Текст книги "Воскрешение Офелии. Секреты девочек-подростков"

Кроме того, я не утверждала, что жила в старые добрые времена, а вот Кейси – в проклятом порочном настоящем. Я не хотела приукрашивать 1950-е, которые не были золотым веком. Это были годы маккартизма и законов о расовой сегрегации Джима Кроу. Это было время ужасной сексуальной, религиозной и расовой нетерпимости. Многие семьи скрывали постыдные секреты, и если бы они выплыли на поверхность, то этих людей публично бы ошельмовали, а помощи они бы ни от кого не получили. Я покинула свой городок, как только мне представилась возможность. Повзрослев, я чувствовала себя гораздо счастливее в более крупном городе, где нет таких жестких правил. Многие из моих друзей были выходцами из маленьких городков, и самые яркие и талантливые женщины из их числа ужасно настрадались, потому что не вписывались в окружение.

Я хочу обратить внимание: истории из нашей книги были о том, что мир остался прежним, и о том, что он изменился для девушек-подростков. Мы похожи в том, что наше тело изменилось и это нас беспокоит. Вступив в пубертатный период, мы изо всех сил пытались установить новые отношения с другими девочками и с парнями. Мы пытались быть привлекательными и осознавать свои сексуальные влечения. С мальчишками мы были неуклюжими, а другие девчонки мучили нас, мы изо всех сил стремились повзрослеть и понять, что мы уже выросли; мы и отрывались от своих родителей, и страдали от одиночества. Стремясь познать самих себя, мы вконец сбились с толку и грустили. И у нас, и у современных девушек бывали перепады настроения, свои секреты, о чем-то мы не могли рассказать, и все мы временами уходили в себя.

Но хотя у нас было много общего, во многом мы друг от друга кардинальным образом отличались. Кейси жила в глобальном мире, а я – в маленьком городке. То, что шокировало девушек пятидесятых годов, наводило скуку на девушек девяностых. Мир так изменился, что раньше люди краснели при словах «куриные грудки», а теперь такие фильмы, как «Красотка», смотрят всей семьей. От мира, где двери не закрывали на ключ, мы прошли путь до мира засовов и пистолетов. Те проблемы, с которыми я столкнулась в студенчестве (стоит ли мне заняться сексом? стоит ли пить или курить?), теперь нужно решать в раннем подростковом возрасте.

Ни в 1950-е годы, ни в 1990-е подростки не находились в окружении, которое полностью соответствовало бы их потребностям. Мое детство было размеренным и безопасным, но за это благополучие мы заплатили отсутствием права на частную жизнь, а также тем, что не обладали достаточной терпимостью к разнообразию и имели жесткие правила поведения. Как сказал один выходец из маленького городка: «Мне необязательно заниматься собой, потому что столько народу делают это за меня». Практически все мои соседи были для меня своего рода суррогатными родителями, устанавливая твердые правила по поводу того, что правильно, а что нет; и эти же правила часто создавали жесткие социальные и классовые стереотипы, которые определяли, кто какое место должен занимать.

Кейси жила в городе не с такими жесткими правилами – там самостоятельность больше поощрялась, но у нее было меньше мест, где она бы чувствовала себя в безопасности. У Кейси был более широкий выбор, чем у меня. Но в определенном смысле у нее было меньше свободы. Летней ночью она не могла гулять одна и любоваться на Млечный путь. В идеальном месте для жизни каким-то образом сочетается чувство причастности ко всему, которое возникает у жителей маленьких городков, и свобода быть самими собой. Идеальным для девушек-подростков стало бы такое место, где они были бы свободны и в безопасности, могли бы расти и развиваться в атмосфере терпимости и разнообразия, под защитой взрослых, действующих из лучших побуждений.

Чрезвычайно трудно рассуждать в книге о трех разных поколениях, не делая обобщений. И зачем создавать эту книгу, не размышляя о том, как изменилось влияние культуры на девушек на протяжении жизни этих трех поколений? В этом, новом издании я использую данные Исследовательского центра Пью и книги «Поколение Интернет», а также истории, которые рассказали мне друзья, соседи и те, у кого я брала интервью. Но хотя я строю свои выводы на том, что сама прочла и увидела, хотелось бы предостеречь читателей: в любых правилах бывают исключения.

