Текст книги "Волна страсти"

Глава 18

На следующее утро Ребекка проснулась с мыслью о том, что придется рассказать отцу о вчерашнем происшествии. Он будет, конечно, неприятно удивлен и разгневается. Подавив стон, Ребекка поднялась с постели, умылась и надела очень красивый пеньюар жемчужно-серого цвета. Она спустилась вниз, моля Бога, чтобы не столкнуться с Кеннетом. Ей не хотелось смотреть ему в глаза.

К счастью, сэр Энтони завтракал в одиночестве. На звук знакомых шагов он поднял от газеты голову.

– Доброе утро. Ты поднялась слишком рано: ведь вы вчера вернулись за полночь. Как прошел вечер?

– И хорошо, и плохо. – Ребекка налила себе чашку дымящегося кофе и села за стол. – Сначала все шло прекрасно, но потом случилось неприятное.

Отец рассмеялся.

– Кто-то наступил на подол твоего платья?

– Нас с Кеннетом застали целующимися, – ответила Ребекка, согревая холодные руки о чашку.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Энтони.

– Какого черта вы это делали? Ты поехала на бал, чтобы восстановить свою репутацию в глазах общества, а не за тем, чтобы еще больше усугублять свое и без того незавидное положение.

– Это… это произошло случайно.

Отец уставился на дочь.

– Ты споткнулась и оказалась в объятиях Кеннета?

– Конечно, нет, – ответила Ребекка, чувствуя, как в ней закипает раздражение. – Кто-то расстроил его, а я пожалела и поцеловала. Поцелуй был чисто дружеским. – Ребекка прекрасно сознавала, что их поцелуи были далеко не дружескими, но решила, что даже такого либерала, как отец, не стоит посвящать в подробности. – Мы сидела в нише, а в это время гости направились в столовую ужинать. Какая-то старая ворона увидела нас и устроила сцену; к счастью, вовремя подоспела Лавиния и спасла положение, заявив, что у нас с Кеннетом помолвка не за горами. Все вышло как нельзя более убедительно, Лавиния – давний друг нашей семьи, поэтому не возникло никаких вопросов.

– Слава Богу, что она оказалась там и у нее хватило ума выкрутиться. Похоже, вы с Кеннетом совершенно лишены здравого смысла. Я ожидал от вас большего.

Раздражение сэра Энтони явно возобладало над удивлением.

– Все произошло чисто случайно. Это просто недоразумение, и я не вижу здесь ничего страшного, – попыталась защититься Ребекка. – Все поверили в нашу помолвку. Мы разорвем ее через несколько месяцев, а пока тебе придется послать официальное уведомление в газеты, чтобы все поверили нашему обману.

– Никакого обмана не будет. – Сэр Энтони сложил газету и положил ее рядом со своей тарелкой. – Я простил тебе твое бегство с этим дураком поэтом, но с меня довольно. Тебе придется выйти за Кеннета замуж.

Ребекка чуть не подавилась кофе.

– Не говори глупостей! Выйти замуж только потому, что мы вели себя неблагоразумно? Ты же всегда смеялся над мнением общества! И не подумаю это сделать.

Сэр Энтони сердито посмотрел на дочь.

– Я во всем потакал тебе. Сколько можно с тобой нянчиться? Ты взрослая женщина, и тебе нужен муж. Кеннет – вполне подходящая партия. Он хотя бы разбирается в живописи, не то что твой поэт.

Не веря своим ушам, Ребекка закричала:

– Кто дал тебе право вмешиваться в мою жизнь? Мне уже двадцать семь лет!

– Лучше поздно, чем никогда. – Глаза сэра Энтони сузились. – Я твой отец и должен заботиться о тебе. Ты сделаешь так, как я скажу. Я требую, чтобы ты вышла замуж за Кеннета.

Внезапно Ребекку охватил приступ ярости. Она вскочила из-за стола и ударила кулаком по его полированной поверхности.

– Да как ты смеешь! Ты спишь с любой смазливой бабенкой! Ты проглотил даже то, что один из твоих лучших друзей стал любовником твоей жены! Какое право ты имеешь указывать мне? Ты… ты просто лицемер!

Сбитый с толку, сэр Энтони пробормотал:

– Это не имеет к тебе никакого отношения.

