Жаль, что вы совсем не выходите из дома. Хотите, пойдем сегодня в Британский музей посмотреть элгиновские мраморы[6]6
  Были вывезены из Афин в 1803 г. графом Элгином.


[Закрыть]?

– Нет! – резко ответила Ребекка. – У меня нет ни малейшего желания ходить по Лондону в чьем-либо сопровождении, словно я школьница.

– Но вы совсем зачахнете без свежего воздуха и солнца.

– И то, и другое отсутствуют в мартовском Лондоне.

Кеннет решил не сдаваться:

– Я знаю, вы загружены работой, но все же вам надо хоть изредка выходить на улицу. Лондон – величайшая столица мира, а вы живете в нем затворницей.

– Я много гуляю летом, – ответила Ребекка, потупившись. – В Лондоне слишком грязно и шумно.

– Именно в этом кроется причина или вы себя чувствуете отверженной?

Ребекка молча крошила хлеб.

– Конечно, я могу появляться там, где никто не знает меня, – заговорила она наконец. – Совсем другое дело – такие места, как парки или выставки элгиновских мраморов, где собирается чуть ли не все общество. Может, это глупо с моей стороны, но там я чувствую себя неуютно.

Кеннет нахмурился.

– Прошло почти десять лет со дня вашего тайного бегства. Мне кажется, что все уже забыли об этой старой истории.

– Вы недооцениваете общество. Оно считает себя непорочным, и мой поступок вызвал в нем справедливое негодование. Полгода назад я случайно встретилась с моей бывшей школьной учительницей. Сказать по правде, встреча была не из приятных. Она ничего не забыла и недвусмысленно дала мне это понять. Встреча произошла как раз в Британском музее.

– Мне кажется, положение в обществе вашего отца дает вам надежную защиту.

– Он известный художник, заслуги которого признаны королем. А кто я? Старая дева, погубившая свою репутацию. Мне нет места в приличном обществе. Я принадлежу совсем к другой среде. Мой мир – это артистические круги. – Ребекка внимательно посмотрела на Кеннета. – Мне кажется, что, когда вы ушли в армию простым солдатом, общество тоже подвергло вас гонениям. Или этого не случилось в силу вашего благородного происхождения?

Кеннет усмехнулся.

– Из чистого упрямства я даже не пытался убедить офицеров, что я один из них. Я был достаточно образован, но многие презирали меня, считая вульгарным. Другие же относились ко мне с должным уважением из-за моего опыта. – Кеннет вспомнил Майкла Кеннана. – Были и такие, которые принимали меня таким, какой я есть на самом деле. С ними я очень подружился.

Ребекка вздохнула.

– Наверное, у вас больше мужества, чем у меня. Я предпочитаю избегать светское общество, а не бросать ему вызов.

Возможно, на войне, которая явилась для всех тяжелым испытанием, было гораздо проще пренебрегать мнением общества, чем в мирной жизни, где большинство людей уважало традиции и считало правила незыблемыми. Однако Кеннету был известен снобизм многих, и он хорошо понимал Ребекку.

Если бы он занял то положение в обществе, которое заслуживал по праву происхождения, то наверняка смог бы помочь и Ребекке, и Бет. Если Ребекка начнет выезжать в свет, она найдет там друзей и забудет о прошлом. Ее жизнь станет более яркой и насыщенной.

Когда Майкл и Катарина приедут в Лондон, они, вне всякого сомнения, не откажутся принять у себя Ребекку. Обе женщины смогли бы найти общий язык. Но эта мысль исчезла так же быстро, как и появилась. Пока он будет работать секретарем сэра Энтони, вряд ли ему удастся воплотить свои мечты в жизнь. Будь проклято его теперешнее положение! И как он только мог увязнуть в таком обмане!

Но есть и другой путь восстановления Ребекки в глазах общества.

– Вы сможете вернуть себе положение в обществе, устроив выставку своих картин, – сказал Кеннет. – Анжелика Кауфман – очень уважаемая художница и принята везде, несмотря на то что за ней тянется целый шлейф скандалов.

Лицо Ребекки стало напряженным.

– У меня нет ни малейшего желания выставлять свои картины.

– Пошлите хотя бы несколько из них на предстоящую выставку, – не сдавался Кеннет. – У вас с десяток чудесных картин, которые украсят любую выставку.