Между тем, что происходило в 1960-е, 1990-е и 2010-е годы, существуют сотни различий. Некоторые из них очень важны, некоторые незначительны. Например, сегодня мужчина среднего возраста, который занимается сексом с восьмиклассницей, попадет в тюрьму за растление малолетней. А Луис, четырнадцатилетнюю девочку, о которой я рассказывала, не исключили бы из школы и не заставили бы выйти замуж за мужчину намного старше себя, а рекомендовали бы ей курс психотерапии.

Но все же между разными поколениями существует поразительно много общего. За последние шестьдесят лет девочки стали очень много думать о внешности и о моде. Они стали волноваться о том, насколько они популярны и какое место занимают в социальной иерархии. Они поклоняются популярным музыкальным группам и знаменитостям. У них есть секреты от родителей, но при этом они очень нуждаются в покровительстве и советах старших. Они озабочены тем, как строить отношения с противоположным полом. За эти шесть десятилетий девушки-подростки стали противоречивым воплощением эгоцентризма и идеализма.

В этом издании мы изо всех сил старались не рассуждать в стиле «тогда было лучше, чем теперь» и не ностальгировать по ушедшим временам. В каждом десятилетии есть что-то хорошее и что-то плохое. Например, в 1959 году сегрегация все еще была законной. Закон о голосовании был принят лишь в 1965-м. В 1994 году все еще разрешалось курение в общественных местах. А в 1960-е годы было очень мало законов, которые защищали бы детей от побоев или сексуального насилия в семье. К 2019-му у нас гораздо больше сведений о насилии, улучшились законодательная база и контроль за исполнением законов, защищающих членов семьи от домашнего насилия.

В 2019 году люди больше страдают от экономической нестабильности и неравенства по сравнению с предыдущими десятилетиями. В 1960-е годы мог работать лишь кто-то один из родителей – и этого было достаточно, чтобы содержать семью, купить дом и машину. К 1994 году обычно работали уже оба родителя, но многие семейные пары могли обеспечить себе высокий уровень жизни. К 2019-му даже семьям с двумя работающими родителями трудно оплачивать жилье, качественную медицинскую помощь и обучение детей в вузе.

В 1965 году 84 % американского населения составляли белые неиспанского происхождения. В 1994-м население стало более разнообразным. Сегодня лишь 53 % жителей Америки составляют белые неиспанского происхождения. У современных девушек, скорее всего, будут друзья различных рас и этнических групп. Девушки мыслят менее стереотипно и не испытывают предубеждения по отношению к представителям другого цвета кожи.

Когда я сравниваю жизнь в 1990-х и то, что происходит сегодня, больше всего меня поражает, как существенно технологии изменили все аспекты современной жизни. Когда семьи путешествовали в 1990-е годы, подростки читали книги или пели песни под радио, игравшее в машине. Родные беседовали друг с другом, дети смотрели в окно или играли в слова с младшими братьями и сестрами. А теперь благодаря планшетам и наушникам подросткам во время путешествия не нужно общаться с родными или наблюдать за тем, что происходит за окном.

Девушки моего поколения работали по выходным и летом. Все мы к шестнадцати годам уже сдали экзамены на водительские права. В день рождения я ненадолго поехала с друзьями в район Скалистых гор. Большая часть сверстниц Сары тоже получили права к шестнадцати годам, но мало кто из этих девушек работал. Сегодня четверть выпускников школ не имеют водительских прав и не собираются работать во время учебы в вузе.

Умение водить машину – важный признак независимости и свободы. Если девушки не умеют этого делать, то с большой степенью вероятности станут домоседками. По данным исследований Джин Твендж, восемнадцатилетние в 2019 году ходят на свидания, употребляют алкоголь и проводят свободное время так, как в 2009-м это делали пятнадцатилетние подростки (а они в 2019 году напоминают тринадцатилетних в прошлые годы).

Если бы мне предложили одним словом охарактеризовать каждое из трех поколений, о которых идет речь в этой книге, то я сказала бы, что девушки моего поколения были уверены в себе, а поколение Сары в 1994 году – бунтарки. Девушки в 2019-м – осторожные.