– Не имеет? – Ребекка скомкала салфетку и запустила ею в дальний конец комнаты. – С таким примером перед глазами, как ваш брак, я скорее сгорю в аду, чем когда-нибудь выйду замуж! Если тебя это не устраивает – прекрасно. Проживу и одна. Слава Богу, у меня есть деньги.

– Говорил я Элен, что она делает большую ошибку, оставляя за тобой право распоряжаться ее деньгами, но ведь она была такой же упрямой, как и ты. – Сэр Энтони вскочил с места. Он был вне себя от ярости. – Если ты собираешься жить своим домом, то я умываю руки. Ты мне больше не дочь! Ты будешь жить как отверженная.

– Прекрасно! – закричала Ребекка, распаляясь все больше. – По крайней мере твои бездельники друзья не будут путаться у меня под ногами. А ты можешь сам натягивать холсты и смешивать краски. И если ты думаешь, что я дам тебе формулу моих смесей, то ты глубоко ошибаешься!

– Ты самонадеянная девчонка! Я смешивал краски еще тогда, когда твоя мать лежала в колыбели. – Сэр Энтони ударил кулаком по столу. – Вон с моих глаз! Скатертью дорога!

Ребекка открыла было рот, чтобы выкрикнуть очередную дерзость, когда услышала за спиной резкий мужской голос:

– Довольно! Так вы далеко зайдете.

Ребекка и сэр Энтони одновременно оглянулись и увидели Кеннета, входящего через дверь в дальнем конце комнаты. Ребекка залилась краской. Неужели он все слышал? Жар сменился холодом, когда она осознала, что они с отцом были на грани полного разрыва. Если она потеряет и его, то останется одна как перст на всем белом свете.

– Занимайтесь своими делами, – резко ответил сэр Энтони. – Вас наши семейные отношения никоим образом не касаются.

Кеннет выразительно поднял брови.

– Это ваша точка зрения. Я же считаю себя почти членом вашей семьи.

– В таком случае постарайтесь образумить мою дочь. – Сэр Энтони указал рукой в сторону Ребекки. – Она упряма, как бык. Да вы и сами это скоро узнаете, потому что, скомпрометировав ее, вы обязаны на ней жениться.

– Это не совсем так, – спокойно возразил Кеннет. – Последствия от разрыва помолвки будут менее болезненными, чем от брака по принуждению.

– Проклятие! – заорал сэр Энтони, окончательно потеряв самообладание. – Я думал, вы джентльмен, несмотря на ваше боевое прошлое. Напрасно я нанял вас на работу.

– Он виконт и учился в Харроу, – смущенно заметила Ребекка, чувствуя себя виноватой. – Ты же сам не мог нахвалиться своим секретарем.

– Тем более он обязан вести себя как порядочный человек. – Глаза сэра Энтони при взгляде на Кеннета метали громы и молнии. – Не думайте, что вам удастся выкрутиться. Вы скомпрометировали мою дочь и, как честный человек, обязаны на ней жениться. Если вы этого не сделаете, то будь я проклят, если не отхлещу вас кнутом!

Ребекка чуть не прыснула от смеха, представив себе, как худосочный отец замахивается кнутом на человека недюжинной силы и много повидавшего на полях сражений. Ситуация превращалась в трагикомическую.

– Решение выходить замуж или нет будет принимать сама Ребекка, – все так же невозмутимо ответил Кеннет. – Если она будет настаивать, я, разумеется, женюсь, но я не собираюсь силой тащить ее к алтарю. Ни один из нас не имеет права заставлять ее поступать вопреки желаниям, тем более силой. Я, конечно, не подарок и поэтому не виню ее за то, что она предпочитает сгореть в аду, чем выйти за меня замуж.

Ребекке стало стыдно перед Кеннетом за свои слова.

– Вот это совершенно другое дело, – ответил сэр Энтони. – Такой подход мне нравится. В доме есть очень просторная комната, в которой вы можете жить. Очень удобная.

– Побойся Бога, отец! – воскликнула Ребекка. – Я не собираюсь выходить замуж только потому, что тебе нужен хороший секретарь.

Прежде чем сэр Энтони успел ответить, Кеннет примирительно сказал:

– Не лучше ли отложить решение этого вопроса на некоторое время? Сейчас мы все взвинчены.