Ребекка отшвырнула салфетку и поднялась из-за стола. Глаза ее сверкали от гнева.

– Вы меня совсем не слушаете, капитан. Я же сказала, что меня это не интересует. – Резко повернувшись, Ребекка направилась к двери.

Кеннет с сожалением проводил ее глазами. Очень жаль, что она замкнулась в своем собственном мирке. Он должен во что бы то ни стало помочь ей. Направляясь в кабинет, где его ждали дела, Кеннет размышлял о своем отношении к Ребекке. Он страстно хотел помочь молодой женщине. Вряд ли здесь просто благодарность за ее уроки. Двусмысленность положения не давала ему покоя ни на минуту. Своим присутствием в доме он оскорбляет отца и дочь. То, что они не подозревают о его истинной цели, не меняет сути дела.

Ребекка вбежала в мастерскую, с шумом захлопнув дверь. Ей следовало бы позавтракать у себя в комнате, как она это обычно делала. Встреча с самонадеянным, упрямым мужланом – отнюдь не лучшее начало дня. Теперь все пойдет вверх тормашками.

Но если положить руку на сердце, то не так уж он не прав, черт бы его побрал! Ребекка схватила с дивана подушку и запустила ею в стену. Как спокойно она жила пока он не появился в их доме! У нее была ее работа… было…

Да ничего у нее не было!

У нее нет никакого жизненного опыта. Чему она может научиться от друзей отца? После неудавшегося романа она стала избегать людей, стыдилась себя и с головой ушла в работу, довольствуясь лишь обществом родителей.

После смерти Элен Ситон что-то надломилось в ее дочери.

Ребекка подошла к столу и вынула из ящика кольцо, принадлежавшее матери. Повертев его в руках, она вздохнула и положила обратно. Она опустошена и разбита, как это треснувшее кольцо, и тому служит доказательством ее работа. Со дня смерти матери она не написала ничего значительного. Картины, которые привели Кеннета в такой восторг, были написаны задолго до ее гибели.

Конечно, она много работала, особенно в последние месяцы, и все ее картины безупречны по технике письма. Многие считают их великолепными, но в них отсутствует душа. Вот почему она не может позволить себе выставлять их в Королевской академии искусств. Выставлять же старые картины – просто несерьезно, особенно если она знает, что способна на большее.

С тяжелым вздохом Ребекка опустилась на диван, откинувшись на спинку, покрытую персидским ковром, который, как ей казалось, все еще хранил тепло Кеннета. Она спиной ощущала его присутствие.

Портрет Кеннета был первой серьезной работой, которая по-настоящему увлекла Ребекку после смерти матери. Возможно, работая над ним, она зарядится его жизнелюбивой энергией.

Еще одна мысль промелькнула в голове у Ребекки, от которой ее сердце заныло. Она обязана написать еще одну картину, а для этого ей понадобится собрать все свое мужество.

Набравшись храбрости, Ребекка открыла альбом и начала рисовать падающую с обрыва женщину.

Кеннет встретился с адвокатом сэра Энтони и обсудил финансовые проблемы. Воспользовавшись случаем, он попытался расспросить стряпчего о смерти Элен, но не узнал ничего нового, что нисколько его не удивило: желающих вдаваться в подробности не было.

Несмотря на моросящий дождь, Кеннет решил идти к дому Ситона пешком и по дороге заглянуть на почту. Его ждало там письмо от Джека Дэвидсона. Джек писал о своих фермерских планах, сопровождая слова цифрами. Кеннет быстро прикинул в уме, сколько у него денег, и решил, что их достаточно, лишь бы не случилось ничего непредвиденного. Да поможет им Бог!

Кеннет дочитал письмо. В конце Джек писал:

«Кеннет, не знаю как и благодарить тебя за то, что ты пригласил меня в Саттертон. За время, проведенное в Пиренеях, а затем, скитаясь по госпиталям после Ватерлоо, я совершенно забыл, какое это удовольствие – жить поближе к земле. Не могу припомнить, чтобы я испытывал такое наслаждение от общества настоящей английской леди. Твоя сестра – само очарование. Она очень добра ко мне и стала для меня настоящим другом».

Следующее предложение было зачеркнуто. Дальше шло:

«Не знаю, как ты отнесешься к моему ухаживанию за мисс Уилдинг, но хочу тебе сказать, что у меня самые серьезные намерения, и недалек тот день, когда я попрошу ее руки. Сообщаю тебе об этом заранее, чтобы ты мог все хорошенько обдумать.