Есть много причин, по которым сегодняшние девушки не чувствуют себя в безопасности. В экономике серьезные проблемы, нам угрожает глобальное изменение климата, в школах то и дело случаются кровавые перестрелки. Подростки рассказывают об опасных происшествиях в своих школах или по соседству от дома. Одна девушка рассказала, как молодого человека зарезали ножом, когда он пытался предотвратить изнасилование во время вечеринки. Но, по статистике, обстановка в Америке сегодня гораздо более безопасная, чем в 1994 году. Современные подростки реже становятся жертвами убийств и ограблений, меньше происходит автомобильных аварий, а также смертей, связанных с употреблением алкоголя. Но, учитывая, что мы наблюдаем каждый день, все – и подростки, и взрослые – удивляются этим статистическим данным.

В целом гендерные требования к молодежи этого поколения гораздо более мягкие, чем это было раньше. Девушки могут одеваться и вести себя по-пацански, их даже дразнят за излишнюю женственность. Существует сайт nameberry.com, где можно подобрать для себя нейтральное с гендерной точки зрения имя. Новые имена, которые выбирают для новорожденных, – Харли, Элиот или Саттон – отражают это новое веяние сохранять гендерную нейтральность. Родители словно хотят этим сказать: «Я хочу, чтобы этот малыш сам выбирал, кем быть».

Девушкам все равно еще предстоит осознать собственную сексуальность, но в эпоху стертых границ между принадлежностью к тому или иному полу у девушек больше свободы в отношении того, как именно они воспринимают собственную сексуальность. Они могут быть асексуальны, бисексуальны, пансексуальны, быть лесбиянками или транссексуалками. А потом могут передумать и стать кем-то еще.

О сексуальной идентичности сейчас много говорят. В одной из фокус-групп старшеклассница Джордан заявила: «Все задумываются о собственной сексуальности, а я знаю одну девочку, которая не хочет относить себя ни к одному из полов».

«Наше поколение признает все буквы алфавита (ЛГБТ и другие), – соглашается Аспен. – У нас был выпускной в свободном стиле, и девочки могли прийти во фраках, а мальчики – в платьях. Мои друзья верят в равноправие и одобряют браки между мужчинами».

Брак между геями был невозможен, когда я была маленькой, и считался незаконным вплоть до 1994 года. К 2016-му 65 % американцев стали поддерживать однополые браки. Но детей гомосексуалистов до сих пор дразнят во многих школах. Многие девочки скрывают свою ориентацию в средних классах школы, но она становится очевидной в старших классах, когда они стремятся к тому, чтобы окружающие приняли их такими, какие они есть.

О трансгендерах почти ничего не знали в 1965 году, и они еще редко встречались в 1994-м. В наши дни как минимум одна из девушек, у которых мы брали интервью, заявила, что была знакома с трансгендером в старших классах школы. Психолог Маргарет Николс освещает вопросы гендерного разнообразия в журнале Psychology Networker. Она обнаружила, что многим подросткам не нравятся жесткие представления о том, что собой представляет принадлежность к определенному полу. Они творчески воспринимают гендерные роли и более терпимо относятся к размыванию границ между ними. Но не стоит переоценивать уровень терпимости и поддержки такого поведения. Николс сообщает, что, по статистике, среди трансгендерных подростков уровень самоубийств гораздо выше по сравнению с другими сверстниками.

Многие современные девушки считают себя трансгендерами. Мы знаем о случаях, когда девушки яростно требуют, чтобы родители и друзья признали их в качестве трансгендеров, и о том, как родителей беспокоит слишком быстрый переход их дочерей к этому новому статусу. Многие врачи работают прежде всего с теми, кто принимает решение о смене пола, и с их родными. По этому поводу написано много. Мы не считаем себя экспертами в этой непростой области, но поделимся некоторыми наблюдениями.

И девушке, и ее родным предстоит пройти долгий путь к осознанию того, что значит быть трансгендером. Невозможно обобщенно представить весь спектр вопросов, на которые стремятся ответить такие девушки. Мы знаем лишь, что родители могут поддержать детей, если выслушают их и помогут как следует осмыслить происходящее, искренне выражая свои эмоции. Если удержаться от оценочных суждений, это будет способствовать искреннему обмену мнениями, доверию и уважению друг к другу.

Когда девушки начинают осознавать, кто они такие, важно уделять больше внимания самому процессу осмысления этого, а не его результату. Чтобы все понять, нужны время, образованность, курс терапии и мощная поддержка. Родители могут поощрять дочерей в поиске сверстников, наставников и дискуссионных групп. А пока следует обращаться к таким девушкам по имени, которое они сами для себя выбрали. Особенно у подростков младшего возраста восприятие себя со временем может измениться; но из уважения к стремлению подростка заявить о своей личной уникальности следует это стремление поддерживать. Мы понимаем, как все это волнует родителей. Мы поддерживаем их в желании найти тех, кто станет опорой для них самих, пока они будут оказывать помощь дочерям на пути их гендерной эволюции.