– Возможно, вы правы. – Сэр Энтони направился к двери. – Но раньше вы обсудите это дело или позже, выход может быть только один. Кеннет, составьте текст объявления в газеты о помолвке.

И сэр Энтони вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Ребекка в изнеможении опустилась на стул и закрыла лицо руками. Она слышала, как к ней приближается Кеннет, и ощутила тепло его рук. Он стал перед ней на колени.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он.

– Не беспокойтесь. Мне больше хочется смеяться, чем плакать. – Ребекка подняла голову и невесело улыбнулась. – И надо же ему было выбрать время для своих педагогических пассажей! По-моему, это просто бред.

Кеннет поднялся и, взяв кофейник, налил кофе Ребекке и себе.

– Сэр Энтони делал это довольно неуклюже, – согласился он. – Итак, меня уволят?

– Не думаю. Его злость быстро проходит.

– А ваша? – Кеннет подошел к буфету и, положив себе на тарелку ветчину, тосты и мармелад, сел за стол. – Вы действительно решили уехать и жить одна?

– Боюсь, что я не в силах этого сделать.

– И поступите совершенно правильно. Мне не хотелось бы быть причиной разрыва между вами и вашим отцом.

Прихлебывая кофе, Ребекка вдруг осознала, что не ощущает неловкости в обществе Кеннета. Она вдруг успокоилась, и причиной тому стал нелицеприятный разговор с отцом, в котором она выплеснула все, что накипело у нее на душе.

– Если такое случится, то в этом будет наша вина; вы здесь ни при чем. Вы правда считаете, что я сама должна решать, выходить мне за вас замуж или нет?

– Разумеется, – ответил Кеннет, поддев вилкой кусочек ветчины. – Ни один порядочный джентльмен не позволит себе первым разорвать помолвку. Этого правила еще никто не отменял.

– Я протащу вас через эту помолвку, как наказание за то, что вы затащили меня на бал.

– У меня были наказания и похуже, – ответил Кеннет, смущенно улыбаясь.

Его доверительный тон теплом отозвался в сердце Ребекки. Господи, ведь она действительно может выйти за него замуж. Да, но в таком случае она потеряет его дружбу и уважение, а без этого невозможен ни один счастливый брак.

– Кроме объявления в газетах, что еще мы должны делать, чтобы поддержать нашу мнимую помолвку? – спросила Ребекка, стараясь казаться беззаботной.

– Принять некоторые приглашения, и, думаю, этого будет достаточно. Пройдет всего несколько недель, и все вернется на круги своя.

Возможно, он верил в собственные слова, но Ребекка думала иначе. События вчерашнего вечера совершили переворот в их отношениях. Ей казалось, между ними установилось полное доверие и близость и что у Кеннета то же самое ощущение. Время покажет, какие сдвиги произошли в их отношениях.

* * *

Часом позже, когда сэр Энтони пришел в кабинет, чтобы обсудить с Кеннетом дела, тот встретил его настороженно. Однако художник вел себя как ни в чем не бывало и ни словом не обмолвился о ссоре за завтраком. Когда с делами было покончено, Кеннет протянул ему черновик объявления о помолвке.

Сэр Энтони пробежал глазами общепринятый текст и вернул его обратно.

– Прекрасно, – сказал он, – только добавьте к своему воинскому званию еще и ваш титул. Я хочу, чтобы все знали, что моя девочка сделала достойный выбор, – добавил он с иронией.

Кеннет отложил объявление в сторону, чувствуя угрызения совести.

– Я очень сожалею о том, что случилось, сэр.

– Вы хотите сказать, что сожалеете, что поцеловали мою дочь? – холодным тоном спросил сэр Энтони. – Или сожалеете, что вас поймали с поличным?

Похоже, художник жаждал крови. Решив быть до конца честным, Кеннет ответил:

– Я не жалею, что поцеловал ее. Ребекка на редкость привлекательная девушка, но мне не стоило этого делать. Ставить ее в такое двусмысленное положение непростительно с моей стороны.

– Каковы ваши дальнейшие намерения? – Видя, что Кеннет колеблется, он раздраженно добавил: – Смелее, капитан. Я имею право знать.