С глубоким уважением, Джек Дэвидсон».

Пряча письмо в карман, Кеннет улыбался. Из писем Бет он уже знал, что она неравнодушна к Джеку. Они будут прекрасной парой.

Однако по мере приближения к дому лицо Кеннета мрачнело. Приглашая друга в имение, он предполагал, что они с Бет отлично поладят, однако в его планы не входило сватовство, и он совсем не рассчитывал на успех. Сейчас он испытывал противоречивые чувства. Он ничего не имел против их брака; лучшего мужа для сестры трудно и пожелать, но где они раздобудут средства к существованию? Сейчас Бет и Джек целиком и полностью зависели от него самого. Если Саттертон будет потерян, Джеку придется искать работу. Пройдут годы, прежде чем он сможет содержать жену. А это значит, что он, Кеннет, не имеет права расторгать договор с лордом Боуденом и обязан продолжать расследование убийства. Однако следует удвоить осторожность, чтобы никто не догадался о его намерениях.

В подавленном настроении, причиной которого были тяжелые думы и мерзкая погода, Кеннет вернулся домой. Скинув мокрый плащ и шляпу, он прошел в мастерскую сэра Энтони, чтобы доложить о проделанной работе.

Здесь его встретила веселая компания и радостный смех. Кеннет как завороженный застыл в дверях. Из расписания сэра Энтони он знал, что у того запланирована встреча с двумя знатными особами и их женами, чей групповой портрет он собирался писать. Однако для него было неожиданностью, что обе леди – близнецы и как две капли воды похожи друг на друга. Сэр Энтони разместил дам вполоборота друг от друга, словно одна была зеркальным отражением другой. Их мужья, один блондин, а второй темноволосый, стояли по обе стороны, как бы обрамляя своих жен.

Кеннет был поражен тем, как прекрасно удалось художнику, правильно сгруппировав людей, подчеркнуть их родство. Близнецы, так похожие друг на друга, держались поближе к своим знатным мужьям. А мужчины были не только друзьями, но и родственниками.

Пока Кеннет разглядывал группу, сэр Энтони оторвался от работы и, посмотрев на секретаря, сказал капризным голосом:

– Когда вы будете заносить увиденное в свой дневник, не забудьте отметить, что графини Стратмор и Маркленд чрезвычайно похожи.

– Вы нашли блестящее решение, сэр.

– Особенно если принять во внимание, что я собираюсь написать два портрета, по одному для каждого дома. – Сэр Энтони внимательно посмотрел на своих высокопоставленных натурщиков. – Мне придется несколько изменить их расположение на другом портрете.

– Только не переборщите с нашим сходством, – прощебетала одна из графинь.

– Что хорошо, то хорошо, и с этим нельзя переборщить, – сказал темноволосый, с нежной улыбкой глядя на свою жену. – Особенно когда речь идет о красивых женщинах.

Его слова вызвали веселый смех у собравшейся компании, которая пришла, чтобы поддержать своих друзей. Эти люди умели превращать серый день в веселый праздник.

Отдав распоряжение прислуге принести гостям освежающие напитки, Кеннет направился к себе в комнату, чтобы переодеться в костюм корсара и позировать Ребекке. Он уже занес ногу над ступенькой, когда его внимание привлекла картина, висящая в холле, которую он не замечал раньше.

Это было изображение классического сюжета, а именно смерти Сократа. Греческий философ, окруженный своими потрясенными учениками, подносил ко рту кубок с ядом, от которого он погибнет. Картина была ни хорошей, ни плохой. Технически все было выполнено грамотно, однако в позах изображенных на картине людей чувствовалось неестественное напряжение; ни в композиции, ни в цвете не было ничего выдающегося. Одним словом, в картине не чувствовалось души художника.

Кеннет сказал себе, что ему не удалась бы даже такая картина. Он уже поднимался по лестнице, когда услышал за спиной мужской голос.

– Как вам нравится Сократ, капитан?

Кеннет резко обернулся и увидел перед собой друга сэра Энтони – лорда Фрейзера, который, по всей вероятности, только что вошел.

– Картина весьма впечатляет, милорд. Это ваша работа?

С довольным видом Фрейзер снял шляпу и стряхнул на пол капли дождя.