Религия и этническая принадлежность оказывают влияние на гендерные проблемы. И евангелистская, и традиционные церкви учат, что греховно все, кроме гетеросексуальности. Но некоторые церкви оказывают поддержку представителям ЛГБТ и дают им душевную опору.

«Мне говорят, что я слишком красива, чтобы быть лесбиянкой, а парни злятся, что я не хожу с ними на свидания, – говорит Марта, участница нашей фокус-группы. – Меня поддерживает сильная христианская вера. В моей церкви мне помогли достойно справиться с критикой, которая на меня обрушилась, и гордо заявить о том, что я лесбиянка».

Конечно, красные и голубые штаты по-разному относятся к ЛГБТ-сообществу. Как горько заметила Оливия из маленького городка в штате Небраска: «Маленькие городки – мелкое мышление».

Родители-гомофобы провоцируют у дочерей чувство беспокойства, поэтому они не распространяются о своих предпочтениях в старших классах. Одна девушка призналась нам, что осознавала, что она лесбиянка, но помалкивала об этом. Она рассказала, как однажды они с мамой смотрели какой-то фильм в кино и та жестко раскритиковала «такой стиль жизни». Девочка ничего на это не ответила, но когда вернулась домой, долго плакала в подушку.

Другие родители относительно легко воспринимают ориентацию детей. Когда Аспен сообщила родителям, что она лесбиянка, ее отец пил воду и поперхнулся. А потом рассмеялся и сказал: «Ну ладно, пусть так и будет, но никаких подружек или дружков, пока не повзрослеешь».

Родители четырнадцатилетней Марты были шокированы такой новостью. Она сказала: «Родители ничего не поняли. Они считали, что я выгляжу и веду себя как представитель традиционной ориентации». Но после того, как они несколько недель подряд провели в спорах, мама сказала ей: «Для нас твоя сексуальная ориентация не так важна. Мы просто хотим, чтобы ты нашла близкого человека, который бы любил и уважал тебя».

С начала 1960-х годов взаимоотношения людей кардинально изменились. Я выросла в размеренном, спокойном мире. С окружающими общалась примерно так же, как и мои предки. Поколение Сары еще застало мир, в котором люди жили бок о бок. Из родителей, их друзей и соседей создавались своего рода семейные кланы, в них же входили те, с кем вместе пели в хоре, играли в бейсбольной команде, работали. Сегодня большая часть знакомств завязывается в цифровом мире, хотя люди все еще стремятся обрести круг личных знакомств.

За последние пятьдесят лет люди становятся все более одинокими. В 1950-е годы большинство людей постоянно чувствовали себя окруженными толпой, а не в одиночестве, и рядом со многими из них были давние друзья и родные. В 1970-е люди заявляли, что у них есть три близких друга. Сейчас их число неуклонно уменьшается, и многие американцы считают, что у них нет близких друзей.

В наши дни многие девушки прекрасно осведомлены о технической стороне секса, и на них все это время обрушивался огромный поток информации о сексуальности. Но они не уверены в том, что такое любовь, секс и взаимоотношения между людьми. Как мы в 1950-е годы и как поколение Сары в 1990-е, многие девушки сейчас мыслят в стиле «с кем бы по-быстрому», но и эти девушки хотят завязать беседу с парнем, с которым собираются встретиться. Но вот разговаривать-то как раз и страшно.

Изменились основы социализации и общения детей друг с другом. Мы воспитываем новый тип людей. Впервые в истории человечества девушки-подростки больше не приступают к общению с человеком лично. Они живут в виртуальном сообществе, которое формируется с помощью социальных сетей и эмодзи.

Но нам уже достаточно хорошо известно, что виртуальное сообщество неспособно в полной мере заменить живое общение. Человеку с рождения присуще стремление к общению и близким отношениям с другими людьми, по крайней мере так было на протяжении двух миллионов лет. С самого момента возникновения человечества как вида мы, люди, делились друг с другом едой, рассказывали друг другу истории и льнули друг к другу в поисках тепла и безопасности.

Никто не знает, к чему приведут нас такие изменения в поведении, но я подозреваю, что если мы не научимся заново общаться вне виртуального пространства и не выстроим некое подобие человеческих сообществ, существовавших в прошлом, то человечество утратит многие свои преимущества.