– Я этого не отрицаю, сэр. До вчерашнего вечера у меня не было никаких намерений, – честно признался Кеннет. – Я не имею права обзаводиться женой, когда имение, унаследованное мною, на грани разорения.

– Ребекка уже сейчас обладает значительным капиталом, а после моей смерти станет обладательницей богатого наследства.

Кеннет почувствовал приступ негодования.

– Вы хотите убедить меня, чтобы я женился на вашей дочери из-за денег? Если вы это имеете в виду, то оскорбляете меня и Ребекку. Она не заслужила такого обращения, а я не продаюсь.

– Уймите свой пыл, капитан, – сказал сэр Энтони, явно довольный таким ответом. – Я не хотел вас оскорбить. Но если вы действительно решили жениться на моей дочери, вам лучше смирить гордыню. Ее деньги помогут вам спасти имение.

– Это означает, что вы одобряете наш брак. Хотелось бы знать почему? – резко спросил Кеннет. – Как я уже сказал за завтраком, я не самая выгодная партия для вашей дочери. Простой секретарь. Найдутся сотни других мужчин, которые богаче, образованнее и красивее меня.

– Возможно. Однако вы единственный человек, которым Ребекка увлеклась после этого проклятого стихоплета, – сухо ответил сэр Энтони. – Это весьма существенно.

– Но ведь вам ничего не известно обо мне. Явившись в ваш дом с улицы, я попросил работу. Вы даже не знаете, какой у меня характер.

– Мне не нужна кипа рекомендаций, чтобы определить вашу сущность. Характер человека написан у него на лице. – Сэр Энтони взял в руки гусиное перо и пропустил его сквозь пальцы. – Я не вечен. Моя дочь вела жизнь затворницы. Ей нужен добрый и честный муж, готовый поддержать ее в трудную минуту. Он должен любить живопись и уважать ее талант. Такого человека трудно найти. Вы вполне ей подойдете, если честно будете исполнять обязанности мужа.

Кеннет чувствовал себя омерзительно. Он пользовался уважением человека, которого должен был разоблачить.

– Ребекка отнюдь не считает, что ей нужен муж. Пусть она сама принимает решение, – только и мог ответить он.

Сэр Энтони бросил на Уилдинга пытливый взгляд.

– Вы производите впечатление человека, хорошо знающего женщин. Я уверен, что если вы постараетесь, то сможете стать очень… убедительным.

– Убедительным? – Кеннет с недоверием посмотрел на сэра Энтони. – Уж не хотите ли вы сказать, что я должен соблазнить ее?

– Может, это звучит грубо, но вы не ошиблись, – невозмутимо ответил художник. – Мне будет очень жаль, если из-за ее упрямства и вашей гордости расстроится хорошая партия.

Кеннет тяжело вздохнул.

– Неужели все разговоры между отцами дочерей и их будущими зятьями столь же напоминают торговую сделку? – спросил он.

– Чего не знаю, того не знаю, – со смехом ответил сэр Энтони. – Мне пришлось сбежать со своей нареченной. Когда мы с Элен вернулись из Гретна-Грин, ее отец объявил мне о своем решении сделать своими прямыми наследниками внуков, чтобы я не смог запустить в его состояние свои жадные лапы. Мне кажется, что он был даже разочарован, когда я не стал возражать. – Лицо сэра Энтони стало грустным. – У хорошего солдата чувство чести сочетается с прагматизмом. Человек без чести ничто, но иногда не мешает проявить и некоторую расчетливость. Ребекка не семнадцатилетняя девственница, и вам не обязательно вести себя с ней соответствующим образом.

Сэр Энтони поднялся со стула и направился к двери. Взявшись уже за ручку, он вдруг оглянулся и добавил:

– Я был с вами предельно откровенен, убедившись, что вам не совсем безразлична моя дочь. Но если вы когда-нибудь ее обидите, клянусь честью, я отхожу вас кнутом, несмотря на то что вы вдвое сильнее и моложе меня.

– Все ясно, – сухо ответил Кеннет, – но не советую вам повторять эти слова в присутствии дочери, иначе она пошлет нас с вами к черту и покинет этот дом.

– Вы неплохо изучили ее, – с улыбкой ответил сэр Энтони и вышел из комнаты.