– Я написал ее лет пять назад. После того как я выставил ее в Академии, на меня посыпались заказы, от которых я, естественно, отказался. Я джентльмен, а не торговец. Так как сэру Энтони понравилась моя картина, я подарил ее ему.

«Сэр Энтони выразил свое восхищение только из вежливости, – подумал Кеннет. – Просто ему не хотелось огорчать друга. Картина ничем не примечательна».

Оставив свое мнение при себе, Кеннет продолжал:

– Конечно, я наслышан о вас, но вашу работу вижу впервые. Это для меня большая честь. Насколько мне известно, у вас много картин на исторические темы.

– Конечно. Только они заслуживают внимания серьезного художника. Вы знакомы с работами сэра Джозефа Рейнолдса о манере письма великих художников? Там он прекрасно говорит о влиянии живописи на развитие человечества. – Фрейзер поджал тонкие губы. – Жаль, что Энтони приходится писать портреты, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Будь у него время, лучшего художника на исторические темы трудно было бы сыскать.

Хелпс, кучер, совершенно точно подметил неискренность лорда Фрейзера. Несмотря на то, что они с сэром Энтони были добрыми приятелями, по всему чувствовалось, что Фрейзеру не дают покоя лавры его друга.

– Не знаю, как насчет исторических полотен, но его портреты просто великолепны, – сказал Кеннет. – Особенно портрет леди Ситон, который висит в его кабинете.

– Я помню день, когда он начал писать этот портрет, – заметил Фрейзер с отрешенным видом. – Тогда мы устроили пикник на лужайке недалеко от Рэйвенсбека. После того как мы распили бутылку шампанского, Энтони сказал Элен, что она выглядит великолепно и ему бы хотелось увековечить ее на полотне. Он немедленно отправился домой за холстом и красками, сказав, что боится упустить прекрасное освещение. Мы тогда еще посмеялись над ним, решив, что только чудак сможет работать на открытом воздухе, когда в мастерской гораздо лучшие условия. Однако портрет получился великолепным. – Фрейзер сокрушенно покачал головой. – Не прошло и нескольких недель, как Элен погибла. Острая боль пронзает мне сердце, когда я вспоминаю слова Энтони о том, что он хочет увековечить Элен.

– Вы были в Озерном краю, когда с леди Ситон случилось несчастье?

– Да. Элен и Энтони должны были обедать у меня в тот день. – Лицо Фрейзера приняло обеспокоенное выражение. – После смерти Элен Энтони стал писать гораздо хуже. Боюсь, ему никогда не оправиться от этой потери.

– Вы так считаете? – с простодушным видом осведомился Кеннет. – Мне кажется, что новая серия «Ватерлоо» ничуть не хуже его прежних картин.

– Конечно, они написаны мастерски, – ответил Фрейзер с надменным видом, – но если бы вы были художником, то увидели бы все их недостатки. В них нет прежней выразительности.

Кеннет сделал вид, что проницательность Фрейзера произвела на него большое впечатление.

– Если горе так повлияло на работу сэра Энтони, то это трагедия вдвойне, – сказал он.

– Мне кажется, здесь больше, чем горе, – в раздумье сказал Фрейзер, как бы разговаривая сам с собой. – Это скорее похоже… на чувство вины.

Кеннет так и впился глазами в лицо собеседника.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил он.

– Ничего особенного. – Лицо Фрейзера опять приняло бесстрастное выражение. – Мне не следовало этого говорить. – Наклонив голову, он щелчком сбил невидимую пушинку со своего рукава. – Сэр Энтони освободился? Я заехал за ним, чтобы вместе отправиться в галерею Тернера.

– Он трудится над портретом, но мне кажется, вы можете навестить его в мастерской.

– В этом нет нужды. – Фрейзер водрузил на голову мокрую от дождя шляпу. – Просто скажите ему, что я заезжал. Мы увидимся с ним вечером в клубе.

Фрейзер уехал, а Кеннет еще долго размышлял над его словами, стараясь понять, чем они были вызваны. Даже несмотря на зависть Фрейзера к другу, слова вырвались у него непроизвольно и были искренни. Не потому ли лорд Фрейзер так быстро пошел на попятную?

Друзья художника относились к нему с восхитительной снисходительностью, но тогда, по всей вероятности, они были отнюдь не лояльны к Элен Ситон.