Глава 5. Семьи: наши корни

Франческа, 14 лет

Бетти и Ллойд пришли ко мне на прием, чтобы поговорить о дочери, которая родилась в резервации для индейцев племени Лакота Сиу в западной части штата Небраска. Когда Франческе было три месяца, католическая служба поиска приемных родителей отдала ее на удочерение Бетти и Ллойду. Бетти показала мне фотографию Франчески на качельке для малышей. «Мы полюбили ее с первой минуты, как только увидели. У нее были блестящие волосы и глазки цвета черных оливок».

Ллойд рассказывал: «В семье Бетти неодобрительно относились к удочерению. Они не то чтобы испытывали предубеждение к девочке, но опасались, что у нее может быть плохая наследственность, и не были уверены, что Френси благополучно впишется в нашу жизнь».

Бетти было неловко за родных, и она стала оправдываться. «Они из маленького городка. Они очень долго учились говорить не “индеец”, а “коренной американец”, но как только увидели Френси, то сразу же полюбили ее».

Ллойд скрестил руки на своем толстом животе, вид у него был огорченный: «Все старались изо всех сил. Никто не виноват в том, что произошло».

«А что именно произошло?» – поинтересовалась я.

Ллойд и Бетти стали объяснять, что у Франчески было самое обычное детство. Ллойд был фармацевтом, владельцем собственной аптеки. Бетти сидела дома с Франческой, пока та не пошла в первый класс. А потом стала работать на полставки в аптеке Ллойда. Когда Франческа училась во втором классе, она упала с велосипеда и сломала ногу. У нее было небольшое расстройство речи, которое удалось исправить после занятий с логопедом, когда она училась в третьем классе. Семья жила в тихом районе, где было много маленьких детей. Франческе устраивали дни рождения, летние каникулы, отправляли ее в лагерь девочек-скаутов, она посещала кружок керамики.

Ллойд добавил: «В начальной школе она хорошо училась и пользовалась популярностью среди одноклассников. Она была такая милая, все время улыбалась».

Бетти добавила: «Мы никогда не относились к ней как-то особенно оттого, что она была приемным ребенком или представителем племени Сиу. Мы тогда думали, что все делаем правильно. Теперь же я думаю, что, может быть, мы просто замалчивали то, о чем следовало бы поговорить».

Ллойд удивился: «Это ты о чем?»

«Френси дразнили в школе из-за того, что она представитель коренного народа Америки. Когда мы об этом узнали, то прекратили это безобразие, но, может быть, мы всегда думали об этом сами. Мы говорили ей, что это совсем неважно, что она приемная, у нас обычная семья. Но ведь это было не так. Мы – белые, а она – краснокожая».

Я задумалась, как было организовано удочерение в 1980-е годы. Считалось, что это произошло – и дело сделано. Сотрудники социальных служб убеждали родителей, что теперь это их родные дети. Для родителей это было ближе к истине, чем для их приемных детей. Родители сразу всей душой привязывались к детям, а вот дети всем свои существом ощущали, что они какие-то не такие, как все, потому что приемные.

В особенности это касалось подростков, которых волновало, кто они, и для них факт усыновления создавал большие трудности. Часто они помалкивали о том, что их мучило, потому что не хотели, чтобы их считали предателями. Когда приемные дети принадлежат к другой расе, все эти проблемы только обостряются. В нашей стране так редко обсуждаются этнические различия, что просто признать сам факт их существования – уже основание, чтобы большинство из нас почувствовали себя виноватыми. Наоборот, эти различия обычно игнорируют, а испытываемые из-за них чувства становятся постыдными личными секретами.

«Когда Френси училась в седьмом классе, у нее начались критические дни и она все время была не в духе, – продолжала Бетти. – Я думала, что это у нее гормональное. Раньше она нам обо всем рассказывала, но в седьмом классе стала прятаться у себя в комнате. Я посоветовалась с сестрой, и мы решили, что у подростков бывают такие периоды в жизни. Ведь ее дочери постоянно устраивали ей скандалы. Поэтому мы решили оставить все как есть. Но потом Френси стала хуже учиться, и нас это обеспокоило».