Кеннет потер виски. От последних событий у него голова шла кругом. Все эти художники – просто сумасшедшие. Иначе чем объяснить их непредсказуемое поведение?

Однако в душе он сознавал, что, если бы не его секретное задание, он непременно воспользовался бы предложением сэра Энтони и соблазнил Ребекку.

Глава 19

Утро уже подходило к концу, когда Ребекка начала получать открытки с наилучшими пожеланиями по поводу предстоящей свадьбы. Настроение ее окончательно испортилось: проклятая помолвка жила своей собственной жизнью.

В мастерскую ворвалась Лавиния. Ребекка с неохотой отложила работу над портретом летящей вниз головой женщины и хмуро посмотрела на леди Клэкстон.

– Ты можешь быть довольна своей работой. Если бы не твое вмешательство, моя репутация была бы окончательно загублена и больше бы никто не приставал ко мне с глупыми предложениями возвысить меня в глазах общества.

Лавиния беспечно рассмеялась и уселась в кресло, разбросав по полу пышные юбки.

– Спрячь свои коготки, дорогая. От моих глаз не укрылась твоя радость, когда я подоспела тебе на помощь. Ты была на грани обморока, и неизвестно, что могло бы случиться. – Лавиния оценивающе посмотрела на шелковый персидский ковер, закрывающий диван. – Право же, тебе надо было подыскать более укромный уголок, чтобы соблазнять Кеннета.

Покраснев, Ребекка закрыла холст и, взяв кота на руки, села в кресло.

– Я ничего нарочно не делала. Все произошло чисто случайно, и я вовсе не соблазняла его.

– Рассказывай эти сказки кому-нибудь другому, – насмешливо заметила Лавиния. – Это был отнюдь не дружеский поцелуй, а самый настоящий, жаркий, говорящий сам за себя. Уж кто-кто, а я-то хорошо разбираюсь в поцелуях.

– Лавиния! – Ребекка потупилась и принялась усердно гладить кота. – Ты вгоняешь меня в краску.

Сжалившись над подругой, Лавиния примирительно сказала:

– Конечно, ты можешь потом расторгнуть помолвку, но, прежде чем действовать, все хорошенько обдумай. Лучшего мужа, чем Кеннет, тебе и не сыскать. Мало того, что он дьявольски привлекателен, он еще и виконт и, похоже, не на шутку увлечен тобой. Надо отдать тебе должное, не всякой женщине удается заарканить такого мужчину, да еще всего за один вечер. – Лавиния снова рассмеялась. – Если ты выйдешь замуж за Кеннета, Гермион станет вдовствующей виконтессой. Она просто не переживет этого.

– Ты знаешь леди Кимболл?

– Да, и могу тебе сказать, что она очень злобная. Я заметила, что после ее разговора с Кеннетом вы оба покинули зал. Наверное, она, как всегда, язвила.

– Хуже. Она была просто омерзительна. Каким был ее брак? – спросила Ребекка, зная, что Кеннету это может быть интересно. – Наверное, она сделала жизнь лорда Кимболла невыносимой?

– Я так не считаю, – ответила Лавиния, немного подумав. – Она достаточно умна и осмотрительна, а это значит, что она старалась сделать своего мужа счастливым и тщательно скрывала от него все свои любовные похождения. Лучше скажи мне, как отнесся отец к твоей помолвке?

– Так себе. Он сразу начал настаивать, чтобы Кеннет на мне женился.

– Все понятно, – сказала, поднимаясь, Лавиния. – Нет ничего хуже слепого подчинения чужой воле. – Она засмеялась и, щелкнув пальцами, выскользнула из мастерской.

Ребекка попробовала снова поработать над картиной, но закравшаяся в сердце тревога мешала ей. Покусывая ручку кисти, она размышляла над тем, насколько Кеннет увлечен ею.

Когда после полудня Кеннет пришел на очередной сеанс в мастерскую Ребекки, она уже собралась с мыслями и успокоилась. Он ни словом не обмолвился об утреннем разговоре, а, взяв кота на руки, сел на диван и приготовился позировать.

– Как продвигается работа над картиной? – спросил он спокойно.

– По-моему, неплохо. Основные контуры, цвета и светотени соблюдены правильно, в ближайшее время я начну выписывать детали, так что через недельку-другую вы свободный человек.

После этих слов Ребекка тотчас же поймала себя на мысли, что ей будет очень не хватать этих сеансов и придется довольствоваться уроками живописи маслом.

– Придайте своему лицу пиратское выражение, – попросила она.

– Я, наверное, никогда не привыкну к этому.

Кеннет закрыл глаза, затем слегка приоткрыл их и снова посмотрел на Ребекку. Сейчас в его взгляде был скорее вызов, чем угроза. Чисто мужской взгляд. Если бы его сейчас увидела Лавиния, то не устояла бы.

Ребекка глубоко вздохнула и начала выписывать лицо корсара. Она постарается выразить темную сторону его души в его профиле, но это в будущем, а сегодня она напишет лицо усталого члеовека, который в равной степени умеет и любить, и ненавидеть. Сейчас, когда он стал ей ближе и понятнее, ей вряд ли удастся выразить всю опасность, исходящую от этого человека.

Ребекка нанесла небольшую тень на одну из его щек, затем аккуратной линией обозначила шрам. Эта отметина служила свидетельством всех невзгод и опасностей, пережитых им. Гораздо труднее было ухватить холодный блеск его серых глаз, глаз человека, много повидавшего в жизни и научившегося никому не доверять. Как отразить их стальной блеск? Ободок, сделанный углем, оттенит глаза, сделает взгляд более пронзительным.

Ребекка подняла кисть, чтобы нанести последний штрих, но в последний момент остановилась, и рука ее замерла. Немного подумав, она бросила кисть в скипидар и взяла другую, с помощью которой наложила несколько едва заметных морщинок в уголках глаз пирата. Они придали завершенность лицу человека, проводившего большую часть своей жизни на открытом воздухе.

Теперь несколько теней, чтобы обозначить скулы. Остается рот. Рисуя очертания губ, Ребекка вспомнила их вкус, вспомнила, как они прижимались к ее губам, и жаркая волна страсти захлестнула ее. Кисть выпала из рук Ребекки, и она тихонько вскрикнула.

– Что случилось? – встревоженно спросил Кеннет.

– Ничего… просто не туда наложила мазок.

Вытерев о тряпку взмокшие ладони, Ребекка подняла кисть и снова принялась за рот, вспоминая, как он прижимался к ее губам, ее шее, скользя по ней все ниже…

Ребекка почувствовала, что ее рука дрожит.

Решив вернуться к губам тогда, когда воспоминания о его жарких поцелуях несколько притупятся, Ребекка сосредоточила все внимание на руке, покоившейся на спинке дивана. Белое полотно облегало руку, подчеркивая игру мускулов. Чуть побольше теней, и она сумеет передать их рельефность на холсте. Закончив руку, Ребекка задумалась, как лучше нарисовать рубашку, обтягивающую его могучий торс.

Ребекка мысленно прижалась к Кеннету, всем телом ощутив силу его упругих мускулов. Грудь ее напряглась и заныла.

Она опустила глаза, облизывая пересохшие губы. Она была наедине с мужчиной, пристально изучала его тело и в этой напряженной тишине не могла избавиться от навязчивых соблазнительных мыслей. Неужели он не чувствует ее состояния, не чувствует, какие флюиды исходят от нее? Конечно же, он все понимает, разделяет ее волнение. Воздух, казалось, был пропитан самой любовью. Ребекка не смела взглянуть Кеннету в лицо, боясь, что ее глаза выдадут ее с головой.

Художница перевела взгляд на ноги Кеннета, отметив про себя, как красиво кожаные бриджи подчеркивают его стройные бедра. И снова беспокойные мысли прервали ее работу. Нет, она явно не сможет работать над нижней частью его туловища; придется отложить ее до следующего раза. Лучше она снова займется его рукой, а потом примется за Грей-Гаста.

Приказав себе мыслить как художник, а не как женщина, Ребекка возобновила работу над портретом. Взгляд ее переходил с Кеннета на холст и обратно. Изображение рук давалось так же трудно, как и лицо. Крепкие запястья, широкая ладонь; указательный палец, почесывающий кота за ухом, такой нежный и чувственный. Этот жест Кеннета напомнил ей, как его рука ласкала ее, какое тепло от нее исходило. Вот его ладонь касается ее груди…

Проклятие! Сколько можно об этом думать? Почему она не в состоянии отогнать непрошеные мысли?