Она вздохнула: «Мы обратились к школьному психологу, и он нам объяснил, что многие ученики переживают непростое время, когда переходят в старшие классы. Мы заставили Френсис заниматься на два часа больше по вечерам, и ее учеба немного наладилась. Она не общалась со старыми друзьями, но мы и этому не придали особого значения».

«Слишком многому мы не придавали значения», – заметил Ллойд.

«А в этом году все пошло наперекосяк, – продолжала Бетти. – Порядок у нас наводит Ллойд. Он не такой уж строгий, просто требует соблюдения обычных правил поведения: чтобы она говорила нам, куда идет, никакого алкоголя и чтобы оценки были нормальные. Но со стороны кто-нибудь мог подумать, что он ее избивает. Она почти не разговаривает с ним, и это разбивает ему сердце. Со мной общается чуть больше, но тоже не сказать, чтобы очень. И в церковь с нами ходить не хочет».

Ллойд заерзал в кресле. «Она связалась с дурной компанией и напивается с ними. Мы почувствовали, что от нее пахнет спиртным. Она врет и хитрит».

«На прошлой неделе мы пошли на матч с друзьями, и она не пришла домой ночевать. Мы до ужаса перепугались, – сказала Бетти. – Ллойд сел в машину и до рассвета искал ее. На следующий день она вернулась, но так и не сказала, где была».

«Я бы хотела поговорить с Франческой», – предложила я.

Ллойд ответил: «Она не захочет прийти, но мы ее заставим».

«Всего разочек, – сказала я. – Обычно я позволяю подросткам решать самим, возвращаться ко мне или нет».

На следующей неделе Франческа, натянутая как струна, сидела у меня в кабинете. На ней были зеленые джинсы и футболка с надписью Worlds of Fun. Длинные черные волосы завязаны в хвостик, на глазах слезы. Сначала она вела себя тихо, не желая идти на контакт. Она смотрела поверх моей головы на дипломы, висевшие на стене, и кивала в ответ на мои вопросы. Я пыталась нащупать тему для разговора: школа, друзья, книги или ее родители. Она едва отвечала мне. Я заговорила о том, что она приемный ребенок, и тут ритм ее дыхания изменился.

Франческа подняла на меня глаза и внимательно оглядела с ног до головы. Глубоко вздохнув, она произнесла: «Я живу под одной крышей с хорошими людьми, но они мне не родные». Она замолчала, чтобы оценить мою реакцию. «Каждое утро я просыпаюсь и думаю о том, что сейчас делают мои настоящие отец и мать. Собираются на работу? Смотрятся в зеркало и видят там отражение лиц, похожих на мое? Кем они работают? Говорят ли они обо мне, интересно ли им, счастлива я или нет?»

Крупные слезы закапали у нее из глаз, и я протянула ей коробку с бумажными салфетками.

Она вытерла щеки и подбородок и продолжила: «Я ничего не могу с собой поделать, я постоянно думаю, что живу в чужой семье. Я знаю, что если скажу об этом, то это убьет маму и папу, но никак не могу отогнать эту мысль».

Я спросила Франческу, что ей известно про ее настоящую мать.

«Она отдала меня на удочерение, когда мне было три месяца от роду. Может быть, она жила в бедности или была не замужем. Я уверена, что она не желала мне зла. Я сердцем чувствую, что она любила меня».

За окном тихо падали снежинки. Мы смотрели на них.

«А каково это – быть коренной американкой?»

«Я долго делала вид, что мне все равно, но вдруг для меня это стало важнее всего на свете, – Франческа вздохнула. – Меня с детства дразнили за то, что я коренная американка, а мои соплеменники даже не знают о моем существовании».

Франческа рассказала, как ее изводили в течение долгих лет, как обзывали краснокожей и Скво[16]16
  Женщина, а также женский половой орган. – Примеч. ред.


[Закрыть], говорили, что индейцы алкоголики, что они мошенничают с пособием по безработице, что они обманщики и негодяи. И под конец сказала: «Хуже всего поговорка, что хороший индеец – это мертвый индеец».

Я поинтересовалась, что Франческа знает о коренных жителях Америки.

«Я видела фильмы “Последний из могикан” и “Танцующая с волками”. Раньше мне противно было смотреть кино про индейцев. Вы когда-нибудь видели фильм “Одинокий следопыт”? Помните парня по имени Тонто? А вы знаете, что Тонто по-испански значит “дурак”?»

Она ненадолго замолчала. «Иногда я вижу бомжей-индейцев в центре города. Я даже не знаю, может быть, они из племени Сиу. Может быть, среди них моя мать».