Сколько Ребекка ни убеждала себя сосредоточиться на портрете, результат был один: она всем телом ощущала присутствие Кеннета, и волнение ее нарастало.

– Что-нибудь не так? – спросил он, очевидно, почувствовав ее состояние.

– Пожалуйста, немного спустите левую руку вниз, – быстро попросила Ребекка, надеясь, что он не заметил ее смущения.

Облизав пересохшие губы, она снова взялась за руку, лежавшую на спинке дивана. Эта рука обнимала ее бедра, прижимала к своему телу, воспламеняла кровь, заставляла таять…

С глухим стоном Ребекка положила палитру на стол.

– Достаточно на сегодня, – сказала она. – Давайте пить чай, а потом приступим к уроку.

– Прекрасно. Я уже устал сидеть.

Кеннет встал и потянулся. Завороженная, Ребекка смотрела на его мощное, гибкое тело. Можно считать, что она уже помолвлена с этим мужчиной. Завтра в газетах появятся объявления, возвещающие всему миру, что теперь они будут до конца своих дней делить одну постель.

Ребекка быстро отвела взгляд и, взяв тряпку, принялась вытирать кисти. Как хорошо, что портрет почти готов, иначе она долго не выдержит этих мук. Надо принести в мастерскую ведро с холодной водой, чтобы время от времени окатывать себя.

Кеннет был рад, что Ребекка прервала сеанс, и еще больше радовался тому, что она находилась далеко от него, кипятя воду и заваривая чай. Ему всегда было трудно долго сидеть неподвижно, наблюдая за Ребеккой и восхищаясь ею. Сегодня же это было просто невыносимо. Он никак не мог отделаться от воспоминаний, как восхитительна она была в платье цвета янтаря, и в голову невольно лезли мысли о том, как она будет смотреться без него.

После чая Кеннет стал собираться с силами, готовясь к уроку. Он уже успел возненавидеть эти уроки, так как чувствовал себя на них полной бездарностью. За это время он ничуть не продвинулся в обучении, и ему стало казаться, что он никогда не сдвинется с мертвой точки.

Дело было вовсе не в Ребекке: она была хорошей учительницей, спокойной, внимательной, всегда готовой прийти на помощь. Она никогда не иронизировала, видя его безуспешные попытки. Все дело было в нем самом.

Ему никак не удавалась голова греческого бога. Предположительно это был Зевс, лицо которого светилось мудростью и всепониманием. Он выбрал его не без умысла, так как ему всегда хорошо удавалось показать на рисунке форму головы и выражение лица натурщика. Сейчас же эта голова вызывала у него только отвращение.

Ребекка старательно смешала краски и усадила Кеннета за мольберт.

Теперь Кеннет трудился над другой картиной. Ребекка тихо сидела за рабочим столом, растирая пигменты. Покончив с работой, она поднялась и подошла к Кеннету посмотреть на его успехи.

– Тени на кубке должны быть более насыщенными, что сделает его форму более выпуклой, – подсказала она, внимательно изучив его работу, – а световой эффект должен быть мягче. Тем самым вы сумеете показать, что кубок сделан из бронзы.

Кеннет понимал, что Ребекка совершенно права. Ему всегда удавалось передать свойства предметов, когда он работал с акварелью. Почему же у него ничего не получается с маслом?

– Все придет со временем, Кеннет, – успокоила его художница, заметив, что он расстроен. – Не надо принимать все так близко к сердцу.

Ее сочувствие стало для Кеннета последней каплей, переполнившей чашу терпения. С внезапной яростью он запустил кистью в холст, заляпав его пятнами краски.

– Мне жизни не хватит научиться этому! – воскликнул он в отчаянии.

Ребекка нахмурилась.

– У вас получается не так уж и плохо, – сказала она.

– Но и не хорошо. Мне никогда не освоить живопись.

Кеннет отбросил палитру и стал мерить мастерскую крупными шагами. Его переполняла такая злость, что, если бы не присутствие Ребекки, он бы окончательно взворвался и стал крушить все, что под руку попадется.

– У меня не получается, Ребекка, и никогда не получится. Краски не ложатся так, как мне бы того хотелось. Я понимаю, как все должно быть, но, когда беру кисть в руки, будто кто-то подталкивает меня под локоть. – Кеннет повернулся и указал на мольберт. – Вы же видите, что я только напрасно трачу ваше время, холст и краски. Все плоско, невыразительно, никчемно. Господи, за что мне такая мука?

Кеннет направился к двери, когда услышал за спиной голос Ребекки:

– Урок еще не закончен.

– Закончен, и больше никаких уроков. – Кеннет взялся за ручку двери. – Мне очень жаль, Ребекка. Я благодарен вам за то, что вы не пожалели времени для меня, но, как видно, это напрасная затея.

– Вернитесь, капитан, – приказала Ребекка. – Я подчинилась вам и пошла на этот злополучный бал, теперь вы должны подчиниться мне. Не лучше ли поискать другой подход к вашей работе?

Довод был убедительным. Кеннет, колеблясь, переводил взгляд с двери на Ребекку, не зная, на что решиться. Здравый смысл возобладал, и, успокоившись, Кеннет подошел к мольберту, стараясь не смотреть на испорченный холст. Гораздо приятнее было смотреть на Ребекку, ее решительное лицо и растрепавшиеся рыжие волосы.

– Вы тоже сталкивались с такими трудностями, когда учились писать маслом? – спросил он.

– Да, и сталкиваюсь до сих пор.

– Неужели? – удивился Кеннет. – Мне всегда казалось, что у вас все идет гладко.

– Художник никогда не бывает полностью удовлетворен своей работой, – сухо ответила Ребекка. – Как вы думаете, почему отец становится диким зверем и начинает все крушить?

– Теперь я его хорошо понимаю, – ответил Кеннет, пытаясь улыбнуться.

Ребекка опустилась на стул и, слегка постукивая пальцами по столу, начала вслух рассуждать:

– Масло – это только средство, при помощи которого вы переносите свои замыслы на холст, превращая их в образы. Короче говоря, посредством масла вы отражаете свой мир. Вам очень хочется поскорее овладеть этим мастерством, и вы стараетесь изо всех сил. Поэтому вы напряженны и холодны, как те предметы, которые вы изображаете, и это все передается на холст. Ваш рисунок правильный, но в нем нет жизни. Своим напряжением вы вредите себе и рисунку.

– Я никогда не задумывался над этим. Пожалуй, вы правы, – согласился Кеннет. – Но будь я проклят, если знаю, как поступить.

– Вдохновение – это как… – Ребекка задумалась, подбирая подходящее сравнение, – волна страсти. Она накатывает на вас, завладевая всем вашим существом, наполняя вас возбуждением и энергией, заставляя забыть обо всем на свете. Когда приходит такое вдохновение, у художника получается все превосходно. Каждый мазок сам ложится на холст. Свет, тени, краски приходят сами собой. Образы на холсте совпадают с образами в вашем воображении. Я думаю, вам знакомо это чувство. Оно не раз приходило к вам, когда вы полностью отдавались рисунку.

– Иногда бывало, – ответил Кеннет, вспоминая. – Так вот, значит, что вы чувствуете, когда создаете свои картины?

– Да. И сейчас все чаще. Я думаю, это чувство ведомо всем творцам, будь то музыкант, писатель и даже учитель, обучающий детей. – Голос Ребекки из задумчивого стал оживленным. – Когда у вас нет такого вдохновения, краски не ложатся на холст и каждый мазок дается вам с большим трудом, цвета тускнеют, куда-то пропадает точность в линиях. Одним словом, нет никакой гармонии.

– Это мне уже знакомо, – усмехнулся Кеннет. Ребекка внимателно посмотрела на Кеннета.

– У вас есть талант. Вся трудность в том, что вы не можете выразить себя. Отчасти это происходит оттого, что вам просто скучно и неинтересно писать этот натюрморт. Моей ошибкой было учить вас как новичка, в то время как вы во многом законченный художник. Вы должны выбрать то, что вам по душе, то, что захватит вас целиком и полностью, взбудоражит вас, охватит, как волна страсти. Только тогда вы сумеете забыть, что пишете маслом, и все ваши трудности отступят.