Я спросила: «А ты хотела бы узнать больше о своем народе?»

Франческа уставилась на снег, падающий за окном. «И да, и нет. Наверное, мне будет от этого нелегко, но я не смогу понять, кто я, пока не узнаю о них».

Я написала для нее на листочке имя писательницы из коренных американцев по имени Зиткала-Ша. «Может быть, полистаешь какую-нибудь ее книжку».

«Вы считаете меня предательницей?»

Я задумалась, что ей сказать. «Твой интерес к прошлому – такое же естественное дело, как этот снегопад». В ответ Франческа благодарно улыбнулась мне – впервые за этот час.

Франческе понравились книги Зиткалы-Ша, представительницы племени Янктон-Сиу из Западной Дакоты. Она родилась в 1896 году. В произведениях она рассказала, как ее оторвали от родных, живших в резервации, и заставили учиться в школе для индейцев. Прочитав книгу о жизни Зиткалы-Ша, Франческа попросила Бетти и Ллойда отвезти ее в местечко Жеона, где находилась заброшенная индейская школа.

Поездка прошла хорошо. Они побродили по трехэтажному кирпичному зданию, заглянули в запыленные окна, рассматривая старые швейные машинки и скамейки. Потом поели сэндвичей с ростбифом в кафе на главной улице и обсудили, куда бы еще съездить. Через несколько месяцев они посетили церемонии коренных американцев «пау-вау» и собрание представителей равнинных племен «Исцеление Священного Кольца».

В течение следующих месяцев Франческа посетила Центр коренных американцев и стала работать там волонтером на полставки. Она готовила кофе и угощала печеньем пожилых людей, шутила с ними и слушала их рассказы. От них она многое узнала о племени Сиу и о жизни в резервации.

На некоторых наших приемах мы проводили семейную психотерапию. Мы пытались вникнуть в смысл удочерения, расовой принадлежности и подростковых проблем. Франческа считала, что отец очень строг с ней, а мать слишком вмешивается в ее дела. Она полагала, что Бетти и Ллойд все еще считают ее маленьким ребенком, что Ллойд ведет себя особенно упрямо. Бетти действовала ей на нервы. «Сама не знаю почему, но мне постоянно хочется на нее орать».

Ллойд согласился пойти на компромисс относительно времени возвращения домой, но настаивал на своем праве знать, куда пошла Франческа. Бетти согласилась держаться дальше от ее комнаты. После этих переговоров Френси снова стала шутить с Ллойдом, а после школы сидела с Бетти на кухне и рассказывала ей, как прошел день.

Мы перестали делать вид, что семья не волнуется по поводу проблем с удочерением. У всех есть чувства. Ллойд волновался, что Франческа начнет выпивать, а Бетти переживала, что однажды Франческа найдет свою настоящую мать и бросит их. А сама Франческа ощущала, что разрывается между миром белых и миром краснокожих, но нигде ее не считают своей. Она любила Ллойда и Бетти, но не могла полагаться на них, пытаясь понять, кто же она на самом деле.

Франческа сообщила Бетти и Ллойду, что хочет узнать, кто ее биологическая мать. Они испытали смешанные чувства, но согласились помочь ей узнать больше о своей наследственности и своем племени. Франческа была рада слышать это, но ей хотелось большего. Она сказала Бетти и Ллойду: «Однажды я найду свою мать».

На индивидуальных приемах со мной Франческу волновало множество вопросов. Она не понимала, с кем дружить. «Мои старые друзья поверхностные, а новые постоянно попадают в переделки», – объясняла она.

Я предложила ей выбрать двух самых близких друзей и не пытаться влиться в толпу. Я напомнила, что ее друзья – люди из Центра коренных американцев.

Франческа стала молиться великому духу, прося у него помощи. Ей нужно было совместить два мира, слить воедино две истории. Она приняла осознанное решение, что возьмет для себя из этих двух миров. Она будет жить с Бетти и Ллойдом и временами приходить в резервацию, чтобы больше узнать о племени Сиу. Она вернется в церковь родителей, но при этом будет поклоняться великому духу.

Думая об этих проблемах, Франческа решила защищать права коренных американцев, которые учились в старших классах школы для белых. Она решила давать отпор всем расистским нападкам. Она стала бороться за то, чтобы литературу и историю коренных американцев в большем объеме включили в школьную программу.